—❖❖❖—
Дайчи думает. Дайчи думает: ему не в тягость. Дайчи решает, что это не такая уж и проблема, если пораскинуть мозгами. Он привык брать на себя ответственность. Кажется, что она родилась вперед Дайчи и теперь руководит многими его действиями. Но что бы там не говорили люди вокруг, задаваясь вопросом, точно ли Савамуре восемнадцать, а не больше, сам Дайчи порой считает себя абсолютно беспомощным подростком. Да, сомневаться в своих силах нормально. Главное не увлекаться. Может, это диагноз всех старших детей в семье. А, может, Дайчи сам по себе такой. Но ответственность есть ответственность. И тут ничего не попишешь. Только Савамура терялся и не знал, что делать. С котятами. Тремя котятами, которых бросила большая мама-кошка. Да, Дайчи предпочитал думать, что кошка их именно бросила, а не угодила под машину или в пасть бродячему голодному псу. Хрен может быть редьки и не слаще, но из двух зол стоит выбирать меньшее. Если это меньшее вообще присутствует. Тренировка заканчивается позднее обычного. Дайчи прекрасно знает, что сегодня его очередь кормить котят. Где же их кошачьи боги, когда они так нужны? Дайчи не переодевается, просто накидывает олимпийку на плечи, даже не застёгивает и берёт пакет молока. Спасибо Укай-сану за то, что вошёл в положение и сам принёс пачку для новых подопечных Дайчи. Поворчал, правда, но скорее для вида. Как мантра на удачу. Или сутра от заговора. Вечер встречает Савамуру приятной прохладой и одноглазыми жёлтыми фонарями по периметру школы. Крыльцо подсвечено. В небе висит полная луна. Ветерок приятно целует разгорячённую кожу, ерошит волосы. Дайчи заходит за угол, где под выступом крыши спрятан от дождя и посторонних глаз обычный деревянный ящик из-под фруктов. Тоже Укай-сан удружил. Дайчи идёт туда и ни о чём не думает. Голова пустая, мысли обрывочные, незаметные, незначительные и скорее создают общий шум в черепной коробке. Но потом не думать у Дайчи не получается. Он замирает с занесённой над землёй ногой, так и держа свободную от пакета молока руку в кармане шорт. Около ящика на корточках сидит Сакура и внимательно смотрит на котят, будто гипнотизирует взглядом. Свет фонарей выхватывает её профиль, путается в складках форменного пиджака и юбки, замирает бликами на волосах. Она выглядит так трогательно, что Дайчи невольно засматривается. Не было счастья, как говорится. Ему хватает забот. И он с превеликим удовольствием обошёлся бы без сердечных. Но Дайчи привык быть честным с собой. На Сакуру смотреть ему не просто приятно. Он видит как девушка заносит руку, и рыжая лапка с острыми коготками пытается зацепить указательный палец. Сакура легко смеётся. — Так вот, кто оставил Кагеяме боевые шрамы. Ты — бандит или господин самурай? — она улыбается, наклонив голову чуть вбок. — Что ж, с таким скверным характером тебя навряд ли кто-нибудь приютит. Значит, будем в одной лодке. Только для начала давай договоримся: я тебе не враг. Савамура едва не срывается с места, когда Сакура берёт в руки рыжего котёнка. Тот тут же мёртвой хваткой цепляется ей в руку. Но Сакура будто этого и ждала. Она не издаёт ни звука, только морщится от боли, слышит поражённое оханье Савамуры, но не поворачивается — сосредоточена на яростно вырывающимся рыжем комке шерсти. Котёнок зубами впивается в белую кожу. И Савамура уже быстро шагает к Сакуре, когда видит, как бешеный зверёныш, — которого разве что Нишиноя не боится и с гордостью носит боевые отметены, — перестаёт вырваться. Замирает на мгновение, размыкая острые зубки. А потом несколько раз проводит шершавым язычком по крохотным ранкам. И успокаивается. Он больше не царапает Сакуру и не пытается избежать прикосновения, даже позволяет себя погладить. Но потом быстро мотает ушастой головой, будто бы стряхивая надоедливое насекомое с острой мордочки. Савамура смотрит на Сакуру. Она поднимает взгляд. Парень возвышается над ней, сводит брови к переносице, замечая кровоточащие царапины на девичьей руке. Он