***
Чжаои приходила навестить Вэйян каждый день из тех трёх, которые девушка провела без сознания. Ей необходимо было посоветоваться с лекарем, дать соответствующие указания служанкам и позаботиться о внуке. Наложница не любила праздники несмотря на то, что ей приходилось постоянно заниматься их организацией, поэтому сейчас она была рада тому, что, согласно обычаю, наложнице Ли нельзя принимать гостей. Об этом свидетельствовал венок из гибискуса над входом в её покои. — Как только она очнётся, приготовьте тёплый рис, утиные яйца и пирожки со свининой. — Слушаюсь, госпожа. Чжаои подошла к обитой небесно-голубым шёлком колыбели, из которой на неё смотрели внимательные чёрные глаза, с тем же едва заметным оттенком синевы, будто он и вправду был её родным внуком. Мальчик родился абсолютно здоровым вопреки раннему сроку, лишь его кожа отличалась особой белизной, сравнимой разве что с ноябрьским снегом. — Если госпожа не очнётся до конца недели, Вам нужно будет выбрать имя для мальчика, вместо Седьмого принца, — негромко произнёс лекарь, накладывая на лоб Вэйян повязку с отваром липы и чабреца. — Позаботьтесь о Вэйян, господин Ксу, и дайте мне знать, если что-то понадобится для ребёнка. С этими словами наложница Лю бесшумно покинула комнату, а уже на следующий день Вэйян пришла в себя. Первое время она была слишком слаба, чтобы самой держать младенца, только просила, чтобы он постоянно находился рядом с ней. Она настояла на том, чтобы ей самой позволили его кормить — каким-то чудом при чудовищной слабости организма у Вэйян появилось молоко. — Теперь ты должна думать не только о себе, даже более того, ставить в приоритет своего сына, — Чжаои присела под балдахин, аккуратно передавая Вэйян ребёнка. Тем вечером на улице похолодало — октябрь вступал в свои права. Слуги принесли накидку с мехом для Вэйян и горячее имбирное вино. — От Седьмого принца пока нет вестей? — Вэйян убедилась, что малыш крепко спит и кивнула Цзюн Тао, что та может оставить в покое его одеялко и удалиться. — Горе той женщине, которая теряет драгоценное время, прозябая в тоске и скуке. Мужчины на войне неуловимы, и ими руководят только небеса, — проговорила Чжаои, а Вэйян в очередной раз отметила знакомый отблеск свечи на тёмных ресницах, когда мальчик зашевелился во сне. — Тем не менее, меня радует твоя преданность, — продолжала наложница с напускной небрежностью. — Не думаю, что Цзюнь долго продержится на троне, а ты уже достаточно поумнела, чтобы не способствовать этому. Как это было в её стиле — невесомые острые шпильки, вставленные с точностью ювелира в больную точку. Да и кто бы, кроме Лю Чжаои, мог с такой «деликатностью» напомнить ей о её первой любви. — Я полагаюсь на Ваши добрые советы, — ровно отозвалась Вэйян. — Ведь… Вы, как никто, осведомлены обо всех возможных способах удержать власть. За теми, кому она по праву принадлежит. На лице Чжаои отразилось понимание и Вэйян пришлось спрятать улыбку, сосредоточившись на сладкой безмятежности, исходившей от сына. Раньше она ответила бы наложнице от обиды и жажды справедливости, но теперь… Разум будто укутали в кокон мудрого понимания и мира. Больше не нужно было искать источники внутренней силы — она пришла сама. Та, что не нуждается ни в причине, ни в оправдании, та, что выше правды и действует от имени любви. А у любви не бывает компромиссов. — Ты уже выбрала ему имя? — Да, госпожа. Если мне позволят выступить от имени Седьмого принца, я бы хотела назвать его Вейшенг. — «Рождённый великим»? Я разговаривала с даосскими монахами, и они рассказали, что его звезда на небе выделяется среди других. Ребёнок зашевелился и Вэйян отогнула край синего шёлка, чтобы создать подвижные узоры света. Младенец не казался беспокойным, но всё вокруг его интересовало, само существование мира казалось ему любопытным. Чжаои думала о том, что её нерождённый сын мог бы быть похожим на него, но от этих рассуждений её отвлёк неожиданный вопрос. — Госпожа, могу я на какое-то время доверить Вам заботу о моём сыне? — О чём ты говоришь? — Я должна найти Седьмого принца. — Ты верно