Трещинами по основанию

В палате пахло мощным ароматом апельсина, который щекотал ноздри при каждом вдохе. Несмотря на раскрытое окно, откуда веяло лёгким ветерком, запах уходить не собирался и застревал в лёгких так, что зудело под кожей. Другого объяснения Шиён не находила, чувствуя, как в нервном беспокойстве мечется сидящая на кровати гостья. Хеджин меняла позы одну за другой так, будто не могла найти удобной, и вздыхала чуть ли не каждые пять минут. Девочка считать время не собиралась, но догадывалась, что периодичность чужих вздохов точно равна минутам трём, как минимум. Поджав губы, Шиён взяла в руки ещё одну дольку угощения, что принесла студентка. Апельсины она не особо любила — в жизни и так было горько, а цитрусовая сладость терялась для неё в обилии яркой ноты цедры. Если бы здесь был Сонхун, он мог бы принести её любимую клубнику или может яблоки, но его здесь не было, и вопреки привычному визиту друга, рано утром заявилась к ней в палату Со Хеджин — девушка, явно ощущавшая себя рядом с ней, Им Шиён, очень неловко. Слушая её молчаливые попытки сделать хоть что-то, девочка не могла не улыбаться. Хеджин была забавной. — Оппа почти не говорил о тебе, — задумчиво прожевав дольку апельсинки, Шиён старалась смотреть куда-то, где должно быть окно по описанию врачей, чтобы ещё больше не смущать гостью. Девушка Шиён нравилась. Она пахла нежным цветком — очень похоже на букет, который однажды подарили её нянечке, и та поставила его в вазу рядом с кроватью Им. Хеджин ходила негромко, едва слышной поступью, словно боялась, что громкий звук мог навредить пациентке, но не так тихо, чтобы не позволить девочке отслеживать её местоположение. Именно она принесла Шиён апельсиновое безобразие, которое пусть и не было любимым лакомством, но на вкус в этот раз пришлось: фрукты были достаточно сладкие, а самое главное — Хеджин заранее почистила их. Это расположило девочку к гостье. — У нас достаточно неловкие отношения. Мы стараемся не говорить друг о друге лишний раз. Он просил передать, что сожалеет очень сильно, что не смог сегодня приехать. Как и в предыдущий раз, стоило Шиён заговорить, от девушки послышалось лёгкое копошение. Им не была уверена, но ей казалось, что Со просто сжимает свои плечи, касаясь руками колен. От неё будто пахло печалью и отчаяньем, из-за которого хотелось прижаться к ней ближе и погладить по коленке. Иногда Сонхун тоже приходил в подобном состоянии, молча обнимал её и касался распущенных волос. Тогда девочка рисовала узоры по его ладони, и спустя время одолевавшие парня горестные мысли словно испарялись, устремляясь прочь в окно. — Отчего же? Хеджин приносила комфорт. В отличие от некоторых друзей Пака, которые успели у неё побывать в палате, девушка сначала постучалась, затем представилась и спросила разрешение, чтобы войти — этим она напомнила названного старшего братца, который в их первую встречу повёл себя так же воспитанно и человечно. Даже садясь к ней на постель и начиная беседу, та спрашивала у Шиён её согласия. Проникнуться к ней было действительно не трудно, когда среди многих людей, приходивших поглядеть на неё, словно на зверька в клетке, та считалась с её мнением и с её личным пространством. — «Отчего же» что? — не поняла гостья. — Почему друг о друге нельзя лишний раз говорить? За это ругают? Сегодня утром было холодно. Нянечка открывала окно на проветривание, и у Шиён так сильно замёрзли ноги, что не спасали даже тёплые носки. Проветривание — одно из обязательных мероприятий, которое выполнялось вне зависимости от погоды в одно и то же время. Госпожа Савон — медсестра и по совместительству нянечка Им — сама куталась в тёплую кофту и укрывала одеялом девочку, причитая на неудавшуюся погоду и какое-то странное лето. Именно на ней лежали все процедуры, предназначенные маленькой пациентке, которые начинались ровно в восемь часов утра, когда Савон давала кисло-сладкую пилюлю, что-то чиркая у себя в больничном листе — обычно она отмечала норму выдачи лекарства и подтверждение того, что Шиён свои витамины получила. От Хеджин тоже веяло холодом, но не человечески ледяным, а тем самым уличным, который при каждом вдохе вырисовывает в голове картинки сеульских кварталов и людей, бродящих по ним. Сонхун часто рассказывал о повседневной жизни, выбирая самые простые слова. Шиён кивала лишь с умным видом, пытаясь запомнить информацию, но никогда бы в жизни ему не призналась, что так и не может вообразить то, что он описывал. Девочка проглотила ещё одну дольку, прежде чем услышала судорожный вздох. В больничном коридоре носились люди — сегодня было шумнее обычного. Сегодня вообще всё было не так, начиная с неожиданного холода, приболевшего Сонхуна и новой знакомой Хеджин, которая, кажется, стала заложницей своих мрачных дум. Девочка чувствовала чужую неловкость, нервозные движения, которые Со пыталась подавить, но не могла. — Просто… у нас разные представления друг о друге… и чувства, которые мы друг у друга вызываем, — студентка сделала паузу, обдумывая слова, — они, о них… мы испытываем боль и гнев, обиду и разочарование. Всё это со временем так утомляет, что лучше просто закрыть на это глаза. — Глупости, — Шиён зевнула, устало откидываясь на больничную подушку, — такие большие, но так слепы, словно родились мной. Вы в курсе, что игнорировать ничего в принципе нельзя? Самоиронии этой девочке было не занимать. Хеджин, конечно, была в курсе. В том-то и проблема. Со понимала, к чему клонит новоиспечённая знакомая, знала это сама, каждый раз повторяла себе, глядя в зеркало. Только на словах всё было гораздо легче перенести, чем перестать действовать иначе. — Да, в курсе мы, — девушка кивнула, — Шиён… взрослые люди, они на самом деле знают, где лучше отпустить всё по течению, а где… — И это глупости, — даже не дав закончить Хеджин, девочка фыркнула уже с раздражением, поджимая губы, — нет взрослых людей. Все мы маленькие, просто решения наши начинают весить больше, оттого и кажется, что всё сложно и серьёзно. А если посмотреть с другой стороны и в самую глубь, то всё было бы проще, не усложняй мы ничего. Сами же выбираем, как нам быть. Поражённо уставившись на ребёнка, девушка отвела глаза, покрываясь пятнами. Ей почему-то показалось, что сейчас её отругали. В словах маленькой пациентки была горькая правда, слишком обдуманная и не по-детски весомая, что даже стало интересно, сама ли она пришла к такому, и если да — то каким путём, а если нет — то кто её надоумил? Впрочем, выбирать особо не приходилось, учитывая насколько Им Шиён была закрытым ребёнком и как мало людей подпускала к себе. — Это Сонхун тебе так жизнь объяснил? — не удержавшись, Со задала вопрос, цепляясь пальцами за нитку на старом джемпере. На рукаве даже виднелось маленькое пятнышко от кофе, которое так и не получилось отстирать. — Мы схожи с ним во мнениях, если ты об этом, — девочка расслабленно потёрла пальцами глаза, — мы долго говорим, когда он приходит. Оппа много читает мне. Не только сказки, но и всякие другие книги. Это даже интереснее волшебных историй. Я не могу увидеть мир глазами, но я могу попытаться его понять мысленно. Сонхун-оппа хочет, чтобы я была уже готова ко всему. — Боже, тебе только будет девять, — Хеджин умилённо поджала губы, стараясь удержаться от того, чтобы потискать её за щёки. Она была уверена, что девчушка, как и сам Пак, не оценит хеджиновой сентиментальности, — я так восхищаюсь тобой, серьёзно. — Оппа говорил, что наш возраст всего лишь цифры, — с долей смущения проговорила Шиён, — всё в наших руках. Либо мы будем разбираться в себе и в устройстве жизни, либо мы так и останемся малютками, которые не могут ничего решить. Мои родители… Шиён замолкла. На лице появилась сосредоточенность, она явно оговорилась. Сжимая в волнении пальцы, Им явно решала, стоит ли довериться новой знакомой и поговорить на столь личную тему. Очевидно, её беспокоил этот момент, было видно, что непроговорённые в ней чувства хотели вырваться наружу, найти своего слушателя, который примет её историю и не станет бессмысленно жалеть. Слова — невероятно огромная сила, но там, где они не к месту, они становятся просто очередной пустышкой. — Мои родители не хотят быть ответственными за меня, — всё же решилась маленькая пациентка, — поэтому только я могу быть ответственной за свою жизнь. На самом деле… я была очень обижена, мне ничего не нравилось. Я хотела домой, хотела сидеть в своей комнате и слушать, как поёт Сэрим. Нянечки очень бесили своими таблетками и словами, что я бедная и никому не нужная девочка. Я думала Сонхун-оппа тоже будет носиться со мной как все ребята, что были до него. Но он… Шиён едва слышно всхлипнула. Её руки стали судорожно рыскать по постели, и Хеджин мигом сообразила, что ребёнок ищет свою игрушку. Может, ей и было восемь лет, она говорила очень серьёзные вещи очень умными словами, но она всё ещё оставалась ребёнком с минимальной поддержкой. Обхватив руками плюшевого кота, Им заметно успокоилась, но Со всё равно робко коснулась её пальчиков и с невероятно лёгким счастьем, оседающим в груди, раскрыла шире ладонь, когда девочка обхватила её в ответ. — Он был краток. Сказал, что всё, что я буду иметь в будущем — всё это будут последствия меня в прошлом. И если я сейчас не возьмусь за свою жизнь сама, никто не возьмётся. Может потому что никто мне этого не говорил ранее, но тогда я будто стала чётче понимать, что происходит. Маме и папе некогда. Они хотят в будущем перевести меня в какую-то закрытую школу для таких, как я. Нянечки просто делают то, что должны делать на работе. Оппа тоже не будет со мной вечно сидеть в палате. Получается, я должна себя воспитывать сама. Первокурсница прикрыла глаза, чувствуя лёгкое жжение. Сегодня точно будет трудный день, потому что его начало уже невообразимо тяжёлое. Запах апельсинов кружил голову; Шиён предлагала разделить вместе с ней угощение, но девушка отказалась, посчитав, что есть принесённый собой же подарок — кощунство. Впрочем, помимо этого, с самого утра кусок в горло не лез. Сказывался и недосып, вызванный ворохом мыслей в бедной голове, забота о Сонхуне да ранний подъём, после которого ей пришлось сесть в заполненный автобус и мчаться до больницы. А теперь ещё и откровение маленького, но очень сильного ребёнка, что невозможно было не принять близко к сердцу. — Я уже большая девочка, но очень боюсь что-то решать и как-то действовать, — прогнав наплыв эмоций, Хеджин сильнее сжала девичью ладонь, — мне так боязно. У моей мамы есть поликлиника для детей, где она помогает им прогнать свои страхи и учит их быть сильными. Но для меня… для меня у неё были тёплые объятья и вечная установка, что она решит всё сама. Мама всегда всё решала, а я выросла и не заметила, что сама уже не могу ничего предпринять. Мне банально страшно сделать хотя бы одну ошибку. Всё вокруг кажется таким серьёзным. И когда я совершаю эти ошибки, с непривычки мне так больно. Поэтому я предпочла всё игнорировать, чтобы боли было меньше. Хеджин всегда помнила своё детство до мелочей. Мама с красивой причёской из кос на голове бегала от плиты до работы, по вечерам рассказывала о своих успехах и представала в голове младшей Со в образе героини. В их доме мало что изменилось спустя время. Всё тот же аромат выпечки — мамино хобби, передавшееся, как заболевание, от свекрови, которая помимо любимого занятия имела сеть своих кондитерских. Отцовский смех и причитания о том, что он уже не молод, и о вечной опеке их маленькой дочери, которая, собственно как и сами родители, даже не понимала, что этой заботы слишком много. Хеджин идёт выбирать платье — мама подскажет, какое лучше. Хеджин идёт в кино — папа прошерстил все новинки и выбрал наиболее полезное. Хеджин поступает в университет — на кухне родительское собрание и чёткое убеждение, что ребёнок семьи Со — прирождённый экономист. Хеджин лишь смотрела на одинокую скрипку в углу, соглашаясь, что экономика — вот, что важно сейчас в обществе. Музыка так и останется её хобби, но не бросать же жизнь под поезд ради этого, верно? А Со музыку любила. Она ходила на концерты известных оркестров, смотрела, как изящные в своих движениях скрипачки исполняли части музыкальных опер, внимала каждому звуку, представляя себя на месте первой скрипки, взирающей со сцены своим томительным взором. И возвращаясь домой, Хеджин доставала своё единственное парадное платье в пол, брала в руки музыкальный инструмент и играла чуть фальшиво, но так отчаянно и с любовью, воображая большой концертный зал, в котором ею любуются родители, гордясь своей дочерью, её родственники и друзья срывают самые оглушительные аплодисменты, и даже Сонхун в её мечтах скромно улыбался, протягивая букет непышных цветов, таких, какие она любила, таких же простых, как сама Хеджин. — Так странно, — обронила Шиён, возвращая девушку из собственных мыслей, — нет родителей — плохо, есть родители — тоже не всегда полезно. Я вроде бы есть, а в семье меня будто нет. Я не могу злиться на Сэрим, потому что я всё понимаю. А Сонхун не может перестать злиться на тебя, хотя и сам осознаёт, что он ведёт себя глупо. — За что он злится на меня? — к своему стыду, даже не обратив внимание на грусть девочки, Со непонятливо вздрогнула, — это всё из-за детских недомолвок? Он настолько злопамятен… Со даже стушевалась. — Ты такой тепличный цветочек, как и говорил оппа, — улыбнулась Шиён, весело качнув их сцепленными руками, — тебе пора выбраться из теплицы. Оказывается, за её пределами есть большой мир. — Шиён… — чуть ли не раздражённо ответила Со, но сдержалась, — мне это говорит буквально каждый. Но я не понимаю… Я и так стараюсь поменяться, разобраться. Я будто вокруг хожу. Скажи, ты что-то знаешь? — с надеждой глянула на девочку первокурсница. Та если и выглядела застигнутой врасплох, то лишь несколько секунд. Так мало, что Со могла поверить в то, что ей показалось. — Не больше, чем положено, — она пожала плечами, глядя сквозь Хеджин, из-за чего становилось не по себе. Очевидно, Шиён что-то знала. Со ощутила прилив раздражённости, липкой такой, какая бывает у людей, понимающих, что их водят за нос. Но девушка промолчала, просто поджав губы. Похоже, что эта информация была либо слишком личной, либо Им не обладала способностью обсуждать чужие секреты. С одной стороны это вызывало гордость и спокойствие, а с другой только негодование да лёгкое желание скрипнуть зубами. Глянув на время, Хеджин с удивлением заметила, что прошло уже два часа с момента, как она пришла в палату. Скоро должна была прийти медсестра, дабы проверить свою подопечную. Девушка устало потёрла веки, не переживая, что может размазать косметику. Утро было таким сумбурным и тяжёлым, что она просто не стала ничего наносить на кожу. Взгляд ухватился за Бокё, которого Им всё ещё удерживала в руках, и вопрос сам сорвался с губ: — Имя Бокё дал Сонхун? Хеджин знала ответ. Она была в коридоре, когда тот принёс мягкую игрушку и рассказал милую историю о том, как игрушечный кот добирался до девочки, но ей было куда интереснее узнать, что же скажет ей Шиён. — Да, — девочка кивнула головой, утыкаясь носом в плюшевые уши, — Оппа говорил, что в детстве его так называла одна девочка. Он очень хотел назвать так своего кота, но его мама не переносит кошек. Сонхун-оппа говорил, что это сокращение от перси… — Персиковой феи, — закончила за Им Со, впираясь взглядом в несчастную игрушку, которую захотелось выкинуть, чтобы не давила на раны, — Той девочке он очень нравился. В детстве Сонхун часто пах персиками. Его мама их безумно любила, и он сам лопал их днями напролёт. Однажды он сказал, что если бы мог, то наколдовал бы ей целый сад. Девочка называла его персиковой феей, однажды даже при маме Сонхуна. Та девочка… я знала её. — Ты была знакома с ней? — скорее лукаво, чем удивлённо, переспросила обладательница плюшевой игрушки, — И где она сейчас? — Не знаю, — отстранённо ответила