Цветы нашей юности похожи на венерины мухоловки

      — Извините за вторжение, — голос Сакуры совсем тихий.       Дайчи надеется, что кто-нибудь из ребят задержался, но клубная комната пуста.       Савамуре остаётся только смириться с обстоятельствами и не брать в голову явное нежелание Сакуры оставаться с ним наедине. Дайчи замечает это всякий раз, стоит ему повнимательней понаблюдать за девушкой. Нет, он ей не противен. И на стеснение это не похоже. Здесь что-то другое.       Савамура ставит ящик с пушистой живностью в угол комнаты. Котята наелись и не пытаются бороться с нахлынувшей после сытного ужина дремотой. Только рыжий с любопытством выглядывает в ровный ряд круглых отверстий в деревянной стенке. Тычет туда поочерёдно то носом, то лапой и зыркает ещё не успевшими до конца позеленеть глазами.       Савамура достаёт аптечку с полки — такую вещь всегда надо держать на видном месте, когда дело касается своры мальчишек-подростков, вечно норовящих причинить себе добро через ушибы и царапины. Горький опыт приучил. Краем глаза замечает, что Сакура рассматривает свою руку и хмурится.       — Я не понимаю, зачем столько шума и суеты из-за простых царапин, — ворчит Сакура.       — А я, по-твоему, шумлю и суечусь? — улыбается Дайчи.       — Да.       — Садись.       — Куда?       — Да хоть на пол.       И Сакура садится. Глядя на Савамуру с вызовом, как младшая сестра глядит на старшего брата, который имел наглость раскомандоваться. Мол, ты думал, я не сделаю, а я сделаю. Хотел, так получай. Дайчи это забавляет. Он приземляется напротив, легко скрещивая ноги по-турецки. Открывает аптечку. Придирчиво осматривает содержимое. Благодаря Шимидзу здесь царит порядок. Всё на своих местах. Нет лекарств с истёкшим сроком годности или пустых серебряных блистеров от таблеток, полупустых баночек с перекисью и жалкого количества лейкопластыря, которого даже на малюсенькую царапину не хватит. Савамура достаёт вату и антисептик. Бросает предупредительный взгляд на Сакуру, будто стреляет в воздух, чтобы не напугать, а предостеречь. Потому что Сакура уже собиралась возразить.       — Я не сомневаюсь в твоей самостоятельности, но давай без лишних телодвижений.       — Это вы меня так деликатно заткнуться и не дёргаться попросили?       — Сакура…       — Вот скажите, только честно. Сами бы из-за такого парились? — Сакура кивает на пострадавшую руку.       — Я… — запинается Дайчи, прекрасно зная, что нет. Максимум, чем бы он себя обременил — это смыть кровь.       Сакура понимающе хмыкает. Савамуре кажется, что немного самодовольно даже. Но парень никак это не комментирует. Только смотрит серьёзно и протягивает ей свою ладонь, а Сакура, помедлив, молча подаёт ему исцарапанную руку. Савамура аккуратно стирает с кожи запёкшуюся кровь, обрабатывает царапины. Ему не привыкать. Младших в семье предостаточно и все абсолютно не умеют сидеть на пятой точке ровно. Дайчи делает всё внимательно, с чувством, с толком, с расстановкой. И попутно замечает: Сакура совсем не морщится от боли. Вообще никак не реагирует. Такие многочисленные царапины разной длины, глубины и хаотичности — штука малоприятная даже для людей с высоким болевым порогом. Это гораздо хуже, чем порезаться бумагой, но немногим лучше, чем ножом. Савамура думает, что Сакуре не впервой, будто она из железа сделана. Вот, какие ладони крепкие и холодные. Совсем не как у девчонки-подростка.       