ВЕЧНОСТЬ.
— Я знаю тебя. А тебя тут быть не должно, — словно не голос, не звук, а нечто в нигде и повсюду. Что-то потянуло меня на себя… обдав благоговейным теплом в этой кромешной тьме. Оно — тепло, точно исходило изнутри моего несуществующего «тела»… — Кто?!.. Кто?!.. Отпусти! Не смей! Мне осталось немного до забвения! Отпусти! Кто бы ты ни был, мне уже всё равно! Оставь в покое! — я был «зол» на этот голос, хоть и странно было хотеть проявить злость или раздражённость в голосе, не имея чувств, да и голос был не мой, но я попытался… — Тебя тут быть не должно. — Отпусти! — сказал я ещё «злобнее». Это стало максимально странно, я просто знал, какую эмоцию «хочу» испытывать, но саму её не чувствовал… — Нет. — Что ты?! Где ты?! — я попытался «оглянуться», но вокруг по-прежнему была лишь тьма. — Это единственное, что тревожит тебя? — Ответь! — Я — Тьма. — Что?! — Тьма. — Как тьма может говорить со мной?! Как тьма вообще может говорить?!! — Я, как и ты. Если останешься тут. — Ты, как и я?! Это как?! Я не понимаю… — Ты должен. — Как я могу что-то понять? Эй! Я ведь мёртв! Я ведь мёртв? — Ты — да. — Так ты тоже умер? — не знаю, как тут дела с эмоциями и прочим, могу ли я что-то почувствовать, но мне стало интересно. — Так я тут не один? Слушай, ты кто? То есть… кем ты был при жизни?.. — Ты должен жить. — Зачем?.. Вообще-то, я тебя спросил, кем ты был при жизни… Алло! Голос во тьме, отвечай давай! — Ты должен жить. — Да чё ты заладил?? Или кто ты там вообще, или что… Не хочешь отвечать, так оставь меня! Отстань! — Ты утомил меня. Пора. Я не успел понять, что произошло. Просто из пустоты что-то выскочило, и я почувствовал, как это что-то схватило меня со страшной силой… она была непреодолима, и если бы у меня было тело, то я бы просто распался на атомы. Оно БЫЛО. Нечто незримое, я мог осязать его. Это что-то… Оно ощущалось, как присутствие чего-то настолько мощного и массивного, что, казалось, я вновь стал ощущать страх, но это было другое чувство... странное, успокаивающие. И это нечто, дарящие мне это неопределённо-знакомое чувство, оно держало и вело меня за собой сквозь стремительно пронзаемую им тьму. И вскоре я ощутил в себе и снаружи настоящие, живое чувство нарастающего страха. Одновременно с ним стало нарастать и чувство тревоги, смятения, радости, сожаления, грусти и гнева. Все мои чувства и ощущения начали стремительно возвращаться ко мне в один момент, и от этого я изо всех сил захотел вырваться из хватки того незримого, что удерживало меня, но ничего не произошло. «Не нужно бояться», — эта мысль возникла из пустоты, она сразу пресекла всё то, что я чувствовал и подарила ощущение колоссальной уверенности. Что странно, исходила она не от меня, но чувствовалась ясно, как моя собственная. И так же откуда-то пришло понимание, что и эта уверенность, это её ощущение настолько сильное и мощное… та хладнокровность, сосредоточенность и целеустремлённость, с которой это нечто вело меня за собой сквозь мрак — всё это стал чувствовать и я. Чётко. Словно я сам. — Доверься мне. Я — то единственное, что может вернуть тебя, — я сам сказал это себе, но… я этого не говорил. Оно мне это сказало. Или я?..«…»
Из пустоты сознания вдруг всплыла жуткая, окровавленная волчья морда.«…»
