Слепота

По правде говоря, перед визитом к мастеру Иорвет откровенно нервничал. Едва ли хоть для кого-то из оседлых эльфов было секретом его отношение к ним. Принцип был прост: либо вы тайно помогаете нам, борцам за свободу, либо вы предатели и заслуживаете смерти вместе с dh'oine. И вот теперь Иорвет направлялся в дом одного из таких предателей крови, сам будучи при этом в весьма неопределённом статусе. Неловкие моменты были, безусловно, более чем возможны, особенно учитывая, что Иорвет собирался заказать живую флейту. Хотя неизвестно ещё, знал ли этот Илльз, что это такое, или же от эльфа в нём остались только острые уши. В дороге Иорвет вслушивался в звуки и запахи, доносившиеся с улицы, силясь выделить в них хоть что-то полезное. Но, похоже, это было задачей, обречённой на провал. Шум улиц Вызимы ничем не отличался от шума улиц Новиграда, а Новиград звучал одинаково и когда сжигали чародеев, и когда взялись за нелюдей. За исключением воплей в сам момент казней, город всегда продолжал жить своей жизнью, и в обычной суете dh'oine трудно было хоть что-то выделить. Для этого нужно было ходить среди них, а не ехать мимо в экипаже. Лишь раз Иорвет отметил что-то интересное. Когда они проезжали какое-то открытое пространство, видимо, площадь, он услышал музыку. Играли три флейты и две лютни, и, судя по мелодии и звучанию инструментов, музыкантами были эльфы. Когда экипаж почти проехал площадь и музыка стала слышна хуже, мелодия закончилась, и Иорвет услышал аплодисменты, громкий одобрительный свист и вскрики. День был не выходной и не праздничный, так что простое объяснение этому странному концерту найти не получалось. — Кто играл музыку на площади, которую мы только что проехали? — спросил Иорвет у Лео. Мальчик чуть слышно вздрогнул, явно удивлённый тем, что Иорверт откуда-то знал, что они только что миновали площадь. — Это были эльфы, — осторожно ответил он. — И почему они выступали там? — Да просто так. Милсдарь Роше распорядился, чтобы на улицах днём можно было играть музыку всем желающим. Для развлечения горожан и укрепления бодрости духа. Эльфы этим сразу же воспользовались. Они теперь так зарабатывают. Кладут шапку на землю и играют. Или пускают кого-нибудь обойти с шапкой слушателей в перерыве между песнями. Вот значит как. Роше милостиво разрешил эльфам развлекать dh'oine. Какой широкий жест. — А что, раньше так делать было нельзя? — Конечно нет. Музыканты могли выступать только на специальных подмостках, ещё в театре или в кабаре. Побираться на улицах тоже было нельзя, только на паперти у монастыря. А теперь любой эльф встаёт, где хочет, кладёт шапку и играет. И это не считается нищенствованием. Видимо, Лео не очень нравились новые порядки. Иорвету тоже, но явно по другой причине. *** В Храмовом квартале было больше луж, по которым проезжал экипаж, ýже улицы, а ещё люди всё больше начинали обращать внимание на необычную для этих мест процессию и задавать вопросы стражникам. Но стражники не утруждали себя ответами. Когда они остановились и стража после нескольких отрывистых команд открыла дверцу экипажа, где-то рядом собрались зеваки. Внутренне напрягшись и ожидая от местных жителей чего угодно, Иорвет осторожно выбрался из экипажа и, держась за Лео, пошёл туда, куда его вёл мальчик. Дверь мастерской оказалась примерно в семи шагах от экипажа и люди, которых, видимо, не подпускала ближе стража, вполне успели рассмотреть Иорвета. Тут же послышалось: — Ба, да это же эльф! Слепой! — Смотри-ка, как вырядился! — Иорвет, это Иорвет! — Да ну? — Да точно он, да кто ж ещё-то? — Едрёна вошь… Иорвет, Иорвет, Иорвет — слышалось в маленькой толпе. Их было человек пятнадцать. Причём там точно были не только люди, но и краснолюды, уж слишком низко от земли доносились некоторые грубые голоса. *** За дверью мастерской на Иорвета тут же обрушились запахи древесины и лаков. Послышались быстрые лёгкие шаги. — Здравствуйте, мастер Илльз! — бодро поздоровался мальчик. — Здравствуй, Лео! — отозвался мягкий голос. — Hael, — уважительно поздоровался Иорвет и чуть склонил