Лечение любви

      – Антон, попробуй нарисовать свою жизнь, – психотерапевт спокойно подал разноцветные карандаши и пустой А4 лист, удивленному школьнику. – Арсений Сергеевич, – мягко начал он, – Я, конечно, говорил, что на школьных переменах рисую мультяшных персонажей, но понимаете, мультяшные персонажи и жизнь – не одно и то же, – он даже не взглянул на карандаши и продолжал спокойно листать ленту вк. – Тебе просто можно нарисовать то, что приходит на ум. Первую любовь, воспоминания, страх, что хочешь, – не сдавался Арсений, не отрывая от парня взгляд своих голубых глаз. – А что вы предложите взамен? – у парня от хитрой улыбки даже глаза зажмурились. Он секунду смотрел ожидающим взглядом и усмехнулся победным смехом. – Я сейчас иду в магазин, куплю всё, что желаешь, – теперь мужчина сощурил глаза. Их игра в гляделках продолжалась бы вечно, если бы Антон вновь не уткнулся в экран своего телефона. – Я не маленький ребёнок, чтобы так уговаривать. – Ну что же, тогда я пошёл, – фальшиво примирительным тоном заговорил психотерапевт. – А ты тогда будешь выполнять все эти тесты, где около тридцати вопросов. О, забыл напомнить, там ещё пятнадцать ответов должны быть в развернутом виде. Не нужно даже пытаться найти их в интернете. Это из нового сборника, решебников ещё нет, – пожал он плечами и надел свой красивый черный плащ, который особенно подчеркивал его голубые глаза. – Ну, вы и пиздюк, – пробубнил Антон себе под нос, пока Арсений еле сдерживал свою улыбку. – Не забудьте купить шоколадное Чудо с трубочкой и шоколадные батончики. Много батончиков! – Жопа не слипнется? – уже не скрывая свой смех, переспросил мужчина. – Нарисуй до моего прихода и не жульничай, – уже громче добавил он, захлопывая дверь. Антон уже определился, что ему нужно рисовать, но он не хотел. Может, он неправильно понял вопрос, может, нарисует не то. Он всё ещё не брал в руки листок, а упрямо смотрел в его сторону, как будто взглядом сможет нарисовать свою мысль. Антон не любит вранье, он нарисует то, что первым пришло в голову, но поймёт ли это мужчина или нет – это проблемы психотерапевта. Парень взял в руки голубой карандаш и посередине листка нарисовал длинную линию, потом почти до конца второй половины раскрашивал голубым, потом синим, а дно было черным. Всю треть второй половины он красил только обычным черным карандашом. Затем на поверхность голубой линии он нарисовал лодку, но она никогда не плавала, ибо там не было парусов. Когда он дорисовал свой рисунок, на душе стало пусто. Так пусто, что хотелось выть от боли. Антон так сильно сжимал кулаки, от чего на ладонях оставались сине-красные глубокие следы от ногтей. Парень помыл лицо холодной водой, силясь сохранить спокойствие… и у него получилось. Закрыв глаза, он перевел дыхание и опять умостился у дивана, не желая даже смотреть в сторону своего рисунка. – Всё по условию сделки, Антош. Я тебе все твои шоколадные желания купил, а теперь твой черёд, – переодевшись спросил Арсений, оставив продукты на кухне. – На столе лежит, – указал он кивком головы и пошёл в сторону кухни, чтобы забрать свой заказ. Он мысленно чертыхнулся, когда услышал своё имя в такой форме. Его так никто не называл, да и он этого не любил, а у мужчины это звучало по-другому. Пока он возвращался из кухни со своим Чудом и батончиком Киткат, а остальные потом съест. – Ну и как назовешь сие произведение? – спросил мужчина, всё ещё рассматривая листок. – «Хуйня». – Оригинальное название. Хочешь поговорить? – спросил он, разглядывая своего пациента полными нежности глазами. – Не-а, – покачал он головой, начиная громко втягивать в себя напиток, слышно хлюпая.

