Цветы нашей юности похожи на венерины мухоловки

      — Ну, прямо не знаю, — нараспев тянет Окита. — Осталось ещё за котёнком на дерево залезть и застрять там, чтобы потом Дайчи-сан спас тебя. И у вас получится комбо… Хотя, по деревьям ты лазаешь не хуже котов… Так что пусть Дайчи-сан спасает, а ты потом полезешь и за ним, и за котёнком. Смена ролей тоже штука интересная.       — Будь так любезен, Окита-кун, заткнись, — Сакура тычет друга под рёбра одной рукой, второй сжимает пластиковый пакет с олимпийкой Савамуры.       Они шагают по школьному двору, залитому янтарным светом солнца. Держат курс к спортзалу, в котором занимался волейбольный клуб.       — Злая ты, — пыхтит Окита, потирая ушибленный бок. Его каштановые волосы переливаются в солнечных лучах. — Я тебе от всей души советы даю…       — Ты от всей души надо мной издеваешься.       — Ну что поделать, соблазн слишком велик, — пожимает плечами Окита.       Сакура ничего не отвечает. Её мысли больше занимает другая проблема помимо ходячей язвы рядом. Ей нужно отдать Савамуре спортивную кофту, а выловить его получится только здесь, во время тренировки. Сакуре не хочется ставить Дайчи в двусмысленное положение. Не хочется, чтобы ему задавали лишних вопросов. А ещё больше не хочется обращать внимание на себя. Передать олимпийку с Кагеямой она догадалась слишком поздно. Да и тот при всей своей социальной неуклюжести и безразличии ко всему вокруг, кроме волейбола, стал бы задавать вопросы. Не настолько же он толстокожий. Или настолько?       — Я с тобой не пойду, — говорит Окита, хитро улыбаясь.       — Но… — запинается Сакура, а потом хмурится.       — Там такие страшные старшеклассники, — говорит он преувеличенно драматично.       — Какие мы нежные, — ворчит Сакура. — Твои жалкие намерения оставить нас наедине бессмыслены.       — Это ещё почему?       — Там сейчас все ребята из волейбольного… Всё, я возвращаюсь. Найду их менеджера и передам с ней! — Сакура разворачивается на сто восемьдесят градусов, но Окита вовремя ловит её за плечи и прокручивает до полных трёхсот шестидесяти.       — Ну, нет, подруга. Взялась, делай до конца. Ты вообще-то альфа-самка в этих краях, неумолимая хищница. Так хватай быка за рога. В смысле, Дайчи-сана за… руки… Или ноги. Или бёдра. Ты видела его бёдра вообще, нэ?       Сакура фыркает. Окита салютует ей, прищурив один глаз. Его фигура быстро исчезает за углом. А девушка продолжает идти вперёд, к прикрытым дверям спортзала. Оттуда слышны голоса и бухающие стоны мяча. Гулкое и мощное.       — Я просто отдам и поблагодарю. Просто отдам, поблагодарю и уйду. Куда-нибудь подальше. Просто отдам и уйду, — Сакура бубнит себе под нос, мнётся у входа.       С каких пор она стала такой нерешительной? А с тех, когда влюбилась в Савамуру Дайчи. Чёрт бы побрал цветы этой юности. У Сакуры они не нежные фиалки или роскошные розы, мать их, а настоящие кактусы в букете с венериными мухоловками. Такая себе икебана получается.       Пока она нерешительно мнётся у входа в спортзал, за спиной раздаётся знакомый голос:       — Сакура-сан, ты чего здесь забыла?       Сакура подпрыгивает от неожиданности и разворачивается. Перед ней стоит Кагеяма Тобио, немного ошарашенный тем, что ошарашил одноклассницу.       — Я… это… — Сакура смотрит на парня.       Тот взъерошенный и дышит тяжело. Бегал? Навряд ли. Наколенники небрежно спущены до лодыжек, на лбу царапина. Сакуре не хватает дедукции, чтобы выцепить больше информации из внешнего вида мальчишки.       Тобио смотрит на неё выжидающе. Замечает в руках пакет с чёрной олимпийкой. Хмурится. Весь мысленный процесс отражается на лице. Но к какому-то вразумительному выводу парень не приходит.       — Можешь позвать Савамуру-сана, пожалуйста, — просит Сакура.       Кагеяма, кажется, совсем чуть-чуть удивлён, но не слишком заморачивается. Утвердительно кивает и, огибая Сакуру, заходит в зал.       — Дайчи-сан!       