Спустя миг после отчаянной попытки выдавить из себя мысль, мимолётные образы стали мелькать в сознании с сумасшедшей скоростью, и заставили его биться в истеричном припадке, его тут же сжало под гнётом кошмарного ужаса и леденящего, абсолютного холода. Я чувствовал лишь страшный холод вокруг и внутри. С каждым мгновением внутри меня его ощущение всё нарастало, заставляя всё внутри вопить чудовищным криком. Каждая молекула моего оледеневшего тела умоляла открыть глаза. Но я не мог! Мне так холодно… Я ч-что… Почему мне так холодно?! Я что, умираю?! Почему я умираю?! Мне страшно… Мама… Я не… Всё застыло. Знаю, что глаза открыты. Почему темно?! Я ничего не вижу! Темно. Мне страшно… Спасите, я не хочу… Господи, умоляю, я не хочу умирать! —…Не-е-ет… — еле слышный, но знакомый голос медленно растворился где-то. От того, что слышу его, волна постепенно заполнявшего меня страха начала медленно угасать. Давая отчётливее услышать его — жалобный голос, причитающий что-то. Темно. Не вижу. Тело — глыба льда. Оледенело целиком и словно залито цементом. Время, казалось, не двигалось, застыв вместе с ним. Ощущение страха вновь стало стремительно овладевать сознанием, прежде чем тьма всё же начала отступать и позволила увидеть… Увидеть бред стиснутого в тисках рассудка. Бред потому, что видел я жуткую морду, которая смотрела на меня сквозь покрывавшую меня целиком простыню, через которую плавным потоком пробивался свет. Морда смотрела жёлтыми, не человеческим глазами, уставшими и заплаканными, сидя рядом на табуретке. — М-м-м… — я мог лишь это, но мне хотелось орать от накатившего чувства сдавливающего, отчаянного ужаса. Но тело моё по-прежнему было недвижимо, как камень. Я мог лишь со смятением наблюдать за… волком?.. И за тем, как встрепенувшись, он чуть не грохнулся с табурета, а затем его морда скуксилась, и он начал рыдать. — Ян… — в истерике утирая скатывающиеся бурным потоком слёзы, выдавил он из себя. — ДУРАК! Голубоглазый, глупый дурак! Дурак, дурак, дурак… — заладил он сквозь слёзы. Не знаю кто он, не знаю кто я, не знаю где я, и что со мной случилось… Что за Ян… Но он волк! ВОЛК! Говорящий волк! Чё за… Хотел вскочить, но не смог. Почувствовал сначала дикую, раскатистую слабость и ноющую боль во всём теле, а затем… Пустота. Лежать было жутко неудобно, всё тело кололо иголками, и я первое время вообще не мог понять, где я и что со мной. Сколько пролежал — понятия не имею. Первым ощущением, продравшимся сквозь тяжёлое забытье, было то, что меня подхватили на руки, затем куда-то положили и куда-то несут. Тело было совершенно безвольным. Я пытался выбраться из липкой паутины и понять, что происходит, но сознание почему-то никак не хотело включаться, плавая в каком-то мутном отупении. Медленно, тягуче. Слышу шум. И понимаю, что почувствовал сквозь немоту, как кто-то схватил меня за грудь и попытался приподнять. Затем понимаю, что всё-таки нахожусь в подобии внятного сознания, но ничего не могу сделать. Даже глаза открыть… Вообще ничего. Ощущаю вокруг лишь чувство ватности и больше ничего. До слуха стали доносятся еле слышные обрывки фраз: —…он жив!.. — этот голос был мне знаком… да, определённо знакомый голос… —…оставь… ум… р… —…не отдам… нет! …живой… — вновь знакомый голос. —…успокойся… — сказали твёрдо. Не знаю кто. Голос незнакомый, очень высокий. Затем крик, и начали плакать. —…плачешь… какого… Н… …вый раз… Не… Он в лучшем мире. — Заткнись! — звучит грозно. Неожиданно я услышал в голосе проскользнувшие рычащие нотки. Не человеческие. Я ощутил над собой массу. Затем меня схватили и приподняв бросили. Затем опять. Падение было резким, но мне казалось, что оно длилось вечность. Стало больно. — Нет! — прозвучало очень отчётливо. — Очнись! Я знаю, ты слышишь! Очнись! — голос стал надрывным и