illness of life

Впервые за долгое время я не чувствую себя больным. Я держу Юнги за руки, и мы катимся по льду, хохоча и стараясь устоять на ногах. Потеряв равновесие, я взвизгиваю, отпускаю его руки, чтобы не утянуть за собой, и шлепаюсь на задницу. - Не разбился? — спрашивает, хохоча, Мин. Я качаю головой и смеюсь. Мне хорошо. Нет, больше, чем хорошо. Он бежит с воплем по льду, падает на колени и скользит. Я смотрю на него, и боль утраты уже не такая острая, хотя разбитое сердце все еще заполнено ею до краев. В кармане звонит телефон, но я не отвечаю, как не отвечаа почти весь день. Смотрю на кружащего по льду Юна. Телефон наконец умолкает, и я нехотя поднимаюсь, но тут он начинает громко пищать, принимая одно за другим сообщения. Достаю его из кармана, смотрю раздраженно на экран — от мамы, от папы, от Джуна. Они не спрашивают о Чимине - речь о другом. ЛЕГКИЕ ПРИБУДУТ ЧЕРЕЗ ТРИ ЧАСА. ГДЕ ТЫ? ХОСОК. ПОЖАЛУЙСТА ОТВЕТЬ! ЛЕГКИЕ УЖЕ ВЕЗУТ. Я застываю на месте, и воздух вырывается из моих нынешних дерьмовых легких. Нахожу взглядом Юнги, наблюдаю, как он медленно кружится на льду. То, чего я хотел. То, чего хотела Гуки. Новые легкие. Я снова смотрю на Мина, парня, которого люблю, у которого В серасіа и который не может рассчитывать на новые легкие. Я смотрю на телефон, и мысли кружатся и путаются. Новые легкие — это больница, лекарства и выздоровление. Это терапия, вероятность инфекции и боль, боль, боль. Но самое главное, нас с Юном разведут как можно дальше, чтобы исключить возможность моего заражения. Надо выбирать. Новые легкие? Или Юнги? Я смотрю на него, и он улыбается так широко, что никакого сравнения и быть не может. Выключаю телефон, разбегаюсь, скольжу и на полной скорости врезаюсь в него. Мин хватает меня и даже ухитряется устоять на ногах сам и удержать от падения меня. Чтобы жить, мне не нужны новые легкие. Я уже чувствую, что живу. Родители говорили. что хотят видеть меня счастливой. Я должен решить, знаю ли, что это такое. Так или иначе, в конце концов они потеряют меня, и я не могу это контролировать. Юн был прав. Хочу ли я всю оставшуюся жизнь плыть вверх по течению? Я отталкиваю его и пытаюсь кружиться, раскинув руки и обратив лицо к звездному небу. - Боже, я люблю тебя. Это говорит он. Тихо, с чувством, всерьез — самые чудесные слова. Я роняю руки и останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом. Дыхание вырывается частыми, крохотными облачками. Он не отводит взгляд, и я чувствую то же, что и всегда - влечение, то неоспоримое притяжение, которое заставляет меня сокращать разделяющую нас брешь, преодолевать этот один метр. На этот раз я не сопротивляюсь ему. Я бегу к Юнги, и наши тела сталкиваются. Ноги подгибаются, мы летим кувырком на лед и шлепаемся вместе и со смехом. Я тяну его руки к себе, опускаю голову ему на грудь, и вокруг нас падает снег, и мое сердце колотится так громко. что это слышит даже он. Нас притягивает друг другу, словно магнитом. и с каждым вдохом мы ближе и ближе. - Ты знаешь, чего я хочу, - шепчет он, и я почти чувствую это. Его губы касаются моих губ, холодных от снега и льда, но это прикосновение идеально. — Но не могу. Нельзя. Я отворачиваюсь и смотрю на падающий снег. Не могу. Нельзя. Я сглатываю то знакомое ощущение, что сдавливает грудь. Он молчит, и я чувствую, как поднимается и опадает под моей головой его грудь. Слышу слетающий с губ вздох. — Ты пугаешь меня, Хо. Я поднимаю глаза. Смотрю, не понимая: — Что? Почему? — Из-за тебя я хочу ту жизнь, иметь которую не могу. — Я знаю, что имеет в виду Мин. Он качает головой, и на его лице серьезное выражение, а голос печален. - Ничего страшнее я не испытывал. Я думаю о том дне, когда мы встретились, и о той ночи, когда он дрожал на краю крыши. Его рука в перчатке бережно касается моего лица. Карие глаза темнеют. — Кроме, может быть, вот этого. Мы молча смотрим друг на друга в лунном свете. — Как отвратительно романтично. - Он криво усмехается. — Знаю, — говорю я. — Но мне нравится. И тут мы слышим сначала негромкое, потом более отчетливое и пугающее, переходящее в треск похрустывание. Лед прогибается под нами и стонет. Мы вскакиваем, хохоча, и, схватившись за руки, бросаемся к берегу.