голову, демонстрируя хозяину своё почтение. — Я полагаю вы знаете о… — продолжил он на Старшей Речи, но его тут же добродушно перебили: — Да-да, я был предупреждён о вашем визите, — мастер также отвечал на Старшей Речи, но говор у него был немного не чистый, что выдавало печальный факт, что на родном языке он говорил не часто. — Ну надо же, сам Иорвет на пороге моей лавочки, и пришёл открыто, не под покровом ночи; собирается сделать заказ, как клиент, а не просить содействия в чём-то противозаконном. Удивительные нынче настали времена, не правда ли? Что ж, вполне можно было сделать вывод, что этот эльф явно любил поговорить. — Меня всё это удивляет не меньше вашего, господин… — Илльз аэп Венкаэль, к вашим услугам. Что ж, пройдёмте в мастерскую, я угощу вас чаем. Если я правильно понимаю, вы хотите заказать личный инструмент с возможностью связи? Шаги и голос Илльза начали удаляться, и Иорвет двинулся за ним, позволяя Лео вести себя. — Конечно, я хотел бы именно такую флейту… — начал он, но его опять мягко и торопливо прервали: — Понимаю. Вам нужно убедиться, что я могу её сделать, а мне, чтобы выполнить такой заказ, нужно услышать вас. Это потребует времени и открытости между нами. Присаживайтесь здесь, пожалуйста. Иорвет понятия не имел, где это «здесь», и просто послушно дошёл туда, куда привёл его Лео, нашёл с его помощью рукой скамью, накрытую, видимо, овечьей шкурой, и стол напротив неё. Усевшись и проведя рукой по грубой столешнице, Иорвет наконец-то смог хоть что-то сказать полностью: — Не знаю, есть ли у нас необходимое время. — Я вчера предупредил Лео о том, что, если вам нужна флейта, сделанная на заказ, вы проведёте в моей мастерской много часов, — живо отозвался Илльз. — Лео, ты предупредил Роше об этом? — спросил Иорвет мальчика, не задумываясь перейдя на всеобщий язык. — Простите… — напряжённо отозвался Лео. — Я не настолько хорошо знаю ваш язык. Я вас сейчас не понял. Что ж. Этого следовало ожидать. — Лео, мастер говорит, что вчера сказал тебе, что мне нужно будет у него задержаться. Ты передал это Роше? Наше сопровождение знает об этом? — Да. Как я понял, у дверей выставят охрану, а экипаж пока вернётся на конюшню. Когда вы соберётесь уходить, скажите мне, я передам страже, чтобы за ним послали. *** После первой пиалы травяного чая Илльз по всей форме предложил Иорвету преломить хлеб, и тот ответил традиционным согласием. Хлеб, конечно, был не похож на привычный Иорвету лембас, тесто больше походило на «эльфские конвертики», которые Роше приносил ему в тюрьму, но в целом ритуал гостеприимства был выполнен. Иорвет перешёл из статуса формально знакомого в статус принятого в доме гостя, что также означало переход на менее формальное обращение и открывало возможность для более личного разговора. А поскольку для изготовления правильной флейты мастер должен был услышать того, кому на ней предстоит играть, без такого сближения было никак не обойтись. Иорвета по-прежнему терзали сомнения, может ли эльф, проживший как минимум сорок лет среди людей, уметь делать настоящие живые инструменты, но высказывать свои сомнения с порога было бы не вежливо. Спасало то, что Илльз сам их озвучил как нечто само собой разумеющееся в их ситуации, но при этом держался просто и уверенно, без всякого заискивания. Так что Иорвет вежливо выпил две пиалы чая, а после, перебравшись на циновку на полу, они перешли к делу. Илльз разложил между ними свои флейты и передал одну из них Иорвету. — Это флейта любви. Думаю, лучше начать с неё. Предварительная камера перед свистком сглаживает неровности дыхания, звук становится более протяжным, а конструкция свистка позволяет сделать звук очень нежным. Попробуй. Иорвет попробовал. Звук флейты был глубокий и настолько нежный, что в груди сразу стало больно от нахлынувших чувств. Это была, безусловно, превосходная флейта. Боги, он не играл почти полгода... Иорвет почувствовал, как по левой щеке скатилась невольная слеза. Кардуин говорил, что это возможно, так как слёзный проток в левой глазнице уцелел, его не повредило воспаление, как