не знает, что сделать первым: отчитать Куран, отчитать кота, накормить детей или поздороваться. К счастью, круг выбора ему сужают. — Добрый вечер, Савамура-сан, — Сакура возвращает рыжего котёнка в ящик с подстилкой. Потом гладит чёрного по голове и проводит по пятнистой спине белого, на шерсти которого разбросало чёрные и рыжие кляксы. — Не смотрите на меня так, пожалуйста. Вы жуткий, когда злитесь. — Я? Жуткий? — Дайчи на секунду теряется. — Ты вообще о чём думала? — Если вы о руке, то это всего лишь царапины. — Они сильно кровоточат. — Я не умру, не волнуйтесь. — Сакура… Дайчи не знает, что делать. План ведь был так прост. Накормить котят, вернуться в клубную комнату, собраться и пойти домой. Но всё рушится карточным домиком, стоит Куран Сакуре вновь появиться на горизонте и опять поступить крайне опрометчиво. Ками-сама, что за безрассудная девица? Дайчи сердится, присаживается на корточки рядом с ящиком, берёт миску и наливает молоко. Молча, даже не кинув взгляда в сторону Сакуры. Его движения чуть резче, чем обычно. Дайчи понимает, что его захлестнула волна раздражения, вызванная сильным сгустком эмоций. Но ничего поделать не может. Сакура тихо сидит рядом, положив на колени согнутые в локтях руки. Прячет туда половину лица, зарывается, оставив только глаза, сосредоточенные на каждом движении Дайчи. Он видит это периферийным зрением. И бесится ещё больше. Сакура такая спокойная, что жуть берёт. Руку даже не обтёрла. Хотя, обо что? Об школьную форму, что ли? А ещё Дайчи не вовремя вспоминает сегодняшний разговор с Кагеямой. Он бы точно ничего не узнал, если бы Суга в настроении кохая перемен не заметил и не спросил напрямую, в чём дело. Тот сенпаю хоть и доверял, но не сразу рассказал про происшествие в классе. Не хотел пересказывать диалог одноклассников, в частности Широямы, а уж тем более говорить его слова непосредственно Сугаваре. Да и вообще кому бы то ни было из старших. И если про то, что волейбольный клуб Карасуно вороны подбитые и каркать не умеют, Дайчи слышать уже привык, выработав крепкий иммунитет к ядовитым комментариям особо неравнодушных. То реплика «бешеная сука» в сторону Сакуры оказалась новой порцией отравы, к которой Савамура был не готов. Его это взбесило. И Дайчи соврёт, если скажет, что не знает причину. — Ты что вообще здесь забыла? — Не сердитесь, — просит Сакура. — Я хотела с ними подружиться, прежде чем забрать. — Забрать? — удивляется Дайчи, поворачиваясь к ней. — Забрать, — кивает Сакура. — Мне Кагеяма-кун сказал, что вы их пристроить никуда не можете. Вот я и решила взять себе… — Всех? — Всех. Савамура снова поворачивается к котятам. Те мирно ужинают. Лакают молоко. А рыжий и вовсе не буянит. Не пытается укусить за ухо одного из братьев или начать потасовку прямо у миски, как часто случалось раньше. — Да ты прямо укротительница тигров, — хмурит брови Дайчи. — Правда, карликовых. — Тогда уж тигриц, — говорит Сакура и ловит вопрос во взгляде собеседника. — Это девочка. — Ты в этом разбираешься? — Разбираюсь. — А место-то есть, чтобы сразу столько животных домой брать? И что родители скажут? Не влетит? — Есть. Ничего не скажут. И не влетит, — отвечает Сакура и смотрит на Дайчи так, будто он маленький ребёнок, которому раз за разом приходится объяснять прописные истины мира сего. В коем-то веке Дайчи чувствует себя младше привычного. — Не переживайте, Савамура-сан, я буду ухаживать за ними должным образом. — Зачем тебе это? — Хочу вам помочь. Нельзя? Дайчи пристально смотрит на Сакуру. И взгляд цепляется за расцарапанную руку. Невольно вспоминается, как на днях Шимидзу латала Кагеяму, крещённого боевыми шрамами. Обрабатывала царапины, после того как рыжее недоразумение, — к счастью, не Хината, — вцепилось ему в лицо. — Надо обработать, — говорит Савамура. Сакура вздрагивает, опомнившись. Видимо, совершенно позабыла про исцарапанную руку. Смотрит на исполосованную коготками кожу. В ранках по краям собралась кровь, кое-где