Хеджин, — она осталась там. Ограничила себя и перестала вслух произносить всё, что связано с садами. Но внутри она всё ещё надеется усесться на одну из веток и сорвать самый сладкий плод, — слегка улыбнувшись, девушка потёрла ладошкой где-то у сердца, ощущая фантомную боль. — Да, разве так бывает? — недоверчиво протянула Шиён, — как она может остаться там? Она всё равно же выросла бы. Если бы, конечно, не закрыла глаза навсегда. В палате в момент будто поселился туманный холод. — Я просто глупости говорю, Шиён, — хлопнула себя по коленям Со, вспоминая, что разговаривает с восьмилетним ребёнком, — конечно, она выросла. Кажется, она учится сейчас где-то и нашла хороших друзей. Я просто давно потеряла с ней связь. Врач нам говорил, что тебе стало хуже? — Онни, а точно ли ты потеряла с ней связь? Мне кажется, что та девочка с персиковым садом никуда не исчезла. Ты знаешь, где она. Но не хочешь почему-то открыться ей снова. Почему ты ей не доверяешь? Сонхун вот, кажется, наоборот, ищет только её. Наверное, и бесится от того, что то ли не может ту девочку отыскать, то ли забыть. Ты тоже поищи её. Она ведь часть… вашего детства. Шиён словно смотрела Хеджин в душу. Она реально глядела прямо сквозь неё своими невероятно блеклыми глазами. Словно кто-то сдирал старые обои со стен: так же резко сдирал этот ребёнок всё, что так долго прятала сама первокурсница. Ей не было известно, понимала ли новая подруга о том, что та девочка и сама Со — одно и то же лицо. Возможно ли то, что Им намекала ей не отворачиваться от прошлого, закрывая глаза, и просто принять себя? Что значит, Сонхун искал и помнил её? Не дав студентке и возможности прервать её, Шиён моментально перескочила на новую тему, зябко поёжившись в собственной постели: — Да, стало как-то похуже. Всё чаще глаза начинают болеть, и их будто огнём жжёт. Обычно я понимаю когда этот момент наступит, и зову на помощь медсестёр. Говорят, что скоро должно пройти. Хеджин в этом не была уверена. Она помнила, каким тоном сообщил о печальной вести Джинхён. Мама всегда учила её игнорировать количество денег в чужом кармане, но Со не впервые за сегодняшнее утро задумалась. У родителей Шиён и Сэрим очевидно целое состояние, но даже такие важные бумажки оставались просто пустой напечатанной картинкой перед болезнью Им. — Почитай мне, пожалуйста, сказку, онни, — легонько дёрнула её пациентка, слабо улыбаясь, — глаза что-то побаливают. Мне лучше поспать. — Конечно, Шиён-а, — покосилась первокурсница на электронную книгу, лежащую на тумбочке, — что ты хочешь послушать? — Сонхун-оппа не дочитал мне про белку и слепого медвежонка, — сладко зевнув, девочка легла поудобнее, — передай ему, чтобы поскорее поправлялся. Я буду его ждать. — Обязательно, — Со печально улыбнулась, — он тоже с нетерпением ждёт вашей встречи. За чтением детской книжки протекло ещё немного времени. Со уже дочитала детскую сказку, когда маленькая пациентка засопела, перестав цепляться за колено сидящей рядом студентки. Хеджин ощущала, как тепло покидает её, сидела и всё равно держала в руках планшет, сжимая так сильно, что по экрану слегка пошли разноцветные пятна. Испугавшись, что она испортит чужую вещь, первокурсница убрала книгу обратно на тумбочку, поправляя между делом одеяло Шиён и кутая её маленькие ножки в розовых носках глубже под ткань. Потирая виски и одёргивая больничный халат, Хеджин подошла к окну, пытаясь привести себя в чувство. Прохладный ветерок всё ещё кусал горячие щёки, но не мог добраться до её дум, которые стучались о черепную коробку так, будто были участниками самого беспощадного митинга. Боль отдавалась в затылке — там уже разбивали взрывающиеся коктейли о фасады её спокойствия, а где-то у виска находился самый главный мятежник, орущий в рупор: «Свободу мыслям!». Со Хеджин хотела лично залезть рукой внутрь своей головы и достать этого наглеца, которого бы упекли куда-нибудь за решётку и оставили бы девушку с пустотой. Боже, как же она была ей необходима. Мотнув головой, первокурсница вернулась обратно, забирая свою сумку со стула, стоящего рядом с кроватью. Глазами она снова прошлась по спящему ребёнку, в котором нашла ещё один маленький сад, где не страшно было открыть свою душу, оставляя секреты за высокими и цветущими деревьями, скрывающими чужие откровения от посторонних глаз. Если Сонхун искал то же самое в Шиён и нашёл, то Хеджин отчётливо понимала его привязанность и любовь. Словно она была отражением, его маленькой копией, которая в детстве говорила так же слишком серьёзно и разумно. Хеджин не была фанатом больниц. Не было в них ничего такого, за что можно было бы зацепиться и признаться в своей симпатии. Даже её мама, работающая изначально в подобном месте, не могла заставить дочь долго находиться в каменных стенах, пахнущих аспирином и анестезией. В детстве её как-то положили на карантин на целых десять дней (необычайно долгие каникулы для Пака), и это было просто худшее время в её жизни. Она лежала в палате с такими же маленькими девочками, как и она, а нянечка, ухаживавшая за ними, всегда приходила недовольной и ставила еду на подносе с такой силой, что иногда трещали тумбочки. Со плакала едва слышно, чтобы не разозлить и без того хмурую женщину, и чувствовала себя так одиноко, что готова была сбежать уже в первую ночь. Одиночество Хеджин не любила. Но новая знакомая, казалось, наоборот, его лелеет и ценит, бережёт так, будто к ней каждый день наведывались толпы, галдящие дни напролёт. Хеджин хотела бы, чтобы оно так и было, потому что знать, что к ней в палату заходят только доктора и Сонхун, было невыносимо больно и удушающе. Она хотела прижать девочку к себе поближе, заплести ей косички и прочитать сказку на ночь, как они это делали на совместных ночёвках с Пак Йеджи. То, что они с Шиён общались неформально, с позволения первокурсницы, всё равно не делало их близкими. Им Шиён действительно была похожа чем-то на Пака: она обладала невероятным спокойствием и невозмутимостью, хлопала своими длинными ресницами удивительно медленно, словно всё ещё спала. Любила сказки и разговаривала на такие серьёзные вещи, которые даже в двадцать не каждый поймёт. Со представляла, как Сонхун приносит с собой уличную свежесть, садится к ней на постель и берёт в руки ту самую электронную книжку, читая тихим и глубоким, как бездонный океан, голосом про приключения Робинзона Крузо. Хеджин тоже бы хотела сесть, погладить её по волосам и не пугаться каждый раз, когда её немного затуманенный взгляд останавливался прямо на ней, а сама Им наклоняла голову вбок, показывая, что она слушает очень внимательно. Шиён вообще не отличалась особым доверием, но позволила остаться ей в палате, услышав знакомый голос, который когда-то болтал с Сонхуном за дверью. За время, проведённое рядом с ней, Со будто заново взглянула на мир. Когда в палату вошла Савон, студентка уже и сама схватилась за дверную ручку. Хеджин сообщила, что девочка жаловалась на лёгкую боль в глазах, из-за чего медсестра нахмурилась и пожурила студентку. Её непременно нужно было позвать, а теперь будить бедного ребёнка ей не хотелось. Выслушав тихие возмущения женщины, девушка скорее ретировалась прочь, предварительно извинившись чуть ли не сорок раз, из-за чего левый глаз едва заметно подрагивал. Снаружи Со решила перевести дыхание и попытаться вернуть мысли в мирное русло, раздражаясь от того, что они метались в беспорядке ещё со вчерашнего вечера. Уехав вчера от Сонхуна уже на такси, девушка сразу же завалилась спать, но пролежала около шести часов, бездумно пялясь в потолок. Она буквально ощущала, как таяло время в воздухе, осязала его течение кожей и не могла унять внутреннюю тревогу и мысли. Остаток вечера они с Паком провели вместе, но каждый был занят своими делами. Сонхун что-то смотрел в ноутбуке, Хеджин находилась рядом и, как староста, составляла бюджет группы на следующий семестр, чтобы за время каникул ребята могли набрать необходимую сумму. Сегодня же всё совершенно пошло не по плану. Пака с пяти часов мутило — сказывался удар и подтверждалось медицинское заключение. Первокурснице, вставшей с утра пораньше, было очевидно, что с ним ехать никуда нельзя, но и оставлять дома одного тоже было неправильно. Парня расстраивало всё: его состояние, невозможность увидеться с маленькой подружкой и его нежелание беспокоить её, слишком громкие шаги Хеджин, слишком сильное желание то поесть, то ничего и никогда не брать в рот. Так что, скорее из жалости, чем из вредности, Со сначала набрала сообщения в беседу ребятам, спрашивая совета и что же ей лучше предпринять. Не совсем ясно, действительно ли они были все плохими няньками, но буквально каждый ответил, что лучше позвонить Ханбину, который создаст такие комфортные условия, что их друг повесится от чрезмерной заботы. Скептически взирая на эти сообщения, студентка не знала как ей лучше поступить: действительно позвонить их другу или согласиться на кандидатуру Хисына, который, кажется, уже собирал всю свою аптечку из дома и заводил машину. В итоге, Ханбин приехал через полчаса. На пороге его уже встретила обувшаяся Хеджин. Вьетнамец лучезарно улыбнулся, мягко обнял за плечи, делая комплимент наряду. Со ради вежливости выдавила улыбку и слова благодарности, понимая, что скорее она выглядела как заядлый пьянчуга, не спавший двое суток подряд, чем опрятная и красивая девушка. Впрочем, парню даже не нужны были длинные объяснения. По дому он ориентировался, бывав здесь ранее, по тому, как ухаживать за Сонхуном — тоже. Первокурсница была уверена, что больной в надёжных руках. — Господи, я просто спрашиваю, где я так согрешил, что ты меня теперь наказываешь?! — безнадёжно возведя глаза к потолку, Пак с ужасом отскочил от своего хёна, который уже заполнял чужой холодильник «здоровой едой». — Слушай, зачем тебе Инха и Дахё? — не удержалась от подколки Со, — ты бы пригляделся к Бину. Невероятный парень пропадает. Я уверена, ты будешь купаться в заботе, а твой желудок забудет что такое голод. — Тебя забыть не могу, — фыркнул Сонхун, морщась от несильной боли в руке, — после таких травмирующих отношений только на психотерапию ходить. — Идиот, — прошептала под нос девушка, обиженно дёргая ручку двери. — Я всё слышал, засранка! Донеслось вдогонку и провалилось под мученическим стоном парня, которого начал обхаживать старший. Хеджин, если быть предельно честной, не хотела возвращаться в знакомую квартиру, в которой пахло медикаментами и вкусной едой, приготовленной заботливыми руками Ханбина. Хеджин не хотела бы смотреть на шторку уведомлений, в которой имя Чхве Джэхо высвечивалось слишком часто. За бесконечной суетой этих дней она не заметила, как мысли о нём отошли на второй план. Откладывать разговор с ним было определённо нечестно по отношению к нему. Это Со могла бы спрятаться под одеялом и забыть о существовании Джэхо. Он же скорее достанет её из-под земли или мирно отступит, принимая её решение с лёгкой толикой обиды. Девушка не знала, какое у него настроение и что ему могло прийти в голову, но судя по частым сообщениям — он явно выбрал вариант номер один. — «Как там Сонхун?» — нажав на кнопку отправления, первокурсница провела пальцем по экрану, впиваясь взглядом в фотографию вьетнамца. — «Крепость сломлена, накормлена и закутана в одеяло. Она немного плачет под грустные мультики, но в целом всё ещё достойна называться холодным айсбергом». — «Ты можешь побыть с ним ещё пару часов? Мне нужно закончить пару дел». — «Спрашиваешь, ах-ха-ха. Я могу мучать его целый день, принцесса. Чонсон готов заплатить мне за это бешеные деньги». И затем следом: — «Не переживай. Отдохни от этого душного человека. Можешь вернуться, когда будешь готова». Девушка позволила себе робкую улыбку, прежде чем заблокировать смартфон и прикрыть глаза. Было приятно, когда кто-то заботился о тебе. Иногда хотелось убежать от гнёта ответственности, раствориться во времени и попасть в нескончаемый день сурка, который для всех был ужасом, а для Хеджин спасением. Она бы не отказалась от осознания, что завтра, приносящее уже родную боль, не наступит никогда. Ей хватило пары секунд, чтобы отправить в ещё один чат лаконичное сообщение с местом встречи и временем. Они часто так делали, когда кому-то необходимо было встретиться. Вот и сейчас Со ощущала себя падающей с тихой пристани в тёмную воду. Ноги сводило судорогой, и она барахталась, пытаясь закричать, однако изо рта звуков не исходило. Или она себя не слышала, потому что в ушах стояла вода. А может и на пристани тоже не было никого, поэтому ей ничего не оставалось кроме того как захлебнуться и пойти ко дну. Значит, нужно было спасаться как можно скорее. Самой. До парка девушка дошла быстрее всех. Она, Чонхва, Сону и Чонвон частенько зависали здесь. Иногда к ним присоединялась Джихи, чуть реже Боа и Ынбин. Место было относительно хорошим. Тут можно было посидеть в спокойной обстановке, которую изредка нарушали плачущие дети. Можно было наблюдать за уточками, плавающими в маленьком озере неподалёку от беседок. Со до сих пор вспоминает со смехом, как однажды Сону свалился в воду, пытаясь погладить одну из них. Птица так сильно перепугалась, но её кряканье было просто ничём по сравнению с выражением лица Кима, сидящего в воде и окружённого утками. Сегодня они тоже плавали по поверхности озера, смотрели так остро, словно знали о том, что лежало у девушки в глубине души. Там, где она прятала все свои самые потаённые страхи. Хотелось фыркнуть и неласково ответить плавающим, но на неё и так косилась одна из мамочек, после того как Со зашипела себе под нос ругательства. В воде было её отражение. Немного бледные щёки. Растрёпанные волосы совсем выбились из хвоста. Хеджин коснулась пальцами оголённой шеи, вспоминая руки, которые рисовали дорожки по ней. В груди всё ещё билось сердце. Она всё ещё не сходила с ума, хоть и не была уверена в этом. Разговор с Шиён был подобно той самой воде у воображаемой пристани: он давил на неё сверху, был везде — под веками искрился картинками, звенел отвратительно громко в ушах. Со не была готова к этому совсем. Отвлечься бы не помешало. Может, уехать домой и спрятаться в шкафу… «Онни, а точно ли ты потеряла с ней связь? Мне кажется, что та девочка с персиковым садом никуда не исчезла. Ты знаешь, где она. Но не хочешь почему-то открыться ей снова. Почему ты ей не доверяешь?» Девочка не исчезла. Хеджин видела её каждый день в зеркале. Она смотрела своими глупыми огромными глазами и хлопала ресницами. Ехала ранним утром в такси вместе с Паком и сжимала в руках чужой ошейник, словно была тем, кому он предназначался. Она всё ещё вспоминала о своих садах, мечтала о соседском мальчишке, который мог бы угостить её персиками. Повторяла за ней все движения и смотрела так, будто знала всё о Со Хеджин. И ведь знала. Просто Хеджин была не в силах признать это. Речь Шиён не давала вздохнуть. Она блокировала воздух, шептала как заведённая «задохнись…задохнись…задохнись». И первокурсница задыхалась, тёрла шею до покраснения, продолжая пялиться в воду на мутное отражение, по которому разрастались круги от движения уток. Со видела в этом свою жизнь — точно так же всё поплыло, стоило ей выйти из своей теплицы и начать действовать по-другому. Только вот проблема была в том, что круги сколько бы не бежали по поверхности, всё равно возвращают воду в прежнее спокойное состояние. — Ты в порядке? Сону смотрел на неё с нескрываемым беспокойством. Девушке показалось, что его образ — лишь игра её воспалённого сознания, которое перегрелось из-за количества потрясений. Но нет. Ким стоял рядом, слегка придерживал её за спину, взволнованно косясь на подругу, в то время как сама одногруппница продолжала следить за ним по отражению в озере. — Что если всё вернётся обратно? — сипло задала она вопрос, чувствуя лёгкое головокружение. Если парень и был сбит с толку, то виду не подал. — Уже ничего не будет, как