Слепота

Те каминные наборы, которые Иорвету уже довелось исследовать в доме Роше, были совершенно одинаковы. Изготовлены явно на заказ, из тяжёлого чугуна. Четырёхлапая кованая ветвь со множеством декоративных завитушек, к которой крепилось кольцо снизу и кольцо сверху. На верхнем кольце крестом торчали крючки: на них вешались кочерга, совок, щётка, щипцы. Скорее всего, набор, разлетевшийся по кабинету Роше, был таким же. Значит, сейчас на полу валялось пять предметов, о которые можно было споткнуться. Впрочем, с помощью трости пробраться через эту полосу препятствий было не так уж и сложно. Просто нужно было двигаться медленно и аккуратно, проверять пол перед каждым шагом — и всё. Думать о том, как пришлось бы выходить из этой ситуации, не будь у него трости, Иорвету совершенно не хотелось. Но с каким-то внезапным внутренним ожесточением он велел себе перестать себя жалеть и избегать неприятных мыслей. Да, без трости пришлось бы выбираться из кабинета либо держась за стену и двигаясь вдоль неё, обтирая собой мебель, либо осторожно шарить ногой впереди себя, что довольно рискованно, ведь так легко потерять равновесие, либо и вовсе опуститься на четвереньки. Ну или идти прямо к двери с гордо поднятой головой и гордо ломать ноги. Подробно представив каждый вариант, Иорвет убедился, что ничего дурного с ним от этих расчётов не случилось. Так что хватит уже прятать голову под крыло. И в таких простых вещах, и вообще. Нужно было уже наконец разобраться в том внутреннем сумбуре, на куче которого красовалась табличка с надписью «Вернон Роше» и в которую Иорвет упорно не желал лезть. *** Благополучно преодолев россыпь препятствий и добравшись до своей комнаты, эльф устроил на кровати гнездо из подушек и одеял, разделся до белья, снял с лица повязку, достал флейту и, забравшись в мягкий кокон, погрузился в размышления. При первом рассмотрении завал имени Роше делился на две части: всё, что касалось самого Роше, и всё, что к нему накопилось у Иорвета. Первая часть традиционно страдала ненадёжностью информации, а вторая сочетала явно несочетаемые вещи. Обе части нуждались в ревизии. И, очевидно, начать следовало с того, что Иорвет знал о Роше. Именно это было в основе его собственных эмоций; к тому же, именно к этим знаниям теперь надлежало добавить новые. Пожалуй, с нового и стоило начать. А потом уже идти назад во времени. Итак, что только что произошло в кабинете? Иорвет прокручивал в голове воспоминания снова и снова и не мог найти никаких объяснений, кроме самого очевидного: Роше очень сильно на него обиделся. Хотя обиделся — это даже слишком мягкое слово. Но с чего вдруг такая бурная реакция? Иорвет вспомнил момент, когда — перед началом тяжёлого разговора о прошении — Роше попросил его не просто показать флейту, из-за которой было столько хлопот, а именно сыграть на ней. Ничто тогда не выдавало, что для человека это по-настоящему важно. Да что там, Иорвету это показалось просто довольно оскорбительным капризом. Жителей Вызимы развлекают рядовые Aen Seidhe, а протектору Темерии будет играть сам Иорвет, чем не забава? Во время прогулок Иорвет не раз слышал комментарии, из-за которых в его голову стала закрадываться мысль, что он был для Роше в первую очередь живым трофеем; и вот она получила подтверждение. Но необходимость поговорить о прошении, а после уже и заключённое соглашение заставили смириться с таким положением. В конце концов, играть для одного dh'oine всё же лучше, чем для целой улицы. Да и хотя бы частично разделить с другими Aen Seidhe эту судьбу было бы справедливо. Но, честно говоря, Иорвет намеренно оттягивал этот неприятный момент. Да, предлоги для этого он находил вполне приличные, ему действительно нужно было освоиться с новым инструментом, разработать пальцы для игры на флейте с полным минорным строем… Хотя всё же прямо высказывать Роше своё недовольство Иорвет не собирался. Но и разубеждать его, когда тот