растёрлась и перепачкала пальцы с ладонью. — Не надо. — Надо. — Это всего лишь царапины — от них не умирают, — но Сакура глядит на Савамуру, поджимает губы, пугаясь, и добавляет: — Хорошо, как скажете! Сейчас вернусь в школу и… — Идём. В клубной комнате есть аптечка. — Не… — Сакура, идём. Савамура поднимается на ноги, ловко подхватывая ящик с хвостатыми подопечными, и ждёт Сакуру. Та моргает, будто рыбка, упустившая рачка на дне горного озерца. Забавно видеть её такой растерянной. Скверное настроение Дайчи приобретает куда более дружелюбный оттенок. Сакура с мгновение сомневается, а потом выпрямляется и послушно шагает за Савамурой. Луна огромным жёлтым глазом смотрит им вслед.«Операция: кошачий самурай»
20 августа 2020 г. в 08:55
Всё началось с запаха стирального порошка. Химозного, приторного, бьющего по обонянию терпкой отдушкой. Надпись на упаковке обещала аромат горных цветов. На деле же обычная рядовая вонь, имитирующая свежесть. Так пахли простыни в общежитии при спортивной школе. Кровати перестилали каждую неделю, а прачка по всей видимости была настолько консервативна, что не меняла марку порошка годами. Может, цена устраивала или просто не хотелось искать аналогов на таком обширном рынке бытовой химии. Но скорее всего причиной столь раздражающего, бессмысленного постоянства являлась элементарная вредность. Она и помогла запаху намертво въесться в память. Как приставучая мелодия из глупой рекламы, только тут не слышишь, а чуешь.
Сакура, не мигая, пялилась на стаканчик с набранным белым порошком, похожим на рыхлый искусственный снег, когда решила — всё закончится сейчас. Она больше не вернётся в спортивную школу в Сэтагая. Не вернётся в гимнастический зал и не подойдёт ни к одному из снарядов. Не вернётся в комнату общежития, где простыни пахнут мерзкой химической дрянью. Не вернётся в спорт, а вместе с тем и в прежнюю жизнь. Всё. Хватит.
Забавно, как кардинально можно поменять своё мнение, находясь посреди прачечной, где огромные стиральные машины в звенящей тишине смотрелись в окна одноглазыми корпусами, разевали свои причудливые огромные рты, будто фантастические чудовища из ужасов Дзюндзи Ито. А ведь Сакура всего лишь хотела постирать отцовы вещи. Приехала его навестить, а комната в полицейском общежитии встретила её горой мёртвой посуды в раковине, разбросанными по полу носками, грязными рубашками на спинке дивана и павшим под чешуёй разноцветных бумажек-стикеров, пустым холодильником. А ещё одиночеством, выражающимся в единственном горшке с кактусом на подоконнике. Он грустно взирал на горящий ночными огнями Токио за окном и молчал. Очень рациональный и правильный выбор комнатного растения-тире-друга — немногословен и поливать можно раз в месяц. Ну, или когда вспомнишь.
Отец на дежурстве. Теперь, слава Ками, не у больничной койки, а в полицейском участке, где честно зарабатывает себе на хлеб и пытается забыть, что у него вообще когда-то была семья.
Сакура его слишком хорошо понимала и понимает, чтобы осуждать. Хотя, наверное стоило бы для профилактики.
Рядовая уборка холостяцкого обиталища обернулась для Сакуры новой порцией спазмов в горле и потоком размышлений на тему ближайшего будущего. Плакать Куран давно отвыкла, поэтому естественное желание выплеснуть эмоции через слёзы трансформировалось в спазматические боли, застревающие в глотке рыбьей костью. Или заменялось глубоким погружением в себя без дайверского снаряжения.
Сакуре скоро шестнадцать. Впереди сплошная неопределённость. Она посвятила свою жизнь гимнастике и недостижимой цели абсолютного чемпионства. Зыбкой надежде встать на пьедестал хотя бы раз, чтобы потом сойти с него и вновь стать никем, потому что всё и всегда приходилось начинать заново. Заново, заново и заново. Раз за разом. Пока не исполнится двадцать пять или собственное тело не откажется работать с сумасшедшим хозяином, выбравшим не обычную жизнь, а восемь часов тренировок на спортивных снарядах, испачканных кровью и потом.