Сакура вообще кажется ему удивительно взрослой. И не только из-за внешности. Помимо явной моральной зрелости, несвойственной большей части ребят её возраста, в ней присутствует какая-то надломленность, будто бы усталость. Савамура достаточно разбирается в людях, чтобы разглядеть подобное если не в деталях, то предельно чётко. Скверная картина вырисовывается слишком грубыми штрихами, когда приходится наблюдать взрослых не по годам детей. Савамуру самого к таким относят. Только тут другое. Да, ему случалось противостоять жизненным невзгодам даже в столь юном возрасте. Но это был не шквальный ветер, и парня не сломало. Скорее укрепило. В нём есть то, чему люди учатся годами, даже будучи взрослыми людьми — уверенность в своих действиях. Зачастую именно эту простую на первый взгляд вещь человек познаёт заново, когда переступает черту юности и вступает на путь взрослой жизни. А она у всех наступает в разное время. Человек переделывает себя, иногда даже куёт заново. У кого-то получается, а кто-то выжигает себя до костей. Дайчи не хвастается ни в коем разе. Он просто здраво оценивает силы, чтобы укрепить сильные стороны и увидеть слабые. Это помогает двигаться вперёд и стоять на ногах твёрдо.       А Сакура пришла к своей внутренней взрослости другим путём. И Савамуре почему-то не хочется знать, насколько тернист и тёмен он был.       — Ты боли совсем не боишься? — спрашивает Савамура, достав из аптечки упаковку лейкопластырей.       — Не боюсь, — пожимает плечами Сакура, а потом насмешливо добавляет: — Или вы думаете, что я просто терплю, чтобы вас впечатлить?       — Ничего я такого не думаю, — вскидывается Дайчи, чувствуя, что внутреннее смущение сейчас выльется наружу. Он ещё перед девчонкой не краснел! — Тем более, что тебе незачем меня впечатлять. Так ведь?       — А вдруг? — Сакура улыбается. — Ауч!       — Извини, — Савамура ощутимо сжал её руку в пальцах. Грязный приём, но ему просто жизненно необходимо отвлечь внимание Сакуры.       Дайчи принимается заклеивать шершавыми полосками лейкопластыря особенно длинные и глубокие царапины. Где-то на краешке сознания он вновь отмечает, что у Сакуры грубые на ощупь ладони, совсем не по-девчачьи крепкие. Холодные, мозолистые, пусть и узкие, с длинными пальцами, но сильными и ловкими. Дайчи засматривается на синие венки под бледной кожей, которые не закрыл лейкопластырь, и невольно проводит большим пальцем по раскрытой девичьей ладони. Движение изучающее, нежное. Мозолистая подушечка пальцев проходит по кругу, будто обжигает. Сакура вздрагивает, но руку не выдёргивает.       — Это из-за брусьев, — поясняет она.       — Брусьев? — переспрашивает Савамура.       — Да, — Сакура спокойная, но рука в пальцах Дайчи чуть дрогнула. — Я занималась спортивной гимнастикой.       Дайчи знает, что Сакура бывшая спортсменка. Мичимия как-то говорила. Но про гимнастику не упоминала. Теперь понятно, почему Куран такая подтянутая и жилистая, с рельефной мускулатурой рук и ног. На самом деле, у таких людей всё тело — сплошные мышцы, а не только то, что открывает одежда. И когда Савамура думает про то, что она зак-ры-ва-ет, то мысленно отвешивает себе увесистый подзатыльник и спешит сменить тему. Первый вариант — задать вопрос о причине ухода из спорта. Он всплывает, как что-то банальное — шаблонная заготовка, не более. Но Савамура одёргивает себя, вспоминая про травму.       