сложил два и два, не было никакого смысла. И это снова возвращало Иорвета к главному. Вернее, к попыткам его выделить. Что тут главное? То, что, как оказалось, для Роше желание услышать музыку Иорвета было не простым капризом? А чем же тогда? Тут категорически не хватало информации. Или же… Да, главным, пожалуй, был сам факт обиды. О, да. Обида, ещё и такая сильная. В голосе Роше, в его прерывистом дыхании, в каждом его слове Иорвет явственно слышал боль. За всем этим определённо скрывалось что-то сложное. Но вот беда: поскольку Иорвет всегда считал, что dh'oine и сложные душевные переживания — вещи мало совместимые, вся эта ситуация ставила его в тупик. Единственным способом разобраться в ней было представить на минуту-другую, что бы всё это значило, будь Роше эльфом. Иорвет вызвал в памяти образ Роше, не без усилия мысленно снял с него шаперон и дорисовал темерцу острые уши и традиционную эльфскую причёску. Получилось не очень. Даже так Роше, в лучшем случае, с трудом тянул на полукровку, а этого было мало. Такое допущение не особо помогало хоть в чём-то разобраться. Вздохнув, Иорвет совсем отпустил фантазию и заиграл мелодию о том, чего в этом мире не было и быть не могло. Постепенно образ вырисовывался. Что удивительно, достоверно известные факты о Роше-человеке легко садились на этого придуманного Роше-эльфа. И это было… Странно и неправильно. Но всё же. Обида, боль. Что они значат? Иорвет уходил в эти размышления всё глубже и глубже, вспоминал, как ему случалось обидеть других или испытать это чувство самому, и постепенно он пришёл к довольно неожиданному выводу: это чувство возможно только по отношению к тому, кого любишь. Нужна хотя бы самая малая любовь, чтобы появилась обида. Иначе это будет что-то другое. Гнев, раздражение, разочарование — о, вариантов масса. Если задета гордость, логично оскорбиться. Если же её задел кто-то важный, кто-то, к кому есть нежное чувство, — рождается обида. Это ведь всегда гнев, замешанный с болью от того, что удар получен от близкого, от того, от кого ждёшь совсем иного. Обидеть может друг, товарищ, родственник. А незнакомец — только если в отношении него почему-то были некие радужные иллюзии. Для обиды совершенно необходимо тёплое чувство любви, хотя бы её тень, иначе она просто невозможна. И чем больше любви — тем больше обида. Иорвету отчего-то вспомнилась совсем далёкая глупая история. Она была родом из уже забытого прошлого, из времени, когда Иорвет был молод даже по меркам dh'oine. Ему тогда, наверное, не было и двадцати лет. Он смутно помнил, в чём именно заключалась суть дела. Кажется, он обещал помочь женщине, которая ему очень нравилась, донести воду до её дома. Но что-то его отвлекло, он замешкался, и она попросила другого. Иорвет помнил, что его тогда накрыла невероятно сильная обида. Не ревность, нет, ведь, кажется, женщине тогда помог её родственник. Но юношеские надежды Иорвета были разбиты. Ей было совсем не важно, кто ей поможет с ношей, кто проводит её до дома. Она совсем не придала этому значения. А Иорвет тогда остался стоять на дороге буквально захлёбываясь обидой. Ах да, он ведь отвлёкся тогда на цветы, которые собирал для неё. А она наполнила кувшин раньше, чем он вернулся, вот и… Теперь это было смешно вспомнить. Тогда же для Иорвета это была целая буря чувств, и, в общем-то, совершенно на пустом месте. Так что будь Роше эльфом, вывод был бы вполне однозначен: он искренне проникся к своему пленному врагу нежными чувствами, надеялся на большую близость через музыку, а, узнав, что сыграть ему для пленника будет унизительно, испытал боль и разочарование. И, разумеется, благородно отказался от своего желания. Вот только Роше не был эльфом. А для dh'oine такое возвышенное объяснение совершенно не годилось. Вот взрыв злости — это да, это было dh'oine вполне свойственно. Но всё же Роше не был обычным dh'oine. И Иорвет это знал, как никто другой. Стараниями Иорвета, из