Сакура уже достигла потолка. Переработала. Допустила ошибку на брусьях. И неудачно приземлилась. Результат — разрыв ахиллова сухожилия и операция. Травма мерзкая, чреватая серьёзными последствиями. Да, с такой в большой спорт возвращаются. Пусть единицы, но возвращаются. Но Сакура поняла, что хватит. Она исчерпала лимит своих возможностей. Прежде всего моральных. Надо было менять курс и плыть в более мирное русло, где удержаться на плаву ей под силу.
В тот день Сакура всё-таки постирала отцову одежду. Полила одинокий кактус. И решила, что купит ему в компанию фикус, а отцу другой порошок. Ещё решила, что переедет к дедушке в Мияги и поступит в ближайшую к его дому школу, чтобы начать всё если не заново, то хотя бы стагнировать со спокойной душой вдали от прошлого. Попытается узнать на вкус нормальную жизнь старшеклассницы. Или просто нормальную жизнь.
А нормальная жизнь с первых же дней умудрилась подложить свинью. И умудряется сейчас.
Сакура наблюдает, как по краю наполовину исписанного листа тетради перебирает лапками божья коровка. В классе прохладно. Парты со стульями напоминают мемориалы братских могил, обтёсанные наспех. Такое красочное сравнение не лишено смысла, думает Сакура. Уроки закончились. В кабинете сидят человек пять-шесть. Ветер поднимает занавески совсем легонько, будто кто-то любопытный заглядывает в сонное царство заторможенных жаркой погодой мух. Сама жара, правда, уже спадает, уступая место нагретому плотному воздуху, обволакивающему, будто вуаль. Им по крайней мере можно дышать и даже наслаждаться.
Резкий деревянный стук у ноги отвлекает Сакуру от мыслей. За ним следует раздражённое хмыканье. Она опускает глаза. На полу совсем близко к носку ботинка лежит карандаш. Сакура легко поднимает его и поворачивается назад, чтобы отдать Кагеяме. Тот кивает в знак благодарности и возобновляет лихорадочные сборы канцелярской утвари. Видимо, торопится на тренировку. Сакура собирается отвернуться, чтобы не отвлекать и не отвлекаться. Но задерживается на лице Кагеямы. Тот чувствует пристальный взгляд и смотрит на Сакуру в ответ, прекрасно понимая, что привлекло столько внимания к его скромной персоне.
— Мне кажется, или у тебя на лице стало больше лейкопластыря?
— Не кажется.
— Кто тебя так?
— Кот.
— Кот?
— Кот, — Кагеяма сдерживает раздражённое фырканье.
— Решил завести?
— Тц, больно надо. Нет, — Кагеяма чуть отворачивается, хмурится и ведёт плечами. — Меня животные вообще не особо любят.
— По лицу видно.
— И ты туда же?
— Извини, — миролюбиво говорит Сакура. — А…
— У нас бродячая кошка около зала окотилась, — перебивает Кагеяма даже не дослушав вопроса.
— Это она тебя так?
— Нет, её котёнок. Там есть одна рыжая сволочь! Остальные два смирные, а этот бешеный…
Парень тяжело вздыхает и расслабляется, видимо, устав хмуриться. Его лицо в этот момент становится удивительно приятным, даже красивым. Полоски лейкопластыря не портят картины, смотрясь крайне аутентично на гладкой коже.
— Тебе, кстати, кот не нужен? — спрашивает Кагеяма и как бы невзначай упоминает капитана. — Дайчи-сан их пристроить всё никак не может. Мамаша котят куда-то делась. Несколько дней не показывается. Зам директора как узнал, так сразу с разборками пришёл.
— Заместитель директора?
— Ага, спалил, что мы бездомных котов подкармливаем. И заявил, что держать живность на территории школы неприемлемо. Вот и поручил Дайчи-сану пристроить их куда-нибудь. Срок — до четверга.
— За два дня очень сложно найти дом для одного котёнка, не говоря уже о троих, — сердится Сакура.
— Дайчи-сан тоже так говорит, — Кагеяма смотрит на Сакуру спокойно, можно сказать, почти безразлично.