в правой, и что-то ещё про железы… Эти разумные строгие мысли помогли немного успокоиться. Чуть переждав нахлынувшие чувства, Иорвет сыграл ещё одну небольшую мелодию и с почтением вернул флейту Илльзу. — Теперь вот эта, — сказал Илльз, передавая вторую флейту. Она оказалась на удивление лёгкой. — Её звук не такой нежный, он более ветреный, просторный, но тоже очень приятный. И у неё больший диапазон. На второй флейте Иорвету игралось легче, но той глубины, как с первой, уже не было. Хотя поэтому, видимо, и было легче. Третья флейта была довольно длинной, с частью минорного строя. — Здесь звукоизвлечение сложнее, — предупредил Илльз, — и нужна определённая ловкость пальцев, сноровка. Сноровки пальцам Иорвета явно не хватало. После заживления раздробленных костей, он разрабатывал их, но для игры на флейте с удлинённым строем этого было точно недостаточно. — Тут требуется большая растяжка пальцев… — вздохнул Илльз, послушав немного попытки Иорвета заставить пальцы работать, как полагается. — Вот, попробуй эту, небольшую, — сказал он, протягивая Иорвету другую флейту. — Она поменьше, отверстия можно закрывать подушечками пальцев, не обязательно фалангами. С маленькой флейтой дело пошло на лад, но Иорвету совершенно не понравилось, как радостно и беззаботно она звучит. Заметив это, Илльз забрал у Иорвета эту слишком счастливую малютку и передал ему новый инструмент. — Здесь всё держится на силе атаки, пожалуй, это самая простая флейта из всех. Сыграй, а я присоединюсь. В этом был свой резон. Иорвет начал с простой мелодии, потом чуть усложнил, ловя внутренний ритм. Илльз встал со своего места, куда-то ушёл, вернулся и вскоре начал отбивать ритм рукой, а после и тихонько подыгрывать на лютне. Музыка то ускорялась, то замедлялась, и они всё лучше понимали друг друга. Иорвет мысленно всё четче представлял себе Илльза. Добрый, говорливый, очень тонко чувствующий мир. Иорвету почему-то казалось, что у Илльза непременно светлые длинные волосы и он держит их всегда распущенными, согласно традиции, перехватывая лентой разве что во время работы. Такому было бы трудно быть среди белок, трудно убивать. Он чем-то напомнил Иорвету Седрика, старого друга, с которым он не слишком хорошо расстался. Иорвет не сомневался, что Илльз со своей стороны делал то же самое. Только поняв, услышав другого, можно сделать для него правильный инструмент, через который сможет звучать сердце. И Иорвет больше не сомневался — Илльз с этим справится. Невозможно было сказать, сколько они так просидели, полчаса или все два. Но неожиданно Илльз прервался и обратился к Лео, о присутствии которого Иорвет совершенно забыл: — Ты так на нас смотришь… Может быть, хочешь присоединиться? — Нет! — тут же хрипло воскликнул мальчик. — Я не умею ни на чём играть и учиться не собираюсь. Я же не эльф! — Верно, но ты эльф на целую половину, — сделав ударение на «целую» мягко ответил Илльз. — Мои дети тоже были полуэльфами, как и ты. И они были очень музыкальны. Дочь прекрасно играла на лютне и чудесно пела, а старший сын предпочитал флейту. Не знаю, что бы выбрал наш младший мальчик, болезнь забрала его, когда он был слишком мал. Но он тоже любил музыку. К тому же, играть могут не только эльфы. Может, ты всё же хочешь попробовать? — Нет! Я дудку в руки в жизни не возьму! — чуть ли не крикнул Лео. — Отчего ты так категоричен? — с удивлением спросил Илльз. — Всё это недостойно мужчины. Паршивая эльфская магия, годная только девок соблазнять! — зло крикнул мальчик. Повисла тишина. Было слышно только сбивчивое дыхание Лео. — Простите. Милсдарь Иорвет, если вы не возражаете, я подожду вас на крыльце, — наконец сказал мальчик и, не дождавшись ответа, вышел прочь. *** — Сердце у мальчика неспокойно, — спустя минуту задумчиво сказал Илльз, перебирая струны лютни. — Но он вовсе не был взволнован, пока не зазвучала музыка. С чего бы это? — Не знаю. И я не собираюсь лезть ему в душу, — холодно отозвался Иорвет. — Он помогает тебе, проводит с тобой много времени. С чего такое равнодушие? — Он служит людям и приставлен ко мне