Сакура успевает заметить тень на его лице. И говорит без всякого выражения:       — Вы правильно подумали.       — Что подумал?       — Я бросила из-за травмы. Мичимия-сенпай говорила?       — Упоминала, когда мы разговаривали про первогодок и наши жалкие попытки затащить хоть кого-нибудь в клуб.       Савамура решает, что поддаться любопытству и спросить, насколько серьёзна травма, будет неправильно. А потом он вспоминает послеоперационный шрам на ноге Сакуры — ровная, длинная, вертикальная полоса там, где точёная лодыжка плавно переходит в сильную стопу.       А Куран вновь читает его мысли, будто улавливает невидимым радаром и всё-таки поясняет:       — Разрыв сухожилия.       — Извини.       — За что вы извиняетесь? — Сакура смотрит на него удивлённо, наклонив голову чуть вбок. — Меня это давно не задевает.       — Ты вообще не пробивная, что ли?       — С чего вы взяли?       — Кагеяма рассказал о сегодняшнем происшествии в классе. И про то, что этот парень о нас сказал. И про то, — Савамура делает паузу, — как он тебя назвал.       — Ах, это, — тянет Сакура. — Ничего специфического не произошло. У меня была такая кличка в спортивной школе. Только вместо «бешеной» говорили «стальная»[1].       Сакура улыбается самым краешком губ, будто называть человека «стальная сука» в порядке вещей. И потихоньку убирает руку из ладони Савамуры. Тот мгновенно ощущает подступивший холодок пустоты. Сакура как будто бы что-то понимает.       — Неужели вам меня жалко, Савамура-сан? — она подаётся вперёд, как любопытный молодой кот.       Смотрит с лёгким прищуром, прожигая взглядом. Вот же понятливая барышня попалась. Дайчи чувствует пряный запах мёда с корицей вместо привычного цитруса. Его оттеняют чуть терпкие нотки пота и солнечного лета, оставшиеся шлейфом после долгого рабочего дня. И что ей ответить? Сказать, что он сожалеет. Ну и? Что с того? Таких, как Сакура, подобные порывы в их сторону злят. Они реагируют остро, едко, ершатся и больно кусаются в ответ. Потому что не всегда отличают жалость от сочувствия. Там грань тонкая, иногда размытая. В том числе и неверным восприятием ситуации с обеих сторон.       А если сказать, что вовсе и не жаль? Но тогда Дайчи соврёт.       — Жалко, — тянет Сакура, отвечая за него.       В её взгляде злая снисходительность. Савамура буквально читает «и вы туда же», приправленное сверху «не нуждаюсь».       — Мне жаль, а не жалко, — Савамура выпрямляется. — Действительно жаль, что тебе пришлось через такое пройти. Но ты очень сильная, и это поразительно.       Глаза Сакуры медленно расширяются. Дайчи видит в них своё отражение. Такого ответа девушка явно не ожидала — к другому привыкла. Её красивые губы чуть приоткрывается, а на лице застывает трогательное в своей растерянности выражение. И это немного ломает Дайчи жизнь. Совсем чуть-чуть. Разъедает изнутри жгучим чувством. Потому что у Савамуры вдруг появляется дикое желание поцеловать Сакуру. Вот прямо по-настоящему. Прикоснуться к ней, как тогда, в вагоне метро, только на этот раз по собственной воле и аккуратно, не причиняя никакого дискомфорта. Если его намерения сейчас и подлежат нравственной оценке, то Савамура не уверен, что сдаст на отлично. Внутри лишь сгусток эмоций: тяжёлый, тёплый, плотный, яркий, обволакивающий сердце и мозг. Дайчи к такому не привык. Всё должно быть по полочкам, чётко и ясно, а если и не ясно, то хотя бы обязано подлежать разъяснению. Савамура не любит терять контроль над ситуацией. Но именно это сейчас и происходит.       