Но Сакура видит, каким проницательным стал его взгляд при упоминании Савамуры. Будто Кагеяма ждёт от неё какую-то определённую, закономерную реакцию, катализатором для которой служит имя капитана. Куран хочется воспринять всё как молчаливый вызов, но она вовремя отыскивает зерно здравомыслия среди прочей шелухи и решает не принимать правил игры, которая, вполне возможно, и игрой-то не является. Так, лёгкой рябью по водной глади. Сакура пытается сдержаться. Но под кожей зудит жгучая смесь любопытства и беспокойства. А ещё совсем на краешке сознания мышью пробегает мысль о том, что Кагеяма всё-таки о её чувствах к Савамуре догадался. И дразнить его тогда было фатальной ошибкой.
Сакура смотрит на парня перед собой и совершенно не хочет грубить. Кагеяму легко читать вне волейбольной площадки, как-то раз сказал Савамура. Сакура не знает, так ли это. Но поводов не доверять словам Дайчи-сана у неё нет. Тем более, что для сравнения достаточно сходить на один из матчей и понаблюдать за ходом игры. Да, Сакура видела Кагеяму-куна на волейбольной площадке, но ей больше нравится судить о людях по поведению, манерам, словам, поступкам в обыденной повседневности. По будничной жизни.
Да, с Кагеямой они общаются не так много.
Но он ей очень симпатичен. Как человек, в первую очередь. И во вторую тоже. По-другому у Сакуры ни на кого, кроме Савамуры Дайчи, смотреть не получалось и не получится. Каким бы хорошеньким внешне мальчик не был. А Кагеяму можно назвать хорошеньким. Особенно, когда не хмурился. Сакуру не смущает ни мрачное спокойствие, ни очевидная социальная неуклюжесть в общении с другими людьми, ни безразличие ко всему вокруг, кроме волейбола, ни проглядывающая бестактность, ни наличие толстокожести в некоторых вопросах. Да, Кагеяма далеко не подарочек под рождественской ёлкой. Но он не имеет скрытых мотивов, прямолинеен, от чего искренен и лишён двойного дна. А ещё его одержимость любимым делом заразительна. Сакура даже завидует. Кто знает, будь в её сердце столько же любви и преданности тогда, девушка бы не решилась покинуть гимнастику.
— Ты на тренировку опоздаешь, — улыбается Сакура.
Кагеяма спохватывается и возобновляет сборы. Закидывает в сумку пару тетрадей, одна из который подозрительно толстая для такого незаинтересованного в занятиях ученика. Сакура смотрит на его руки. Очень красивые руки. Она отмечает их красоту без всякой личной заинтересованности, холодным, почти профессиональным взглядом художницы, которая ищет подходящий образ, нужный элемент, чтобы дополнить недостающую часть картины. Конечно, никакой художницей Куран не является. Вершина её творения — кошачьи мордочки и геометрические фигуры в углу тетради или старой газеты, нарисованные со скуки во время телефонного разговора. Но такие руки, как у Кагеямы, Сакура бы зарисовала с удовольствием. Жаль, что талантом обделена.
— Так что насчёт кота? — вспоминает Кагеяма под конец сборов.
— А? — Сакура смотрит на одноклассника, не сразу вспоминая, о чём идёт речь.
Тот в лице почти не меняется. Хочет что-то сказать. Размыкает губы. И…
— Кагеяма-кун, — звонкий голосок старосты раздаётся сбоку.
Ребята синхронно поворачиваются к девушке, отвлекаясь друг от друга. Ямамото-сан смотрит на Кагеяму из-под своих аккуратных квадратных очков с элегантными дужками. Маленькая, премиленькая и очень миниатюрная, она напоминала куклу, вышедшую из-под руки искусного мастера. Мастер был хоть и старым, лишённым фантазии, но дело своё знал на отлично, штрихами нанеся на хорошенькое лицо Ямамото-сан тень ответственности за мир во всём мире. Ну, или хотя бы за порядок в классе.
Кагеяма в первую секунду даже теряется — к нему не часто обращаются одноклассники с просьбами. А судя по тону Ямамото-сан, она явно хочет что-то попросить.
— Ты не мог бы нам помочь, пожалуйста?
— Помочь? Я? В чём?
— Надо перенести парты и стулья из одного класса в другой. Наш клуб искусств переезжает в другое помещение, — Ямамото-сан лёгким движением пальцев поправляет очки на переносице.
Кагеяма хмурится. Шелуха былой растерянности слетает не до конца. Он смотрит на часы, потом опять на старосту.
