Hanghae

Йорвет с некоторой долей умиления наблюдал, как человеческий ребенок вносит суматоху и смуту в отлаженную жизнь его отряда. Бывалые косились на командира, но лишних вопросов не задавали, видимо, исходя из принципа: «Раз припер, значит, нужно». Но спроси кто эльфа в лоб: «Зачем?», он бы не нашел, что ответить. — Как-то… неправильно? — Миранн стояла рядом с братом и наблюдала за лагерной вечерней суетой. Им еще предстояло выполнить своё задание, и новый член отряда существенно мешал. Эльфка не была против людей или их детей, но жизнь на большаке точно была не для ребенка. — Ты так и будешь таскать его с собой? Вырастишь удобное для себя Предназначение, которое всегда будет рядом? — Удобное? — ответил вопросом на вопрос Йорвет, едва заметно улыбаясь. Их маленького подобранца можно было описать разными словами, но совершенно точно среди них не было слова «удобный». Вернон Роше был максимально неудобным ребенком. Он, конечно, никуда не лез сверх меры, и всё же общение с ним у Йорвета не складывалось. Мальчишка смотрел на него с удивительной подозрительностью. Впрочем, единственной, к кому он проникся всей душой, была Лиф, самая младшая йорветова сестра. — Не подумала, — рассмеялась в ответ Миранн, переводя взгляд на брата. Не то, чтобы Йорвет выглядел на свой возраст до этого, нет, это было не так. Но сейчас он действительно стал выглядеть лучше. «Если, — подумала эльфка, — позволять Миру делать то, что он считает нужным, то всё будет — хорошо». Не было ничего необычного в том чтобы Мир связал между собой представителей двух разных видов. Как только появились люди и стали заключаться первые смешанные браки, так Мир и начал их сводить, привычным, естественным для эльфов образом. Это касалось не только Утерянных, а вообще всех их. И забавно было иной раз наблюдать как aen Seidhe не понимают, что происходит. — Люди знают только историю Лары Доррен. — И, наверное, это к лучшему, — отозвался Йорвет. Закат медленно догорал, становясь из красного — фиолетовым. Воздух уже становился ночным — влажным и тяжелым. С полевой кухни тянуло слегка пригорелой кашей, и это наводило на мысли о том что Горт опять не в духе. — Я не знаю что с ним делать, — неожиданно честно признался сестре эльф. Он и правда не знал, что делать с этим ребенком. Он никогда не искал своего Предназначения, прекрасно понимая, что это совершенно точно бесполезно. Йорвет хорошо знал историю своих родителей и понимал, что некоторые вещи иной раз лучше не знать. Знание матери о том, что ее Предназначение давно мертво, никак не сделало ее жизнь лучше. Наоборот, печаль от него иногда отравляла ей жизнь. — Ну… Ты всегда знаешь, у кого можно это спросить. — Это не будет ответом — это будет советом. А совет такая… необязательная штука, — неопределенно махнул рукой Йорвет. — И всё же — это будет лучше, чем ничего, не так ли? Аркана ты или нет? — Иногда мне кажется, что уже нет. Слишком долго на Пути. — Ну… Никто не говорил, что будет легко, — Миранн слегка хлопнула брата по плечу. — И всё же, стоило бы оставить среди своих. Мне кажется что так для него было бы лучше, брат. — Не знаю… Чтобы его ждало там? — Йорвет внимательно посмотрел на сестру. — Ты сама видела это место. Он бы там не выжил. Человеческие дети — хрупки. В ответ эльфка только пожала плечами, мол, поступай как знаешь, я своё мнение высказала. — Я проверю, как он там. Терпение у Эйлин — конечно, а он всё лезет к лошадям. — Пусть только слишком близко не подходит. Некоторые из них… не то, что кажутся, — снова едва заметно улыбнулся Йорвет, жестом отпуская сестру от себя. Им всем было чем заняться: ей — навести порядок в лагере, а ему — посоветоваться. В йорветовой палатке было сумрачно. Эльф не любил свечи и почти не пользовался ими для освещения. В этом не было такой уж большой необходимости. Он видел в темноте не хуже кошки. К тому же, ему сейчас нужно было сосредоточиться на себе. Небольшой кисет из вытертого