первых командиров спецотрядов Севера в живых остался только Роше. Но и пока все другие командиры были живы, Роше выделялся среди них, хоть и довольно странным образом. Он был тенью, скользкой, увёртливой тварью, в нём не было ничего, за что бы Иорвет мог зацепиться своей ненавистью. Кроме его эффективности, разумеется, но это было как-то слишком обезличено. Про каждого командира особого отряда, с остывающего трупа которого Иорвет срезал герб, можно было рассказать ёмкую отвратительную историю. Все четверо были отъявленными ублюдками и садистами: одного отличала извращённая фантазия в пытках, другой любил равнять нелюдям уши, третий питал слабость к групповым изнасилованиям, четвёртый был просто свиньёй, жадной до денег и водки. Только про Роше Иорвет не мог сказать ничего особенного, лишь то, что этот гад начал свою деятельность с того, что вырезал один из его отрядов. Полностью. Как это удалось совсем молодому капитану, вылезшему буквально из ниоткуда, Иорвет до сих пор так и не понял. Дальше было хуже. Роше сразу начал действовать как опытный охотник, но оказалось, что и ему было куда расти и чему учиться. С каждым годом он становился всё сильнее и опаснее, и Иорвет был вынужден признать, что для скоя’таэлей было спасительной удачей, что Фольтест постоянно отсылал своего любимого цепного Пса то усмирять Махакам, то разбираться с неугодными баронами. Но и там Роше не проявил себя ничем, кроме побед. Странно обвинять командира спецотряда в том, что он хороший убийца, но, увы, Иорвету было просто нечего предъявить Роше, кроме этого. Даже про некоторых членов отряда Синих Полосок Иорвет мог сказать больше, чем про их командира. Про самого же Роше было известно только то, что он держит своих людей в узде и не даёт им особо развлекаться, без дела издеваясь над теми, на кого Фольтест пожелал спустить Синих Полосок. И это не было проявлением рыцарского благородства, отнюдь. Роше на господ-рыцарей был совсем не похож, а уж этих напыщенных индюков Иорвет на своём веку повидал немало. Да и грязных, но эффективных приёмов командир Синих Полосок совсем не гнушался. Так что получалось, что по своим методам ведения войны Роше больше походил на скоя’таэля, чем на рыцаря. Роше был смертельно опасным врагом. И при этом совершенно непонятным. А ведь Иорвет намеренно провоцировал его на открытый конфликт, срезая трофейные маски и шевроны с павших бойцов Синих Полосок. Так он показывал своим скоя’таэлям, что им нечего бояться, ведь этот враг так же хорошо умирает, как и предыдущие. Посыл же к Роше был ещё очевиднее: «Давай же, разозлись! Покажи своё истинное лицо! Начни ошибаться!» Но всё это не возымело должного эффекта. Раньше Иорвет даже не был уверен, что смог стать для Роше какой-то особой личной целью. «Самый обычный выродок» — и это всё, что он мог про него сказать? Признаться, такое пренебрежение было даже обидно. Теперь, с месяц прожив с Роше под одной крышей, Иорвет узнал наконец про своего старого врага много личных подробностей. Вместо карающей тени, лишённой какой-либо индивидуальности, теперь ясно был виден вполне живой человек. Вспыльчивый, но не злопамятный, с больными местами в душе, с весьма своеобразным юмором и с довольно простой манерой общения, совсем не соответствующей его нынешнему положению. Ещё, пожалуй, трудоголик, совершенно не умеющий отдыхать. Но ни одной подлости, ни одного отвратительного признака испорченной человеческой натуры Иорвет в Роше пока так и не смог обнаружить. Хотя, казалось бы, для их проявления были созданы просто идеальные условия. Получалось, что Роше был тем самым хорошим dh'oine, про которых любили заводить разговоры сторонники примирения и мирного сосуществования с людьми. «Не все люди такие, бывают нормальные» и так далее. Отчего-то Иорвет раньше «хороших и не таких» dh'oine совсем не встречал, но вот, пожалуйста, встретил. Правда, у этого хорошего dh'oine были руки по локоть в крови, но что