не только для помощи, но и для надзора. — Полагаю, лорд-протектор нанял полуэльфа в надежде, что к собрату ты проявишь больше доверия и радушия, — заключил Илльз играя явственно укоризненную мелодию. — Я не груб с ним и не доставляю ему лишних хлопот. Большего и не требуется. Что до милсдаря протектора… Думаю, нанимая Лео, он больше рассчитывал на приязненное отношение с его стороны, чем с моей, — сдерживая раздражение, отозвался Иорвет. — Такие, как он, редко бывают расистами, это правда. Но тут очень важны родители… Ты знаешь что-нибудь о них? — Нет, я не спрашивал. Как я уже сказал, я не собираюсь лезть к нему в душу. Сказав это Иорвет вновь поднёс к губам флейту, давая понять, что этот разговор окончен. *** После инцидента с Лео их музыка стала более задумчивой и серьёзной. Каждый играл о своей боли, и Иорвет чувствовал, что мягкий добродушный Илльз носит её в себе не меньше, чем он. Завершив мелодию, Иорвет деликатно сказал: — Могу я спросить? — Конечно, — тихо отозвался Илльз. — Я вижу… — Иорвет чуть запнулся на этом слове. Он пока не решил, нормально ли для него использовать его в речи, или лучше всё-таки избегать. Сейчас, после нескольких часов с флейтой, Иорвет склонен был считать, что видеть можно не только глазами. — Я вижу, — твёрже повторил он, — что эти инструменты очень хороши. Я не спрашиваю, почему ты решил жить среди людей. Но почему ты не вернулся в Долину Цветов теперь, когда она вновь принадлежит эльфам? Ты жил мирно, никто не был бы против твоего переселения, и ты хороший мастер и наверняка нашёл бы там себе работу. Так почему ты всё ещё здесь? — Я продолжаю жить среди людей по той же причине, по которой я начал жить среди них. Меня всё ещё держат здесь узы любви, — грустно отозвался Илльз. Это многое объясняло. — Ты упомянул, что твои дети были полуэльфами, — напомнил Иорвет. — Верно, — задумчиво потянул Илльз. — Я родился в Долине Цветов, когда там ещё жили эльфы. Потом появились люди и оттеснили нас в горы. Там был вечный голод, и я, когда один, а когда с товарищами, ходил вниз, в долину, на промысел. Мы грабили людей или охотились на дичь и не видели между этим большой разницы. — Мне это хорошо знакомо, — кивнул Иорвет. — В Синих Горах прошла моя молодость. — Да… Мы ведь с тобой примерно одного возраста. Кто знает, может, мы наведывались на промысел в соседние деревеньки. Но, как видишь, меня судьба повела по совсем другому пути. Как-то раз я спустился в долину один. Я хотел поймать зайца или, может, косулю. Но мне не везло с дичью. Зато я нашёл на опушке привязанную овечью матку с целым выводком ягнят, свободно пасущихся рядом с ней. Я решил забрать одного ягнёнка. Положил его на плечи и уже двинулся в лес, как тут на меня набросилась злющая девчонка. Она собирала хворост и увидела, как я уношу их овечку. Бросилась на меня с хворостиной и принялась так яростно отчитывать, что меня аж стыд и обида разобрали. Я ответил ей, конечно, что мы в горах голодаем, и нас туда загнали люди, такие вот поселенцы, как она. Тогда она смутилась и сказала мне забрать этого ягнёнка, ведь нам он нужнее. Но, кроме этого, спросила, почему же я не наймусь на работу? На их ферме не хватало рук, и её отец был готов нанять кого угодно, даже эльфа. Я тогда ушёл. Но запомнил эту встречу. Прервав свой рассказ, Илльз заиграл задумчивую мелодию, полную воспоминаний. — Через неделю я вернулся туда и нанялся к её отцу. А через два года сбежал оттуда с его дочерью. Той самой девчонкой, что огрела меня хворостиной, выскочив из кустов с такой отменной бранью, что любо вспомнить. Мелодия стала бойкой и звонкой, будто девичья ругань, а после сменилась на щемящую нежность. — Керо была невероятная. Я был обречён, как только увидел её. Я не сразу признался себе в этом, о, конечно, не сразу. Идя наниматься к её отцу, я надеялся, что он окажется ужасным человеком, или, может, узнав её поближе, я разочаруюсь и исцелюсь от своего наваждения. Но нет, её отец оказался простым честным фермером, а она… Она покоряла меня с каждым днём всё больше. И полюбила меня в ответ. Но, конечно, её