темно-зеленого бархата нашелся в самой глубине походного мешка. Йорвет очень давно не доставал его, избегая содержимого. — Злитесь, да? — небольшая искорка больно дернула крошечной молнией эльфские пальцы, когда он достал содержимое кисета. — Имеете право, столько лет в темноте и одиночестве, — ответом на эту фразу была новая искорка. — Ну, ну, ну… Виноват, признаю. Но мне нужна помощь, — Йорвет лишь улыбнулся, когда его снова «укусили» за пальцы. Перед ним, на походном тощем спальнике, лежали очень старые карты. Они принадлежали еще матери эльфа и помнили совершенно другой мир. В новом мире — они быстро разошлись среди других рас и их стали называть картами Таро, по имени эльфа, который в первый раз показал их. На первый взгляд карты Йорвета ничем не отличались от тех, что использовали тысячи дерьмовых гадалок по всему этому Миру. И всё же они, как и эльфы, были гостями этого мира. Гостями живыми и понимающими. Процесс их создания всегда был очень трудоемким, а в новом Мире практически невозможным. Сказывалось отсутствие определенных материалов, необходимых для создания живой колоды. В полумгле палатки карты светились мягким и теплым желтым светом, чуть шипя и потрескивая, очевидно выказывая своё неудовольствие от столь долгого нахождения в темноте и бездействии. — Что мне делать с… — несколько замялся Йорвет, — Предназначением? — карты в ответ только гневно вспыхнули ярче, показывая всю степень своего недовольства, но послушно взмыли в воздух, тасуя сами себя. — Мне жаль, — в ответ на это карты только снова гневно вспыхнули. Вскоре, одна из карт колоды отделилась от других, показывая себя «лицом». — Падение башни? А можно конкретней? — тихий и недовольный треск был ответом, но колода послушно выдала еще одну карту. — Новый мир? Ты специально? — треск стал насмешливым. — Это даже не ответ. Я знаю, что был не прав, но ты просто издеваешься надо мной. И это одна из причин, по которой доставать тебя было большой ошибкой, — карты снова затрещали, на этот раз возмущенно, а от колоды отделилась еще одна карта. — Тройка кинжалов? Ты мне предлагаешь: башню, мир и тройку кинжалов? Издевательство какое-то, — Йорвет смахнул карты, несмотря на их недовольный треск и буквально силой загнал их обратно в кисет. Правда, убирать, как обещал, в самый низ своего мешка не стал. Просто подвесил на пояс. «То ли отучился, то ли и правда всё сложно», — полученный совет не принес Йорвету никакого облегчения, лишь выгнал в раздражении в лагерь, в его суматоху и толчею. Эльф не сердился на сестру или колоду. Скорее он был недоволен собой. Вместо десятилетий пренебрежения, он вполне бы мог использовать наследие матери, но вместо этого он почему-то решил, что вполне может справиться сам. Хотя когда-то сам решил, что пойдет по стопам матери и освоит колоду до конца. В лагере было очень шумно. И, пожалуй, это было хорошо. Хоть что-то знакомое, а от того успокаивающее, у Йорвета в жизни было. Сейчас он стоял на пороге огромных перемен, которые грозились перевернуть всю его жизнь с ног на голову. И колода ему об этом сказала максимально откровенно. Предназначение всегда было — таким. Никогда его появление не означало того, что все резко станет проще и лучше. Весь жизненный опыт эльфа говорил ему о том, что все станет еще сложнее. Впрочем, все эти вопросы моментально отошли в сторону, как только Йорвет увидел человеческого ребенка с венком на голове. Мальчишка гордо вышагивал рядом с Лиф, которую крепко держал за руку. Легкий вечерний ветерок слегка растрепал волос эльфки, которые ничем не были собраны. — Все хорошо? — Лиф не говорила, но прекрасно слышала. Она лишь мягко улыбнулась брату в ответ, чуть приглаживая темные волосы мальчонки своей узкой ладошкой. — Весь день в лесу? Травы показывала? — на оба вопроса Лиф лишь утвердительно кивнула головой. Мальчишка настороженно смотрел на них обоих. Йорвет едва заметно улыбнулся ему, но в ответ ему показали язык. Не удержавшись