***

– Ребята, вы можете идти домой. У вас вид очень усталый, – сказал мужчина средних лет с усталыми глазами. Он протянул парням растворимый кофе в стаканчиках и присел рядом. Парни никак не ответили: не видели в этом надобности. Антон тихо зевнул, закрывая рот рукой. Предупредив Диму и его отца, он тихо пошел в сторону уборной. Рассматривая свое отражение в зеркале, он вспоминал, в каком состоянии нашел своего друга. – Антон, – с жалобным голосом протянул парень, с силой обнимая его. Как только друг успокоился, он решился начать разговор. – Отец сможет приехать только к обеду. Он был в командировке и купил билеты на самый ближайший рейс. Когда мне сообщили, я думал, что не дойду до больницы. Мама ведь просто уезжала встретиться с друзьями в ресторане, но из-за дождя и минусовой температурой дорога была скользкой, и она потеряла управление. Врачи говорят, что у неё поврежден головной мозг, но трудно ещё сказать степень тяжести. Нам остаётся только ждать. Если она будет лежать без сознания больше недели, то почти не будет шанса спасти её, – последние слова давались ему с трудом, поэтому Антон без звука положил свою руку на его плечо и, не отрывая взгляд своих зеленых глаз, тихо сказал: – С ней всё будет хорошо. С тех пор прошло три дня, и каждый день надежда в глазах друга угасала. Но надежда всегда будет жива. Казалось, только эта надежда даёт им каждый день просыпаться и весь день проводить в больнице. Только надежда сохраняла их от края пропасти. Антон перевел дыхание – ему нужно оставаться сильным. Ему нужно подавать надежду другу. Ему нельзя сдаваться. Он тихо шел по коридору почти пустой больницы. Его шаги эхом отражались от пустых белоснежных стен коридора. Свет был немного тусклым, так как в такое позднее время и пациентов, и персонала было мало. Они каждый вечер после семи медленно выключали свет. В такое время — это место выглядит почти устрашающим, как будто из каждого уголка доносятся болезненные стоны призраков. Как будто они до сих пор бродят по коридорам больницы, пытаясь освободиться от мучительного одиночества. Хотят достучаться до живых, молят их о помощи. Как будто эти белоснежные стены лишь иллюзия, а за ними кровавые пятна. Кровь каждого призрака. Как будто это гробовая тишина лишь оболочка, за которой скрывается невыносимый плач. Два параллельных мира, которые разделяет тонкая стена. Когда Антон подошел к своему месту, то не обнаружил там ни Диму, ни его отца. Он со страхом побежал к палате Евгении. Когда парень увидел открытую дверь, то его сердце пропустило несколько ударов. Ноги как будто прикованы к белоснежным плитам больницы, они не желали двигаться. Страх убивал надежду. Закрыв глаза, он услышал веселые вопли друга. Он от радости резко обнял друга, чуть не свалив его на пол.       – Мама… она очнулась! – почти плача ответил Дима, крепко схватив плечи друга. – Врачи сейчас проверяют её состояние. Если не будет никаких осложнений — её переведут в обычную палату. Дальше все события происходили так быстро, что невозможно было всё переварить. Врачи не заметили у неё никаких осложнений, поэтому все наблюдали, как Евгения медленно восстанавливалась. Сперва ей было трудно говорить, а двигаться тем более. Ей прописали отдых и, как говорил Дима, перевели в обычную палату. Из-за шока она вообще не помнила все события того дня. Она даже не знает, как выходила из дома, как потеряла сознание. Врачи сказали, что это нормально, ибо почти у всех пациентов мозг автоматически скрывает, стирает все болезненные воспоминания. Если честно, Антон боялся и не знал, как будет относиться к нему мама Димы. Он только слышал, что из-за скандала его матери Евгению выгнали с работы, а все дальнейшие события он не знал. И даже не желал знать. Его и так грызло чувство вины, он не мог бы жить с этим дальше. Однако Евгения и Дима его страхи не разделяли. Даже в первую встречу он ожидал, что Дима набросится на него с обвинениями, но этого не происходило. Евгения также обняла его и лишь потрепала по волосам. Она спрашивала о его самочувствии, даже успела разузнать о новом психотерапевте. Оказывается, после истерики матери её и вправду выгнали с работы, но она не растерялась, а открыла свой бизнес как частный психотерапевт с большим опытом. Она долго не решалась покидать свою работу, а тут судьба сама дала пинок под зад. Правда, Антон не верил ей, по крайней мере он чувствовал, что на самом деле все эти приключения