поделать, никто не идеален. *** Мысли Иорвета сделали полный круг и пришли к тому же, с чего и начались. Он не понимал, что происходит с Роше, а теория, это объясняющая, была уж слишком невероятной применительно к dh'oine. В то же время Роше постоянно вел себя так, как dh'oine вести себя не полагалось. Да и в конце концов, кто знает, может в Роше действительно есть эльфская кровь? Должно же у всего этого безумия быть хоть какое-то разумное объяснение... От Роше теперь зависело благополучие всех скоя’таэлей Севера. А в перспективе — и выживание всей эльфской расы. Если он действительно сумеет договориться об отправке в Дол Блатанна хотя бы молодёжи, это будет большим, чем то, на что Иорвет мог надеяться с самого Цинтрийского мира. Поверить в это очень хотелось, и в тоже время поверить в это было страшно. А потому было просто жизненно необходимо понять, что же творится в голове у Вернона Роше. И отбрасывать даже самые безумные теории, тем более не имея лучших, определённо не следовало. Хотя, конечно, предположение о том, что у Роше были к Иорвету тёплые чувства, заставляло заново пересмотреть многие события прошлого. Иорвету тут же вспомнилось, как Роше отпустил его под Флотзамом. Тогда, после долгих терзаний непониманием, он пришёл к единственному логичному выводу, что Роше каким-то образом прознал про их планы, а уход скоя’таэлей в долину Понтара был ему выгоден, а значит обезглавливать белок накануне такого действа было бы стратегически неверно. Вот только откуда Роше мог это узнать? Выпытал у пленных скоя’таэлей на тюремной барке? Но освобождённые братья о визитах командира Синих Полосок не упоминали. А теперь вот появилось новое, сентиментальное объяснение. Удивительно, но, в целом, вся история их столкновений и, в особенности, всё, что происходило с Иорветом начиная с Новиграда, — всё это вполне вписывалось в такую реальность, правда, при условии, что Роше действительно прячет под шапероном эльфские уши. Потому как любые подобные чувства для dh'oine значили бы только одно — желание обладать. А когда dh'oine чего-то хочет, dh'oine это берёт, если, конечно, может. Роше же мог сделать с Иорветом всё, что угодно. И не делал ничего. Причём это «всё, что угодно» включало в себя не только банальное насилие. Роше мог, к примеру, потребовать от Иорвета обязательного присутствия за завтраками и ужинами, или постоянно составлять ему компанию вечерами. Это были довольно банальные вещи, которые любой dh'oine, обладающий властью, потребовал бы от объекта симпатии без всякого стеснения. И в то же время… Иорвет не мог с уверенностью сказать, что Роше не искал его общества. До заключения соглашения они почти каждый вечер проводили вместе в комнате с камином, и было до конца не понятно, почему так получилось. Всегда ли это было местом Роше, и Иорвет просто туда вторгся, или, наоборот, Роше стал проводить там вечера, потому что Иорвет облюбовал себе место у камина? В принципе, они оба могли легко избежать компании друг друга, комнат в этом доме было ещё много, но Иорвет этого делать не стал, потому что счёл важным наладить контакт с тем, от кого зависел. Но и у Роше ведь тоже были какие-то свои мотивы. И какие же, интересно? Из всего этого следовало ровно одно заключение: предварительные выводы следует просто проверить. Иорвет был слеп глазами, но не сердцем, так что если особые чувства со стороны Роше действительно имели место быть, то рано или поздно он себя выдаст. Вернее, пока что можно было считать, что Роше уже себя выдал. Теперь надо просто наблюдать и при случае проверить свои догадки. А ещё не мешало бы разобраться со своим собственным отношением к Роше. Нельзя же одновременно и ненавидеть, и испытывать благодарность, и не доверять, и надеяться, и всё это адресовать к одному и тому же человеку. Беда была в том, что Иорвету всегда было сложно отделить личное от политического. В Вергене только ленивый не намекнул ему на его чувства к