эльф расфыркался отчего мальчишка скривился, очевидно супясь. Жизнь не была добра к Вернону Роше, однако, он с ними был уже неделю и, наверное, понял, что жрать его тут никто не собирался. А в том, что он привязался к Лиф, не было ничего удивительного. Её любили все. Она всегда излучала мягкость, доброту и тепло. — Чуть позже приходите на кухню, — Лиф сделала рукой жест, который обозначал вопрос: «Почему?», — Меньше народу будет. У Йорвета все еще не было никакого объяснения для всех, почему он забрал этого ребенка с собой. У эльфов и так была дурная слава воришек детей (правда, он так и не смог понять, почему именно это приписывали его народу), а уж такое поведение и вовсе могло кого-нибудь убедить в том, что все эти россказни и сказки — правда. Единственное, что эльф знал точно — оставлять там этого мальчика нельзя было, совершенно нельзя. — И как? — это был первый вопрос который ему задала Миранн, как только он закончил свою трапезу. — Что именно? — лагерь медленно расходился: кто спать, кто на ночное дежурство. Лиф и человеческий ребенок сидели дальше всех. Мальчик что-то рассказывал эльфке, а та лишь кивала головой и мягко улыбалась в ответ. — Что тебе сказали карты? — Выказали свое неудовольствие. Наобещали кучу страшных неотвратимых перемен, сложных выборов под соусом правильности и принятия Миром. Это если вкратце. — Сколько ты их не доставал? — Слишком долго. И мне кажется, что от одиночества они сошли с ума, — в ответ на это Миранн только рассмеялась, качая головой. С живыми колодами всегда было непросто и сложно. Имеющие свой собственный характер, они иной раз предсказывали то, что хотели, а не то, о чем их спрашивали. — Что ты смеешься? Они же живые, значит и сойти с ума могут тоже! — Не настолько же живые, Ветте-ри, — Миранн слегка толкнула брата в бок, подмечая его лукавую улыбку. Йорвет стал определенно спокойнее, чем был до этого. Он больше напряженно не вглядывался в ребенка, словно искал в нем ответы на все мировые вопросы. Да и не мог бы их ребенок дать, впрочем, даже если бы Вернон Роше не был ребенком, всё равно не смог бы. Предназначение — не дает ответы на вопросы. Оно просто есть, находится с тобой в одном мире, дышит одним воздухом — живет. И дает силы, служит «якорем», который удерживает в сложные времена. Не важно какие отношения между предназначенными — их связь стабильна. И разрушается только в случае смерти одного из них. — А мне иногда кажется, что настолько, — со вздохом ответил Йорвет. — А ты их меньше игнорируй, братец. — Придется… — Есть ли весточки от Гвин? — наконец-то задала давно интересующий ее вопрос Миранн. Гвиндолин ушла самая первая и несколько лет исправно им писала. Потом письма приходили все реже и реже, а вскорости и вовсе перестали. — Прям письма — нет. Ветер иногда доносит слабые ее отголоски, словно… она не хочет, чтобы что-то о ней стало известно. Её право, её Путь, — и пусть эти слова брата могли бы показаться равнодушными и безразличными, но это было совершенно не так. Йорвет волновался о Гвин, но ничего не мог поделать с её нежеланием быть найденной. И, да, в своем: «Это её Путь» — он был бесконечно прав. Каждый из них находил свою Дорогу и следовал по ней. И то что сейчас у них с братом был общий Путь, совершенно точно не означало, что они весь его пройдут вместе. — Однажды мы все соберемся в одном месте. — Таков Путь, — согласилась Миранн, потягиваясь всем телом. Солнце уже ушло за линию горизонта, но самый край неба над ним все еще горел ярко алым цветом. На небе уже начинали проглядывать первые звезды. Им стоило всем пойти спать. Переход до нужного им места, где хранился артефакт обещал быть сложным. А значит нужно было как следует отдохнуть. Весь день в седле — это само по себе было испытанием, которое не делали легче пересеченная местность и маленький ребенок, который отказывался сидеть вместе с Йорветом и «кочевал» от одной сестры к другой. Иногда Миранн казалось, что Эйлин