сошла с ума? — едва ли Чжаои действительно так думала, потому что на лице девушки отражалась такая спокойная уверенность и решимость, что было очевидно — напоминать о запрете покидать дом в течение ста дней бесполезно. — Отложите церемонию омовения Вейшенга до моего возвращения. — Это невозможно, и ты знаешь это лучше меня. — А Вы лучше меня понимаете, что принц Нань-Ань в беде, а я даже не могу поговорить с императором. Каганат вот-вот начнёт войну, — Вэйян говорила вполголоса, но даже так её отчаяние было очевидно. — Тем более тебе следует остаться здесь и посвятить себя воспитанию его наследника. Даже если Седьмой принц мёртв, его сын должен стать следующим императором. — Вы способны так легко отречься от него? — Я думаю о том, как защитить нашу страну, даровав ей достойного правителя, — холод от её слов казался настолько осязаемым, будто стены комнаты исчезли. Вэйян рассматривала лицо наложницы в надежде увидеть хотя бы тень горечи или материнской боли, пока страшная догадка растекалась внутри колючей талой водой. — Достойный император… Вы и с Юем когда-то так поступили, не так ли, госпожа? Вы сломали его во имя регалий власти. — Это лишь твоя точка зрения, не более. Она была права, и в этом заключался самая пугающая парадоксальная истина о жизни в статусе аристократа. Простой народ верил, что император и его приближённые — люди, благословленные небесами на власть, самые благородные и умные среди ныне живущих, тогда как сам двор жил по другим законам, порой прямо противоположным сложившейся веками духовной морали. Они поступали аморально, потому что для них это был здравый смысл. — Если ты уйдёшь, это будет равно твоему отречению от всего, что ты имеешь сейчас. В том числе, и от твоего сына. Ты понимаешь это? Вэйян опустила ресницы, с оберегающей нежностью касаясь взглядом кожи младенца, крохотных пальчиков рук и лёгкого румянца на щеках, там, где заканчивались тени от пушистых ресниц. Он казался ей сотканным из света, из самой доброты и любви, которой для неё одной было слишком много. Он обещал быть рядом, когда малыш родится. Он обещал к нам вернуться. — Единственное, о чём я прошу Вас… — Вэйян сделала глубокий рванный вдох, выкраивая время, слова царапали горло тысячами отточенных стрел. — …не будьте с ним так жестоки, как Вы привыкли. Влияние вашей семьи способно подарить Вейшенгу всё то, чего я сама не смогу ему дать. И потому мой долг — вернуть моего супруга и его отца. Чжаои молчала. И хотя она не высказала прямого одобрения, черты её лица смягчились. Для неё было очевидно, что далеко не только долг — причина упорства измученной от слабости Вэйян, но в какой-то степени такой поворот событий приходился на руку самой Чжаои. — В таком случае действуй, как можно скорее. Я знаю, во сколько открываются городские ворота и смогу достать тебе лошадь. Но куда ты пойдёшь? Вэйян потрясённо смотрела на неё, вспоминая нет ли среди последствий ранних родов потери слуха или чего-то в этом роде. Два дня напролёт она подбирала слова и аргументы, чтобы убедить наложницу Лю, единственного союзника, не считая Ченаня, оставшегося с ней при дворе. Хотя, назвать Чжаои союзником можно было с тем же успехом, что и полынь — дикой розой. Её ребёнок — единственное, что их объединяло. И всё же… — В Нанкине есть человек, который может мне помочь.***
Имя Миншенга пришло на ум почти случайно. Вэйян тщательно собирала всю информацию о миссии Тоба Юя в Нанкине, а уж о скандале, связанном с лишением титула господина Фухуа, знали даже глухие. К Тоба Цзюню пришли посланники от Седьмого принца, и после их визита император был разгневан и потребовал немедленной отставки наместника и ещё нескольких причастных лиц. — Я думаю, что Седьмой принц и вправду заслуживает всех эпитетов о хитрости и проницательности, которые я слышала, — призналась Цзюн Тао, как только пересказ последних событий во дворце был окончен. А рассказ был длинным, учитывая благосклонность к ней Чендэ, главного слуги императора. — Но почему он не смог вернуться в столицу? — Мне точно неизвестно… Знаю, что он решил остаться в Нанкине по