прежде. Сону покачал головой. Тень неизвестной доселе эмоции проскользнула на его лице, но исчезла так быстро, что девушка даже не успела зацепиться за неё. Возможно, это не было ответом именно на её вопрос. Будто друг и сам думал о подобном, а теперь с поражением признавал это вслух. Со, если честно, очень сильно надеялась, что он сейчас натянет свою лисью улыбку, но Ким оставался непривычно серьёзным, очевидно не собираясь глупо шутить или просить заканчивать эту драматическую паузу. — Я не знаю, что ты имеешь в виду, задавая такой вопрос, и что происходит, — вздохнув так, словно невообразимо устал от всех интриг его друзей, — но, по моим ощущениям, ничего не будет как прежде. Так бывает, когда одно событие или действие переписывает твои планы или даже жизнь. Я не буду спрашивать, что произошло, только если ты сама не захочешь поделиться, но я всегда рядом, чтобы выслушать. Хеджин, ты же знаешь это? Она кивнула. — Наверное, я надеялась, что всё будет просто, — задумчиво обронила девушка, вспоминая больничную палату Шиён, и как красиво там плясало солнце по утрам, — что я пойду и сделаю, а потом всё станет намного лучше. Так обычно бывало, когда я начинала работать над чем-то и когда у меня не получалось, мама с папой очищали мою дорогу от камней, раскидывая их с тропы своими руками. Я начала. Они сделали. Я получила отличный результат. И как-то не привыкла, что камни-то нужно убирать. А сейчас мои родители за несколько сотен километров отсюда, и камни мне нужно поднимать и откидывать самой. А я не умею. Руки неприучены. Словно она действительно говорила о такой работе, как уборка камней с горных троп, Хеджин подняла перед собой руки, не сводя с них отягощённого взора. Её друг молчал, не решаясь вставлять слово, поскольку видел, что это не всё, что вертелось на девичьем языке. Говорить прямо Со не хотела, тем более с Сону, который хорошо общался с Паком, который не любил выслушивать чужие сопли и который вряд ли воспринял бы её всерьёз, потому что, кажется, жил по принципу: а чего париться-то? — Я, наверное, не готова. Вроде начала, что-то стало меняться, и я стала бояться, поскольку всё оказалось не так просто. Можно выбрать тактику отступления, но если я начала, то зачем сдавать назад? Так много поддерживающих слов вокруг, но они уже мимо ушей летят. Все говорят, выберись, Хеджин, посмотри на мир! Я выбралась, я смотрю, я уже давно это сделала. Что с того-то? Решило это хоть одну проблему? Нет, только ещё куча вслед потянулась, — судорожный вздох, — Иногда я ловлю себя на мысли, что слёзы от бессилия и страха застревают где-то на половине пути, потому что я вбила себе в голову, что не могу быть размазнёй. Но без своих слёз я словно стала слабее. Мои силы куда-то испаряются… все говорят такие умные речи, Сону. Даже восьмилетний ребёнок. И каждый будто знает больше меня и водит за нос. Может, стоит просто сдёрнуть разом всё, как пластырь? — А к последствиям готова? — нахмурился Ким. — Нет, — честно, откровенно, испуганно. — Тогда и не делай того, в чём не уверена, — отвернувшись от неё, парень повернулся к воде, перемещая свою ладонь с её спины на плечо, — не нужно делать то, чего ты не можешь. Это то же самое, если возьмёшь шест и пойдёшь прыгать с ним в высоту, при этом ни разу даже не взяв его в руки до этого. — А что же делать тогда? Плыть по течению? — в голосе послышалось сильное раздражение, — Сону, я и так по нему плыла, оно сносит сейчас. Это слишком сильный поток, и я не успеваю перебирать руками и ногами, и я не могу дышать и спать. Всё вокруг стало сложнее, всё стало слишком непростым. Я стою и чувствую на себе столько обязанностей и столько чужих ожиданий, что не хочу никуда уже идти и с кем-то контактировать. Просто хочу раствориться и всё. Ты понимаешь? Запыхавшись, она едва не заревела, но лишь поджала губы. Ким прикрыл глаза, напрягая плечи, словно ощутил чужой вес слов на них. Хеджин хотелось расспросить, о чём же он думал в этот момент. Никогда он не оголял своих чувств рядом с ними, натягивая эту лисью улыбочку и смеясь так громко, что поверить в то, что и в нём жила боль, было трудно. А она жила и существовала с ним на протяжении всей его жизни, пряталась в материнских причитаниях, сестринских слезах и отцовских похлопываниях. Люди в парке ходили так, будто им в сумки насыпали огромную гору золота. Они сияли, смеялись и бегали по дорожкам, играя то с детьми в догонялки, то с собаками. Сону проследил взглядом за маленьким мальчишкой, чья коленка была похожа на кровавое месиво. Родители уже сидели напротив. Заботливая мама обрабатывала рану, отец утирал слёзы платком, и все улыбались так, будто ничего не произошло. Испорченные вещи совсем не стоили испорченной психики ребёнка, а вследствие и покалеченной реакции на подобные события в будущем. Парень сел на траву, совсем не заботясь о том, что мог испачкать свои джинсы. Сегодня он был одет в жёлтое худи, будто в очередной раз старался показать, что он милый и беззаботный подросток. Мальчишка, прячущий мозоли на пальцах в карманах цыплячьей одёжки. Серебряная серёжка в правом ухе слабо покачнулась, задевая щёку, между бровями пролегла складка. Друг посмотрел на Хеджин из-под тёмной чёлки, ожидая её выбора. Со видела. Видела в его позе, в потухших глазах то, чего раннее не замечала ни разу. Ты хочешь довериться мне? Трава оказалась совсем не мягкой. Она щекотала ладони, была немного влажной от сыроватой погоды. Сону сидел в позе лотоса, которую Со поспешила повторить, соприкасаясь с одногруппником коленями. Там, где это произошло, ощущалось слабое тепло. Ким опустил голову, наблюдая за тем, как пальцы девушки нервно перебирали нитки от дизайнерских дырок на его джинсах. Поведение друга было новым, от этого она не могла унять свои сумбурные чувства, и её волнение переходило в желание занять чем-то свои руки. Раньше она ковыряла пальцы, делая заусенцы. Сейчас было жаль портить симпатичную картинку с хорошим маникюром. Сону дёрнул губой, похоже тоже нервничая. Он раздумывал всего момент, и вот уже его рука потянулась и обхватила ладонь Хеджин, заставляя её замереть и забыть обо всём. Ким Сону никогда не позволял себе подобного. Между ними всегда была дистанция, которую по неоговорённому правилу необходимо было соблюдать. Как это можно было расценить: он давал ей поддержку или сам так отчаянно в ней нуждался, что готов был позволить ей взглянуть одним глазком на его мир? — Мы знакомы не больше года, Хеджин. Парень провёл большим пальцем по кольцу Со, прежде чем посмотреть на уток. Что-то пробежало на его лице, возможно затаённая обида на прошлое унижение, а может какие-то чувства, относящиеся к тому, что он хотел сказать сейчас. Его интонация была ровная, лишённая ярко выраженных эмоций, которые могли бы дать понять то, что чувствовал собеседник. — Честно… я не люблю говорить о себе. И наши отношения, какими бы близкими они не были, явно не прошли ту стадию, когда ты готов выложить всё то, что заставляет тебя дрожать по ночам. Однако сейчас в твоих словах я слышу себя. И пусть мы всегда общаемся на равных, я всё равно понимал, что я старше тебя, Чонвона и Чонхвы. Я не мог не смотреть на вас и не думать, что вы ещё такие малыши, хотя… разница между нами какой-то год. Первокурсник хмыкнул и замолчал, обдумывая слова. Хеджин не хотела его торопить, не желала даже шутить о том, что не обязательно считать их маленькими, если разница между ними больше шести месяцев. Его поведение отчасти напрягало, поскольку хорошие разговоры не начинаются с такого захода. Она невольно подумала об упомянутых друзьях и мысленно попросила у неба, чтобы они задержались по дороге или чтобы у них появились неотложные дела. Она ведь чувствовала всем нутром: что-то, что хотел поведать ей Сону, было важным и необходимым. — Наверное, это было ошибкой. Сейчас я ощущаю ответственность за то, что посчитал себя умнее и старше и словно обесценил ваши проблемы. Именно сейчас, когда я смотрю на когда-то робкую и вечно краснеющую Со Хеджин, старосту, которая боялась не то что голос повысить, а поделиться тем, что она в отчаянии. Сейчас, когда ты кричишь, а я чувствую, как содрогается твоё тело и просит о помощи, как моё, когда я выключаю в комнате свет. Его пальцы крепче обхватили ладонь подруги, будто он боялся, что она встанет и уйдёт. Так, если бы посчитала его откровения странными, а страхи совершенно необоснованными. Но девушка и не подумала бы. Тихо говорящий Ким Сону был открытием для Со, привыкшей к парню, громко болтавшему о всяком несерьёзном. Разбалованная их фамильярным общением, Хеджин и забыла, что друг действительно был старше их, и если бы не болезнь, то учился бы уже на втором курсе. Так удобно было слушать его смех, смотреть на поведение чуть ли не пятилетнего ребёнка и снисходительно закатывать глаза, игнорируя глупые шутки, и завидовать тому, как просто ему живётся. А жилось ли? — Ты спросила, понимаю ли я тебя. Стою ли я рядом с тобой и наблюдаю за тем, как наша жизнь начинает расплываться кругами… Я понимаю, Джин-а. Тяжело осознавать, что мы с тобой удивительно похожи, и я мог бы заметить это раньше и вовремя дать свою руку, как когда-то надеялся, что её протянут и мне. А сейчас я вижу, что ты стоишь одной ногой у обрыва, и вот-вот готова сорваться вниз, — он на секунду замолкнул, — Я думаю, тебя многие понимают. Чужие ожидания ощущаются как мамины бутерброды с тунцом, которые она в последний момент кладёт в твой школьный рюкзак и смотрит с таким выражением лица, что ты не можешь признаться ей, что есть мамкины бутерброды, когда тебе четырнадцать, уже не взросло, и от тунца тебя тошнит. Хочется выбросить потом этот контейнер в урну. Потом вспоминаешь, что она встала раньше тебя, заморочилась над завтраком и ждёт, что ты поешь и не будешь голодать. Вот тогда ты морщишь нос, но бутерброды впихиваешь в себя через силу и вечером улыбаешься так, что щёки болят, нахваливая тунец. А утром она кладёт ещё. И так по кругу. — Не любишь тунец? — улыбается Хеджин, глядя на задумчивое выражение лица юноши, который после её вопроса тоже поднимает уголки губ. — Просто ненавижу, — Сону хмыкает, прикрывая глаза, словно стараясь спрятать слёзы, — у нас хорошая семья. Заботливая мама, любящий отец и старшая сестра, которая готова за младшего братца оторвать голову, несмотря на то, что ростом метра полтора. Только… если бы я вот так разодрал коленку, никто бы не стал дуть на неё и стирать мои слёзы. Родители прошли школу выживания своих родителей и воспитывались в строгости. В их ожиданиях я должен был встать и улыбнуться, сказав, что в порядке. А я не был в порядке. Я смотрел, как мама кричит, что я растяпа, как нуна вздрагивает от назревающей ссоры, причиной которой был я. Она застала ещё то время, когда родители любили поколотить друг дружку. Это с моим рождением всё будто пришло в норму. Мама кричала, отец заставил идти мыть колено под водой и не реветь. Хеджин ощутила, как хватка на её ладони усилилась. Сжав в ответ чужую руку сильнее, она положила голову на плечо друга, прикрывая глаза. Сердце болезненно сжималось, и ей казалось, что сейчас она совсем мокрая сидела на пристани, держась за Кима, который и сам промок с головы до ног. Он жил на маяке и когда видел, что кто-то тонул, как и он в своём детстве, то бездумно бросался в воду, спасая беднягу. Со ощущала его аромат, вдыхала запах ополаскивателя, исходящего от жёлтого худи, и не могла понять, кто из них двоих нуждался сейчас друг в друге сильнее. И почему так происходило. Почему они все тянулись друг к другу. Нелюбимая родителями Чонхва, непереносивший отчима Николас, Боа с её разведёнными родителями и Ынбин, которая находится в вечной борьбе с бабушкой и не получает простого тепла всю жизнь. Она, конечно, задумывалась о таком раньше. Но среди многих её друзей были те, кто не вписывался в такую группу разбитых и сломанных людей. Сону тоже относился к тем, кто был в её лиге — детей с нормальным детством и нормальной жизнью. Но вот он сидит под рукой и рассказывает о том, что на самом деле всё это лишь видение окружающих, с реальностью не имевшее ничего общего. И Ким был разбит. А она Хеджин? Разве она была здоровой со своей сонхуновской зависимостью? — Однажды я порезался о разбитую тарелку. Сестра перепугалась, начала обрабатывать руку. Мама запричитала, что я неуклюжий и что это был её любимый набор. Порез горел огнём, а я смотрел на своих любимых женщин и думал. Перепугались они за меня или за сервиз? Можно ли плакать, потому что боль просто невероятная, или мне стоит, как сильному мужчине, заверить, что всё хорошо. Тогда я улыбнулся. Они на меня посмотрели, как на дурочка и переглянулись, — Сону печально хохотнул, — но я видел, как они стали спокойнее. Как отошла мама, как перестала кусать губу нуна. И я подумал, что лучше буду улыбаться. Думать о том, как всё плохо, я мог под одеялом. Там, под огромным белым сугробом, которым я накрывался, можно было и поплакать, и обозвать всех, кто сделал больно. Из года в год. Знаешь, я даже не заметил, что улыбаясь, я будто отдалялся от них. Иногда я фыркал, нарочно что-то ставил громко на стол, чтобы на меня обратили внимание. Я думал, что когда они сделают это, я скажу, что у меня всё не так уж и хорошо… но когда они смотрели, я лишь, извиняясь, улыбался. — Сону… — Моя мама очень сильная женщина, — не услышав голоса подруги, продолжил Ким, — Она долгое время работала в полиции, потом вышла замуж за отца. Они вообще знали друг друга давно, потому что он был лучшим другом мужа маминой сестры. Не знаю, что за чувства между ними вспыхнули. Мама ушла из полиции, папа занимался бизнесом, родилась нуна. И отношения родителей покачнулись. То ли бытовуха, то ли навалившаяся ответственность. Сестра говорила, что видела, как они уставали друг от друга: отец, допоздна сидевший в офисе, мама, привыкшая скручивать преступников, а не стирать несколько раз за день детские вещи. Печаль в его голосе была так непривычна для Хеджин. Ощущалось, как выйти в зимней куртке в самую тёплую летнюю погоду. — Однажды они крупно повздорили. Они в принципе стали чаще ругаться, но тогда, по рассказам нуны, просто был сумасшедший вечер. Мать ударила отца. Говоря о том, что она сильная женщина, я имел ввиду всё: начиная от её характера и заканчивая поставленным ударом. И это пошатнуло папино самолюбие, — он на секунду прервался, заглядывая подруге в глаза — я не к тому, что папа такой слабак, не выдержавший удара женщины. Насилие неприемлемо в любом проявлении, и оно не делится на женское или мужское. Оно существует, и с этим просто нужно бороться. Мама была не права, когда подняла руку. Отец был не прав, когда толкнул её в ответ. Они оба были не правы, выбирая такой путь. Это не делает их слабыми. Это лишь подтверждает то, что им было настолько больно друг от друга, что хотелось дать понять свою боль, хотелось, чтобы другой тоже её ощутил. Хеджин кивнула. Этим она попыталась показать, что понимает то, о чём сейчас говорил близкий друг. В её семье царила гармония. Папа никогда не повышал голоса, не брался за ремень. Он был больше дипломатом, за что и полюбила его мама Со, которая не могла никогда смотреть на манипуляции и плохое обращение с людьми и животными. Даже с садовыми гномами. Они были из тех, кто решал всё словами, собирал маленький совет на небольшой кухне. Но, даже несмотря на такое взаимопонимание, будто жили в своём мире и не видели истинного настроя своего ребёнка. Хеджин нравится соседский мальчик? Мы только чаще будем ходить к нему в гости и умилённо складывать руки, шепчась о том, как мило дочь краснела. — Потом они делали вид, что ничего этого не было. Нуна выросла таким человеком, который улавливает чужие эмоции за считанные секунды и может сразу понять к чему движется разговор, как настроен собеседник. Я думаю, это из-за переменчивости наших родителей. С ними она была как на пороховой бочке. Когда родился я, они