отчаявшимся. — Оставь его! Он мёртв! Он умер! — прозвучало раздражённо. — НЕТ! — через миг мощный удар отозвался чувством еле ощутимого тепла, медленно растекающимся где-то в районе лица. Мне показалось, что удар был каким-то мягким и, кажется, из моего горла вырвался невнятно-приглушённый всхрип… —…Генри!.. — последние слово, что я услышал, и в памяти что-то мелькнуло мимолётно. Пустота. За пустотой пришли микровспышки какого-то невнятного бреда, эти бессвязные обрывки сменяли друг друга и темноту, что была между ними: повязки, бинты, едкий запах лекарств… сожаления и причитаниями над моим истерзанным телом… И волки… волки были повсюду… их образы мелькали чаще других. Кажется, они ходят на задних лапах… Клыки, когти и жуткие глаза… Какая-то бредовая ерунда. Я в аду? Нет. На ад не похоже. Единственное, что из всей этой сюрреалистичной мешанины помню отлично, это имя — Генри. В моём полубредовом сне-фантазии я слышал его постоянно. А потом… В памяти рвано всплыло несколько моментов в которые я сначала не поверил, посчитав их очередным сном-бредом, и они чуть не свели меня с ума, но потом… потом они вернулись связной картинкой. И эта картинка, будь она проклята, позволила мне вспомнить где я и что со мной происходит. Вспомнить и понять, что я должен был умереть, но остался в мире живых. В чужом, страшном и непонятном мире, который хотел покинуть. Затем снова пустота. «Меня спасли…» В очередной раз медленно выплыв из бредового сна, это было первое о чём я смог осознанно подумать. «Меня спасли…» — эта мысль пробудила невыносимую душевную боль с безграничным чувством сожаления о том, что я не умер… Мне захотелось плакать от жалости к себе. Для того чтобы плакать, нужно было сначала открыть глаза, а это оказалось почти непосильной задачей. Но все же я справился с ней, чтобы увидеть перед собой жёлтые глаза. Я хотел начать проклинать их обладателя всеми словами на свете. За моё спасение, о котором я не просил, но кроме едва слышного хрипа ничего так и не вырвалось из моего рта. Глаза моргнули и тут же исчезли, чтобы вскоре вернуться, но вместе со стаканом воды. Пить. Но я смог сделать только два мелких глотка, потом поперхнулся, и всё тело пробило резкой болью, заставившей меня на миг почти потерять сознание и окончательно понять, что я жив. Мёртвым и призракам не может быть настолько больно. Мне пришлось напрячь всё своё еле ощутимое тело, чтобы снова открыть глаза. Я с трудом держал их открытыми, смотря в одну точку. Моему обессиленному взгляду предстал потрескавшейся потолок и взволнованная белая морда, которую я ненавижу… Морда этого урода Генри… он рядом, он, волнуясь, легонько прикоснулся ко мне: — Все будет хорошо, — он сказал это очень мягко, а на его морде была едва заметная, измождённая улыбка. — Ян, давай, только не отключайся! Я… Я сейчас… — Генри исчез, оставив беспомощно лежать на диване и пытаться медленно окидывать взглядом его квартиру. «"Всё будет хорошо". Хмм… хорошо… Да ничего не будет хорошо! Зверьё тупорылое…»***