какому-то важному делу, но даже в таком случае его отсутствие затянулось. В отличие от вечно переживающей Байджи Цзюн Тао никогда не пыталась ничего скрыть или отбелить — она говорила всё, что думала, и поэтому с ней было легко. Но с той минуты покой потеряла сама Вэйян. Это была та тревога, у которой нет очевидной причины, что означает, что она более, чем обоснована. Накануне разговора с Чжаои девушка не спала всю ночь. Ночь дрожала от грозового шторма, обливая деревья градом тяжёлых капель. Вэйян напевала тихую колыбельную, укачивая ребёнка, но Вейшенг плакал, будто чувствовал, каким хрупким становится покой вокруг, когда душой владеет боль. Осознанность — вот единственный стержень, позволяющий ей не разбиться, как вон та градина под северным ветром. И поэтому Вэйян приняла одно из самых тяжёлых решений в своей жизни. В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября девушка откинула бархатный капюшон плаща, чтобы в последний раз поцеловать спящего младенца. Она передала Чжаои книгу, написанную ещё в Нанкине, взамен получив два рекомендательных письма и трёх самых выносливых скакунов. Ченань и Цзюн Тао уже ждали её у ворот, пока ничего не подозревающая Байджи заваривала лимонный чай в комнате для слуг. — Госпожа… Подумайте ещё раз, прошу Вас. Это путешествие очень опасно, Вы уверены, что должны уехать? — Цзюн Тао смотрела на неё с такой жалостью и пониманием, что Вэйян хотелось просто броситься ей на шею со слезами и высказать все свои страхи и сомнения, но тогда силы окончательно покинут её. — Я уже всё решила, — Вэйян ласково сжала чуть огрубевшие от постоянного соприкосновения с оружием ладони и ободряюще улыбнулась. — Вот увидишь, мы скоро вернёмся. — Но человек, о котором Вы говорили… — Это мальчик, с которым я познакомилась в Нанкине. С его помощью я смогу договориться с гуннами. — С ними не так-то просто договориться, — с сомнением протянул Ченань, помогая Вэйян усесться в седле. Паланкин привлекал слишком много внимания и значительно замедлял движение. — У меня есть нужные слова, — Вэйян вытащила из рукава увесистый мешочек золотых монет. — Насколько мне известно, сейчас они бедствуют. Ченань ответил ей поклоном, оседлал свою лошадь, и маленькая процессия незаметно покинула город через знакомую только ему одному тропу.***
Вэйян недовольно поморщилась, когда очередная ветка химонанта полоснула плечо мокрым хлыстом. Промозглая сырость ночного леса проникала под одежду и жалась к коже, вызывая постоянный озноб. За почти неделю пути путники сделали всего четыре привала. Для Ченаня, как и для Цзюн Тао оставалось загадкой, почему принцесса готова упасть в обморок прямо с лошади, лишь бы не греться у костра с фляжкой рисового вина. А Вэйян не спешила объясняться. Холод, усталость и однообразные пейзажи, переходящие из грязно-серого в ярко-зелёный и обратно, помогали ей хоть ненадолго отвлечься от воспоминаний, она училась древнему ремеслу потери чувствительности, когда кажется, что сам ветер может пройти сквозь тело и не изменить свою температуру. Потому что её душа изнывала от болезненного волчьего воя, от злой чёрной горечи, что была куда острее тоски по мёртвым. Вэйян не чувствовала жесткой сырой земли под рёбрами, от которой Цзюн Тао вечно ворочалась, как уж, или приветливого тепла от трескающихся в пламени веток. Она до головокружения вглядывалась в чернильно-синее небо и миллионы его мерцающих глаз: вместо привычной молитвы о дочернем долге и надежде скоро присоединиться к семье она просила у него защиты и силы духа. И, к собственному удивлению, обретала покой быстрее, чем успевала это осознать, словно нужная дорога, наконец, была найдена. — Госпожа, мы почти у цели. Вэйян часто заморгала, отвлекаясь от раздумий: впереди, из размытого лесного пейзажа проявились полоски света, очерчивающие загнутые крыши с осыпавшейся черепицей. Ченань негромко посоветовал Вэйян спешиться и оставить лошадей у кромки леса, подальше от глаз монгольских шпионов. Люди выглядели измученными, их лица напоминали землистую грязь, налипшую между старых кирпичей городских стен. Между