словно по-другому посмотрели на то, как жили. Папа больше был дома, больше сидел со мной, и у мамы было время, которое она тратила на себя или на нуну. Сестра же была всегда рядом, потому что, наверное, боялась, что если они снова повздорят, это коснётся и меня. Она взяла на себя обязанность быть моей защитницей, — переводя дыхание, Ким похлопал себя свободной рукой по другой коленке, — мама очень строгая. Отец то мягкий, то резкий. Во мне они видели то звезду футбола, то будущего офицера, то выдающегося учёного. Меня таскали по кружкам, затем с гордостью просили показать свои умения родственникам. Я ничего из этого не хотел. Мне нравились танцы, я мечтал быть моделью, но это несерьёзно. Не в семье, где мама полицейский, а компания отца занимает хорошее место на иностранном рынке. — Ты не давал понять им о том, кем хотел бы быть? — спросила Хеджин. — Они знали. Говорю же, родители считали это несерьёзным. Папа всегда меня поддерживал, но даже он не расценил это значимым. Хотя, как я начал увлекаться машинами, мы сошлись на общем интересе. Когда я учился, я едва ли куда выходил из комнаты, поскольку времени не было. Маме нужна золотая медаль, хорошие оценки и повод ещё раз утереть нос бабушке, которая не верила, что мать воспитает хороших детей. Нуна училась средне, но была очень способной во многих вещах, ей не нужно было повторять несколько раз. А я едва сидел на месте, ведь мне всё это было неинтересно. Но я улыбался и делал, потому что понял, что так не будет ссор, не будет шума, который сестра не переносила, и стоило мне заговорить о том, что я не хочу чего-то, меня тыкали в мою неблагодарность. — Я мечтала быть если не первой, то второй скрипкой в оркестре. Надеялась, что буду уставать дни напролёт, смазывать натёртое место на шее, но по вечерам давать концерты. Поначалу даже на заднем ряду, но быть частью общей музыки и той истории, которую она несёт. Голос моей скрипки был бы одним из самых тихих, но все бы его слышали, — с горящими глазами поделилась девушка, стоило другу замолчать, — но родители тоже посчитали это несерьёзным. Мне хотелось спросить, зачем вы купили инструмент, стоящий так дорого? Зачем вы водили меня на концерты и поощряли моё увлечение, если сказали потом, что я экономист и папа обязательно пристроит меня в свою контору, где я потом буду ведущим специалистом? Зачем… — Мы могли выбрать другой путь. Необязательно было под них подстраиваться. Но мы выбрали то, что легче, — отвернувшись дополнил Ким, — а может, просто боялись поступить иначе. Потому что не всегда идёт так, как хочешь ты. В пятнадцать я вернулся домой после недолгой поездки с одноклассниками, воодушевлённый их храбростью и тем, что они делали то, что хотели. Я заявил о подобном желании и получил первую материнскую пощёчину. Надо было просто улыбнуться и замолчать. Как обычно и тогда бы она оттаяла, а вечером пришла бы в комнату с горячим шоколадом, извинилась, и всё стало бы как прежде. Никаких ссор. Друг замолчал. Сжал посильнее глаза, словно что-то видел под веками. Кажется, у тихой пристани стало бушевать море, ударяя бедный маяк так сильно, что по нему пошли трещины. Хеджин видела, как участилось дыхание Кима, как чаще он стал сжимать губы. Хватка его то ослабевала, то усиливалась. Сону качался словно на волнах, не зная, нужна ли ему теперь чужая поддержка, мог ли её кто-то подарить. Как же долго он был одинок в своей боли, которая ежегодно оставляла на нём свои следы и раны, что кровоточили сейчас так яро, наконец, прорывая плотину. — Но я закатил скандал. Сказал, что они привыкли к тому, что у меня всё хорошо, а я уже устал и не могу так больше. Что меня не ценят, что они могут запихнуть эту благодарность с тёплым домом себе в задницу, а я так и быть свободно пойду жить на улицу. Я просто хотел, чтобы меня любили и чтобы, когда мне было плохо, меня поддерживали и говорили, что всё обязательно решится. Но единственная, кто это делал — сестра, а она съехала из дома в другой город в общежитие. Мама спросила, какие могут быть у меня проблемы. Мне нужно оплачивать счета? Может, моя фирма в шаге от банкротства или мой сын в попал в юношеский максимализм и теперь думает, что только ему плохо? Подытожила тем, что ещё одна такая истерика, и я пойду в детский дом. Это она не со зла, конечно. Просто на эмоциях, не всерьёз. Но я испугался. — Почему ты говоришь, что твоя семья хорошая? — не удержалась Со, виновато захлопывая рот, стоило словам слететь с губ. Она не понимала, почему друг относился к этому так, будто эти взрослые люди не причиняли ему душевную боль, а благодушно чаёвничали за круглым столом. — Потому что это такая прерогатива? — наконец повернувшись к ней, опечаленно улыбнулся Сону, — ошибка или болезнь ребёнка, привыкшего жертвовать своими интересами во благо других? У всего есть объяснения. У них был сложный период, они не были готовы к бунтам или ещё множество оправданий, которые я могу выдвинуть в их защиту, потому что люблю. Потому что, какими бы плохими они не были, я благодарен за стол с едой, за тёплую кровать и за какие-то радостные моменты, что мы создавали вместе. Невозможно быть равнодушным или ненавидеть людей, которые дарили любовь так, как умели. — Они делали больно, а потом давали любовь. Разве это не похоже на эмоциональные качели? — Не отрицаю, — не стал спорить парень, — просто… сегодня не лучший день, а завтра что-то случится. А я потерплю, потому что я такой ребёнок. Я не оправдал ожиданий, но могу не доставлять больших проблем. Вот вам моя медаль, вот мои высокие баллы экзаменов, всё, чтобы доказать, что я не так уж и плох. Я буду молчать, буду улыбаться и делать вид, что всё хорошо. Потому что друзьям мои откровения показались неинтересными. Сказали, что у них всех тоже столько всего, что никогда не расхлебаешь, и я не первый, поэтому, когда встречаемся, мы свои проблемы оставляем за порогом. — И как долго ты это оставлял? — потёрлась носом о его толстовку Со, чувствуя лёгкую щекотку на шее от серёжки Кима. — Достаточно для того, чтобы понять, что так делать не нужно было… как-то я влюбился, — Сону мечтательно улыбнулся, облокачиваясь виском о голову девушки, — Ынён… солнце светило ярче, стоило увидеть мне эти глаза. Когда я засыпал, я слышал мелодичный смех и повторял в себе его снова и снова, засыпая под самую прекрасную колыбельную. Мы делили одну парту, один обед и один учебник по английскому, потому что кто-то из нас вечно его забывал. Зависали по вечерам на трибуне футбольного поля и так неловко друг друга касались, что когда я вспоминаю мне смешно и стыдно одновременно. — Ты так счастливо об этом рассказываешь, — наконец улыбаясь, заметила Хеджин. — Эта влюблённость делает меня таковым до сих пор, — уголки губ парня дрогнули, выдавая, что история было всё равно болезненной в жизни друга, — не могу не вспоминать о ней, как о чём-то волшебном. Ынён, наверное, единственный человек в то время, который подарил мне ощущение тепла, заботы и веры в то, что всё хорошо и мне можно быть откровенным и слабым. Как только мои слёзы катились по щекам, эти руки сразу же утирали их и обнимали меня так нежно, что я готов был отдать всё, что угодно, лишь бы оставаться как можно дольше в этих объятьях. Одна из моих лучших влюблённостей. — Сколько тебе было? — Мы учились в старшей школе, — расплывчато ответил Ким, улыбка которого стала приносить мимолётное умиротворение, словно в его спокойствии было и спокойствие самой Со Хеджин, — были мечтателями, болтали ночами по телефону о созвездиях и о том, что хотели бы увидеть их вместе и держать при этом друг друга за ладонь так крепко, что нас никто никогда не разлучит. Ынён — созвездие лебедя. Красота, сочетающаяся в этом необыкновенном создании, в хрупкости и одновременно в той силе, что была в этом маленьком теле… я готов был признаваться в любви каждой черте этого человека. И я получал её в ответ. — Почему мне кажется, что ты будто должен сказать «но», — расстроено произнесла Со, шевеля засохшими губами. — Потому что в этой истории и есть то самое «но», — не стал отпираться друг. Печальный хмык, и тёплый воздух коснулся её волос, — Мы не встречались и не заводили беседы об этой любви. Все действия и слова, всё это говорило о нашей взаимной симпатии. Но я хотел признаться. Собрался с духом и назначил даже встречу на следующий день. Наше школьное футбольное поле, где мы проводили много времени по вечерам, лёжа на газоне и строя планы на студенческую жизнь. Мечтали поехать учиться в Новую Зеландию. — Но? — Но, — протянул парень, — об этом узнал отец. Ему кто-то доложил о слишком близких отношениях своего сына. И вместе с мамой он вызвал меня на самосуд, — подняв голову с волос подруги, Сону неловко повёл плечами, — помню, что до выпускного оставался месяц. Мама была такой расстроенной, отец не мог поднять на меня глаза и только задал один вопрос: правда ли это? — Что такого-то в твоей влюблённости? — не поняла первокурсница, — ты же подросток, это нормально. Ким вздрогнул. Опустил глаза и отвёл их в сторону, словно стыдился произносить то, что хотел. — Хеджин, — вобрав в себя больше воздуха, обронил он. Парень замялся и прикрыл глаза, прежде чем распахнуть их, чтобы посмотреть прямо на девушку с огромной тоской, затаившейся в глубине карей вселенной, — будь Ынён воспитанной и хорошей девушкой как ты, проблем бы и не было, наверное. Но Ынён… Ынён — мой одноклассник, и каким бы воспитанным и правильным он не был, каким бы счастливым он не делал бы меня, это не изменило бы того факта, что он мальчишка. Хеджин распахнула рот, поражённо пялясь на друга. От этого тот явно ощущал себя ещё хуже, поэтому перевёл взор на свои колени, толкаясь языком в щёку. Нервничал. Со понимала почему, понимала, что и отреагировать нужно было спокойнее, но она не могла по-другому. Не с Сону, флиртовавшим чуть ли не с каждой девушкой в его окружении. Она медленно выдохнула. Позволила себе отпустить свой шок и посмотреть так спокойно, как могла. Ей хотелось поддержать парня, хотелось дать понять, что он может быть уверен в том, что Со не станет осуждать его или спрашивать как такое могло случиться. Более того, открытия, которые он позволял ей совершить сегодня, сделали между ними прочный мост, по коему они могли бы идти навстречу друг другу и не бояться смотреть вниз. Он держал её за руку, но она чувствовала, как ослабла его хватка, словно передавая: «Я пойму, если ты уйдёшь». Он давал ей выбор. Жертвовал своими чувствами, как делал всегда. Смотрел так прямо на свои колени, будто в этих дырках на джинсах был ответ на самые глубокие вопросы всех философов. Первокурсница ощущала эту дрожь, которая едва заметно охватывала его ладони, потряхивая и её пальцы соответственно тоже. Так ли бежал прочь из тела страх, или это нагрянувшие воспоминания хотели прорваться наружу огромной волной? Хеджин будто и не была именно здесь с ним, не тяготила своим молчанием и не смотрела так пронзительно долго. Она слышала в ушах шум волн, и слишком медленно по собственным меркам поднималась по холодным ступеням маяка, с силой открывая давно уже заржавевшую дверь. Её кисть опала. Девушка разжала пальцы юношеской ладони, заставляя того вздрогнуть и, поджав губы, закрыть глаза. Она отпускала его. Сону чувствовал уходящее тепло. Готовился к тому, что скоро и трава рядом останется пустой, напоминая лишь оставшейся вмятиной о том, что на ней кто-то сидел. Хеджин же видела, как туго открывается эта дверь. Как окрашивают предрассветные лучи солнца горизонт вечно неспящего моря, которому всё ещё был необходим свет маяка. Хеджин знала, потому что и сама тонула в нём не раз, выплывая только тогда, когда свет озарял над поверхностью пристань. А ещё она видела испуганного, дрожащего, но такого родного смотрителя маяка, который держал в своих мозолистых пальцах очередную банку с маслом и гаечный ключ. Он так упорно трудился каждую ночь над фонарём, не давая никогда ему погаснуть, что совсем забыл о себе. И о том, что она — вечный гость этой пристани — никогда бы и в жизни не подумала игнорировать его свет. В голове она делала шаги. Слышала, как море бьётся о трещины маяка, заполняя их и не позволяя тому упасть. Они били, они изнашивали его временем и силой, но он упорно стоял, принимая их с достоинством, так, будто знал: трещины его разрушат, несомненно, но всегда будет тот, кто позаботится о нём. И он заботился. Чинил фонарь, холодные ступеньки и смазывал ржавые петли двери. В том маяке она делала длинные шаги навстречу к нему, протягивая свои руки. Здесь она обнимала его так крепко, как могла. Здесь она куталась в цитрусовый запах Сону, сжимала на его спине одежду и ласково гладила по голове. Он не знал, что в её волшебной истории он был одним из самых важных персонажей. Тем, кто всегда находился на самом верху, смеясь и беззаботно улыбаясь каждому, пока ночь не разгонит всех по домам, оставляя его в одиночестве. На вершине, где он протирал стекло и плакал, очередным закатом роднясь всё ближе с дрожью. Здесь она ощущала, как мокнет её плечо, и молчала. Здесь, где она готова была отдать свою душу за счастье другого человека. Так работает дружба? Это ли то самое чувство, в котором хочется разделить всю горечь на двоих… — Не смей думать, что я отвернусь от тебя, — прошептала она, целуя мягко в макушку, — даже если ты убьёшь человека, мы будем с тобой искать лучшее место, чтобы его закопать. — Я тебя боюсь, — хрюкнув ей в плечо, хохотнул друг, что было важно для Со. Поднять настроение, показать свою поддержку — малое, что она могла сделать. Немного просидев так, не отрываясь от её плеча, Ким продолжил: — Меня посадили на домашний арест. Мама утверждала, так будет для меня лучше. Все невзгоды встретим с улыбкой. Отец решил, что стоит позвать в гости одного из своих коллег с дочкой. Они как раз обсуждали союз двух компаний. Никто не говорил о том, что нас могут поженить, как подобает всем традициям старого бизнеса. Никто и не собирался принуждать. Но я видел надежду в папиных глазах, осторожные мамины вопросы о том, как мы с той девушкой погуляли на днях. Мы и гуляли, но она с подружками своими, а я в компьютерном клубе с друзьями. Сказали родителям, что были вместе. Парень замолчал. Обдумывая то, что хотел сказать, он как маленький котёнок потёрся щекой о плечо Хеджин. Та не могла не улыбнуться, подмечая схожую с ним привычку. — Я спросил у них, будут ли они счастливы, если я начну встречаться с ней. Положительный ответ не был открытием. Но стоило мне спросить, что если я стану встречаться с моей подругой из компьютерного клуба, они тут же изменились в лице. Мама так неохотно сказала, что всё равно с кем, главное чтобы девочка была хорошая и мы нравились друг другу. Отец только положил мне руку на плечо: «хороший сын знает, какое лучшее решение предпринять». — Получается, будто и не было выбора. — Был он, Джин-а. Просто я побоялся, что они снова разочаруются, разозлятся. Я мог бы сказать, что мне не обязательно быть тем, кого они там придумали себе. Я не кандидат наук и точно не будущий директор папиной фирмы. Но я улыбнулся. Проходил с этой мыслью несколько недель. Потом на одном из ужинов мама рассказывала о том, что всю жизнь мечтала работать в полиции и вываливала одно расследование за другим. Папа вспомнил, как взял впервые схему и ощутил трепет, ставший его движком в любви к тому, что он делает. А я… я улыбался, думал, о чём же расскажу я через несколько лет. Он вздрогнул. — В общем, с Ынёном я перестал общаться. Оборвал все связи, попросился пересесть за другую парту и заблокировал его номер. Доучился и подал заявку сюда. С Сонхуном и Джейком познакомился, кстати, когда приехал с документами, — девушка ощутила его улыбку, — я не хотел идти сюда учиться. Подумал, может, я смогу родителей убедить хотя бы на другой факультет. Не получилось. Я не смог возразить, а вечером не выдержал и позвонил нуне. Надеялся получить совет или