Ну конечно он орёт, чтобы слышал весь Сендай. Не то чтобы Сакура рассчитывала на что-то другое. Спустя мгновение и десять проклятий на улицу выходит Дайчи. И Сакура едва удерживается, чтобы не застонать в голос. Вообще она редко заходит в мыслях дальше положенных приличий. И уж тем более не считает потных, грязных, вонючих, раскрасневшихся мужланов чем-то, на что можно пускать слюни. Но Савамура пусть и был сейчас потным, как и раскрасневшимся, однако ему такая небрежная усталость пришлась очень к лицу. Про запахи Сакура решила не рассуждать. Может же она хоть раз в жизни не портить себе романтику. Дайчи взъерошенный и до одури красивый. Сакуре хочется побиться головой о столб, умереть и переродиться в бабочку.       Но внешне ни единого порыва, ни единого лишнего движения.       — Я её постирала, — девушка протягивает пластиковый пакет с олимпийкой. И Дайчи будто что-то вспоминает.       — А! Спасибо!       — Это вам спасибо, что одолжили.       — Ты тогда нормально добралась?       — Да. А вы?       Дайчи собирается ответить, но потом поднимает палец в молчаливой просьбе подождать минутку, подходит к двери спортзала и резко открывает её. Стоящие за ней ребята тут же бросаются врассыпную. Запнулся лишь бритоголовый молодой человек, кажется, Танака-сан.       Сакура к своему стыду или счастью знает по именам всех членов волейбольного клуба. Причина проста и сейчас возвышается над улыбающимся Рюноске. Тот уже не здесь, а в нирване, предвкушая скорую кончину.       — Дайчи-сан… мы тут… это… плюшками балуемся, — говорит Танака, нервно посмеиваясь.       — Это твоя девушка, Дайчи-сан? Хорошенькая, — из дверного проёма выглядывает взъерошенная голова Нишинои Ю.       За его спиной фоном маячат остальные ребята, не пытаясь высунуть свой любопытный нос и посмотреть на гостью ещё разочек. Злить Савамуру никто не хотел. Ну, или почти не хотел.       — Давно пора, а то засиделся, — где-то звуковыми обоями звучит голос Иноситы-сана.       — Ты подожди, может, её такое количество непослушных детей отпугнёт. Отец-одиночка — это вам не шутки. Не всякая девушка отважится с таким встречаться, — к гомону присоединяется Сугавара.       — Это жестоко, Суга. У Дайчи не всё так запущено, — говорит Асахи.       — А? Что? Дайчи-сан с кем-то встречается? — голос Хинаты вихрем врывается в череду комментариев и вопросов.       — С кем угодно, но только не с Куран. Она для него слишком молодая, — вставляет свои пять йен Кагеяма.       — Ты тупой. Лучше молчи, Ваше Величество, умнее выглядишь. Хотя нет, я поспешил с выводами, — язвительно замечает Цукишима.       — Цукишима! Сволочь!       — Не деритесь!       Сакура только сейчас осознаёт, что краснее переспелого помидора в томатном супе. Ей и неловко, и смешно, и Савамуру жаль. Она наблюдает за тем, как Дайчи-сан устало потирает переносицу и мрачнеет с каждой новой репликой. Потом он, наконец, поворачивается и орёт на мальчишек, чтобы те заткнулись.       — Извините, — говорит Сакура. — Я лучше пойду, пока они совсем не разошлись.       — О, уже поздно, их не остановить, — тяжело вздыхает Дайчи.       Сакура вдруг чувствует себя сдачей, на дне карманчика какого-нибудь старенького, поношенного жилета. Или кроликом, которого фокусник забыл достать из шляпы. То есть максимально жалкой и, безусловно, виноватой в случившимся. Ками-сама, ей так хочется взять Дайчи за руку, увести подальше от спортзала и выпалить о своих чувствах на одном дыхании.       — Неужели вам пришли признаваться в любви, Дайчи-сан? — спрашивает Нишиноя, будто прочитав мысли Сакуры.       Остальные поглядывают с любопытством. Сакура и не знала, что они так интересуются личной жизнью капитана. Или в коем-то веке нащупали повод поиздеваться над несгибаемым и правильным Дайчи-саном. Эта мысль почему-то дико бесит Сакуру. Она выпрямляется, скрещивает руки на груди и окидывает ребят пристальным взглядом. Дайчи ловит изменение в её настроении.       — А что, если и так? — Сакура говорит серьёзно. — Это плохо? Это является поводом для насмешек? Вашему капитану нельзя признаться в любви?       Парни, включая Савамуру, теряются, не ожидая подобной реакции. А Сакура, чувствуя, что сейчас вспыхнет и сгорит дотла от переполняющего желудок стыда, решает, что пора позорно сбежать. Ей хватает сил сдержаться и вести себя по-прежнему достойно.       — Извините, Савамура-сан, что поставила вас в неловкое положение. Я лишь хотела поблагодарить за помощь. Не смею больше отвлекать ни вас, ни мальчиков от тренировки, — Сакура кланяется, поворачивается и уходит.       А когда скрывается за углом, несётся через весь школьный двор к воротам. Сердце бешено колотится. Сакура впервые за долгое время пошла на поводу у эмоций. А такой театральный порыв души всегда чреват последствиями. Сакура знает это как никто другой.       Она не боялась и не боится ничего уже очень давно. А что может испугать человека после почти десяти лет ада под названием «спортивная гимнастика»? Что может напугать человека после шатающихся разновысотных брусьев, содранной кусками кожи с ладоней, стёртых в кровь ног, унизительных криков тренера из-за неправильно выполненного элемента или неудачного соскока со снаряда. Там тебя куют, если не перековывают заново, закаляют, а потом снова и снова ломают, заставляя тело вытворять немыслимые вещи — зрелищные и опасные, на грани человеческих возможностей. Что может пугать девушку, которая прошла через сломанные рёбра, вывихнутые пальцы, бесконечные синяки и кровавые мозоли? Через травму, чуть не сделавшую её инвалидом? Что? Ответ очевиден — что угодно.       Сакура впервые по-настоящему влюбляется и понимает, что совершенно не готова обитать по ту сторону луны, на которой существует нормальная человеческая жизнь.       Она выходит за ворота школы. Пытается перевести дыхание. Понимает, что поступила глупо. Но ничего поделать с собой не в состоянии. Сакура хочет достать телефон и набрать Оките. Потом передумывает. Да, она ничего не боялась и не боится. Будет стоически переживать первое сильное чувство в гордом одиночестве. И переболеет Савамурой — ведь всё имеет своё начало и свой конец. Пусть случится выздоровление не скоро, а реабилитация обещает быть болезненной. Но всё пройдёт. Пройдёт и это.

—❖❖❖—

      В классе душно. Плотный спёртый воздух давит на виски горячими пальцами. Кагеяме жарко. Хочется взять в руки мяч и просто немного побросать вверх, чтобы успокоиться. Хочется в зал, слушать скрип кроссовок по паркету и гулкие удары по резиновой шкуре мяча. Но тренировка сегодня состоится позже обычного. Сейчас же нужно дочитать конспекты и решить задания на бланках, которыми так любезно поделилась Ячи-сан.       Кагеяма устаёт, тренируясь в два раза больше и усерднее. Ему не до нападения гуннов на Византийскую империю. Или кто это там на кого имел наглость напасть? И Кагеяма не помнит основные даты в период Эпохи Сэнгоку, потому что не старается их запоминать. Ему куда важнее разработать действенную стратегию против Ойкавы-сана или придумать, как улучшить их с Хинатой атаки. Но Кагеяма понимает, что если сейчас завалит ещё и историю, в Токио точно не поедет. Поэтому старается заниматься ещё и на переменах. С головой погружается в работу, насколько хватает сил и терпения. А хватает ненадолго. Кагеяма фыркает, хмурится, стучит пальцами по парте, зачёркивает один ответ и царапает другой. Снова зачёркивает. Пытается свериться с конспектами Ячи-сан. На некоторые вопросы он действительно ответы знает. А ещё знает, что таких катастрофически мало.       И зачем ему знать, как Наполеон покорил Европу или почему Оду Нобунагу называли «Демон-повелитель Шестого Неба», если эта информация никак не поможет ему в повседневной жизни?       Жарко. Не так, как бывает на тренировке, когда набегаешься и напрыгаешься. Когда сердце бешено стучит, гоняя кровь по венам, а тело само требует больше двигаться.       Когда густой воздух в помещении разбавляется прохладным дыханием лёгкого ветерка, Кагеяма отвлекается. Поднимает взгляд от конспектов. И смотрит на то, как Куран Сакура стоит у окна и поправляет занавески, чтобы те не мешались. Решила впустить в класс немного свежего воздуха на перемене. Сегодня дежурит и имеет право не спрашивать разрешения у ребят. Те не особо против — сами чуть ли не лопались дохлыми мухами на жаре.       