— У меня тренировка. Старшие попросили не опаздывать сегодня. Обратись к кому-нибудь другому.
Тот, кто не знает Кагеяму Тобио, скорее всего принялся бы упрекать его за грубоватый отказ, попахивающий заносчивостью. Но это не совсем так. Точнее сказать, вообще не так. Сакура не уверена, знает ли ещё людей, так рьяно зацикленных на чём-то одном. Если брать в расчёт Кагеяму, то, да, тогда знает.
— Ярэ-ярэ. Ну что же ты, Кагеяма-кун. Помоги бедной девушке. Или не царское это дело? — вмешивается Широяма.
Кагеяма мрачнеет так сильно, что кажется, будто в классе сгущаются тучи. Сакура раздраженно цокает языком. Этот неравнодушный гражданин, любящий совать свой нос в дела чужих людей, всё ещё сидит в классе вместе со своими друзьями — двумя парнями из параллельного. Таких не сморит даже тёплая погода. Уж лучше бы пошли спать на крышу, чем доставали других ребят.
— Или ты спешишь? — добавляет Широяма чуть погодя.
— Спешу, — отвечает Кагеяма.
— На тренировку в волейбольный клуб? Вот ответь мне, Кагеяма-кун, на кой чёрт ты тратишь время так бесполезно? Карасуно — птичка подбитая и навряд ли полетит даже с таким гением, как ты. Слабые ведь там все, не того уровня. И ты наверняка это понимаешь. Так что помоги Ямамото-сан. Кто знает, может, она тебя потом отблагодарит, — мерзко посмеивается Широяма.
Весёлое фырканье его друзей звучат эхом. А потом резко обрываются.
— Заткнись, Широяма, — тянет Сакура ровным тоном.
Одноклассники поднимают на неё взгляды синхронно, как по команде. В глазах плещется удивление. Сакура прекрасно знает, что за Кагеяму заступаться не нужно. Он вполне способен не обращать внимания на идиотов, которым просто жизненно необходимо изводиться на дерьмо по поводу и без. И огрызнуться он тоже может. Да, без изысков, присущих острым на язык людям. Но вполне действенно.
Только внутри у Сакуры набирает обороты жгучий гнев. Какого чёрта этот Широяма вообще раскрывает поганый рот? С чего он вдруг решил, что имеет право судить о других? Как он смеет принижать труды ребят из волейбольного клуба и смотреть на них свысока? Сакура ещё помнила их после проигрыша Аобаджосай. Особый отпечаток оставило выражение лица Савамуры-сана. Сакура тогда старательно избегала встречи с Дайчи, потому что не знала, как себя вести. Хотелось и поддержать, и не навязываться, и лишний раз не напоминать о проигрыше. Савамура трудится, впахивает, как ломовая лошадь. На нём висит двойная ответственность. Он не имеет права расслабляться или ломаться под гнётом обстоятельств, потому что именно от капитана зависит боевой дух команды. Пусть Дайчи и не гений, как Кагеяма, которому всё ещё нужна хорошая огранка, но он надёжный и сильный, достойный стоять на площадке игрок.
И дело не только в этом!
Волейбол — командный спорт, в котором важно ощущать связь с друг другом, если даже в повседневной жизни игроки не ладят. Это не гимнастика, где в приоритете индивидуализм, где каждый спортсмен имеет право быть скорпионом. Даже товарищи по сборной тебе соперники, которых надо жалить точной техникой исполнения и запредельной сложностью элементов. Но, увы, это не единственные способы вывести оппонентов из равновесия. Слухами разной степени правдивости или даже паршивости, язвительными замечаниями, прямыми унижениями и лицемерием никто не брезгует. Уважение и восхищение там ходят рука об руку с завистью и ненавистью. Не то чтобы подобного недостаёт в обычной жизни, просто там всё оголяется и торчит голыми проводами.
Сакура знает, что увидела контраст во всей его непроглядной естественности только сейчас, когда оказалась в стороне и понаблюдала за Савамурой, сравнивая и делая выводы. Сакуру злит полное отсутствие понимания того, сколько сил — физических и моральных — нужно, чтобы не сдаваться и раз за разом, раз за разом пытаться и пытаться, подниматься и не терять надежды. Сколько моральной стойкости необходимо, чтобы держать в узде очень разных ребят и при всей нагрузке ещё и себя. Сакура прекрасно понимает, что такому, как Широяма, подобного никогда не понять и не достичь. Её злит. Её бесит. Её приводит в негодование факт, что на ребят, да, на всех ребят, пусть для неё всегда в приоритете Савамура, смотрят с высока. Рассуждают так легко, даже «пороха не понюхав». Диванные эксперты, мать их.