поддержку, но она была занята. Сказала, что-то вроде: «не сейчас, Сону». Я…. Затих. Со уловила этот едва заметный звук всхлипа, который стал отчётливее, как если бы парень подобрался к чему-то настолько болезненному, что это ломало его изнутри на маленькие осколки. Она не могла залечить его рану и не могла вернуться в прошлое, чтобы не дать уйти на поле сражения одному. Но находясь с ним в этом парке, где прохожие смущённо отворачивались от них, сидя на зелёной траве и сжимая друга в своих руках, она могла быть рядом сейчас. И ни одна слеза, упавшая с его глаз, не станет кому-либо известна. — Ты можешь не говорить об этом, Сону, если не готов. Прошептала куда-то близ его уха, там, где в маленьком тёмном мире было невероятно горячо и мокро. Лёгкий поцелуй в волосы, как знак чувств, которое она не могла удержать в себе. Разве можно было оставить без ласки этого ребёнка? Может, об этом говорила когда-то Ынбин, замечающая, что в ней есть женское тепло, к которому тянутся все их друзья? — Я хочу, — твёрдо прошептал он в ответ, поднимая голову с её плеча, но продолжая всё так же смотреть вниз; опухший от слёз нос неприятно шмыгнул, — не нужно же говорить о том, что всё это между нами? — Ты ещё сомневаешься, дурак, — совсем без обиды хмыкнула Со. Но она понимала причину его недоверия. Сону устало провёл пальцами по лицу. Разговор и откровения заметно его вымотали. — Мы не договорили, потому что я сбросил. Сел на кровать и заревел, ощущая себя так одиноко и брошенно, что даже не понимал, чего мне больше хотелось: исчезнуть или сломать всё в комнате. Если бы родители были только плохими, было бы намного легче, Хеджин. Он всё же поднял заплаканные глаза, в которых плескалось такое отчаянье, что по коже у девушки пробежали мурашки. — Но они не были, — Ким в очередной раз всхлипнул, обнимая себя руками, — мама экономила на своей одежде и еде, отдавая всё нам, стоило папе испытать финансовые трудности в фирме. Она до сих пор встаёт раньше всех и готовит завтраки, она смастерила один из лучших костюмов для сестры, перекроив своё любимое платье и платье со свадьбы, которыми дорожила. И в детстве всегда улыбалась и нас пыталась научить встречать невзгоды с улыбкой, хотя я слышал, как она плачет за дверью. И папа. Папа старался нас обеспечивать как мог, пахал с утра до ночи, чтобы сейчас мы могли покупать хорошие продукты и вещи, могли спать в отличной квартире. Стоило кому-то из родственников начать придираться ко мне, родители всегда вставали на защиту, потому что журить могли своего ребёнка только они и больше никто. Я побывал в детском лагере, съездил на море, когда это финансово было труднодоступно. Как я мог быть неблагодарным? Ответа на этот вопрос Со дать не могла. Но друг в нём и не нуждался, хоть и наблюдал за ней всё это время. — И много ещё чего, — он вздохнул, — я просто не знал, что я чувствую. Меня так разрывало. От гнева и обиды, от собственного эгоизма и безнадёжности. Хотелось жить, как я хотел, хотелось быть хорошим сыном и отблагодарить за всё. И хотелось, чтобы вина, которая так душила меня, наконец-то отступила. Больше всего я ощущал эту вину перед сестрой. Но всё стало каким-то незначительным в тот момент. Мы жили на втором этаже. Не знаю, во что я верил… Первокурсник поднял уголки губ. Сквозь слёзы, пожимая плечами, будто сообщал о маленькой проблеме, как бы замечая: «ну надо же, какая неприятность получилась». Он всегда так делал, стоило оступиться, но раньше Со готова была дать хорошего пинка ему под зад и посетовать на то, что он ещё такой мальчишка. А теперь, когда было стыдно, такие мысли навсегда покинули её голову. Хеджин и слова не сказала. Просто представила, как сзади сидит Чонвон с другим парнем, как никто не перепирался с Чонхвой и что никто не предлагал никогда барбарисовых конфет. Словно и не было в её жизни высокого парнишки, травившего глупые шутки, не было Ким Сону, переживавшего за её здоровье и так крепко цеплявшегося за её руку и своих друзей. Она ощутила, как сковывает её холод и страх, как на пристани навсегда меркнет свет и падает высокая башня. Обломки, которые падали с грохотом в воду, на деле были тихим голосом её друга: — Сестра потом рассказала, что ей позвонила рыдающая мать в десятом часу вечера. Она еле выговорила, что я в реанимации и нуна мигом взяла билеты до дома. Она рассказывала, что даже врачи молились, чтобы всё обошлось. Я как-то так упал, что задел важный нерв и мог остаться калекой, если бы не тот самый хороший доктор, дежуривший в ночную смену. Поэтому я и пропустил первый студенческий год. Мы взяли академический отпуск, многим сказали, что были проблемы с почками. И в течение года я восстанавливался, хотя времени, чтобы встать на ноги, ушло не так уж и много. Уже и забыл какого это — просто лежать или сидеть. Юноша снова пожал плечами. Слёзы щекотали кожу, поэтому он неловко потёр подбородок, наматывая рукав на кулак. Со рассматривала его очень внимательно. Каждую чёрточку на лице, на руке и на шее. Подмечала, как спуталась укладка Сону, как раскачивалась его серёжка. И лишь потом ощутила, как мокрое что-то падает и ей на джинсы, скользит по губам солёными дорожками, как сбивается её дыхание, и что тело уже ломило от невысказанных слов. Это её эмоции, душившие доселе потрясённую первокурсницу, тоже прорвались наружу. Она сжалась в комок, заревев так сильно, что прохожие встревоженно обращали на них своё внимание. Голова неистово заболела. Хеджин не видела ничего пред собой, лишь мутные блики знакомых ног, которые едва ли могла различить сквозь непроглядную пелену. Девушка содрогнулась всем телом, снова и снова ощущая, как пробивает её дрожь. Она не знала, что воспримет эту новость так близко к своему сердцу, подпустит и даст ей поселиться в её голове, рисуя пустое место позади и её, одиноко ждущую здесь Чонхву и Чонвона в парке, в котором никто и никогда из её друзей не падал в воду и не завязывал войну с бедными утками. Её мягко обвили руками, утыкая себе в плечо. Цитрусовый аромат его кожи окружал её повсюду, исходил запахом лимона от одежды и прятался розой в волосах. Будто передавали свои срывы друг другу, как в игре с мячом, они обнимали друг друга по очереди, надеясь, что этим смогут унять чужую боль. Сону теперь был тем, кто гладил её по волосам, тем, кто шептал, что всё хорошо и что такое никогда больше не повторится. Ей стоило поверить, но она не могла, потому что его присутствие ощущалось так, словно сейчас он и действительно исчезнет. Не отпущу. Сильнее сжала его одежду и прошептала ему это в плечо. Зарываясь пальцами в его волосы, соприкасаясь щеками и вытирая его слёзы так, как это делала недавно чужая семья, Со столкнулась с ним лбами, рыдая пуще прежнего. Он и сам был на грани, и это так непривычно, что до сих пор не верилось в происходящее. Хотелось сказать: мальчик с высокой башни маяка, ты стал для меня светом в этой темноте, и даже если это я не замечала и не ценила, то сейчас я хочу лишь сказать тебе спасибо. — Спасибо, — сорвалось с пересохших губ несколько раз. Она повторяла это как заведённая, повторяла и не могла остановить себя, — Спасибо за то, что доверил мне это. Спасибо за то, что ты сейчас здесь и за то, что ты есть в моей жизни. Сону, я люблю тебя так сильно, что не представляю, что если бы… И она снова зарыдала. Друг успокаивающе гладил её по спине, реже всхлипывая. Он хотел поскорее вернуться в свой прежний образ, а первокурсница, наоборот, отпускать его не хотела. Этого беззащитного и недолюбленного ребёнка, которого хотелось прижать и никуда не отпускать. — Спасибо, что ты здесь, Сону. Мой близкий друг, один из самых первых, один из самых лучших людей на земле! — Утрируешь, — хмыкнул он, смущённо подавляя рвущийся смех. — Отнюдь, — она покачала головой, и продрогший голос сорвался, — они просто ещё не знают тебя. — Это не проблема. Мне достаточно, что ты знаешь какой я, — парень посмотрел на небо, чувствуя, как впервые за долгое время его душе легко. Небо сегодня было слишком синим. Стоило подсказать художнику, что такими темпами он может снова нагнать на солнечный город пасмурную погоду, чего никто не желал. Пока Ким молчал, обдумывал и гнал стыд за свою честность, одногруппница всё реже всхлипывала, что не могло не радовать парня. Делиться таким с ней было сложно, потому что она вечно строга, но слишком восприимчива, и от этого становилось тяжелее, когда он думал, что обременял её своими проблемами. Обременять не хотелось никого. Так повелось с детства и стало ещё одной причиной, чтобы не делиться с кем-то о наболевшем. Найти в этой группе людей Чонвона, которому было достаточно посмотреть на пролегающую складку на лбу, чтобы понять, что Сону что-то тревожит, было невероятным подарком судьбы. Даже Чонхва с её болтливым языком могла заставить его забыть обо всех проблемах и выкинуть их из головы на ближайшие несколько часов. — Мы потом поговорили обо всём, — продолжил Ким, хватая ртом воздух и обнимая девушку так крепко, что рёбра могли бы сломаться, будь он чуть сильнее, — Я рассказал о том, что происходило со мной всю жизнь. Иногда они округляли глаза и заявляли, что не помнили, что какой-то момент был в нашей жизни. Удивительно просто. А иногда молчали, потому что не знали что сказать. Но… всё будто стало лучше. Требования снизились. Меня слушали, когда я рассказывал о том, что я любил, и мы словно заново познакомились. Теперь мама не говорит больше улыбаться невзгодам, она просит всё ей рассказывать. Хеджин отстранилась, чтобы посмотреть в лицо Сону. На нём отнюдь не было плохих эмоций, спокойствие придавало безмятежности образу этого парня. Со сидела снова напротив, касалась коленями его и старалась сосредоточить всё внимание на друге, не обращая взгляда туда, где шептались мамочки, косо разглядывая их зарёванные лица. — Ничего уже не будет, как прежде, — повторил он начало их разговора, утирая рукавом потёкший насморк Хеджин и закатывая глаза на её брезгливое «фе», — всё это оставило отпечаток на мне. Как видишь, я всё ещё улыбаюсь, не знаю как на что реагировать. Мне всё ещё кажется, что нет смысла в откровениях. Но мы с тобой у обрыва. Там, где упал я, я хочу чтобы ты держала мою руку и не отпускала никогда, даже если наши пути разойдутся. Пускай эти ожидания давят. Они ничего другого больше и не умеют. Просто нам нужно понимать, что если они ждут от нас чего-то, то это их ответственность, возложенная на их же ожидания. Мы ничего им не обязаны. Сону улыбнулся. Но не так как раньше, по лисьи и ребячливо. А нежно, слишком тепло, насколько возможно было это выразить в угоду припухших от слёз глаз. — Их разочарования в нас — это их проблема. Мы не можем прыгнуть выше головы. Если мы не смогли поступить иначе, значит, мы не могли. Не было у нас знаний или умений на тот момент. Мама в детстве говорила, что нет слова «не могу», есть слово «не хочу», и я ощущал такую большую вину, когда что-то не получалось. Мне казалось, это из-за того что я не достаточно прилагал усилий. Как это я не могу? Я же должен. Это и сломало меня. Они погрузились в недолгую тишину. Теперь, когда они сидели друг против друга, видели дорожки разводов на щеках, отчаянно сжимали холодные ладошки друга, когда они понимали, что стали намного ближе, между ними появилось безграничное взаимопонимание, которое даже если кто-то и захотел, в жизни бы никогда не разорвал. — Спасибо, Хеджин. — За что? — не поняла девушка. — За возможность выговориться. За твоё понимание. Я так сильно привык, что всем плевать, что творится с тобой, и совсем забыл какого это: говорить о переживаниях, плакать с кем-то, позориться на утиных глазах. — Ты всё ещё обижен, — хохотнула Со. — Я просто в ярости, — подхватил её смех Ким, улыбаясь так ослепительно, что солнце бы позавидовало, — сейчас я нахожусь в холодном состоянии продумывая мести. Но если серьёзно, — сбросил веселье парень, — что случилось? Ты же не просто так одной ногой у обрыва. — Расскажу, когда все будут, ты не против? — с надеждой посмотрела на друга первокурсница и радостно расслабилась, когда он кивнул, — ты тоже, кстати, начал говорить заумно, как Хисын и все остальные. Ты не должен был примыкать к злу, — она манерно надула губы, словно это её задевало. — На самом деле, я не так туп. Только это секрет, — Сону подмигнул, и атмосфера стала такой, словно ничего между ними не произошло до этого, — Хисын всегда говорит, что слова и разговоры — движение всему. Мне слова не помогли. Значит, он заблуждается? — Думаю, есть разница между ситуациями, в которых можно ещё что-то спасти разговорами, и в тех, где ничего кроме резко содранного пластыря не поможет, — после недолгого молчания ответила Со, — скорее всего, его политика в том, что разговорами можно спасти ситуацию, чтобы от молчания она не перешла в изрядно вон выходящую. — Скорее всего так, — кивнул Сону, глядя снова на озеро. — Не понимаю, если честно, — смущённо протянула первокурсница, — с таким детством и с таким отношением окружающих, как ты стал адекватным и не озлобленным на мир… — Я читаю много книг, — прищурив один глаз, признался парень, — все думают, что их никогда и в руки не брал, наверное. Но у меня в комнате все полки забиты ими. Это и журналы с советами о жизни, и классические произведения, даже есть швейные инструкции. Психологическую литературу я до сих пор покупаю тайно, потому что чувствую отчего-то вину за это. Будто не имею права и оскорбляю своих родных тем, что пытаюсь себя спасти. Глупо, правда? — его потускневший взгляд встретился с опечаленным взором подруги, и юноша поспешно закончил свою мысль, — ну, и ещё хожу каждый день к госпоже О. Хеджин удивлённо вздохнула. Госпожа О Чаён работала на самом последнем этаже, в просторном кабинете, куда частенько посылали запутавшихся студентов. Психолог обладала удивительной тактичностью, которую не всегда встретишь у представителей её профессии в стенах школ, колледжей или университетов. В отличие от других, которые могут запросто спросить о твоём состоянии, встретившись на улице, Чаён словно забывала о том, что ты был её пациентом, стоило двери закрыться. Этим она импонировала многим. Со и сама была у неё несколько раз, переживала стресс из-за сессии и ловила чуть ли не панические атаки. Неудивительно, что друг решил обратиться к женщине за помощью. — Это сильный поступок, — признала девушка, — я очень сильно горжусь тобой, оппа. — Когда ты меня так называешь, я чувствую себя максимально смешно, — поёжился Сону, разбавляя весельем свой тон голоса. Он покосился на воду, словно успокаивая себя рябью, идущей по ней. Про книжки Со решила не говорить. Очевидно это не та тема, о которой стал бы болтать Ким, хотя это делало его очень близким к Джихи, что в их компании была одной из самых ярких любительниц почитать. Может, они и действительно не были такими разными, как представляла себе Хеджин, которая, думая о своей подруге, вспомнила ещё одну новость, потрясшую и без того шокированную девушку. — Так… тебе нравятся парни? — она взволнованно прикусила губу, переживая, что этот вопрос был слишком нетактичным. — Мне нравятся люди, — не отрываясь от озера, произнёс Ким, — они многогранны, все с заморочками и у каждого болит по-разному. Одна и та же вещь вызывает иные эмоции и чувства. Приди сюда я, например, с Чонвоном, прогулка приобрела бы другой поворот. А любовь бесполая. Она либо есть, либо её нет. Они постепенно приходили в норму. Первокурсница перестала часто шмыгать, протёрла влажными салфетками лицо и мысленно отвесила себе низкий поклон за то, что была не накрашена. Сону тоже водил по коже, но нос его оставался таким же красным, как у зимнего оленя, везущего Санта-Клауса в новогоднюю ночь. Из-за этой аналогии Хеджин не могла перестать смеяться, пока ничего не понимающий одногруппник пытался выяснить причину чужого веселья. Чонхва отписалась, что будет через двадцать минут. Чонвон скинул им голосовое в