Слепота

В ночь после «знакомства с реальностью» Иорвету в первый раз приснился «слепой» сон. Это можно было бы назвать кошмаром, но по сути своей им не было, хоть Иорвет и вынырнул из сна в поту и панике. Нет, это не было кошмаром, просто он вновь вернулся в сад и повторно пережил какую-то часть поединка с этой бешенной beanna. Неожиданные удары, подножка, падение на мокрую и холодную землю. Приятного тут было мало, но, в общем-то, после сильного стресса заново прожить во сне минувший день — вполне обычное дело. Такое с Иорветом за его долгую эльфскую жизнь случалось не раз. Плохо было другое. Это был первый сон, в котором Иорвет был слеп. Он искренне боялся момента, когда во сне ослепнет так же, как и наяву, и надеялся, что до этого ещё далеко. Засыпая, он погружался в яркий мир, полный света и красок, и какая бы чушь ему ни снилась, он был ей искренне рад. Ведь эти видения были единственным, что он вообще теперь мог видеть. По опыту, после потери правого глаза, «одноглазые» сны появились у него только года через два. Хотя… Нет, первые такие сны пришли к Иорвету довольно быстро, и все они случались в ночи после изнурительных тренировок, когда он заново учился стрелять из лука. Он продолжал целиться в мишень во сне и видел её так же, как и днём, — плоско, а предметы, расположенные один за другим, постоянно норовили наложиться друг на друга. Вот и теперь ему приснился сон, полный звуков, запахов, но напрочь лишённый образов. Вернее, кое-что во сне всё-таки было — его привычная тьма. Не та тьма, что таится в глубине пещеры, не абсолютная чернота. Нет, это была тёмная бесформенная масса, которая постоянно меняла очертания и глубину. Похожая на тёмный клубящийся дым, эта тьма теперь всегда была у Иорвета перед глазами, вернее, даже не перед глазами — глаз ведь больше просто не было — нет, она поселилась будто прямо внутри головы. Во сне и ей нашлось место; в нём буквально всё повторяло реальность, и этим он и пугал. Отдышавшись и утерев пот со лба, Иорвет перевернул подушку холодной стороной и улёгся обратно, твёрдо решив про себя, что нет, в гробу он видел тренировки рукопашного боя. Он не хочет, чтобы его сны заполнились изнурительной борьбой с каким-нибудь потным вонючим dh'oine. Может, когда-нибудь потом, когда собственный разум предаст его, и все сновидения сами собой станут «слепыми»… Но не ранее. Иорвет не был готов разменивать свои видения прекрасных лесов и гор на сомнительную возможность стать чуть менее беззащитным. *** Утром это ночное решение начали подгрызать сомнения. Ты стал мелочен и эгоистичен, говорил внутренний голос. Ты цепляешься за ускользающие видения, которые всё равно исчезнут, пусть и не сразу. Неужели ты готов ради снов отказаться от возможности стать не просто беспомощным инвалидом, а инвалидом, который прикончит своих обидчиков прежде, чем сдохнет сам? Тебе предстоит жить среди dh'oine. Путь в Дол Блатанну для тебя закрыт. И даже если это когда-нибудь изменится — какое из двух унижений ты выберешь? Приползти на поклон к предательнице Францеске или остаться среди dh'oine? Впрочем, пока что такой выбор и не стоит. Эльфы, покинувшие Синие Горы, делятся на оседлых и на свободных скоя’таэлей. Скоя’таэлем ты больше быть не можешь. А значит ты обречён жить среди dh'oine. И среди них обязательно найдутся желающие по тебе потоптаться. Вчера, после того как Иорвет перестал недоумевать, с чего это Роше решил, что может одобряюще похлопать его по плечу, смысл слов, до этого сказанных человеком, ядовитой змеёй заполз в его разум. Подумай о будущем, скреблось в голове всё громче. Подумай не только о том, что ты беззащитен перед обидчиками. Подумай, к примеру, как тебе прокормить себя. Роше не вечен. Его милость к тебе тем более не вечна. Куда ты пойдёшь и что будешь делать, если выберешься из этого дома живым? Была, конечно, надежда на то, что боги будут милосердны и вскоре заберут Иорвета на Остров Яблонь. Шансы на это, безусловно, были. Но в последнее время Иорвет всё чаще с ужасом задумывался, как быть, если ему предначертана куда более жестокая и горькая судьба? Что если никто не оборвёт его жизнь, и ему предстоит прожить ещё примерно сотню лет и умереть от старости? Что за жизнь это будет? Слепец не может жить в одиночестве. Он зависит от милости общества, друзей, соседей, родственников. Даже самому заработать себе на кусок хлеба — задача почти невыполнимая. Чем больше Иорвет об этом думал, тем больше ему казалось, что самая вероятная для него судьба — это присоединиться к бродячему эльфскому цирку и играть на флейте во время выступлений жонглёров и других трюкачей, развлекая dh'oine. Вернее, это был бы вполне логичный путь для любого ослепшего