Саскии, а уж краснолюды и вовсе трепались в открытую, что, мол, влюбился командир скоя’таэльский по самые острые уши, вот и служит теперь их Деве, как преданный рыцарь. Иорвет знал об этих разговорах, но не мог даже внутренне, сам перед собой, ни согласиться с правдивостью слухов, ни искренне им возразить. Что вызывало трепет его сердца — чаяния и надежды за свой народ или сама Саския? Дева Аэдирна обещала скоя’таэлям новый дом, это смешивалось с её улыбкой, голосом, светлыми локонами, полной грудью, а Иорвета вдохновляло в ней всё и сразу. Как и других эльфов, пошедших в Верген вслед за ним. Они складывали песни о Деве Аэдирна, в которых славили её красоту и справедливость в равной степени. И да, пожалуй, все они были немного влюблены. И это было большой ошибкой. Личная благосклонность Саскии дала им в результате только одно: её искреннее сочувствие при прощании. Ей было очень жаль, но рисковать короной ради скоя’таэлей она не пожелала. Это стало для Иорвета жестоким уроком. Он до последнего надеялся на то, что Саския вступится за них, решит все конфликты с местными dh'oine и краснолюдами в их пользу... И что стало причиной его наивности? Уж не тот ли печальный факт, что он смотрел на Деву Аэдирна слишком влюбленно и восторженно, а надо было, как всегда, быть реалистом? А теперь история норовила повториться, только не понятно, как трагедия или как фарс. Уж больно странной была замена в главной роли Девы-Спасительницы на Вернона Роше. Темерский Пёс сначала собственными руками убивал скоя’таэлей, а теперь берётся их спасать? Иорвет до сих пор не мог в это до конца поверить. Даже если решить миром вопрос со скоя’таэлями было выгодно для Темерии, самим белкам это ведь ничего не гарантировало. Там, где кончалась выгода для dh'oine, кончались и все договорённости. Яевинн уже как-то заключил договор с Фольтестом, и многое ли это дало скоя’таэлям? Амнистия для тех, кто готов сложить оружие, но не для командиров отрядов, и без отмены дискриминационных законов — это, по сути, было ничто. Любой рядовой скоя’таэль мог и без всякой амнистии в любой момент затеряться среди оседлых нелюдей, и милостивое дозволение короля Темерии было для этого не нужно. Но то было два года назад. И, видимо, Роше учёл ошибки прошлой попытки примирения. Объявленная им амнистия была значительно шире и распространялась вообще на всех скоя’таэлей, включая командиров. Дискриминационные законы в Темерии отменил ещё Нильфгаард, а Роше пока что не вернул ни одного из них ни прямо, ни косвенно. Да и вообще, насколько успел понять Иорвет за дни своих прогулок по городу и мытарств по кабинетам и очередям Ратуши, основной конфликт у dh'oine сейчас сместился на их сословные противоречия. Снесённые межквартальные стены и отмена части дворянских привилегий волновала dh'oine куда больше, чем то, что нильфгаардцы ушли, а нелюдям по-прежнему разрешено торговать на центральном рынке Вызимы. По сути, Роше уже сделал всё, чего пытался добиться от Фольтеста Яевинн, и даже больше. Раздача нелюдям хлеба по полной людской норме — тут было удивительно вообще всё. Два года назад в Вызиме, во время вспышки Катрионы, больных людей свозили в лечебницу, а больных нелюдей просто заперли в Старой Вызиме вместе со здоровыми и выставили стражу у ворот. Правда, всё это обернулось восстанием, так что, вероятнее всего, Роше сейчас заботился о нелюдях так же, как и о людях, просто потому что понимал последствия иного решения. Мда… Пожалуй, стоило признать, что очередная попытка разобраться в собственных чувствах вновь увела Иорвета в размышления о политике. Но это, пожалуй, было и к лучшему. Если позволить в себе укорениться благодарности, а после дать ей беспрепятственно перерасти в симпатию, то это вполне может помешать делу. Взять хотя бы решение вопроса с общественными работами, которое подыскал Иорвет. Оно было во многом спорным и, что хуже всего, требовало выделения дополнительных средств