котором перепирался с таксистом, не желающим его везти короткой дорогой, в обход пробкам. Сону заговорил о своём увлечении машинами, да и транспортом в целом. Со слушала так внимательно, как никогда. Многих вещей она не понимала от слова совсем, тогда Ким делал паузу и объяснял, сыпля то определениями, то обычными сравнениями, переводимыми на женский лад. Её друг находил избавление от всех тягостных мыслей в скорости, в догоняющем его страхе и риске, который преследовал каждый раз, стоило ему сесть за свой байк. Теперь Хеджин ещё больше понимала его мать, которой не нравилось увлечение сына. Она наверняка боялась потерять его снова. — Сону… о том, что произошло… кто ещё знает? — Да никто, — просто пожал плечами парень, — не считая семьи, конечно. Чонхва приехала раньше, чем Чонвон. Ей было в принципе ближе, так что, одетая с иголочки, она плюхнулась рядом с ними, предварительно расстелив плед да ворча на друзей и обзывая их вандалами, портящими вещи. Хеджин не могла не согласиться с ней, с сожалением рассматривая светлые джинсы, на которых уже виднелись пятна травы. Ехать в таком виде в общественном транспорте совсем не хотелось, но внутри у неё не было гнева или раздражения. Ей даже хотелось оставить эти бедные тряпки с грязными пятнами, как напоминание о столь важном дне. — Не переживай, Чонвон что-нибудь придумает, — проследив за её взглядом, Ким ласково толкнул её в плечо своим. Да, он точно что-то придумает. Друг слишком много знает. — Ты только посмотри, что с вашими лицами? — подозрительно спросила подруга, разглядывая припухшие мордашки одногруппников, резко переглянувшихся между собой, — чего ревели? — Это от счастья, — сразу же среагировал Сону, ослепительно улыбаясь. Хеджин нахмурилась, не понимая. — Что такое у тебя могло случиться, что даже ты заревел? — округлила глаза Ким, недоверчиво сканируя каждого, — ладно наша госпожа староста. Она всегда была эмоциональной… — Эй, — лягнула ногой подругу девушка. — А тебе, Сону, дали талоны на бесплатное питание? — не обращая на возмущённую Со внимания, продолжила Чонхва. — Дать бы тебе по заднице, Ким, за такое обращение к старшим, — не став перепираться, как обычно, Сону посмотрел на одногруппницу одним приоткрытым глазом, прежде чем покачать головой и откинуться на руки назад. Опешившая девушка совсем не ожидала, что он её осадит. С тайным злорадством Со наблюдала за тем, как та стушевалась, не зная какой придумать ответ. Первокурсница не отрывала взгляда от друга, который похоже погрузился в свои раздумья и был совсем далеко, прячась на маяке и ремонтируя фонарь. Чонхва неловко потёрла нос, дёргая плечами. Постепенно и она начала ощущать эту изменившуюся между ними атмосферу и поведение Сону, который был каким-то другим: серьёзным, поучительным и совсем не дурашливым. — Прости, оппа, — спустя время произнесла гимнастка, отчего Ким и Со в момент повернулись к ней, не ожидая извинений и тем более такого обращения, которым они никогда не называла парня, — просто я привыкла, что мы поддеваем друг друга. У тебя что-то случилось? Хеджин фыркнула. Это она вообще-то собрание тут устроила, а не этот молодой человек, мстительно наблюдающий за утками. Но парень только загадочно ухмыльнулся, наклонив голову, из-за чего длинная серёжка спряталась в объёмном капюшоне его худи. — Можно сказать и так. — Ждём Чонвона? — подметила подруга. — Ждём Чонвона, — подтвердил юноша. Яна, в прочем, долго ждать не пришлось. Он единственный кто подумал, что сидеть просто так в парке будет не круто и по пути заскочил в кофейню, неся в руках пакет с их любимыми булочками и ароматный кофе в подстаканниках. Чонхва даже подскочила на месте, помогая ему с ношей и забирая бумажный пакет, который тут же стал жертвой вероломного обращения. Безжалостно разорвав его, Ким вдохнула свежесть выпечки и с благоговением обронила: — Храни тебя господь, прекрасный Ян Чонвон. — Да, все помолитесь за меня, чтобы мне в карму упали плюсики и в я в следующей жизни стал президентом Канады, — указав на троих одногруппников, сказал парень. — Но в Канаде нет президента, — недоумевающе приподняла бровь Со. — Буду первым, — сощурив глаза, Чонвон уселся рядом и дал понять, что этот разговор был завершён. Хеджин неловко сжала плечи, когда сидящий напротив Ян и расположившиеся по бокам Чонхва и Сону повернулись к ней. Очевидно, каждому из них было интересно, что такого произошло, что девушка решила собрать их сегодня в парке. Ким скучающе тянула по трубочке холодный американо, Чонвон жевал кремовую булочку, Сону предпочитал пить напитки без сахара, забирать еду у других и не делиться своей, поэтому обычно ему покупали то же самое, что и всем. Но кофе он покупал особенный, любимый, и если Хеджин сейчас сёрбала латте, а Ян довольствовался капучино, то их старший друг потягивал латте с карамелью и орешками. Чонвон был против того, чтобы кофеин Сону пил без сахара. Друг как-то прочёл им тридцатиминутную лекцию о том, что под влиянием кофе активность мозга усиливается, и если ему не давать углеводы, то человек начинает быстро уставать. Но Ким был категоричен, и в итоге они сошлись на том, что кармель тоже своего рода сладкое, а орешки полезны для мозга. — Короче, — отставив на траву свой стаканчик, Со набралась решимости и опустила ладони на колени, — мне нравится наш Сонхун. Она выжидающе глянула на парней, не заботясь о реакции Чонхвы, которая давно была посвящена во все подробности. Но вопросов или хотя бы удивлённых лиц она не получила. Ян вздёрнул брови, намекая на продолжение разговора, Сону был больше заинтересован в утке, подплывшей слишком близко и не сводящей с них глаз-бусинок. — И я поцеловалась с ним. А ещё с Джэхо… и немного запуталась в том, что же я чувствую, — всплеснув руками продолжила Хеджин, недовольно замечая, что и эта новость их не привела в шок, — вам что, совсем не интересно? — Мы просто думали, что будет что-то новое, Джин-а, — хмыкнул Чонвон, улыбаясь тепло, из-за чего его слова не показались грубыми или холодными. Сону кивнул, соглашаясь. — Ты им всё растрепала? — теперь уже шокированная Со повернулась к Ким, мгновенно переставшей жевать такую же булочку как у Яна. — Йа, онни! За кого ты меня принимаешь?! — обиженно фыркнув, подруга раскрыла рот и дёрнулась дальше, словно хотела избежать общества одногруппницы. — А вот с этого места поподробнее, — Чонвон отложил еду, исподлобья глядя на девушек, — значит секретики между ними, а мы тут так, мимо проходили? — Мы что ругаться будем? — с весельем задал вопрос Ким, на памяти которого у них ещё не было ни одной ссоры, — да просто мы же не слепые, Хеджин. Что тебе нравится Сонхун, давно было понятно. — А вот то, что ты уже успела поцеловаться с двумя известными красавчиками меня шокирует больше, — продолжил после друга Ян, — но приятно, что ты решила поделиться этим с нами. Я хоть позавидую. Чонхва хохотнула, утирая крем с губ. Благодаря Сону в атмосфере будто осело тепло летнего дня, в котором хотелось нежиться и болтать о секретах. Хеджин, понявшая, что бури никакой не будет, начала всё с самого начала, буквально с момента, как мама привела её в дом Паков и, изредка задыхаясь, поведала почти обо всём, опуская какие-то моменты, которые хотелось сохранить в своём шкафу. — И теперь я понимаю, что мне нужно поговорить с Джехо, дать ему какой-то ответ, но я вообще не хочу с ним встречаться сейчас. Пока я вроде спасаюсь тем, что якобы нахожусь с Сонхуном и слежу за ним, но это же не продлится всегда, чёрт возьми. — Удивительно, но твои мечты буквально осуществляются одна за другой! Что там с твоей кармой? — фыркнул Ян. — Ты о чём это? — Хеджин оскалила зубы, предвещая какую-то глупую шутку. — Всегда мечтала быть с Паком. Бац, он от тебя ближайшие три дня не отделается. А захочет убежать, доломаешь руку, — загнул первый палец Сону, — Вместо поцелуя только с одним потрясающим парнем, вселенная подарила тебе двоих, а Чонхва до сих пор ни с кем не целовалась в университете, потому что её поезд «Пак, как же он меня бесит, но это так для виду, Чонсон» немного задерживается, где-то на год. — Жуй булку, говнюк, — запихала парню в рот кремовую сдобу Ким, вспыхнув до кончиков волос. — Помимо этого, на следующий год ты станешь главой своего сектора, — вытерев измазанную кремом щёку, не остановился юноша, — а ведь ты только на втором курсе будешь! — Так, всё, — хлопнула себя но ногам Хеджин, зардевшись, — спасибо большое, но давайте не будем об этом! — Так ты хочешь поскорее решить эту любовную проблему? — жуя, задал вопрос Ким. — Хочу, чёрт возьми. Но пока не могу, понимаешь? О да, он понимал. — Значит, мы избегаем Чхве Джэхо до того момента, как ты будешь готова с ним поговорить о том, что представляла бесподобного президента совета самоуправления пока целовалась с ним? — задумчиво постучал пальцем по виску Ян. — Почему ты так его назвал? — прыснула Чонхва. — Что-то вроде «тот-кого-нельзя-называть». — Почему «мы»? — не поняла Со. — Потому что мы друзья, мы команда, — как маленькому ребёнку объяснил ей Чонвон, — теперь, когда мы будем видеть объект Д, у объекта Х будут возникать неотложные дела. — По-моему, это какая-то ерунда. Нужно просто сказать ему обо всём. Он же не дурак, он видит, что ты избегаешь его, — покачала головой Чонхва, не совсем одобрявшая линию стратегии друга. — После выпускного. Я обязательно скажу ему. Девушка устало вздохнула, касаясь волос пальцами, в попытке себя успокоить. Как же страшно было в этот момент. Внутри дрожало сердце и пряталось в пятки, хотя Хеджин признавала правоту своей подруги. И каким бы соблазнительным не был план Яна, она понимала, что это буквально то, о чём они говорили утром с Шиён и с Сону недавно. Нужно поговорить. Нужно… — И испортишь парню праздник, какая же ты коварная, Со Хеджин, — цокнул языком Сону. — Ты вообще не улучшаешь ситуацию, парень. — Да, я что не знаю об этом? — Кстати, а как ты так быстро приехал? — неожиданно вспомнила Хеджин, хотевшая задать этот вопрос ещё полчаса назад. Ким замер, отставляя латте и булочку на подставку. Его спина стала ровнее, уголки губ заплясали, словно не в силах были сдержать рвущуюся наружу улыбку. Друг раскрыл рот, потом закрыл и нерешительно посмотрел на них, демонстрируя такое тепло в глазах, что растерялись теперь друзья. — Отвозил сестру в поликлинику. Она здесь наблюдается у гинеколога, — он на секунду замялся, словно сам не верил в происходящее, — я, возможно, стану дядей. — Что? — Сону! — Бедный ребёнок… — вздрогнул Ян. В разнобой заговорившие ребята накинулись на парня с объятьями, коря за то, что он держал в себе такую новость так долго. Чонхва понимающе заявила, что причина слёз обоснована, а Хеджин неловко уткнулась в чужую шею, прикрывая глаза. Она была такой вымотанной, но столь радостное событие скрасило этот день определённо. Сестра Сону была очень близка им, она заботилась о Чонвоне, Чонхве и Хеджин, как о своих родных, и девушка была невероятно счастлива за неё и за друга, для которого этот момент был не менее значимым и по-своему устрашающим. — Поэтому я и говорю, — тихо подытожил Ким, — ничего не будет, как прежде.

***

Перед тем, как отправиться обратно в квартиру Пака, Со заехала к себе домой, отправляя в бельевую корзину испорченные джинсы и меняя их на более лёгкие летние штаны, которые отчасти можно было даже спутать с пижамными. Покопавшись ещё немного, она отыскала вещи Сонхуна и добавила к ним толстовку, которую он дал ей несколько дней назад, когда она возвращалась домой. От одежды всё ещё пахло парнем, несмотря на то, что Хеджин уже сменила и порошок, и кондиционер на совершенно другие ароматы. Девушка с тоской обвела свою квартирку взглядом, сидя на диване. Здесь будто всё пропахло им, не оставляя за Со Хеджин ничего. Какой её дом был в представлении друзей? Различали ли они разницу между ней и Сонхуном или тоже, оказавшись здесь, видели в каждой вещи его след? Там, где на столе лежали разбросанные блокноты, карандаши, его любимая книга и стоял цветочный горшок, побег для которого она брала у Пака. Или там, на кухне, где все полки были забиты виноградным чаем, который он лишь единожды пил у неё в доме. А может этот идиотский лавандовый цвет постельного белья, который так и кричал об её одержимости мальчишкой? Постельное отправилось на самую верхнюю полку шкафа, вместо него Со застелила зелёный комплект, убрала книгу на полочку и из пяти упаковок оставила себе только две, отправив три оставшихся в пакет. Кожа на руке под красным браслетом зудела, неприятно ныла, и первокурсница озлобленно расчесала её, настойчиво продолжая выкидывать одежду на пол. И когда на глаза попалась та самая клетчатая рубашка, Хеджин осела на пол, прижимая её к груди. В ней был гнев, льющийся как лава вулкана, топившая древнеримские Помпеи. На себя. За то, что так вела себя, за то, что предпочитала закрывать на всё глаза и не хотела видеть дальше собственного носа. Кто был для неё Пак? Соседский мальчишка, парнишка, с которым довелось ходить в одну школу. Для неё он стал тем, на кого хотелось равняться, идеальным типом её будущего мужа и просто родным человеком, которого она придумала сама. Злилась, потому что собственными руками стёрла себя из их жизни. «Сонхун вот, кажется, наоборот, ищет только её. Наверное, и бесится от того, что то ли не может ту девочку отыскать, то ли забыть. Ты тоже поищи её. Она ведь часть… вашего детства». Вот об этом говорила Шиён? Сонхун так сильно привык к ней такой: молчаливой, глотающей обиды и вредной занозе, доставляющей проблемы? Или, может, она имела ввиду, что Пак помнит её другой. Той, которая достала чёртову игрушку в пугающем саду, той, которая ревела так громко, перепугавшись, что он мог ушибиться, падая с дерева? Когда они сидели на подоконнике, надувая шары для праздника, он сказал, что ему нужно что-то понять. Разозлился, узнав, что она не пришла в девять часов, потому что гуляла с Джэхо. Чувствуя себя неким Шерлоком Холмсом, Со посмела предположить, что он просто не знал, как теперь вести себя с ней рядом. Как быть тем, кто всегда мог её укорить и приструнить, что делать, если та Хеджин, к которой невольно он привык, ведёт себя иначе? Она даже сейчас почувствовала себя обмануто глупо, представив поменявшегося в момент Сонхуна. — Так ли ты невыносим? — задала вопрос в пустоту, сжимая мягкую ткань, напоминавшую ей о тёплом паковском доме и любви, которую она принимала сполна, — был ли ты хоть раз счастлив в моём придуманном мире? До Сонхуна девушка добралась лишь спустя два с половиной часа, в течение которых она убирала дома беспорядок, после её «переосмысления». Пришлось отсортировать половину одежды, которую она никогда не хотела носить и покупала лишь потому, что такой стиль был у девушек, нравившихся Паку. Затем Со добралась до балкона, выбросив оттуда ненужный хлам, и вынесла фикус, под которым она воображала, что будет сидеть с соседским мальчишкой. И когда уже вытирала пыль с тумбочек, нашла тот самый ошейник, который он отдал ей на прощание. Зачем он спрашивал, выкинула ли она его? Можно было предположить, что вопрос был из ряда посмеяться, но думать за него первокурсница не собиралась. Его голова — сплошной хаос, в котором попробуй отыскать то, что было предназначено именно ей. — Кто из нас на привязи? — задумчиво потёрла пальцем пряжку девушка, вспоминая дождливое утро, — кого именно ты имел ввиду, Сонхун? На этой ноте настроения она и вошла в знакомую квартиру. Открывший ей дверь Ханбин не терял своей лучезарности, а Со была слишком погружена в себя, чтобы ответить ему улыбкой на улыбку. — Устала? — заботливо спросил он, и как только Хеджин уселась на пуфик, помог ей расшнуровать кроссовки, не обращая внимания на отнекивающуюся подругу, которой такая забота была слишком непривычна и необычна. — Хён, если это Чонсон, скажи ему, что я сейчас вызову полицию и не стану жертвой его экспериментов с лечением! — громко крикнул из