Так, наверное, прошла где-то неделя. Генри носился со мной, как с ребёнком, и ухаживал изо всех своих сил. Кормил с ложечки, менял повязки на шее и плече, пихал мне разные таблетки, которые я не хотел принимать, и чего он ещё только не делал. А я никак не мог ему сопротивляться и самое главное понять, зачем и почему он это делает. Зачем?.. Я для него никто. И он для меня. Спросить я не мог, был слишком слаб. Мда… подрал он меня, конечно, сильно, даже моя густая шерсть не могла целиком покрыть раны на правом плече и шее, которые он мне оставил… «Но не убил…» Так прошло ещё несколько дней, прежде чем я чуть набрался сил и почувствовал, что смогу хотя бы что-то говорить, но я не спешил с этим. В голове по-прежнему была лишь одна мысль… Попросить его довершить начатое. Задушить меня подушкой, например. Но он так старался и заботился обо мне, что несмотря на всю свою ненависть к нему за моё спасение, мне было его немного жаль… Через день я всё же решился и попросил об этом, но он не среагировал. Затем я попросил ещё и стал делать это почти каждый день в надежде, что он сорвётся и просто убьёт меня в гневе. Но он терпел. Он терпел, а мне с каждым днём внутри становилось всё больнее и невыносимее. Каждый новый день, как жуткая пытка… Каждое утро осознавать своё бессмысленное существование. Каждую ночь я хотел не проснуться. А этот… Я был слаб и беспомощен. Всё, на что мне хватало сил, так это на то, чтобы просто наблюдать за всем происходящим вокруг: как Генри притащил себе подстилку и спал на полу возле меня, как он готовил еду и возился с лекарствами... Временами он даже уходил, но редко, стараясь не оставлять меня одного на долго. Я же мог лишь наблюдать за его белобрысой тушкой, перемещавшейся по квартире, а сам даже перевернуться не мог. Я всё время лежал на спине и лишь изредка, собрав все свои силы, мог немного повернуть голову. Это мучило меня каждый день. Я потерял счёт времени. «Я жив...» Эта мысль постоянно возникала в голове каждый божий день и тяготила меня, пожирала мою душу. Каждое грёбаное утро грудь сдавливало чувство обиды за жизнь, а внутри меня была терзающая пустота с чувством скорби и сожаления о моих родных и близких, которых я больше никогда не увижу. И вот именно одиночество тяготило меня больше всего, буквально стирая мою личность, ведь в этом мире я — ничто. «Я абсолютно один», — вторая мысль, которая вертелась в голове сотни раз в день. Она всегда заставляла предаться чувству скорби и самотерзанию с размышлением о том, что я должен был умереть. И что лучше бы мне не просыпаться в этом зверином аду. В таком режиме дней прошло дохрена… только все они, как один. Вот сейчас я опять… Хах… Опять? Идиотизм… Ну вот я «опять» лежу на спине и наблюдаю за тем, как Генри стоял посреди комнаты и перебирал лекарства из пакета. Затем, всё перебрав, положил его на пол у дальней стены, зевнул и, потянувшись, пошёл на подстилку в углу, что была напротив моего лежбища. Ну… То бишь с правой стороны от входной двери… Боже, я изучил всю его квартиру до гвоздика. Вот и вся моя «жизнь»… «Жизнь… Многие бояться смерти, а я хочу!» Я уже устал каждый день думать о том, что в этом мире у меня ничего и никого нет, и когда этот добродушный дурак выходит меня… Для меня всё будет кончено. «Я сейчас должен жить так, как и жил! Гулять, радоваться всякой ерунде и ходить на дурацкую работу и… А ещё у меня были друзья! И у меня всё было хорошо! Только-только всё начало налаживаться! И мама… Бедная моя мама, меня ведь уже давно нет и я не вернусь… НЕ ВЕРНУСЬ! Да блять, я в ёбаном мире фуррей-каннибалов, которые жрут друг друга в подворотнях! А сам я даже не знаю, как себя на улице вести! Какое нахрен возвращение?! Как?! И меня чуть волк не трахнул на второй день! А в первый меня чуть не заставили ребёнка заживо сожрать! Я не жил тут, ничего не знаю и это не мой мир! У меня нет ничего, кроме уродского тела и… Никто и ничто мне не поможет! Даже я сам себе не помогу со всей хернёй! Что меня тут ждёт?! А я те скажу — НИЧЕГО!» «Я так больше не могу…» — накатила