полупустыми прилавками рынка ютились городские нищие. Они бросали голодные, молящие взгляды на троих неизвестных, чья простая, но явно дорогая одежда сулила им счастливый вечер с куском хлеба. Вэйян задержала взгляд на мальчике, наблюдающем за матерью, которая полоскала бельё в лохани. Справа послышался шёпот Цзюн Тао: — Как мы его найдём, госпожа? Нанкин меньше Пина, и всё же у нас слишком мало времени. Вэйян не отвечала: она пристально изучала скудный выбор украшений — горожане продавали последнее, чтобы заработать хотя бы на муку — и не прогадала. У поворота на узкую жилую улицу стояла девушка, торговавшая расшитым серебром поясом, небольшой сумкой и шпилькой. Той самой, которую Вэйян помнила с самого детства. — Прошу прощения, — принцесса остановилась напротив неё и указала на шпильку. — Откуда у Вас эта вещь? Девушка испуганно попятилась назад. — Я ничего не крала, госпожа, я не лгу! — Пожалуйста, успокойся… — Вэйян сделала знак Цзюн Тао, чтобы та плотнее накрыла плащом меч. — Скажи, у тебя ведь есть младший брат? — Миншенг? Откуда Вы знаете? — девушка снова испуганно дёрнулась. — Правитель снова собирает армию? Он ещё совсем ребёнок… — Армию? — Ченань угрожающе прищурился. — Наших мужчин регулярно забирают на какие-то работы, иногда говорят, что в армию императора для войны с каганатом. В последнее время даже маленьких мальчиков заставляют уходить… — на последнем слове она тихонько всхлипнула. — Я так боялась, что они придут… Придут за… — Не плачь. Император не подписывал никаких указов. Но, пожалуйста… — Вэйян приблизилась к девушке, потому что их разговор привлекал внимание жителей города. — …помоги мне с ним встретиться. Обещаю, с твоим братом ничего не случится. — Госпожа, прошу оставьте нас в покое. У нас нет ни отца, ни дедушки, нас некому защитить. Девушка прижала худые руки к груди, наскоро вытирая слёзы на загорелом лице. — Эта шпилька моя, — Вэйян наполняло невыразимое сочувствие к этой девочке, которой, должно быть, не было и пятнадцати лет, но сейчас ей нужно было любым путём увидеться с Миншенгом. — И ты получишь ещё одну такую, если расскажешь, где вы живёте. Пожалуйста. Услышав про шпильку, девушка затихла. С минуту она внимательно рассматривала Вэйян и вдруг потрясённо воскликнула: — Это же Вы… Та самая госпожа, которая приютила Миншенга. Это были Вы? Вэйян выдохнула с облегчением. — Я рада, что ты узнала меня, но, прошу, не говори никому обо мне. — Но почему? — Делай, что велит госпожа. Ты смеешь с ней пререкаться? — резкий голос Ченаня погасил робкий огонёк радости на изнурённом лице девушки. Вэйян с укором посмотрела на слугу и снова ласково улыбнулась собеседнице. — Всё хорошо. Как тебя зовут? — Баожей. Меня зовут Баожей, госпожа. — Рада встретить тебя, а я Синъер. Покажи, куда нам идти?***
Дом Баожей скорее был похож на шалаш, чем на полноценный приют для маленькой семьи. Вместо спальни в дальнем углу лежали две охапки соломы, покрытые ветхими тряпками. Немногие вещи были уложены в небольшие мешочки, а рядом с ними, на длинном, грубо отёсанном бревне, служившим столом, догорала свеча. Единственным богатством дома можно было назвать лук и колчан со стрелами, который заботливо вычистили и повесили на стену, недалеко от двери. Баожей подула на горсть углей в яме, у другого угла дома и вытащила из одного из мешочков маленький гайвань. — Если позволите, госпожа, я приготовлю Вам чай, у нас осталось немного в запасе, — кивнула она Вэйян, усадив её на некое подобие подушки у стола. Цзюн Тао и Ченань остались у входа на случай незваных гостей. — Миншенг пошёл ловить рыбу. Он скоро вернётся. — Как давно в городе разруха? Баожей отставила в сторону сосуд с тёплой водой и накрыла крышкой свежезаваренные листья. Её улыбка погасла. — С того момента, когда в Нанкин пришли странные люди, которые начали подстрекать к восстанию. Тогда ещё… наш дедушка умер. Он помогал нам с братом с того момента, когда погибли наши родители, они утонули во время шторма. Потом нас взяла к себе тётя, но…её тоже больше нет, — девушка мазнула ладонью по щеке и вернулась к старому