Цветы нашей юности похожи на венерины мухоловки

      Кот смотрит на Дайчи внимательно, деловито обвив чёрный хвост вокруг таких же чёрных лап. Единственный глаз сверкает драгоценной яшмой на острой бандитской морде. На месте второго красуется огромный боевой шрам, похожий на мощный разряд молнии в разгар грозы. Сравнение гармонично вписывается в образ кота. Он весь чернее самой чёрной ночи. Всё равно что уголь. Ни единого белого пятнышка или седой шерстинки. Зверь сидит на одной из деревянных ступеней напротив и будто бы ждёт Савамуру.       Чуть подальше, за чёрным котом лежит вразвалочку серо-лунная кошка с жёлтыми глазами. Бьёт хвостом по деревянной поверхности. Получается глухой и монотонный стук. Кошка тоже не сводит взгляд с озадаченного столь пристальным вниманием парня. Ещё одна, только теперь молочно-белая представительница семейства кошачьих стоит на ступень выше ушастых сородичей. Глаза у неё разные, на первый взгляд оба изумрудные, но если приглядеться — один бирюзовый, почти голубой.       Дайчи немного не по себе. Не так сильно, конечно, как минут двадцать назад, когда его полуголого увидела Сакура. Но что-то неприятное шевелится где-то на подкорке сознания мерзким паразитом — коты его оценивают. Прямо как старики, к которым на смотрины привели очередную невесту для их драгоценного внучка. Такая мысль сбавляет градус напряжения и даже немного веселит Дайчи.       — Они решают, опасный вы или нет.       Дайчи вздрагивает. Поворачиваются на голос Сакуры и видит её прислонившейся к дверному косяку плечом. Савамура кожей чувствует, каких усилий ей стоит не отвести взгляд. Не маленьких. На собственном опыте знает, что не маленьких.       — И какой вердикт? — спросил Дайчи.       — Не знаю, — пожимает плечами Сакура. — У нас редко бывают гости, поэтому они проявляют к чужим людям повышенный интерес. Надеюсь, вас это не очень смущает?       Дайчи вдруг хочется сказать «уже ничего не смущает, ты меня почти голым видела». Но с языка слетает другое.       — Всё хорошо.       Сакура хмурится, а потом тяжело выдыхает.       — Боже. Я к вам в ванну ворвалась, когда вы в одних трусах стояли, а сейчас спрашиваю, не смущают ли коты. Сказочная идиотка, — она качает головой, потирает переносицу тонкими пальцами. — Простите, пожалуйста. Так неловко вышло, что я сейчас от стыда сквозь землю провалюсь.       — Всё нормально.       — Неправда.       — Сакура, всё хорошо.       — Тогда почему вы покраснели?       — Ворот футболки давит. Жарко.       Сакура смотрит на него с откровенным скептицизмом в глазах. Опять хмурит лоб.       — Отчитайте меня. Скажите, что надо стучаться. Что я совсем невоспитанная и куда только смотрят мои родители. Рассердитесь, в конце концов. Обвините в том, что вам сейчас дико неловко, меня, а не футболку, которая, кстати, в самый раз. Только бы…       — Не облегала так сильно? — закончил за неё Дайчи. Он не хочет дразнить, он просто констатирует факт. Но получается не совсем так, как хотелось.       Сакура что-то бубнит себе под нос, отводит взгляд. Злая, как мегера. И смущённая. Всё-таки самоконтроль даёт сбой — где-то откручивается и теряется всего один винтик, из-за чего к чертям летит весь сложный механизм. Футболка и правда слишком выгодно подчёркивает тело Дайчи, приставая к телу второй кожей. Но Савамуре теперь на это как-то наплевать. Ему хочется приободрить Сакуру и вновь сказать, что всё произошедшее чистая случайность. К слову, вовсе не смертельная. Смущающая донельзя, но не настолько глобально ужасная, насколько представляется Сакуре. Вот так всегда. В этом весь Савамура Дайчи. Свои проблемы забываются, как только у кого-то их наваливается больше или они хуже собственных. Тут примешался и ещё один немаловажный факт. У Дайчи есть весомый аргумент, чтобы успокоить Сакуру. Но не будет же он говорить, что ему несколько ночей подряд снятся сны с весьма непристойным содержанием. Сны с её участием. Сакура сочтёт извращенцем. Озабоченным старшеклассником, который ничего в штанах удержать не может. А таких Куран люто ненавидит.       