волна жалости и отчаяния. Под горлом встал ком, и глаза стали мокрыми. Я тихо всхлипнул. — Ян, — прозвучало беспокойным голосом. «Этот» услышав мой всхлип, поднялся с пола и тихо подошёл, сев на табуретку рядом, — не плачь, тебе же нельзя… Не плачь, с тобой всё будет хорошо, — протянув лапу, он начал поглаживать мне голову от лба к загривку. — Так, давай… эта… Да? Тихонько, сейчас, подожди… — встав, он поспешил к окну. На подоконнике были лекарства. Высыпав из баночки себе в ладонь таблетки, он вернулся. Эта сука даже не дала мне поплакать… — Сейчас будет полегче, — запрокинув мне голову и прислонив ладонь с лекарством к моей челюсти, он запихнул мне эти таблетки. Я попытался выплюнуть и отпихнуть его от себя ослабевшими, ватными лапами… будь они прокляты, но у меня ничего не вышло. Он что-то поджимал пальцем под челюстью каждый раз так, что я не мог её закрыть… Урод! Я не мог больше терпеть. Я решился. «Вечером. Генри в вечер всегда готовил еду и на время этого действа отвлекается и не следил за мной. В один из таких вечеров я вспорю себе горло своими собственными когтями…» «Простите все… простите меня за всё…» — собрав все возможные силы что у меня были, я дождался, когда Генри потеряет бдительность. Увидев его спину и медленно покачивающейся из стороны в сторону хвост, я понял, что он, отвернувшись к плите, начал что-то увлечённо делать. Его хвост всегда себя так вёл, когда он чем-то увлечённо занимался. Моя когтистая лапа легла на грудь. Я был очень слаб, но я смог сдавить себе горло до боли… Но я не успел. — Ты что делаешь! Стой! — когда уже почувствовал, как когти, миновав шерсть и подшёрсток, начали впиваться в кожу, эта тварь остановила меня. Испугавшись и выронив какую-то миску из лап, Генри подскочил ко мне и быстро, но осторожно схватил меня за лапы. — Да ты что?.. Ну что ты, ну? Не надо, пожалуйста, успокойся, я тут его выхаживаю, а он тут убиться собрался! Ну зачем ты так… Ян?.. На себя плевать, ну хоть меня пожалей, ну! Блинский, ну вот… миску разбил. Чёрт, — отпустив мои лапы с грустным выражением морды, он пошёл собирать осколки, сел на корточки и всё время поглядывал в мою сторону. «Белобрысая тупая тварь, зачем ты остановил меня?!… Да за что?!.. Нормально загрызть не смог, уёбище…» С этого момента я стал просить его убить меня каждый день по несколько раз при каждом удобном случае, я доканывал его и в один момент он сдался… — Ты мог бы меня просто съесть и покончить с этим… — прохрипел я в очередной раз, видя, как он проходит мимо дивана к раковине. — Да хватит уже, ну! — Генри был в ярости, резко развернулся. — Ты правда так этого хочешь?! — размашистыми шагами он оказался возле меня. Он схватил меня левой лапой за раненое плечо, вцепившись когтями, а правую упёр в спинку дивана. Склонился прямо над мордой. Заставив глухо заскулить от боли. — Хорошо, Ян, — тон его голоса стал безразличным и холодным. Он сдавил плечо сильнее и склонившись ещё ниже, медленно облизнулся. — Я это сделаю. Сделаю медленно и с удовольствием, Ян. Я буду делать это настолько медленно, что ты прочувствуешь, как я буду прожёвывать тебя по кусочкам… Твоя смерть будет настолько жуткой и мучительной, что ты будешь молить меня о том, чтобы я скорее перегрыз тебе горло и ты наконец умер, захлебнувшись кровью… Но я буду медлить с этим до самого конца, пока полностью не наслажусь твоими предсмертными муками, Ян… Ты будешь жив до тех пор, пока я буду медленно поедать тебя. Медленно, Ян… Очень… И знаешь, — скосив взгляд, он стал дышать