эльфа без семьи и родни, не желающего отягощать собой друзей и умеющего только обращаться с оружием да играть на флейте. Слепота сводила на нет боевые навыки, а значит оставалась только музыка. Беда в том, что Иорвет, будучи истинным Aen Seidhe до кончиков острых ушей, скорее бы умер с голоду, чем согласился забавлять dh'oine. Эти безрадостные мысли терзали Иорвета весь день, то отступая, то нападая вновь. Хорошо хоть, Роше не стал больше спрашивать его об этих чёртовых тренировках. *** В неделю, отведённую на то, чтобы с лица Иорвета сошли синяки, чёрная меланхолия вновь заявила свои права на эльфа. Хотя, признаться, с момента потери зрения, Иорвет не то чтобы расставался с ней надолго. Некоторым лихорадочным оживлением отличалась только первая неделя в доме Роше, когда все странности пребывания в руках темерцев сложились в одну мерзкую картину, и Иорвет на короткое время обрёл цель. Он бесчисленное множество раз натыкался на стены и предметы, лихорадочно изучая дом, в который был заточён, строя в голове план каждой комнаты, коридора, лестницы, одновременно с этим представляя, как он убьёт здесь всех dh'oine, до которых сможет добраться, прежде чем убьют его самого. Да, он был слеп и почти беспомощен, но всё же не настолько, чтобы не суметь голыми руками придушить того, кто решил сделать его своей игрушкой для утех, разом потешив и похоть, и тщеславие. О нет, dh'oine определённо зря недооценил Иорвета, пустив свободно бродить по дому вместо того, чтобы сковать цепью по рукам и ногам и запереть за прочной дверью. А потом оказалось, что Вернон Роше определённо не так банален, как большинство dh'oine. Что именно у него на уме, Иорвет пока не понял, но примитивную похоть определённо можно было исключить. После своей небольшой импровизации с вином, Иорвет в это вполне поверил. С одной стороны это было хорошо, а с другой — совершенно лишало ориентиров. Пока Иорвета гнал вперёд страх унижения, он совершенно не обращал внимание на такие мелочи как страх упасть или столкнуться со стеной или предметом. Так же его не уязвляло и не стесняло его зависимое положение. Он не чувствовал себя ни обязанным, ни благодарным за кров, стол и одежду просто потому, что был уверен, что за всем этим стоит вполне конкретная низменная цель. Теперь же было совершенно не понятно, что думать, и что чувствовать. Иорвет уже принял все что Роше пожелал ему дать, и теперь это невольно делало его обязанным этому человеку. Да, если один dh'oine вернул ему лишь часть того, что другие забрали у его народа, это вовсе не значило, что Иорвет должен теперь испытывать чувство благодарности, но всё же оно предательски пробралось в его сердце. И Роше совершенно не помогал от него избавиться. Он вел себя то ли как заботливый хозяин, то ли как преданный друг, и не важно было старался ли Иорвет специально изобразить покладистость и хорошее поведение, или же его на это не хватало, и он цедил яд сквозь зубы. В любом случае Роше неизменно оставался доброжелателен, а в его голосе Иорвет слышал жалость, сочувствие, заботу, беспокойство, усталость, редко раздражение и злость, но никогда высокомерие, презрение или издёвку. *** Пока тело избавлялось от ссадин и кровоподтёков, в душе эльфа шёл обратный процесс. Меланхолия подверглась мутациям и превратилась в настоящего монстра, планомерно пожиравшего Иорвета целыми днями. Если бы он потрудился разобраться в причинах таких перемен, то быстро бы понял, что в тюрьме он тешился надеждой на быструю смерть, после ненадолго развил бешеную активность, чтобы постоять за свою честь; теперь же лишился и надежды на скорый конец, и необходимости бороться с живым и таким привычным врагом. К тому же, была ещё эта нелепая попытка преодолеть то, что преодолеть невозможно. Но когда-то Иорвету уже говорили, что шансов нет, а он сумел справиться. Избежать соблазна провести параллель между тем, как всё было после потери правого глаза, и тем, что происходило сейчас, было очень трудно, хоть это и было явной ловушкой. Тогда, в первый год после травмы, мир казался Иорвету плоским и лишенным глубины, а дальние и ближние деревья приходилось различать лишь по их величине. Было сложно брать в руки предметы, приходилось прицеливаться даже чтобы взять в руку кружку, не говоря уж о том, чтобы что-то в неё налить. Общая координация тоже была нарушена, и Иорвет ловил себя на том, что ходит зигзагами. За полгода это почти выровнялось, а вот с плоскостью мира пришлось бороться ещё долго и упорно. Но Иорвет твердил себе — я справлюсь. Я обязан справиться. Я по-прежнему боец, я смогу. Я должен не только вести за собой, я должен сражаться наравне с другими. И у него получилось. Одни боги знают, чего это ему