зала хозяин жилья, вызывая у девушки как минимум один вопрос: — Что у вас тут происходит? Пахло очень приятно. Похоже, вьетнамец готовил что-то вкусное на кухне, но первокурсница не могла различить, что именно: запах сладкой выпечки щекотал ноздри, и примешивающийся к нему овощной аромат совершенно его не портил, придавая только изюминку, из-за которой хотелось уже помыть руки и сесть на стол. Убрав сумку в шкаф для уличных вещей, Хеджин подхватила пакет и направилась навстречу вкусностям, останавливаясь на половине пути, прямо, где был виден склонившийся над ноутбуком Сонхун, судя по звуку, обсуждавший с Джеюном недавнюю поломку студенческого подарка, который в ускоренном режиме реконструировали ребята. Пак сегодня был одет в тёмный джемпер и пижамные штаны, что свидетельствовало о том, что Ханбин выполнял свои обязанности со всей ответственностью. — Чонсон порывается вылечить друга народными средствами, — ответил ей вьетнамец, — а это Хеджин вернулась, полицию звать не нужно. Наше солнышко устало, поэтому нужно поскорее сесть за стол и восполнить энергию. Сонхун, вырубай, если закончил, и пошли. — Взмахнув полотенцем, парень кивнул в сторону кухни и удалился, оставив их вдвоём. — Передай Хисыну, чтобы он написал мне вечером, сколько нужно будет выделить средств на повторную печать. Подсчитаю бюджет на досуге, — не отрываясь от экрана, произнёс третьекурсник. — Что по поводу подарка для профессора Квон? — закопошился Шим, переворачивая тетрадный или блокнотный лист. Хеджин не видела его, но слышала шуршание бумаги. — Да, насчёт этого, — щёлкнул пальцами свободной руки Пак, — я совсем забыл, не зря ты мой заместитель, мистер Шим! Напиши в беседу общую, я думаю все согласятся подарить ей набор посуды, это очень практично. — Это очень практично, — повторил за другом Джейк, выражая своё одобрение. Со даже показалось, что он подтянул свои очки к носу. — Тогда до завтра. — До завтра. Привет, Хеджин! Она успела поздороваться в ответ, прежде чем Сонхун выключил видеозвонок, откидываясь на диванную подушку. Помассировав недолго виски, он обратил внимание на нахмурившуюся гостью, которая с беспокойством следила за ним. Похоже, тошнота пропала, но головная боль всё ещё беспокоила парня. В лучшем случае стоило обеспечить ему тишину. Хеджин мысленно составила список задач. — Твоя голова всё ещё болит? — спросила она, проходя мимо к окну и открывая одно из них на проветривание. Если парень и хотел возразить, то виду и не подал. — Словно кто-то поместил мою голову в железную бочку и бьёт по ней молоточком со всех сторон, — скатился по подушке вниз, раскинув ноги, — что там у тебя? — кивнул на пакет. — Я возвращаю тебе вещи. Спасибо большое, что одолжил мне их, — Со сглотнула, отчего-то чувствуя себя жарко под его взглядом, — и принесла твой любимый чай. Честно говоря, покупала его так много, надеясь, что зайдёшь в гости, что шкафчик уже ломился от него. Подарив робкую улыбку, девушка протянула пакет Сонхуну. Тот, даже не посмотрев что внутри, опустил его на пол у столика и похлопал рядом с собой. — Садись. Хеджин повернулась в сторону кухни, надеясь, что Ханбин сейчас позовёт их есть, но тот не подавал признаков жизни, словно хотел, чтобы они сами завалились в соседнюю комнату, предварительно поговорив. Со невольно потёрла вспотевшую ладонь о штаны, садясь под боком Пака. Хотелось присесть так близко, чтобы почувствовать его тепло своим бедром, но она не позволила себе подобной дерзости. В отличие от неё парень не метался в дилеммах, и стоило её телу пасть близ его, как тут же развернулся, с интересом встречаясь с ней взглядом. — Как она? Речь шла, конечно, о Шиён. — Сносно. Мы подружились с ней. Я передала, что ты не сможешь прийти, потому что немного приболел. Шиён просила скорее выздоравливать. — Как её состояние? — Стабильное. Улучшений нет, но и ухудшения отсутствуют. Сегодня у неё снова заболели глаза и она легла пораньше спать. Я дочитала ей книжку про слепого медвежонка. — Родители приезжали? — его глаза сверкнули злобой. — Нет. Они замолчали. Хеджин сжала колени руками, разглядывая раздражённого парня, который постукивал пальцами по спинке дивана. Он задумчиво смотрел на узоры её штанов и скорее всего размышлял о своей маленькой подруге, которую так и не смог навестить. — Сувон, наверное, ворчала, — неожиданно усмехнувшись, юноша поднял на неё глаза. — Было дело, — не стала врать первокурсница, — даже немного стыдно, но если честно, больше плевать. Я не спала половину ночи и чувствую себя выжатой до сих пор. — Почему? — Что? — не поняла Хеджин. — Почему не спала ночью? — Пак подпёр голову рукой, медленно моргая. — А тебе действительно интересно? — понизив тон голоса, задала вопрос девушка, кусая губу. Сонхун проследил за её нервной привычкой, а после заинтересовался цветочными горшками на полке и словно смутился. — Нет, конечно. На кухне послышался писк печи. Затем отборный мат, когда что-то упало, из-за чего не ожидавшая этого Со ошарашенно округлила глаза. Она никогда не слышала, чтобы вьетнамец нецензурно выражался, но теперь хотя бы было спокойно, зная, что и он не так идеален, хоть и само таково понятие весьма безграничное. — Шиён невероятный человек. Я поражаюсь тем, какой умной она является и как мудра для своих лет. Сидя рядом с ней, я ощущала себя маленькой девочкой, ничего не понимающей в жизни. А она такая спокойная и рассудительная, не держит зла на свою семью и понимает, что её жизнь зависит от того, как она поступит. — Это да. Но на такой результат ушёл чуть ли не год, — возвращая к ней своё внимание, Пак поднял уголки губ, — первые недели мы попали в стадию непринятия и диких истерик. Бедный учитель, которого наняла чета Им, получил как минимум раз десять по лицу и голове тактильным учебником. — Это, кажется, в её характере, — заметила девушка. — Ну, да. Я помню, что на неё не действовали детские разговоры. Мне пришлось понять, что мы находимся в одной взрослой позиции. Просто она повзрослеть должна была намного раньше, чем я. Но это не значит, что её детство отняли. Было бы неплохо, если бы детям с ранних лет доходчиво объясняли, что их выборы и поведение повлияют на будущее. — Взрослые и так в рамках. Ты ещё и детей туда хочешь затащить? — не расценила его энтузиазма Хеджин. — Да какие рамки? — не понял её парень, — всё это в нашей голове. А вот понимать, что если ты сейчас пойдёшь смотреть телевизор, а не делать уроки или дополнительно хотя бы почитать несколько страниц книги, ты рискуешь потом провалить хорошие шансы жизни. Отличный колледж, хорошая и любимая работа…. — Не знаю, — Со пожала плечами, поджав губы, — я отношусь к этому более скептически. — В тебе это с детства. Неудивительно, — кинул шпильку Пак. — И, тем не менее, мы учимся в одном университете, ходим в один студенческий совет, являемся старостами своих групп, сидим на одном диване и даже будем есть ханбинову еду, — не осталась в долгу Хеджин, — при этом никакими рамками я себя в детстве не ограничивала. — Да, с границами у тебя проблемы. Сонхун хмыкнул, недовольно обнимая здоровой рукой диванную подушку. Первокурсница фыркнула, отворачиваясь. Совсем недавно она лежала на этом диване, сражающаяся в битве с лихорадкой, а казалось, будто это было несколько месяцев назад. — Как обиженный индюк говоришь. — Таких сравнений мне ещё не давали, — удивлённо захлопал Пак ресницами. — Приятно быть первой хоть в чём-то. Сонхун хотел ещё что-то ответить, но в зал вошёл Ханбин, подобно солнцу, выглянувшему из-за туч. Пак захлопнул рот и мучительно выдохнул, готовясь к новой порции еды. Друг сегодня чуть ли не кормил бедного третьекурсника на убой, из-за чего ему казалось, что скоро он не влезет в свои штаны или лопнет от новой порции. Хоть и было приятно, когда о тебе заботились, Пак предпочитал ограничиваться малым, в то время как вьетнамец отдавал слишком много. Иногда парню казалось, что он не сможет вывести этой ноши, но потом его глаза находили Хеджин, и он удручённо признавался себе, что Ханбин отнюдь занимает далеко не самое первое и даже не второе место по гиперзаботе. Если друзья хотели напугать Пака их лучезарным хёном, то у них вышло просто скверно. Они даже не подозревали, что коротконогая Со Хеджин была куда опаснее для его нервной психики, которая и так шалила последние дни. Никакие разговоры с Хисыном и вечер за приставкой и пивом с Джейком не могли переиграть соседскую девчонку, которая одним только появлением в его стенах создавала странное ощущение, что она уже сроднилась с ними. Словно никуда не уходила, словно уезжала утром на работу и возвращалась домой в девять, в квартиру, где готовила поесть и прибирала иногда за Сонхуном, которой бывало имел неосторожность положить вещи не туда. И это выносило ему мозг. Потому что стоило ей перестать делать те обыденные вещи, которые ассоциировались только с ней — всё пошло крахом. Он даже переставил свой диван на другое место, откуда музыкальный инструмент выглядывал наполовину, но всё так же мозолил глаза. Он не мог играть на нём, всё время вспоминал её бредовую просьбу ей сыграть и свой совершенно идиотский порыв сесть за пианино утром, иногда бросая взгляды на безмятежное лицо. Что ему говорила сестра? Что Хеджин была слишком симпатичной? Может быть, но она была скорее посредственной внешне, и таких девиц было полно. Но чёрт возьми. Эти девицы не рисовали на бумаге так красиво линии, пачкая свои руки грифелем. Они не смотрелись так хорошо в его одежде и не готовили так ужасно отвратительно, что иногда хотелось прополоскать рот с мылом. И когда он думал об этом — думал о том, что замечает все эти детали, то мгновенно нажимал стоп-кран своего поезда. И в каждом вагончике устройство ломалось и он шёл дальше, а она будто с каждым его переходом становилась другой, меняла свой блеск для губ и краснела, стоило Джэхо сжать её плечо. И говорила новые вещи. Не те, которые он привык от неё слышать. Не те, которые было удобно всегда слышать, а потом насмехаться и злиться. А другие. Далёкие, будто им не подходящие. Сонхун слышал в её словах всех: наставнический голос Хисына, который на правах хёна поучал его добрых три года; всезнающий тон Джейка, говорящего такие умные вещи, что даже не верилось, что они проучились вместе не один год; эти понимающие мамины интонации, бьющие по самому больному, что кололось внутри, он скучал за ними от каждого отъезда к приезду, и даже тот самый шепчущий голос самой Хеджин, не дрожащий от страха и волнения, а ищущий поддержки в нём и ответа. Он не мог ей этого дать. Она просила слишком много, просила так, как могла и делала это всю жизнь. И это вызывало раздражение, потому что просила она о вещах серьёзных и кровоточащих, которые поцелуями уже не заткнёшь. Сонхун ощущал, как натягивали его пальцы воображаемую ленту каждый раз на глаза, стоило ей обронить что-то, чего он замечать не хотел. Потому что так они научились жить друг с другом — не замечать. Он — обманывать её каждый божий день, а она — обманываться, позволяя прижать эту ленту и к её глазам. Хеджин всегда была такой. Как грёбаная торпеда, сносила всё на своём пути и задавливала его, даже сама того не понимая. Её было слишком много. Дома, в школе, в кругу его друзей, в чёртовом университете, и всё равно он не мог жаловаться на это, потому что сам к чему-то приложил руку. Потому что видел все последствия и плевал на собственный комфорт, зная, что подпусти он её ближе, станет счастливой не только она. А он разбивался, колёсные пары уже слетали с рельс, стиралось железо и сам он больше походил не на мощный паровоз, а на старенькую клячу, еле везущую свою повозку со всеми своими мыслями в ней. Ханбин пробыл у них не долго. Вместе они поужинали, разделив вкусное овощное рагу и запивая яблочный десерт напитками. Хеджин косилась на фруктовый чай, пакетик которого то поднимал, то опускал Пак, в то время как сама она глотала виноградный взрыв, стараясь сильно не морщиться от слишком крепкого запаха кофе, сваренного вьетнамцем, что рассказывал им сначала про поездку в Париж, затем про освещённую огромным количеством гирлянд московскую улицу и сумасшедшую Монголию, в которой похоже о правилах дорожного движения и не знали. Ездил он туда по работе, что было частой практикой в профессии юриста международника, и Со представляла, как однажды и Хисын, и Хёри тоже будут посещать множество стран. Первокурсница подумала о своей работе, о нескончаемом количестве цифр и бумаг и посмотрела на Сонхуна, который тоже, похоже, размышлял о подобном. Профессия у Ханбина была очень интересной, подразумевала под собой и путешествия, и знакомства, хоть и приносила много неудобств и головной боли (на что друг никогда не жаловался). А Хеджин думала о том, что было бы здорово, если бы она ездила тоже по городам и давала свои концерты, а не сидела бы у папы в офисе, слушая недовольный бубнёж тех, кто точно будет недоволен новых сотрудником со связями. — Если бы не болел так часто, ушёл бы в спорт, — обронил Пак, поддерживая разговор гостя о том, что он хотел вообще в детстве создать собственное танцевальное агентство. Студентка подумала о массивном белом пианино, стоящем в зале у окна. Раньше она не задумывалась над тем, что нравилось Сонхуну. То есть было, конечно, очевидно, что он любил читать и играть, перебирая чёрные и белые клавиши, но зацепившись за эту фразу, она ощутила пробежавший холодок по позвоночнику. Хеджин своей скрипкой жила, а любил ли действительно играть на своём музыкальном инструменте третьекурсник, сидящий напротив? Так ли уж добровольно он взялся за изучение нот? Она прокрутила в голове слова Чонхвы о том, что Пак замечательно катается. Хеджин не знала, откуда была осведомлена об этом Ким, ведь даже сама Со не была на его тренировках больше двадцати минут: её либо просили подождать в комнате отдыха и не отвлекать от тренировок, либо Сонхун уговаривал её идти домой, либо она прибегала слишком поздно — уже тогда, когда юноша развязывал шнуровку коньков. Может, когда-то они все дружно ездили на каток, совсем забыв о том, что Хеджин тоже умеет более менее кататься? Не очень. Но равновесие держит. — Тебе бы пошло фигурное катание, — согласилась первокурсница, случайно ударяя ложкой по чашке и морщась от последующего звона, — уверена, с твоей силой воли ты бы стал золотым призёром не раз. — А ты умеешь кататься, Хеджин? — спросил её Ханбин. — Ну… можно и так сказать. Почему-то она стушевалась. Не хотелось выглядеть неумёхой в чужих глазах. Все вокруг выделывали такие пируэты, что Со даже злилась на друзей. Ну невозможно же так хорошо кататься, при этом уверяя, что в детстве некоторые даже коньки не брали. По ней вот видно — если встаёт и делает несколько шагов, сразу падает. Благо хоть этому её научили. — Не умеет она, — опровергнул её слова Сонхун, чуть не задевая повязкой вазу с фруктами на столе, — мы как-то в детстве пытались прокатиться. У меня, у внешних¹ бабушки с дедушкой около дома есть небольшой пруд. Я научил её только падать правильно, чтобы не сломала себе ничего. — Вот нужно было всё тебе растрепать, — заворчала девушка. — Так значит, в детстве вы много времени проводили вместе, — одобрительно покивал вьетнамец, — и сейчас не разлей вода. Даже завидую вам. Я нормальных друзей только в старшей школе нашёл, и то потом расстались. Но повезло с Юдаем и одногруппниками. — Да нечему завидовать, — сдавленно произнесла Хеджин, — мы ругаемся часто. — И что? — на лице друга появилось детское выражение лица, словно он не мог понять проблемы, — зато вы же знаете, что друг на друга можно положиться? Я вот уверен, если я забуду паспорт и сообщу об этом за несколько часов до рейса, Кей привезёт мне его даже из другой страны. А вы создаёте впечатление подобных отношений. Сонхун хмыкнул, удивлённо пробегаясь взглядом по Со, недоверчиво глядевшей на гостя. — С чего это? — Ребята, вы странные, знаете? — теперь уже была очередь Ханбина