Куран неожиданно для себя представляет, как Широяма визжит из-за выбитого мячом пальца или сломанного ногтя. Как в каком-нибудь глупеньком шоу на TV, где всё карикатурно-преувеличено. И внутри буйно распускается злорадное веселье. Сакура разворачивается к Широяме лицом, растягивает губы в самой красивой, обаятельной улыбке и говорит:
— Почему же ты сам не поможешь Ямамото-сан? Она ведь просила? По глазам вижу, что просила. Или всё, на что ты способен, это завидовать, переводить стрелки на других и листать порножурналы в подсобке в то время, как другие парни по-настоящему заняты делом?
Сакура видит, как на неё сейчас смотрят. Особенно Широяма. Зло, ошалело, чуть ли не брызгая слюной. Куран чувствует такое сладкое удовлетворение, наблюдая его перекошенную рожу, что едва сдерживается от демонстрации собственного превосходства, придав ему форму едкой насмешки. Боковым зрение ловит поражённый взгляд Кагеямы, который быстро меняется на такой же хищный, с чертовщинкой.
Такая редкость для Тобио. Сакура чувствует, будто они — две злорадные гадюки. И это почти замечательно. Сакура ведь видела, как за секунду до её слов кулаки Кагеямы гневно сжались и разжались, а ноздри раздулись. Да, мальчик и сам способен отстоять честь команды даже без высокопарных речей. Но ничего плохого в том, что Сакура немного помогла, нет.
— Ты, — шипит Широяма, медленно поднимаясь со стула. Его дружки за спиной набычились. — Ты явно что-то попутала, сука бешеная?
Судя по внешнему виду, сука бешеная не Сакура, а он сам.
— Если ты сейчас что-нибудь мне сделаешь, я не погнушаюсь сходить в учительскую и настучать на тебя, Широяма-кун. Так что сиди смирно, — холодно говорит Сакура.
— Да он ничего тебе и не сделает, — тянет Кагеяма спокойно, даже расслаблено.
И смотрит на Широяму так, что кровь в жилах стынет. Причина не только в однокласснице, поставившей его на место. Но и в тех гнусных словах, которые Широяма наговорил про команду Кагеямы. Если бы Сакура не опередила, ничего хорошего Широяму бы не ждало. Девушка это знает. Смотрит на Кагеяму. Он руки спрятал в карманах брюк. Поза непринуждённая. Но Сакура видит, что его плечи чуть подрагивают, как бывает у котов перед прыжком. Нет, он не нарывается, он как бы предупреждает.
— Ребята, — пищит несчастная староста.
— Извини, Ямамото-сан, — говорит Сакура, краем глаза наблюдая, как уязвлённый и злой Широяма с дружками поспешно уходит из класса, пнув урну в углу.
— Я… простите, я не знала, что моя просьба вызовет столько неприятностей, — лепечет Ямомото-сан.
Сакура и Кагеяма переглядываются. Парень хмурится и неохотно говорит старосте:
— Если тебе не срочно, могу помочь после тренировки. Или завтра, — под конец его слова переходят на едва различимый бубнёж.
— Иди на тренировку, Кагеяма-кун, и не парься, — отмахивается Сакура. — Я попрошу друга из параллельного класса помочь. А он ещё ребят подтянет. Так что Ямамото-сан в беде не останется. Надеюсь, ты сама не против, Рюко?
— Если тебе не в тягость, Сакура-сан, — кивает староста.
— Нет, не в тягость, — улыбается ей Сакура и встаёт с места, чтобы дойти до класса Окиты.
Кагеяма косится на неё. Ждёт, пока Ямамото-сан вернётся к своему месту, чтобы собрать вещи, и спрашивает:
— Это из-за Савамуры-сана?
— Что «из-за Савамуры-сана»?
— Ты сорвалась.
— Нет, — врёт Сакура.
— Как скажешь, — Кагеяма пожимает плечами.
И Сакура думает, что он бывает проницательным в исключительно неподходящие моменты.