стоило, но он смог снова стать лучником, приспособился к фехтованию со слепой зоной, а главное — заставил мир снова стать объёмным. Теперь же всё было категорически безнадёжно. Не было трудностей, которые можно было бы преодолеть и вернуться в строй. Хотелось бы в это верить, но нет, надо было уже признать, что тот старый Иорвет, Гроза Севера, погиб в Новиградской темнице. Что-то кончилось, кончилось уже навсегда. И как заведено в этом мире, что-то начиналось. Иорвет замечал за собой множество неожиданных изменений. Прежде он никогда не думал о себе, о своём личном комфорте. Он был частью отряда, на нём была ответственность за его братьев и сестёр, и его личное было неотделимо от их общего. Теперь же тьма, окутавшая Иорвета, отрезала его от собратьев надёжнее стен темницы. Ведь стены не могли помешать Иорвету сердцем быть вместе со своим народом. А тьма это сделала. И не только тьма. У Роше едва ли был злой умысел, но то, в какой комфорт он поместил Иорвета, перемалывало, как жернова. Раньше Иорвета не смогли бы подкупить такие простые вещи, как вкусная сытная еда и тёплая постель. Теперь же, когда его мир весь состоял из звуков, запахов, вкусов и прикосновений, невозможно было не уделить им позорно пристальное внимание. Иорвет никогда не знал комфорта жизни богатого горожанина, не был подготовлен к таким искушениям, и теперь постыдные телесные радости стали быстро обретать над ним власть. Он смаковал вкус каждого кусочка еды за столом, нежился на мягкой постели, наслаждался прекрасным табаком. Ты стал так мелочен, так эгоистичен, вечерами упрекал себя Иорвет. Тебя не заботят больше твои братья, нет, всё, что тебя волнует — это собственные телесные ощущения. Ветер в саду, кора дерева под рукой, тепло огня в камине, жёсткий ворс ковра; ты слишком отдаёшься этим ощущениям. Но могло ли быть иначе? Каждый предмет теперь требовал к себе самого пристального внимания. Раньше, чтобы запомнить вещь, нужно было только один раз на нее взглянуть. Теперь же всего нужно было коснуться, изучить гладкость, шероховатость, царапины, и так буквально с каждым предметом. Мир стал радикально материален и теснил из мыслей эльфа переживания о далёких покинутых собратьях. Тем важнее было вырваться из этого дома. Флейта была только предлогом. И в то же время флейта была очень важна, ведь игра на ней могла хоть ненадолго забрать Иорвета откуда угодно, вернуть ему самого себя. К тому же, начав разговор с флейты, Иорвет смог-таки договориться о возможности выходить из дома. Да, Роше не хотел его отпускать туда, где можно было надеяться услышать хоть какие-то новости о скоя’таэлях, но вода камень точит. Ayd f'haeil moen Hirjeth taenverde¹. С Роше этот принцип работал на удивление хорошо. Думать о причинах этого Иорвету не хотелось. Попытки разобраться в мотивах поступков Роше неизменно приводили к мыслям о собственном зависимом положении, о том, что он фактически в руках своего старого врага и полностью зависит от его милости. Разгадывать замыслы Роше казалось Иорвету унизительным, уж больно это было похоже на попытки раба понять в добром ли настроении его господин и какие у господина на него планы. *** Когда Лео на вопрос о синяках ответил, что больше ничего не заметно, Иорвет в очередной раз присоединился к Роше за ужином. Где-то ближе к десерту Иорвет максимально непринуждённо сказал: — Как мне сообщил Лео, моё лицо уже в полном порядке. Так что я хотел бы посетить того мастера, о котором ты навёл справки. Заказать флейту и палку для проверки дороги. Он ведь сейчас краснодеревщик? — Да, кажется, так, — отозвался Роше, гремя вилкой о фарфор. Иорвет уже давно заметил, что в этом явно аристократичном доме, полном дорогих и хрупких вещей, бывший командир Синих полосок ощущался сущим медведем. — Тогда у него можно будет заказать оба предмета, — заключил Иорвет, надеясь, что даже если желание приобрести для него флейту в Роше уже поугасло, то хотя бы ради явно полезной вещи его отпустят. — Верно, — согласился Роше и тут же обратился к слуге: — Лео, посети тогда завтра этого мастера, предупреди о визите особого клиента. Договорись о времени. И послезавтра поедете. — Почему обязательно через день? Может, мастер сможет принять меня уже завтра? — не удержался от разочарованного вопроса Иорвет. — Мастер, может, и сможет, а вот чтобы выделить стражу для сопровождения нужно время. Да и экипаж надо подготовить. — Экипаж? — А что, ты хочешь ехать верхом? Нет, это было бы небезопасно. Ответить на это Иорвету было нечего. К тому же, ещё большой вопрос, что хуже — ехать в экипаже или на лошади, которую держит под уздцы другой всадник. _____ 1. Ayd f'haeil moen Hirjeth taenverde. — Завоёвывай не силой, но слабостью.