были не столь «смешными», как это описывала женщина. Движения ей пока что давались с трудом, поэтому она должна была пройти реабилитацию, чтобы полностью восстановиться. Отец Димы решил, что реабилитацию они все вместе будут проходить в другой солнечной стране. Даже если они ещё не выбрали конкретную страну, полностью анализируя их знания медицины, Антон знал, что у них хватит денег на это. Оказывается, после его ухода в их семье много что изменилось. Димкин отец вел переговоры с другими странами, касательно своего бизнеса и во время аварии жены они заключали договор. После заключения они все планировали переехать в Москву, так как столица открывала бы для его бизнеса новые горизонты. Каждый день жизнь Позовых налаживалась, и Антон начал чувствовать себя лишним. Да, тут всё было прекрасно: они каждый день ходили в больницу – навещать Евгению; втихаря покупали фастфуд и ночи напролет смотрели футбольные матчи, которыми так яро интересовался Дима, а Антон не против – это ему в пользу; гуляли по улицам Воронежа, пытаясь наверстать упущенное. Однако Антон понимал, что ему нужно возвращаться. Всё это время ради поддержки друга он блокировал все свои эмоции, все свои проблемы, но день за днем дамба в голове рушится, предупреждая о большом потопе.       Диме нельзя увидеть меня таким.       Прожив почти неделю в этом городе, Антон купил билет на поезд. Ему бы не хватило на проезд, поэтому пришлось спрашивать у Димы. Даже если друг был против этого, Антон пообещал, что вернет все деньги, но и сам не понимал, откуда он сейчас их найдёт. Евгения заставила мужа купить много еды для Антохи на дорогу, а то он «такой бледный и худой, что можно легко со скелетом перепутать». Шастун не любил долго прощаться, поэтому через несколько минут он уже сидел в вагоне поезда.       Вокруг было так шумно, люди ходили по вагонам, кто-то читал книгу, кто-то активно жестикулировал своему другу, пытаясь рассказать все истории, а Антон сидел молча, не отрывая взгляд от города. Он чувствовал, что больше никогда не вернется сюда, да и не желал. Но в этом городе он был другим. Он любил жизнь, он удивлялся, чувствовал, а сейчас, смотря на эти серые улицы, ощущал только пустоту. Пустоту, которая не желала отпускать его ни на минуту. Ему хотелось выплеснуть свои эмоции, расплакаться прямо сейчас, как будто яд разъедал его изнутри. I think back to when Life was good, I was content But it's been so many years I can't remember how it feels.       Парень наконец-то взял в руки телефон. Он отключил его, когда уезжал из Питера и с тех пор ни разу не включал. Если честно, он до конца не понимал, почему, но разум кричал один единственный ответ: он боялся, что его не будут искать. Что никто из его жизни не будет интересоваться, куда он пропал на всю неделю, как будто его и не было вовсе.       Гипнотизируя взглядом отключенный экран телефона, он решился включить его. Он сжимал в руках телефон, но вдруг начали приходить несколько сообщений. Телефон оповещал его о том, что ему несколько раз звонили. Антон, растерявшись, открыл сообщения и неожиданно для себя улыбнулся. Арсений Сергеевич «Антон, если ты сейчас же не напишешь мне, что произошло, я буду звонить тебе беспрерывно.» Арсений Сергеевич Пропущенный вызов(37) Арсений Сергеевич «Так хорошо, если ты через час не ответишь, я позвоню твоей маме.» «Антон, я не шучу.» «Я уже звоню.» «Она ответила, что ты у родственника, не сказала, когда ты вернешься. Она ведь врет, да?» «Шастун, чёрт возьми, напиши хоть что-то.» «Не знаю, что я сделаю, когда ты вернешься.» «Боже, ответь просто.» «Напиши хоть что-то.» «Это что, так трудно?» «Так, я буду каждый день звонить тебе.» Арсений Сергеевич Пропущенный вызов(4) Денис Одноклассник «Антон, все у меня спрашивают, где ты. Я сказал всем, что ты болеешь. Короче через неделю будь в школе со справкой, иначе наша дьяволица зароет тебя. Ей тут не к кому больше придираться. Она в бешенстве RIP.»       Он волновался. Он искал меня.       Как умалишенный Антон долго пялился на свой телефон и расплылся в улыбке. Его искали. Хоть кто-то его искал. Парень ещё не знал, что ответить, что написать, так как испытывал чувство вины. Но тут телефон опять завибрировал, оповещая о новом звонке:       – Арсений Сергеевич, – одними губами прочитал Антон и на миг забыл дышать. В памяти всплыл его недавно прочтённое сообщение от психотерапевта:       «Не знаю, что я сделаю, когда ты вернешься.»