из казны Темерии. Для разговора об этом Иорвету была нужна холодная голова. В Вергене её отсутствие обошлось слишком дорого. Нельзя было допустить повторения этой ошибки. *** Утром Иорвету пришлось довольно долго ждать, когда же Роше спустится к завтраку. Всегда по-армейски пунктуальный, в этот день он почему-то задержался на час, не меньше. Но вот прислуга засуетилась, стол спешно накрыли. К этому моменту Иорвет уже много раз в голове прогнал по кругу свои аргументы, возможные возражения, контраргументы и, разумеется, не раз пожалел о том, как глупо всё вчера получилось. Послышались знакомые тяжёлые шаги, хлопнула дверь, и Роше тут же, без всяких вступлений, перешёл к делу. — Разумеется, ты уже здесь, — с усталой обречённостью констатировал человек. — Ну, доброе утро, Иорвет. Давай, рассказывай. Какие работы ты предлагаешь организовать для нелюдей? Надеюсь, это и для города будет полезно? С шумом отодвинув стул, Роше уселся за стол и, судя по звону посуды, занялся завтраком. По утрам Роше обычно был бодр и деятелен, но в этот раз его голос звучал так, будто он только что вернулся из канцелярии, где его особо замучили бумагами. Иорвет невольно ощутил укол вины, но говорить сейчас о вчерашнем точно не стоило. Так что, вздохнув, он без обиняков принялся излагать суть дела: — И тебе доброе утро. Признаться, я исходил именно из нужд города. На что больше всего жалоб, о чём подают прошения… В общем, как оказалось, сейчас одна из самых болезненных проблем — высокие цены на дрова. У этого множество причин. Вызима окружена либо деревнями и засеянными полями, либо болотами и лесом. Прошлым летом расплодилось много чудовищ, на лесорубов не раз нападали монстры. Сейчас, с приходом холодов, на болотах стало безопаснее, но участились нападения обычных волков. Лесорубов меньше, чем обычно, опасностей больше — дрова дороже. Есть самоорганизованные непрофессиональные артели, и от них как раз много жалоб на нападения диких зверей. — И что ты предлагаешь? Отправить нелюдей валить лес? Или отстреливать волков? — И то, и другое. — Краснолюды за это легко возьмутся, не спорю. А эльфы? Прости, конечно, но разве эльфы не льют слёзы над каждым поваленным деревом? Этот момент Иорвета тоже беспокоил. Aen Seidhe действительно не любили вредить лесу. Но всё же одно дело вырубка под распашку, и другое — ради дров. Иногда лесорубы даже сажают новые деревья, так что в этом вопросе всё же можно было найти способ договориться с совестью. — Если их не посылать на вырубку священной рощи друидов, то над обычными соснами и берёзами никто рыдать не будет, — ответил Иорвет, не вдаваясь в подробности. — Ну, допустим… Значит, автономные, вооружённые бригады нелюдей будут рыскать в лесах под Вызимой. Что-то мне это напоминает, Иорвет. По-моему, мы это уже проходили. Только в этот раз ты предлагаешь ещё и снарядить эти бригады за счёт казны, верно? Ну вот, этого Иорвет и боялся. Постаравшись не подать вида, он попробовал переключить внимание Роше на результат этого действительно несколько сомнительного мероприятия: — Да, чтобы начать такое дело нужны инструменты, продовольствие, подводы для доставки дров в город. Как дальше лучше ими распорядиться, решать уже тебе и Велераду. Можно раздавать их в бедных кварталах или предоставить в кредит. Или продавать по специальной цене. Я не знаю, как будет лучше. Но решить проблему холодных печей действительно можно с помощью нелюдей. Особенно бывших скоя’таэлей. Ты же знаешь, Роше, белки не боятся леса и его обитателей. Они смогут отбиться и от волков, и от чего похуже. — Раздавать бесплатно мы точно ничего не будем, — категорично отрезал Роше. — Хватит уже выдачи хлеба. Такое дело легко начать и трудно закончить. Люди, да и нелюди, к хорошему привыкают быстро и на следующий год начнут требовать продолжения праздника щедрости. Негоже приучать народ к дармовщине. А вот сбить цену было бы неплохо. К тому же, так бы вы могли