гайваню. — Из-за голода. — Твой дедушка был одним из восставших? — Он… просто хотел, надеялся, что мы сможем уехать, если он заработает немного денег, как обещали эти люди. Но его казнили, — девушка передала Вэйян отколотую пиалу с дымящимся напитком и заварила третий пролив. — Знаете, ходят слухи, что это был… — Баожей! Вэйян обернулась на звонкий голос и не смогла сдержать счастливого вздоха при виде круглого знакомого лица. Миншенг счастливого улыбался, хвастаясь двумя небольшими рыбами, завёрнутыми в ветхую рыболовную сеть. — Миншенг, поклонись, как следует. У нас в гостях госпожа. Баожей торопливо забрала у брата улов и ласково потрепала по макушке, пока тот с любопытством разглядывал девушку перед ним. — Миншенг, ты помнишь меня? — О, госпожа! Вы угощали меня пирожными, — от радости мальчик не сразу сообразил, что нужно встать на колени, но Вэйян тут же подняла его обратно. Почему-то ей очень хотелось обнять ребёнка, сумевшего сохранить солнечное добродушие и искренность с такой тяжёлой судьбой. — Миншенг… Мне нужна твоя помощь. — Я… чем я могу служить Вам? — удивлённо спросил он. Пока мальчик жадно пил приготовленный сестрой чай, Вэйян продолжала. — Ты рассказывал мне, что немного знаешь язык гуннов. Ты смог бы поговорить с ними для меня? Баожей тревожно переводила взгляд с Вэйян на брата и обратно. Само собой, она очень переживала за то, что мальчику придётся столкнуться с суровыми северянами, но молчала. — Я думаю, что у меня должно получиться. Я никогда не пробовал, но дедушка говорил, что у меня получается хорошо. Миншенг снова приветливо улыбнулся, и Вэйян неосознанно улыбнулась в ответ. Рядом с ним ей становилось немного легче. — Их лагерь находится недалеко от нас, — вздохнула рядом с ней Баоджей. — Первое время мы боялись набега, но почему-то они не нападают. Люди говорят, что они состоят на службе у кого-то из принцев. В голове у Вэйян пронеслись странные воспоминания, но исчезли раньше, чем она успела распознать их. — Тогда поужинай хорошо, — кивнула она мальчику. — И отдохни. Завтра мы отправимся к ним. — Останьтесь тоже, госпожа, — неуверенно предложила Баоджей. — вы ведь устали с дороги. — Благодарю тебя, но мне нужно идти. Мы не останемся без ночлега. Вэйян понимала, что Баожей будет трудно приютить даже её, не говоря о слугах, и благоразумно было не обременять её, особенно, теперь, когда приходится просить об услуге. Путникам пришлось переночевать в лесу, поужинав чудом найденными Цзюн Тао чёрствыми рисовыми пирожками, выменянными у пекаря за несколько монет. Вэйян приказала оставить два из них для Баожей и Миншенга и утром вручила их детям вместе с ещё одной шпилькой. Девочка едва не плакала от радости, чем растрогала даже всегда серьёзную Цзюн Тао. Она бесконечно кланялась Вэйян, пока та сама не подняла её с колен. Миншенг взял со стены лук и после того, как сестра помогла ему закрепить колчан и древко на плечах, подошёл к Вэйян. — Я готов идти с Вами, госпожа. — Не волнуйся, он вернётся домой в целостности и сохранности, — пообещала принцесса его сестре. В ответ та снова благодарно поклонилась. — Поторопитесь, госпожа. Люди в деревне встают рано. Не знаю, что Вы ищите, но буду молиться за Вас небесам. — Береги себя. Вэйян с сожалением подумала о том, что та шпилька была последней — она действительно больше ничего не могла для них сделать. Некоторое время спустя Вэйян и Миншенг в сопровождении Ченаня и Цзюн Тао подошли к пологому холму, за которым поднимались многочисленные следы костров — облачно-дымчатые полосы. — Здесь начинается территория их лагеря, — прошептал Миншенг потянув Вэйян за руку. — Вам нужно быть осторожной. В ответ девушка прижала его к себе. Она повернулась к Цзюн Тао и Ченаню — в их глазах она читала ту же веру и поддержку, которую так берегла внутри себя. — Мы будем рядом, Ваше…госпожа Синъер, — кивнула ей Цзюн Тао. И Вэйян это знала. Слуги всегда должны быть рядом, закрывая собой, как живым щитом. Вот почему она обязана справиться. Ради Вейшенга и Тоба Юя, ради них всех. Сжимая руку Миншенга, девушка решительно двинулась вперёд.