Кагеяма невольно следит, как Сакура садится обратно за свою парту — на место перед ним. Как перекидывает через плечо длинные чёрные волосы, открывая прямую спину. Отстранёно, вот совсем на краешке сознания Кагеяма думает, что такая осанка обычно бывает у спортсменов. Гимнастов, например. Мышечный корсет, доработанный до совершенства за годы тяжёлых тренировок, просто не даёт держаться по-другому.       Тобио смотрит на спину одноклассницы и вспоминает недавний случай на тренировке, когда Куран вернула Дайчи-сану его чёрную олимпийку. Пусть вопросов у команды в тот день осталось много, никто не решался задать их капитану.       По ряду причин.       Во-первых, никто не хотел злить Дайчи. Во-вторых, никто не хотел злить Дайчи. В-третьих, никто и никогда не видел Дайчи таким смурным и одновременно с тем… смущённым? Кагеяма не очень разбирался в делах подобного рода. Это Сакура на капитана так повлияла? Или шутки других членов команды? Правда, последнее Куран пресекла своей реакцией, мол, что, у вашего капитана личной жизни быть не может?       Кагеяма тоже задумался над столь заковыристым вопросом в тот вечер. Совсем немножко. В основном мысли вертелись вокруг попытки понять: а нужна ли сейчас эта самая личная жизнь? Отношения отвлекают от основных, куда более важных и насущных дел. Волейбола, например.       А если отвлечь от этих дел капитана? Что тогда будет с командой?       — Сакура-сан, — Кагеяма зовёт девушку, ткнув кончиком ручки между её лопаток. Та вздрагивает от неожиданности.       — М? — Сакура поворачивается. — Что такое, Кагеяма-кун? Окно закрыть?       — Нет, — говорит Тобио и хмурится, поджимая губы. Думает: спрашивать или не стоит.       Сакура смотрит на него, тоже хмурится, не понимает, что от неё требуется. Но терпеливо ждёт, пока одноклассник соберётся с мыслями.       — Сакура-сан, ты что-то чувствуешь к Дайчи-сану? — спрашивает Тобио. Вот так в лоб без предупредительного в воздух.       Сакура сводит аккуратные тёмные брови к переносице.       — А тебе не кажется, Кагеяма-кун, что это не твоё дело? — она наклоняет голову набок и смотрит до неприятного спокойно.       Кагеяма понимает, что не так сформулировал вопрос и сейчас может нарваться на откровенную грубость. На самом деле, Куран одна из немногих одноклассников, которых Кагеяма вообще знает по имени. Она довольно адекватная и в чужие дела свой нос не суёт. А Кагеяма, по всей видимости, не отвечает ей взаимностью, задав вопрос о чувствах к Савамуре. Нет, он не имел ничего такого в виду, просто…       — Я просто беспокоюсь, — говорит Кагеяма.       Сакура не успевает скрыть удивление за маской недовольства.       — Это как понимать? — спрашивает она с насмешкой.       — Ну… я ничего не имею против того, что у Дайчи-сана есть девушка… просто… хочу… попросить, — а вот с «попросить» у Кагеямы всегда были проблемы.       — Кагеяма-кун, я тебя совсем не понимаю, — говорит Сакура прямо.       — Не отвлекай нашего капитана от тренировок. Пожалуйста? У нас на носу Весенний турнир, а до него нужно пройти отборочные. Для этого мы скоро едем в тренировочный лагерь. Так что Дайчи-сану совсем не до романтики. Я не говорю тебе отказываться от него, я прошу тебя: не забирай у нас капитана перед таким важным событием, — очень серьёзно, с редким для себя красноречием говорит Кагеяма, а потом резко замолкает, видя, как губы Сакуры дрожат в попытке сдержать рвущийся наружу смех.       Не смех, а даже хохот. Глаза блестят весельем. Сакура отворачивается от Кагеямы и практически ложиться на парту, зажимая рот ладонью. Её плечи трясутся от клокочущего смеха. И Кагеяма чувствует, как щёки заливает маков цвет румянца. Чушь какая!       — И чего такого смешного я сказал? Всё правильно! Нечего отвлекать Дайчи-сана всякими глупостями! — сердится Кагеяма, скрещивая руки на груди.       — Хорошо-хорошо, — Сакура силится успокоить истерический смех, миролюбиво поднимает руки. — Не буду я отвлекать дорого Дайчи-сана от дел насущных, а то пропадёте без папочки.       Кагеяма вскидывается, не зная как реагировать. Он видит Сакуру такой первый раз.       — Тебе это шутки, что ли? — ершится он.       — Извини, Кагеяма-кун, не хотела тебя обидеть. Просто ты такой милый, когда пытаешься сложить два и два, но пролетаешь с правильным ответом. Никто на честь вашего обожаемого капитана не покушается, не переживай. Мы не встречаемся, — Сакура тепло улыбается. — Мне вот только интересно, кто с вами нянчится будет после его выпуска, м?       У Кагеямы почему-то холодеют ладони от её взгляда. Цепкого и собственнического. Нет, Сакуру он не боится. Просто не по себе от такого контраста.       — Я… — начинает Кагеяма. — С нами никто не нянчится!       — Да неужели?       Сакура наклоняется так близко к лицу Кагеямы, что их острые аккуратные носы находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Тобио чувствует лёгкий цитрусовый запах. Сакура смотрит с хитрым прищуром.       — А что будешь делать, если я всё-таки соберусь увести у вас папочку, м?       — Хватит его так называть, — Кагеяма зачем-то переходит на шёпот.       — А что ты мне сделаешь? — в тон ему говорит Сакура. — Накажешь? Как?       Кагеяма не любит смущаться. Смущение вызывает дикое чувство уязвимости. А быть уязвимым он тоже не любит. Терпеть не может. А ещё Тобио совсем не хочется думать про «наказание» для Сакуры. Вот ни капельки.       — И какой Дайчи-сан папочка? Рановато ему в отцы, разве нет?       — Расслабься, Кагеяма, — Сакура легко дует ему на лоб и отстраняется, вмиг нацепив на лицо такое знакомое выражение спокойствия. — Я не трачу время на подобные глупости. Пошутили и хватит.       Нет, думает Кагеяма, не хватит.

—❖❖❖—

      Сакура терпеливо ждёт, пока Окита от души просмеётся. Подпирает щёку ладонью и лениво листает по каналам в поисках чего-то эстетически съестного.       — Зачем же ты так с Кагеямой-куном, нэ? — Окита вытирает с уголков глаз выступившие от долгого смеха слёзы. — Ну, одно мы выяснили наверняка — сердцеедка из тебя так себе.       — Какая есть, другой не завезли, — отвечает Сакура.       — Не знал, что Кагеяма умеет смущаться. Прямо экзотика какая-то.       — Если подумать, не такая уж и экзотика.       — Ну, да. Несмотря на всю свою мрачную сдержанность, он очень неуклюжий в общении с людьми. Особенно с девушками. Особенно с симпатичными.       — Это комплимент?       — Он самый.       — По правде сказать, он один из немногих, кто видит во мне эту самую девушку.       — А Дайчи-сан?       Сакура морщится. Ну почему опять все разговоры сводятся к Савамуре?       — Он видит во мне не девушку, а очередного сопливого ребёнка. Просто я настолько беспомощна, что у Дайчи-сана срабатывает отцовский инстинкт, — усмехается Куран.       — Сакура, иди ты знаешь куда? — опять прыскает от смеха Окита. — Я только успокоился.       — Савамура-сан просто очень заботливый человек.       — Именно поэтому он пялился на твоё нижнее бельё.       — Именно поэтому он дал мне свою олимпийку, чтобы я прикрылась, идиот, — ворчит Сакура.       — Очень стойкий оловянный солдатик этот твой Савамура-сан, — хмыкает Окита.       — Он не мой, — отмахивается Сакура. Выключает телевизор и разваливается на полу, упираясь уставшим взглядом в ровный потолок. — И, может, он не по девочкам.       — Да ты совсем отчаялась, мать.       — Есть такое.       — Хватит уже искать везде подвох и сомневаться. Только хуже сделаешь.       — Мне не по себе, когда ты начинаешь рассуждать на серьёзные темы, Окита-кун.       — Рассуждать на серьёзные темы — мои хлеб и соль, дорогуша.       — Ну, если так, — тянет Сакура чуть нараспев.       — Что ты решила, кстати? Виделась с нашим бравым капитаном после того дня.       — Нет.       — Избегаешь?       — Очень стараюсь. Мне кажется, он догадывается обо всём после того случая. Если даже Кагеяма-кун что-то понял, то Савамура-сан и подавно.       — Ты сама повод дала.       — Они его дразнили.       — А ты, аки рыцарь на белом коне, решила вступиться за бедного мальчика. Сакура, мы о Савамуре Дайчи говорим вообще-то.       — Я в курсе.       — Так что всё-таки делать будешь? Что решила?       — Я решила, что надо бы прекращать всю эту муть с «первой любовью».       — Ты совсем дурная? От чувств так просто не избавишься.       — Да ты Капитан Очевидность, — Сакура закрыла глаза.       Ей надоело собирать цветы этой юности. Пусть они уже поскорее завянут.