в шаге от убийства мальчишки, настолько они не ладили. — Ты… решил по поводу артефакта? — Не совсем, — пожал плечами Йорвет, — я хочу посмотреть, что он из себя представляет на самом деле. Если он действительно обладает всеми теми свойствами, которые описали оба заказчика, я бы хотел чтобы он достался примерно… никому. Некоторые вещи должны оставаться в неизвестности. — Ты думаешь, он связан… с нами? — Сложно сказать. Мать говорила когда-то, что один из кораблей разбился там. Но… — эльф покачал головой, — ты же понимаешь, что «там» — это не самый надежный географический указатель на свете. Слишком большой охват местности в него входит. А более точных данных — не осталось. Я наш переход плохо помню, что говорить о чужих. — Всё, что я помню — это ужас, который испытывала. — Ничего удивительного. Наши корабли были последними, плохо защищенными. Кто-то из старейшин рассказывал, что очень многие пропали в переходе, их просто стаскивало с кораблей и уносило куда-то в потоки пространства. А такое пережить способна лишь Иголка. Мы — осколки цивилизации, которая плохо помнит сама себя, чтобы нам ни говорили aen Elle и aen Seidhe. — Сложно… — вздохнула Миранн, придвигаясь к брату ближе, укладывая ему на плечо свою голову. — Сложно, — согласился эльф. — Я бы, наверное, хотел всего этого не знать и просто жить в этом мире. В его гармонии. — А ты помнишь наш родной мир? Я только капельку, самую малость. Только Врата, открывающие вход в Белые Гавани, их руническую вязь. — Не так хорошо, как хотелось бы мне. Говорили, что это особенность такого спешного и неправильного перехода. Что странно, я читал в старых книгах, что мы много путешествовали между мирами и вселенными. Не в таком масштабе, конечно, но всё же. — А почему? Что нас выгнало? Я помню только ощущение какой-то неизбежности. — Наши солнца умирали, мы должны были исчезнуть вместе с ними, но вместо этого мы отправились в другие миры. Я помню, что моё последнее лето в нашем родном мире продлилось шесть лет и три месяца. Миранн потерлась щекой о плечо брата, выражая свою поддержку. Иногда ей казалось благом, что она толком ничего не помнит о родном мире, о переходе и что она лишена необходимости нести тяжкое бремя знания, которое нужно было сохранить и передать дальше. Книги переписывались постоянно и всё же на них тоже нельзя было надеяться. Ни на что нельзя было надеяться — это Миранн знала точно. Большая часть из них, как только ступила на новые земли, сразу же начала наводить привычные порядки, не обращая внимания на то, что в новом Мире уже были свои жители. И некоторые из них исчезли навсегда. Например, враны. Миранн хорошо помнила самый конец их уничтожения, по-другому это нельзя было описать. Но еще лучше она помнила насколько спокойными и мудрыми были ящеролюди. Они были частью этого Мира и жили с ним одной жизнью. И их уничтожение не могло не сказаться на эльфах. Мир отомстил им, отняв у большинства привычные долгие сроки жизни, перестроив и изменив их биологию. И Утерянные могли лишь с тоской наблюдать что начало происходить с их расой. — Не думай об этом, — Йорвет слегка повернул голову, чтобы поцеловать сестру в лоб. — Мы не должны так активно цепляться за наше прошлое, каким бы прекрасным оно ни было. Нам стоит начать отпускать его, чтобы последующие поколения — сделали тоже самое. — Иногда, — не удержалась от того, чтобы поделиться мыслями Миранн, — мне кажется, что появление людей — это реакция Мира на наши действия. Хотя мне всё чаще хочется сказать — их. Это ведь… неправильно, да? — Наверное, — вздохнул Йорвет, — это всё слишком не просто, чтобы иметь какой-то однозначный ответ. — У нас в отряде есть люди. — Мне они не сделали ничего плохого. — Когда ты так говоришь, мне всегда кажется, что однажды это изменится и тебя тоже захлестнет эта волна ненависти. Захлестнет настолько, что ты утонешь в ней и перестанешь быть собой. — Таков Путь. В ответ Миранн только горько вздохнула.