заработать куда больше, чем на обычных городских работах, оплачиваемых казной. — Так ты согласен? — осторожно спросил Иорвет. — Мне не нравятся автономные вооружённые бригады, совсем не нравятся. Но доверие — штука двусторонняя, не так ли, Иорвет? Роше как будто намекал на что-то конкретное, будто речь шла не только об их соглашении. Но о чём именно, Иорвет не понял. — Да, так и есть, — кивнул он Роше. Повисла неуютная тишина. Слышны были только характерные звуки ударов вилки о тарелку и прочей какофонии, сопровождающей любой приём пищи вместе с Роше. Тот часто забывался и ел быстро, так, как будто с минуты на минуту протрубят сигнал к построению. Обычно так бывало, когда он над чем-то задумывался. Иорвет совсем уж было собрался начать озвучивать аргументы в свою пользу, но Роше опередил его. С звоном грохнув приборы в, видимо, опустевшую тарелку, он наконец заговорил: — Хорошо, давай попробуем. В конце концов, риск тут не больше обычного. Думаю, можно оформить всё так: городская казна выделит возвратную ссуду на организацию работы бригад лесорубов из числа беженцев-нелюдей. А волчьи головы будут уже, так сказать, побочным продуктом. Пусть их сдают королевскому ловчему в обычном порядке. Но нужна конкретика. Сколько будет бригад, их численность, ну и нужно просчитать предполагаемые затраты. Займись тогда этим вопросом. При ближайшей выдаче хлеба можно будет объявить о наборе нелюдей на работу по заготовке дров, пусть записываются добровольцы. Пообщаешься с ними, выделишь кого потолковее, дальше вместе решите все организационные моменты. Нужны конкретные цифры. С этим уже пойдёшь к Велераду. Это было хорошо, очень хорошо. Настолько хорошо, что можно было сразу попробовать протолкнуть и вторую часть плана. — Отлично, но… — Но? — Я хотел бы присутствовать при следующей выдаче зерна в Храмовом квартале или в Старой Вызиме… — Это исключено, — резко оборвал его Роше. — Да почему же? — Там будет полно всякого сброда, вот почему! — Роше, не нужно оберегать меня как дитя! — невольно вспыхнул Иорвет и тут же мысленно себя обругал. Не время для эмоций, лучше давить на аргументы. — К тому же, это совершенно безопасно. Обозы с зерном хорошо охраняются, при выдаче присутствует много стражи. Ни разу ещё не было беспорядков. — Всё-то ты знаешь, — саркастично заметил Роше, будто упрекая эльфа в чём-то. — Я задавал вопросы, мне отвечали, вот и всё, — пожал плечами Иорвет. — Я могу поехать с обозом от королевского склада и с ним же вернуться обратно. Это действительно безопасно. И так я, вероятнее всего, сразу смогу поговорить с кем-то из беженцев, не нужно будет ждать появления добровольцев. Очевидно, Роше было что на это ответить. Да и Иорвету было что добавить. Он, конечно, догадывался, но до конца не понимал, почему никто из скоя’таэлей пока так и не вышел с ним на связь, если не считать вопросы, переданные через Илльза. И обсуждать это с Роше ему совсем не хотелось. — Ладно, хорошо, езжай, — ответил Роше таким голосом, будто он отпускал эльфа не на выдачу зерна, а прямо в лес. — Спасибо, Роше, — с облегчением улыбнулся Иорвет. — Да не за что. В конечном итоге, это всё послужит благу Темерии, так что… В общем, ничего личного. Хорошего дня, Иорвет. Последовал звук отодвигаемого стула, тяжёлые шаги, открылась и закрылась дверь. У Иорвета всё получилось, но почему-то эльф не мог этому по-настоящему обрадоваться. Напротив, он чувствовал странную вину перед Роше, желание как-то сгладить вчерашнее. И это, признаться, пугало. Особенно учитывая, что Иорвет не собирался ничего сглаживать. Напротив, он планировал побег. Так что к вине за вчерашние события прибавилась ещё и вина за грядущие. Было довольно неожиданно обнаружить, что для осуществления плана нужно договариваться не только с Роше, но и с собственной совестью. Впрочем, с этой задачей Иорвет всегда хорошо справлялся. Благо для Aen Seidhe всегда всё перевешивало. И этот раз не стал исключением.