Сползаются тени из дальних углов паучьими лапами. Где-то гудят провода. Бесконечно тянутся молочные сумерки, разбавляя вечернюю мглу. Дайчи вдруг замирает, когда Сакура, сменив растерянность на грусть, подаётся вперёд. Кончики их носов слегка соприкасаются. И Сакура тихо шепчет едва ли не в самые губы Дайчи, глядя прямо в глаза:       — Нет, Савамура-сан, я не сильная. Я из-за вас совсем размякла.       — Сакура, я не…       — Извините, я тут… — голос Кагеямы разрезает тишину момента надвое — чётко пополам, когда парень открывает двери клубной комнаты. — Телефон забыл…       Дайчи и Сакура одновременно поворачиваются и встречаются взглядами с растерянным Тобио. Тот явно не ожидал увидеть картину такой сомнительной прелести: его капитан собирается целоваться с его одноклассницей. Сакура мгновенно отстраняется, пряча раскрасневшееся лицо за прядями длинных волос. Савамура же надеется, что сам не похож на переспелый помидор. Появление Кагеямы резко отрезвляет. И Дайчи не хочется думать о причинах лёгкого румянца на щеках кохая. И уж точно парень не желает представлять их с Сакурой со стороны глазами Кагеямы.       — Я помешал? — спрашивает тот, косясь на Сакуру, а потом на Дайчи.       Савамура к своему стыду надеялся, что Кагеяме не хватит мозгов сообразить, что именно сейчас могло произойти. Но он знает, что всего у кохая хватит. А как ещё можно было растолковать увиденное? Сакура решила божью коровку с его носа убрать? Ага, своими губами. В такое объяснение даже пятилетний ребёнок не поверит. На помощь неожиданно приходит уже более-менее оклемавшаяся Сакура:       — Ничему ты не помешал, Кагеяма-кун. Савамура-сан мне просто помог, — она поднимает руку, демонстрируя многочисленные пластыри, а потом подходит к ящику в углу. — Я забираю котят. Нам ведь с тобой в одну сторону? Бери телефон и пошли вместе, поможешь коробку донести.       — Она не такая уж и тя… — говорит Кагеяма, ошарашенный напором одноклассницы.       — Помоги, пожалуйста. У меня рука пострадала и болит, — спокойно произносит Сакура. Но от такого тона птицы падают и дохнут за секунду.       Савамура стоит и молча наблюдает за тем, как Тобио проходит внутрь, берёт телефон с полки, кланяется капитану и шагает к выходу. Хмурится, бухтит, не понимая Сакуры, а та поворачивается к Дайчи, встречается глазами с его растерянными, еле заметно вздрагивает и тоже кланяется, благодаря за заботу. Потом передаёт деревянный ящик в руки Кагеямы.       — Не укусят, — говорит она, видя, как парень кривится при взгляде на кошачий выводок. — Идём. До свидания, Савамура-сан.       — Пока, — Дайчи от неожиданности всего произошедшего даже из ступора выйти не успевает.       Кагеяма скупо прощается и идёт вместе с Сакурой, которая тихо закрывает дверь за их спинами. Оставляя Дайчи наедине с беспорядочной вереницей мыслей в тяжёлой голове.