отец не дал согласия на наш союз. Он боялся за неё и за своих возможных внуков, просил меня уйти, оставить её. Потому что ни люди, ни эльфы не примут ни нас, ни наших детей. Я собрал свои вещи и ушёл, а она ушла вслед за мной. Мелодия стала чувственной и надрывной. — Мы много странствовали. Жили и на юге, и на севере. В больших городах нам было проще, в маленьких — сложнее. Мы кочевали вместе с ярмарками и театрами. Но дорожная жизнь тяжела для детей. После смерти нашего младшего сына мы осели в Венгерберге. Там мы и жили до самой смерти моей Керо. Прервав музыку, Илльз ушёл и, вернувшись, протянул Иорвету новый инструмент. — Попробуй сыграть на этой флейте. Флейта была необычайно большого размера. Иорвет попробовал на ней простую мелодию и сразу понял, что у неё была очень непривычная низкая настройка. — У неё очень глубокий и густой тембр, — пояснил Илльз. — Она хороша для медленных мелодий. Эта флейта даёт сердцу выплакаться. Она требует больше дыхания, больше воздуха, и так расслабляет узлы в груди… С ней можно зависнуть на одной ноте, подражая шуму ветра или волн, используя приливы и отливы дыхания. Так звук как бы тает в пространстве, еле ощутимо превращается в тишину; эта грань между тишиной и звуком необычайно тонка. Как между совершенным счастьем и совершенным горем. Невозможно не познать эту грань, полюбив человека. Иорвет попробовал снова, но с непривычки ему не удавалось заставить зазвучать флейту так, как надо. Он передал её обратно, и Илльз, забрав её, сыграл несколько переливов, продемонстрировав это зависание истончающего звука на границе тишины. После, отложив флейту и вновь взяв в руки лютню, Илльз продолжил свой рассказ: — В первый раз я сделал такую флейту, когда похоронил мою Керо. С тех пор прошло уже восемьдесят четыре года, но мне всё ещё нужна такая флейта, ведь боль от утраты по-прежнему сильна. Люди живут так мало. Мы провели вместе семьдесят один год. Смерть забирала её у меня постепенно. Сначала она пришла в виде старости, а после забрала её совсем. Но моя Керо менялась лишь внешне, сердце её оставалось прежним. Любовь человека… Невероятна. Переменчивость, скоротечность их жизни делает их любовь совершенно не такой, как то спокойное чувство, которое обычно бывает между эльфами. Иорвету было что сказать про человеческую любовь. Иным, более верным для неё названием, была похоть. Страстность людей многие эльфы считали отвратительной, хотя находились и те, кого она привлекала. Илльз явно был из их числа. Но называть это простое животное влечение любовью? Хотя Илльз сказал, что прожил со своей Керо семьдесят один год. Значит, умерла его человеческая жена когда ей было глубоко за восемьдесят. Иорвет ещё помнил, в какие чудовищные живые трупы превращает людей старость. В таких телах они уже не способны на страсть. В этой истории явно была несостыковка, потому как со слов Илльза выходило, что люди способны на настоящее глубокое чувство, существующее даже тогда, когда плоть уже скорее мертва, чем жива. Куда проще было поверить, что в старости жена Илльза была к нему просто добра и приветлива, платя этим за неустанную любовь и заботу своего мужа. Но высказывать такие предположения было бы совершенно нетактично. Вместо этого Иорвет спросил о совсем другом: — Почему после её смерти ты остался среди людей? Илльз заиграл спокойную и очень печальную мелодию. — Керо ушла, но ведь оставались наши дети. Им была нужна поддержка. Моя дочь прожила сто тридцать восемь лет, сын — сто двадцать семь. Они состарились так, как старятся люди, но случилось это с ними намного позже. И медленнее. Мои дети похоронили и своих детей, и своих внуков, дочь пережила и нескольких правнуков. Правнуки, праправнуки и я хоронили моих детей. После того, как я опустил в землю мою дочь, прошло уже семнадцать лет. Сейчас живёт уже восьмое и девятое поколение моих потомков. Покуда были живы мои дети, связь между нами не прерывалась. Теперь же эти нити истончились. Не все они рады нашему родству, не все готовы рассказывать о нём в своих семьях. Наверное, я уже мог