насмешливо смотреть им в глаза, — всё детство провели вместе, я часто слышу от вас об общих воспоминаниях. Потом домой вы ездите тоже вместе, хотя у Хеджин вроде раньше экзамены заканчиваются. У неё была температура, ты с ней всю ночь провёл, а теперь она нянчится с тобой, хотя у тебя есть я, Сонхун, и Хисын, и ещё много кто. И я помню, как ты на руках её в машину затаскивал после вечеринки у меня дома. Хеджин, ты, кстати, очень мило сопишь, — наклонился парень к красному лицу девушки, заинтересовавшейся своей кружкой больше, чем разговором, — и если я спрашиваю у кого-то, где найти Сонхуна, все отвечают, что лучше спросить у Хеджин. Честно, не уверен, что Джейк твой лучший друг… — Они тебе так говорят, потому что я знаю всё его расписание, — обречённо прошептала первокурсница. Это действительно было так. Она с начала года гналась за ним, как сумасшедшая, и выучила все места, куда он ходил, время и даже предпочтения в столиках в кафе. Тогда это не казалось сумасшествием, она была влюблена — и это для неё было нормально. А сейчас, когда очки были сняты, то просто ужас сковывает от осознания того, что она делала. И код от квартиры знала, и где он будет на обеде время проводить тоже. А со стороны многим казалось, что они неразлучные друзья. Ну, да. Конечно. — Выучила, пока носились вместе, — вступил в разговор Пак, словно защищал её, хотя по глазам было видно, что не понимал, что делал, — знаешь, хён, адаптация там. Мы действительно не очень дружны, но наши мамы лучшие подруги со времён студенчества. А у нас характеры не сошлись и мы больше ругаемся, чем общаемся. — Вот как, — ничуть не удивлённый, поджал губы Ханбин, — а чего ругаться то? С детства игрушки не поделили и всё грызётесь? Хеджин и Сонхун встретились взглядами. Действительно, между ними то игрушки рвались, не доставаясь никому, то слёзы градом текли и крики на весь дом. А из-за чего - сложно было сказать: просто Хеджин раздражающая заноза, просто Сонхун ледяной мальчишка-принц. — Так. А с Джэхо что? — после затянувшегося молчания спросил гость, хмурясь после того, как двое переглянулись острыми взглядами и посмотрели на друга так, будто он сказал, что сейчас нагадит им прямо под столом. — Почему ты спрашиваешь? — напряжённо задала встречный вопрос Со, выпрямив так спину, что та бедная хрустнула. Она, наверняка, ощущала что-то схожее со сглотнувшим Паком. Ханбин был близким другом Чхве, встретился с ним ещё когда тот был совсем зелёным первокурсником, и если он почувствует от них угрозу или расценит их поведение по отношению к Хо оскорбительным, даже думать не нужно чью сторону примет. А ещё он был старше, и как бы он не позволял к себе обращаться неформально, все они понимали, что это лишь вопрос времени. Хеджин мучала Джэхо своей нерешительностью, у Сонхуна тоже в последнее время отношения с ним не складывались. — Мне могло показаться, конечно, — вьетнамец дёрнул головой влево, — извините, если нетактично спрашиваю о таком. Просто мне он ничего не говорит, а я немного переживаю… так… Хеджин, вы с Джэхо больше чем друзья? Ладно. Она была не готова. Рука дрогнула, и чай пролился на кофту, оставляя не только пятно, но и слабое ощущение ожога. Девушка страдальчески потёрла потемневшую ткань, сетуя на то, что её вещи не могут держаться в нормальном состоянии в этой квартире больше часа. Но это хотя бы отвлекло Ханбина, подорвавшегося к ней сразу же и задравшего кофту до линии бюстгальтера. Критично рассматривая покрасневшую кожу и слегка касаясь холодным пальцами, он сообщил, что ничего страшного не случилось, и если помазать прямо сейчас мазью, то всё пройдёт и завтра не останется даже пятнышка. — Хён, можешь принести что-нибудь из шкафа? Закинем в стирку кофту, — напомнил о себе хозяин квартиры, не сводящий взгляда с рук парня, который всё ещё держал ткань, — я подам мазь. Стоило вьетнамцу скрыться в недрах комнаты, как Пак цокнул языком, обращаясь уже к ней: — Неряха. Свободной рукой тот открыл один из кухонных шкафчиков, тот самый, откуда Со доставала аптечку, чтобы обработать порез парня. Не желая смотреть на мучения Сонхуна с закрытой крышкой, девушка сама подошла и, отобрав контейнер, стала искать заживляющую мазь. — Скажешь ему? Сонхун повернулся к ней, боком опираясь о столешницу. Если бы не больная рука, он точно бы сложил руки на груди, в чём Со была уверена стопроцентно. — Скажу что? — недовольно прошептала студентка. — Какие глубокие и французские у вас отношения с Джэхо. — Я смотрю, тебе не даёт это покоя, — сощурилась Хеджин, — насколько у нас близкие отношения тебя не должно волновать. Тебе же плевать, Сонхун. Пусть и дальше будет плевать. Вообще в ней говорила обида. Если бы не вернувшийся с футболкой Ханбин, она бы наговорила ещё чего-нибудь, о чём бы потом пожалела, но он её спас. — С Джэхо всё сложно. Но мы сами разберёмся, как взрослые люди. Не нужно беспокоиться, — забрав у друга вещь, громко очертила свои границы девушка, — и я не хочу больше поднимать эту тему. Вообще, — теперь уже было адресовано Паку. Когда вьетнамец отправился домой, Хеджин уже обработала ожог, помыла посуду и даже успела поговорить с папой, пока парни разговаривали о насущем. Перед уходом друг спросил не задел ли её столь личным вопросом, на что Со заверила, что всё в порядке и она просто перенесла своё раздражение с чая на парней, за что тоже просит прощения. Разошлись они на мирной ноте, долго прощаясь в дверях. Студентка ощущала спиной присутствие Сонхуна, который, почему-то рядом вставать не хотел. Так и провожали Ханбина: она в нелепых брюках и огромной сонхуновской футболке, сложив руки в замок перед собой, и сам Пак, выглядывавший из-за её плеча в своих пижамных штанах с повязкой на плече. Ханбин, стоя в дверях, одаривал их новым взглядом. Хеджин такого прежде у него не замечала — губы подрагивали так, словно он хотел поделиться чем-то интересным, но почему-то держался; взгляд, не останавливающийся на чём-то определённом, а окидывающий их частями и совершенно непонятная фраза перед уходом: — Видели бы вас Сольха и Сеон. К вечеру, когда на улице уже зажглись фонари, Хеджин и Сонхун перебрались в его комнату. Пак принял назначенные лекарства и откинулся на подушку, которую приставил к изголовью кровати. Со проверила черепашонка, и тоже присела рядом, погружаясь носками в мягкий ворс ковра. На глаза попалась любимая книга Пака и девушка взяла её в руки, разглядывая ничем непримечательную обложку. — Тебе нравится определённая история или весь сборник в целом? Она повернулась к нему, прежде сидевшая спиной. — Есть некоторые истории, которые мне не по вкусу, — он прикрыл глаза, всё ещё ощущая лёгкую мигрень, — ты можешь начать читать сейчас, Хеджин. Подари мне несколько минут тишины. — Мог бы просто попросить помолчать, если так всё плохо. Со нерешительно взяла второю подушку. Немного помяв её в руках, она всё же решилась и положила её себе под спину, опираясь головой об изголовье, как сделал это сам Сонхун. Ожидая от него любой реакции, Хеджин даже была разочарована, когда таковой не последовало. История, на которую когда-то просил обратить внимание Сонхун, её не тронула. Наоборот, она не видела ничего общего между ними и тем, что описывалось в книге, и испытывала даже едва осязаемую неприязнь к персонажам. Прав был Пак, когда говорил, что они разными были. Она совсем его не понимала. — По-моему ерунда какая-то, — прогнусавила девушка, продолжая сканировать строчки. — Что тебе не так? — приоткрыл один глаз третьекурсник. — Аморально описано. Мне не нравится. — Потому что читаешь и воспринимаешь всё буквально, а ты читай между строк. — Сложно что-то увидеть между этих строк, читая как дети убили брата, — скептически заметила Со. Может, и прав был в чём-то Сонхун, потому что в этой истории слишком много отдавалось предпочтения теме внутренних миров, о которых главный герой размышляет на протяжении всей истории. Как бы то ни было, Пак ей не ответил. Он смотрел задумчиво перед собой, впиваясь взглядом в невидимую точку на стене, и размышлял о чём-то своём. Хеджин сжала посильнее уголки книги, не беспокоясь, что может помять их, и посмотрела на него, отмечая еле заметный румянец. Она запереживала, что у него могла подняться температура, но тревожить его почему-то побоялась. Сейчас, когда он вот так отрешённо сидел рядом, когда она могла дотянуться до него рукой. Они утопали в лавандовом поле, и даже если закрыть глаза, можно было вообразить, как лежат они на траве. Девушка принялась читать другие рассказы. Телефон она заблаговременно поставила на беззвучный режим, но уведомления всё равно зажигали экран, показывая о каких-то разговорах в их общей беседе. Со уже и не помнила, кто первый создал её — Чонсон или Сону, но было приятно, когда её добавили чуть ли не первой. Группа существовала не так уж и долго. Создали после первых каникул и девушка готова была пищать от восторга, видя, как пишет в беседе соседский мальчишка. Вот он был так далеко, а сейчас между ними расстояние можно одной стосантиметровой лентой измерить. Хеджин подумала о друзьях. О том, как мало ей нужно было времени, чтобы впустить их в свою жизнь и крепко к сердцу привязать. Она не представляла уже другой жизни, в которой сидела на заднем ряду в аудиториях, возвращалась одна домой и зубрила учебники ночь напролёт. Мама и знать не знала, что её дочь шаталась по барам и выкладывала фотографии с алкоголем в социальную сеть, что пыталась походить на всех студентов её времени, хоть потом долго себя терзала, несколько раз нажимая «архивировать» и возвращая позже фото обратно в ленту. Девушка вспомнила посиделки в кафе с Джэхо, который утверждал, что Хеджин много притворялась. Да, разве это было так? Она действительно отходила всего пару занятий с Чонвоном, прежде чем поняла, что лепка — это не её. Но она же не ходит туда до сих пор, делая вид, что без ума от глины на собственных руках. Может, с Чонхвой он действительно не ошибся, и ей нужно было сказать о смене их меню, но в остальном… боже, она слишком сильно запуталась. А потом мысли перетекли на сегодняшний разговор с Сону. Как много она не знала о своих друзьях? Что, если кто-то тоже живёт под маской, пряча израненную душу, как и он? Пережить эти минуты было ужасно трудно, Со до сих пор вздрагивает, когда вспоминает свои чувства, подумав о том, что Ким никогда бы не встретился с ней в этой вселенной. И у Сонхуна тоже, скорее всего, было то, что он предпочитал прятать внутри себя. Как же было страшно думать, что сейчас она могла бы быть в другом месте, а в детстве никогда бы не была знакома с соседским парнишкой. Что если, поднимаясь на маяк к брошенному, но поцелованному солнцем мальчишке, она не видела как тонул снежный принц… В комнате опускалось солнце. Со не переживала за своё зрение, поскольку маленькие лампочки освещали ей строчки книги и позволяли не включать верхний свет. Хеджин метнула взгляд на Пака, размышляя, стоит ли спросить, почему он так боится темноты. Она никогда не понимала этого, предпочитала, как и Джэхо, темноту, прогулки ночью и сумрачные тени на своих обоях. Но ледяной мальчишка и в жизни бы не сел туда, где слишком темно. Было ли для него испытанием находится с ней в темноте, в гардеробной Ханбина? Казалось, что он чувствовала себя комфортно. Она промолчала. Вопросы сейчас были ни к чему и могли только вызвать волну недовольства парня, мучающегося мигренью. Студентка старалась как можно тише перелистывать страницы, и со временем так сильно втянулась, заинтересовавшись некоторыми рассказами, что даже не заметила, как опала книжка на живот и веки медленно опустились, погружая её в темноту. Хеджин снилось разное. То она убегала по их домашнему садику, в котором росли небольшие яблоневые деревья, от Сонхуна, решившего, что её голубое платье должно быть обрызгано. Мама смеялась, взирая на них с веранды, пока госпожа Пак гладила свой округлившийся живот и ворчала на слишком жаркую погоду. Со ощутила как фантомные брызги попали ей на лицо и уже видела себя лежащей на подушке, мокрой и дрожащей, жмущейся к хозяину квартиры, с которого капала вода. Сознание её сегодня обманывало. Играло в детские игры, уверяя её, что она вернулась в свою квартирку, открыла дверь и даже сняла кроссовки, проходя к себе на балкон, который почему-то был открыт. Веяло свежестью, а первокурсница пыталась вспомнить, где она была раньше и почему так жарко этим днём на улице. Её фикус всё ещё стоял у кресла, карандаши валялись по полу, но на чистых листах не было не единой чёрточки. За спиной послышались шаги, она радостно обернулась, падая в мягкие объятья Чхве Джэхо. Дёрнувшись, Хеджин проснулась, непонимающе разглядывая потолок. В её комнате он был слегка бежевого цвета, но этот, спросонья незнакомый, был окрашен белым, будто давал воображению возможность нарисовать любую картину на абсолютно чистом холсте. Ощутив, как в лёгкие проникает едва слышный запах лавандового ополаскивателя, она шире распахнула глаза, осознавая, где находится. Сзади отчётливо было слышно сопение Сонхуна, похоже уснувшего рядом с ней. Ямочка на голове покрылась мурашками, как и всё остальное тело, чувствуя, как разбивается его дыхание о её кожу. Слегка замерев, Со несильно подняла голову, подтверждая свои доводы. Пак действительно спал сзади неё, лёжа полубоком, не поджимая собой больное плечо и прижимаясь к ней головой, будто искал место потеплее. Кинув взгляд на окошко, Хеджин прикинула сколько может быть времени, учитывая такое тёмное небо. Ей казалось, что на улице было светло, но её обманули ночные лампы, светящиеся тусклым светом из кровати. Они озаряли постель и стену напротив, позволяя свету плясать тенями по комнате, будто те играли в догонялки. От этого Хеджин было намного страшнее и она потянулась к тумбочке, схватив первый попавшийся телефон. Мобильный Пака с фотографией друзей на фоне показывал три часа ночи, и девушка тихо убрала его обратно, размышляя, стоит ли ей остаться здесь или всё же поехать домой на такси. На такси ехать в такой час было дороговато. Остаться здесь, в тёплой постели было намного приятнее и дешевле, поэтому забив на всё, что утром мог сказать ей Сонхун, девушка откинулась обратно на подушку, ложась на спину. Парень немного съехал и теперь упирался губами ей в щёку, будто хотел, чтобы она умерла от чувств, прямо здесь. Сон продолжал накатывать на неё, но она не могла уснуть: ей было жарко из-за прижавшегося парня, а ночные лампочки не давали погрузиться в мир сновидений полностью, разрешая девушке лишь балансировать на грани со сном. Распахнув снова глаза, Хеджин подняла руку, помня, что где-то у изголовья был выключатель. Пальцы заскользили по каркасу, пытаясь нащупать заветную кнопку. Сонхун вздрогнул, а затем не открывая глаз поднял свободную от повязки ладонь вслед за ней, цепляясь пальцами за её запястье. — Не надо выключать. Задевая её щёку губами, прошептал он, ближе прижимаясь к ней телом. — Я буду с тобой, — понимая, что парень всё ещё спит, едва слышно сказала ему Хеджин, — тебе не нужно бояться. Она нащупала ту самую кнопку и надавила сильнее, погружая комнату во тьму. Опустив свою ладонь, девушка потянула вслед за этим и кисть Пака. Он тут же обнял девушку, закидывая свою ногу на её. Смущённая Со послушно закрыла глаза, придвигаясь ближе и позволяя себе утонуть в его руках. Если от постели и пахло лавандой, его кофта продолжала источать запах персика, так запомнившийся ей из детства. Мысль о том, что он так сильно боялся остаться один в темноте, что даже во сне не мог позволить себя расслабиться, резко пробежала в голове, оставляя за собой горящий след. Почувствовав к юноше толику сочувствия и нежности, Хеджин провела ладонью по его руке, продолжая думать о его губах, так нежно касающихся её щеки. Сонхун сжал сильнее её тело, а потом слегка ослабил хватку, громко выдыхая. Убаюканная его сопением, Хеджин даже не заметила, что погрузилась в сон.