—❖❖❖—

      Над ними раскинулось бескрайнее антрацитовое небо с миллиардами мёртвых звёзд, равнодушно смотрящих вниз, на фонари — свои жалкие копии, имитации на улицах огромных мегаполисов и маленьких провинций. Вот же лицемерки.       Но звёздам всё равно, как их не назови. Они продолжат наблюдать. Вот сейчас, например, за двумя школьниками, молча шагающими домой. Котята мирно спят в ящике, прижавшись к друг другу разноцветными комочками шерсти. Невинные души, забот не знающие. Кагеяма изредка поглядывает в сторону Сакуры. Сакура тоже иногда смотрит на него косо.       Когда молчание начинает давить на плечи, ощущаться уже физически, Кагеяма решается заговорить первым, но и слова произнести не успевает.       — Ты ничего не видел, — чеканит Сакура, даже не глядя на него.       — Я не со…       — Ты ничего не видел, — повторяет она, уже повернувшись. — И ничего никому не говори.       — Я и не собираюсь трепаться, — раздражённо ведёт плечами Кагеяма.       — А кто разболтал про Широяму?       — Так вышло, — говорит Тобио, а потом фыркает, остановившись под фонарём. — Я не собираюсь перед тобой оправдываться, Сакура-сан. Ты тоже хороша! Сказала, что ничего не испытываешь к Дайчи-сану, а сама целоваться полезла.       — И что с того? Ты у нас полиция нравов, что ли? Или добровольно вызвался честь капитана охранять от таких распутных девиц, как я? — Сакура вскидывается, будто он ей на хвост наступил. Скрещивает руки на груди.       — Я ничего подобного о тебе не говорил, чего ты сразу бесишься? — Кагеяма теряется, но лишь на секунду.       — Я знаю, — тяжело вздыхает Сакура. — Я больше не собираюсь отвлекать Дайчи-сана. У него и без меня забот хватает. Вы, учёба, тренировки, отборочные на носу, а за ними экзамены, выпускной и поступление. Слишком большая ответственность и единственный шанс достичь своей цели, чтобы тратить время на такие глупости, как любовь и отношения. А девчонки, как я, будут виться вокруг него всегда.       — Он тебе так сильно нравится? — спрашивает Кагеяма, глядя прямо в глаза.       Сакура не прячется и не отворачивается. Отвечает таким же прямым взглядом.       — Сильно. Так сильно, что от себя противно, — говорит она, а потом зло усмехается и ведёт плечом, жалея, что разоткровенничалась с Тобио. — Не забивай этим голову. Я просто подросток, которому гормоны по мозгам ударили.       — Мне кажется, когда причина в гормонах, люди так не рассуждают, — замечает Кагеяма. — Ну, о том, кого любят.       И Сакура вскидывает аккуратные брови от удивления.       — Что? — хмурится Тобио.       — Может, ты только делаешь вид, что глупый? — усмехается она. — А на самом деле…       — Иди к чёрту! — фыркает Кагеяма и слышит, как Сакура тихо смеётся.       Ну, бывают у него озарения. И что теперь? Сакуре его реакция нравится. Кагеяма хоть сам подобное за собой замечает? Или как взболтнёт, так внимания не обратит, если носом не ткнуть? Девушка размыкает губы, чтобы сказать ещё пару слов, но тут неожиданно дверь магазинчика Саканошита через дорогу распахивается и на пороге появляется тренер волейбольной команды Карасуно. Он смолит папиросу, а ребят сверлит внимательным взглядом. А ещё почему-то напоминает Сакуре уставшую, разгневанную тётушку-домохозяйку, собравшуюся отчитывать горе-сынка за непослушание.       — Кагеяма, я что тебе сказал? Идти домой и восстанавливать силы после тяжёлой тренировки! А не с девочками по округе шататься, — горит он, зажав в зубах сигарету, а потом замечает деревянный ящик в руках связующего. — Куда котят потащили?       — Я их к себе забираю, сенсей, — отвечает Сакура, опередив одноклассника.       — Всех? — удивляется Укай.       — Всех, — кивает Сакура.       — А место-то есть для такой оравы?       — Да, есть. Не переживайте, — Сакура говорит вежливо, добавляя: — Пожалуйста, не сердитесь на Кагеяму-куна. Это я попросила его помочь.       Укай хмыкает. Смотрит то на Тобио, то на Сакуру, невольно отметив про себя её немаленький рост — чисто взглядом волейболиста. Выдыхает густой табачный дым в ночное небо и говорит, чуть поразмыслив:       — Пойдём, дам для этих нахлебников молока.       — Не стоит…       — Идём, говорю. Что за непослушные нынче дети пошли? — Укай-сан заходит в магазин.       — Кагаяма-кун, — шёпотом зовёт парня Сакура.       — Что?       — Ему сколько лет?       — Не знаю. За двадцать вроде.       — А ворчит, будто за пятьдесят, если не больше.       Кагеяма усмехается. И Сакуре становится почти нормально.