бы оставить людей и вернуться домой, в Долину Цветов. Но меня всё ещё держит здесь любовь. Здесь могилы моих детей. И одна из моих пра-пра-пра-правнучек невероятно похожа на мою Керо. Сменилось столько поколений, а я смотрю на неё и вижу её глаза, её улыбку. Она такая светлая девочка, так невероятно одарена. И гордая, как эльфка. Всё детство она бегала ко мне в мастерскую при каждом удобном случае и все просила поиграть для неё на лютне. Сейчас она стала известным бардом, объехала с гастролями весь Север. Мы обмениваемся с ней письмами, но из-за войны почта почти не доходит. Кто знает, может, я дождусь, когда жизнь её сложится, определится, а после уеду всё-таки обратно в Долину. Не знаю. Когда столько лет прожито среди людей, когда столько любви отдано им, странно, наверное, будет оказаться среди одних только эльфов. Завершив мелодию, Илльз отложил лютню и сказал извиняющимся тоном: — Ты всю жизнь был борцом за свободу от людей, Иорвет, и только недавно пересмотрел свои взгляды и призвал «белок» к миру. Ты вряд ли сможешь понять, что это такое — полюбить человека и по своей воле связать свою судьбу с людьми. — Я ни к чему не призывал «белок», — резко возразил Иорвет. — Если ты имеешь ввиду воззвание, опубликованное от моего имени, то знай, что мне даже неведомо, что в нём говорится. Было невыразимо горько осознавать, что, видимо, всё расположение Илльза строилось на лжи, на этом воззвании, сочинённом Роше. — Как жаль. Я уж думал, есть надежда, что этой бессмысленной войне на самом деле конец. А ведь хорошее за тебя написали воззвание. Вполне толковое. Читаешь и веришь, что это слова «белки», — с разочарованием отозвался Илльз. — Ты живёшь с людьми уже очень давно, тебя легко обмануть. Надеюсь, мои товарищи не так доверчивы, — ответил Иорвет. Он понимал, что всё портит, но не мог сказать иначе. — Неужели ты хочешь, чтобы они перемёрзли в лесах? — с болью взвился Илльз, вскакивая со своего места. — Эльфы, люди… Все хотят жить. А лорд-протектор раздаёт муку всем, и людям, и нелюдям. Хлеб, который мы преломили с тобой, я испёк из муки, выданной мне два дня назад у храма. И в тот раз в очереди уже было несколько эльфов-беженцев. Знаю я, какие они беженцы. Все знают. Не так уж и сложно отличить вчерашнюю «белку» от мирного горожанина. Сердце Иорвета будто бы пропустило пару ударов. Неужели они поверили? Неужели всё было настолько плохо, что его собратья рискнули просочиться в города, влекомые надеждой на скудный казённый паёк? Конечно да. Иорвет вспомнил, как в отряде грустно шутили, что людям больше нет нужды на них охотиться. Нужно просто подождать немного, и они все сами передохнут. Сейчас, глубокой осенью, отчаяние последних выживших «белок» должно было быть ещё большим, чем тогда, в самом начале лета… *** Конец визита к Илльзу был скомканным и вымученным. Илльз не стал холоден к своему гостю, о нет, он поступил куда хуже. Мастер был совершенно искренне расстроен и не трудился это скрывать, что заставляло Иорвета чувствовать себя так, будто он обидел ребёнка. Илльз высказал соображение, что Иорвету явно нужна флейта низкого голоса с полным минорным строем. Очевидно было, что инструмент, поющий только радостные песни, совершенно не годился. Но это значило, что играть придётся всеми десятью пальцами, а для этого надо как следует поработать над их ловкостью и гибкостью. Иорвет с этим вполне согласился. Перспектива занять свой океан свободного времени разработкой пальцев только радовала. Уже позвав Лео и попросив его сообщить стражникам о том, что они закончили и надо бы вызвать экипаж, Иорвет вспомнил кое что ещё. — Нужна тонкая длинная трость, — объяснял он суть дела, — лёгкая и прочная. — Тонкая, длинная… — с сомнением потянул Илльз. — Это будет неудобно. Я могу попробовать сделать её складной. — Было бы неплохо, — согласился Иорвет. Условившись, что о готовности заказа Илльз сообщит через Лео, который дней через пять будет отправлен справиться о том, как продвигается работа, эльфы простились, пожав друг другу руки. Рукопожатие вышло неловким для них обоих.