глубже, словно вдыхал запах свежей «добычи», — возможно, ты даже успеешь увидеть, как я буду разгрызать твою грудину… сердце — самое вкусное. На слове «сердце» его глаза заблестели, и он снова сладострастно облизнул свои клыки. — Как мне начать, Ян? М-м-м? Я уже прям еле держу себя… Может, с ушей? — приоткрыл пасть. — Или… Я хотел смерти, хотел избавления от всего этого кошмара, я хотел, чтобы это всё кончилось, но мне стало страшно… Не от того, что я умру, нет, я ведь этого хочу, а от того — КАК. Я на секунду просто представил это: я, совершенно беспомощный, лежу в луже собственной крови и сквозь дикую боль и агонию слышу голодное, довольное рычание вместе с хлюпающим звуком раздираемой плоти, словно кто-то валяет по полу огромную мокрую тряпку. И в этот же самый момент чувствую, как Генри медленно и размеренно отъедает куски от моего растерзанного, окровавленного тела, а затем неспеша жуёт и проглатывает мои внутренности… И я это всё чувствую… Каждое его движение, каждый укус… Вижу сквозь пелену его белоснежную морду с которой алыми струями стекает моя кровь, в момент, когда он съедает ещё один кусок моей плоти, сорванный с моих обглоданных костей… Меня прошиб холод. Умирать мне вдруг резко расхотелось, ну ТАК уж точно… Мне постепенно становилось жутко от его вида. Он был очень близко, нависнув надо мной всей своей массой, и я ощущал его дыхание. Генри тем временем ещё раз облизнулся прямо перед моим носом, и уже совершенно не сдерживаясь, громко взглотнув при этом. Весь его вид говорил о том, что он готов приступить к «трапезе». На мгновение у меня в голове мелькнула мысль стерпеть муки, но страх был сильнее. — Ой, смотри-ка на себя, тебе правда стало страшно… — сказал он, рыкнув. Ещё шире раскрывая пасть и приближая её к моему носу в упор. Я почти видел его гортань. — Смотри, как ты весь задёргался… страшно стало умирать, да? А ведь ты тоже уже знаешь это чувство, когда жертва тебя боится, и её жизнь целиком принадлежит тебе, да, Ян? Чуешь страх, его запах, и уже не можешь остановиться... Не можешь, Ян. А сейчас ты так вкусно пахнешь… Пахнешь страхом. Так что хватит уже! Ещё раз попросишь, я не сдержу себя больше! Я ЗАЖИВО СОЖРУ ТЕБЯ ПОНЯЛ?! Я кивнул, стараясь унять дрожь. — Всё, — тон его резко сменился на обычный, — я пошёл, а ты… — резко выдохнув мне в морду, довольно фыркнул, — давай спи, вкусняшка… — кротко взглотнул и, утерев себе слюну локтем, отстранился. Потом просто ушёл в сторону холодильника, повиливая своим белоснежным хвостом. Осознав, что я сейчас мог умереть самой жуткой и мучительной смертью из всех возможных, я через силу попытался уснуть. Получилось не сразу. Мне было страшно — это, во-первых, а во-вторых — мысли о смерти не покинули меня. В конце концов я могу умереть кучей других способов. Да хоть бы вон — в окно выйти… Хоть мы и на первом этаже. «Первый, мать его, этаж. А вот Генри…» Генри… он казался мне таким радостным, весёлым и беззаботным, а на деле… После его жутковатого монолога о моём медленном поедании с растягиванием этого процесса ради удовольствия, я почти стал его бояться. От мысли о смерти, которую он мне обещал, у меня по спине прошёлся табун мурашек. А по нему так сразу и не подумаешь, хотя, он просто мог шутить. Но вот его тон и выражение морды в этот момент… А ведь он реально может сожрать меня. Вдруг сам решит? Если всё произойдёт быстро, то ладно, а если… Я ведь совершенно беспомощен сейчас и не смогу ничего сделать. В общем, теперь я даже не знаю. Ещё и «вкусняшкой» меня назвал…