Сакура собирается что-то сказать. Но резкий грохот снаружи её останавливает. Это гром прокашливается, прочищает горло. Ребята вздрагивают и неосознанно смотрят на потолок, будто надеются увидеть там грозные тучи.       — Забыла сказать, — виновато тянет Сакура. — На улице гроза.       — Как гроза? — удивляется Дайчи.       — Я нашаманил, — мимо Сакуры в дверном проёме кухни проходит Аято. Он зашёл только что и, к счастью, не успел услышать подробности случая пикантной неловкости.       — Дедушка! — тяжело, почти обречённо выдаёт Сакура, а потом смотрит на Савамуру. — Небо ведь не совсем чистое было. С запада тучи ползли с позднего вечера.       — Придётся вам здесь заночевать, молодой человек, — слышится голос Аято.       Гром гремит ещё раз. Дайчи уже ничему не удивляется. Смотрит на Сакуру. Та смотрит на него. Теперь повторно побитой собакой. Будто бы она в непогоде виновата, а не глупое стечение обстоятельств. Савамуре так хочется подойти и взять её щёки в ладони, не сильно сжать, чтобы получилась «рыбка», и чмокнуть в нос или в лоб. А то бедная девочка сейчас начнёт вменять себе все грехи смертные.       — Чаем хоть гостя напои. Желательно, успокоительным. С жасмином или женьшенем, — из-за косяка всё-таки показывается голова Аято.       — У него не невроз, чтобы женьшенем отпаивать, — ворчит Сакура.       — Такими темпами начнётся, — хмыкает Аято.       — Не переживайте, Аято-сан. Я крепче, чем кажусь, — улыбается ему Савамура.       — Как скажете, молодой человек, как скажете, — Аято кивает понимающе, но с хитрой улыбкой на губах.       Савамуре определённо нравится этот пожилой господин. Он чувствует в них с Сакурой что-то общее. И дело тут не только в кровных узах или внешнем сходстве.       — Вы голодный? — спрашивает Сакура после того, как Аято скрывается в дверном проёме, кинув внучке напоследок «я у себя, если что».       — Нет, — отвечает Савамура и почти не врёт.       — Давайте я вас чаем напою, чтобы спалось крепче. Всё-таки слишком много событий за один вечер.       Гром вновь катится по небу мощным набатом. Моргает свет. Но не гаснет. На улице сильный ветер, судя по вою за стенами. Савамура кивает на автомате и идёт за Сакурой. Собственно, идти никуда и не надо. Кухня вот, прямо у неё за спиной и находится.       — Присаживайтесь, я быстро, — говорит Сакура и очень шустро щёлкает кнопкой на чайнике.       Пока кипятится вода, с завидной проворностью достаёт из настенного шкафчика жестяную банку. Старую, из-под индийского чая с выпуклыми фигурами слонов на торце. Ровно три ложки в заварник.       — Не многовато ли? — спрашивает Савамура.       — Он не крепкий. На ночь в самый раз, — поясняет Сакура буднично, не поворачиваясь к нему.       Дайчи снова кивает. Только на этот раз самому себе. А потом замечает, что кошки пошли за ними и теперь сидят у кухонного порога, внимательно следят за происходящим. Один только чёрный кот проходит вглубь и начинает тереться у ног Сакуры. Сначала об правую плавным красивым движением, под конец огибая чёрным хвостом изящную лодыжку, а потом об левую.       — Сейчас, господин-бродяга, — говорит Сакура.       Она идёт к холодильнику, открывает и достаёт пакет молока. Дайчи невольно отмечает на дверце какое-то нездоровое количество магнитиков, явно сувенирных, фотографий и заметок. Как наспех скованная сбруя из того, что под рукой нашлось. Вообще вся кухня будто бы вырвана из привычного японского колорита. Совсем не среднестатистическая. Помимо кухонной утвари — гарнитура там, различной бытовой техники и прочих вилок-ложек можно найти что угодно. По стенам, обнесённым деревянными панелями, развешаны многочисленные фотографии в рамках и без рамок. Среди них страшными гримасами вклинены африканские маски, зарисовки с пометками, больше похожими на натуралистические, как будто вырванные из дневника путешественника. На обывательский взгляд Дайчи какой-то единой композицией здесь даже и не пахнет. Особенно его внимание привлекает вытянутая маска с вырезанными на нём заплывшими глазами и многозубым ртом.       — Способствует аппетиту, правда? — замечает Сакура.       — Скорее уж препятствует ночному жору, — говорит Дайчи.       — Тут ещё висела сушёная голова, — добавляет Сакура.       — Дед у тебя путешественник? — спрашивает парень, стараясь не задаваться вопросом, а можно ли вообще такие штуки на кухне держать. Даже в качестве извращённого дизайнерского решения.       — Дед у меня барахольщик, — тяжело вздыхает Сакура, заливая кипяток в заварник. — Уже полгода здесь живу, а всё никак разобрать этот беспорядок не могу. Чёрт ногу сломит.       — Зато не скучно, — миролюбиво замечает Дайчи.       Сакура усмехается, а потом будто бы что-то вспоминает.       — Как ваши ушибы и царапины? Сильно болят? Что-то серьёзное есть?       — Нет, — отвечает Савамура. — Всё не так страшно, скорее неприятно. Поболит и перестанет. Не смотри на меня так, это всего лишь царапины.       — Да неужели, — хмыкает Сакура.       И её скептический тон забавляет Савамуру. Девушка отворачивается, достаёт из шкафчика две кружки. Пока она возится с чаем, Дайчи вновь принимается разглядывать стену с фотографиями. Вот молодой мужчина стоит на помосте на фоне зелёных джунглей и держит в руках здоровую рыбу. Такую и вдвоём не поймать. А ниже этот же мужчина в альпинистском снаряжении висит на тросах, ногами упираясь в каменный массив. Ещё пару фотографий с представителями какого-то африканского племени. Аято-сан выделяется среди них прежде всего наличием штанов, как ни странно. Дымит трубкой. Очки сдвинуты на нос. Люди сидят кругом и внимательно слушают какого-то, оставшегося за кадром. Рядом фотография человека в каком-то ритуальном костюме, наглухо закрытом. Маска вытянутая, красная, очень похожа на морду какого-то животного. Сфотографирован шаман или, может, сам Аято-сан, решивший примерить на себя роль члена племени.       — Его в одной из таких поездок чуть не съели, — Сакура ставит перед Дайчи чёрную матовую кружку с чаем. В нос тут же бьёт запах женьшеня, смягчённый чем-то менее терпким и куда более приятным.       — Серьёзно? — удивляется Дайчи, обхватывая чашку ладонями и тот же болезненно охая. Забыл, что в кружке кипяток.       — Осторожно, горячий. Вам ещё ожогов для полного счастья не хватало, — Сакура смотрит на него, будто мама на глупого ребёнка, но потом садится напротив, забирается на стул с ногами, подтягивая одно колено к груди. — Серьёзно. Путешествовал вниз по течению Амазонки и наткнулся на племя каннибалов. Я от этой истории в детстве нормально спать не могла, но каждый раз, приезжая к деду, просила рассказать именно её.       — И почему я не удивлён, — тянет Дайчи с улыбкой, а взглядом натыкается на чёрно-белые фотографии. Там студенческая братия. Лиц особо не разобрать. Эта фотография в рамке, рядом в углу стоит трость. Будто алтарь, а перед ним самурайский меч.       — Аято-сан вроде не хромает, — говорит Дайчи.       — Хромает, — Сакура смотрит на трость, потом на собеседника. — Временами совсем тяжко. А временами, как сегодня, скачет горным козликом. Обезболивающего выпьет, на физио походит и на какое-то время про колено забывает.       — Старая травма? — Дайчи вообще-то не особо любопытный, но сейчас почему-то не может сдержаться. Может, личность Аято так действует? А ему просто хочется поговорить с Сакурой подольше?       Девушка долго смотрит на него, прицениваясь: говорить не говорить.       — На митинге под давку попал. В начале шестидесятых.       — Стоп, твой дедушка был левым активистом[1]?       — Мой дедушка был глупым, горячим на голову студентом и люто ненавидел американцев. Да, молодость у него бурная, мягко говоря. Членство в Дзенгакурен[2] только малая часть из всей его биографии.       — Ты ворчишь, но со скрытым восхищением, — улыбается Дайчи, делает глоток чая. И правда очень вкусно и совсем не крепко.       — Тц, у старика вся молодость прошла под лозунгом «сдохни или умри». А он выжил. Это уже достойно восхищения.       Дайчи смеётся. И снова переводит взгляд на стену. Ещё раз задерживается на фотографии бравой компании студентов. А потом глаза цепляются за снимок куда более качественный, но всё равно старый. На нём молодая девушка стоит на гимнастическом бревне в какой-то полу танцевальной позе, грациозно изогнув руки и спину. Улыбка на лице сильно контрастирует с волевым взглядом, полным решимости. На рамке висят две медали — золотые. Дайчи не успевает спросить, как тут же получает опровержение своим догадкам.       — Это моя мама. Не я, — улыбается Сакура.       — Вы похожи, — говорит Савамура.       — Совсем нет, — качает головой Сакура.       — А где она сейчас? — до Дайчи неожиданно доходит факт, что он вообще ничего не знает ни о Сакуре, ни о том, кто её родители.       — Её нет. Года два, наверное. Я не считаю, — отвечает Сакура без запинки.       — Извини, — Дайчи мрачнеет.       — Не извиняйтесь. Это естественный, хоть и очень печальный факт.       Дайчи смотрит на Сакуру и пытается понять: нормально ли так спокойно реагировать на разговор о собственной матери, которой уже нет. Нормально ли не считать, сколько прошло времени? Нормально ли иметь такую железную выдержку в шестнадцать? Савамура не осуждает, он именно пытается понять. Но Сакура опять смотрит с прищуром, как тогда в клубной комнате, и тянет с печальной насмешкой:       — Теперь вы понимаете, почему меня назвали стальной сукой?       — Каждый переживает смерть близких по-своему, Сакура. Это не значит, что ты сделала неправильный выбор, — говорит Дайчи, глядя девушке прямо в глаза. — Люди часто принимают стойкость духа за толстокожесть или бесчувствие.       — Вы очень хороший, Савамура-сан, — Сакура улыбается ему. — Чай пейте, а то остынет.       Савамура смотрит в чашку и послушно делает глоток. Вот почему у них всегда так? Только разговор начинает идти нормально, как какая-нибудь мелочь ломает всё к чёртовой бабушке. Будто карма насмехается. Дайчи не хочется лезть под кожу к Сакуре. Она его дальше красной черты не пустит, что очевидно, как белый день. Но это вовсе не значит, что Савамура не хочет знать о ней больше. Поговорить. Хотя бы об очевидном. Они чуть не поцеловались в клубной комнате. Желание было явно взаимным. И вот у него наконец-то появляется шанс. Но одно неверное движение, и раковина с жемчужиной снова захлопывается прямо перед носом.       Савамура допивает чай и искренне благодарит. Сакура кивает.       — Пойдёмте. Я вам постелю в гостевой комнате.       За ними увязываются кошки и кот. Бегут вверх по лестнице прямо за Дайчи.       — У вас тут настоящий кошачий рай.       — Теперь уж точно, — усмехается Сакура.       — А котята где?       — С дедом, в его кабинете. Там самая тёплая комната. Увидеть хотели?       — Нет, — качает головой Дайчи. Ему неловко тревожить других людей по пустякам. Всё хорошо и это главное.       — Вы не удивляйтесь, что у нас так много домашних животных. Просто дед мимо пройти не может.       — А ты пример берёшь?       — Скорее попадаю под его влияние.       Они поднимаются вверх по лестнице, выходят в длинный полутёмный коридор. Вот теперь к грому присоединяется ещё и молнии, редкие вспышки которых освещают чёрные углы. Коридор оказывается с деревянными половицами, местами скрипучими. Вместо дверей сёдзи с плотной рисовой бумагой. Сакура открывает одну из них и включает в комнате свет. На татами лежит свёрнутый рулоном футон. Сакура собирается расстелить его, но Дайчи жестом останавливает. Уж совсем неловко он себя чувствовать начнёт, если девушка ещё и постель приготовит.       — Я достану подушку и одеяло, — Сакура не сопротивляется и встаёт на ноги, уступая место Дайчи.       Подходит к створкам шкафа, отодвигает одну из них и с огромных полок со спальными принадлежностями достаёт свёрнутое одеяло и подушку. Они напоминают снежную вату, мягкую и огромную. Дайчи не вовремя замечает чёрного кота, что кидается под ноги хозяйке, и не успевает предупредить. Всё, что у него выходит, это молниеносно потянуться вперёд, будто за мячом, и подхватить запнувшуюся об кота Сакуру. Гремит гром. Орёт кот. Сверкает молния. Гаснет свет. Подушка летит в одну сторону. Одеяло куда-то под ноги. Дайчи не удерживает равновесия и валится на пол. Благо, под головой, но не спиной оказывается страдательно расстрелянный им футон. Иначе бы для полного счастья Дайчи схлопотал если не черепно-мозговую, то сотрясение или шишку. Парень чувствует, что исчерпал лимит удачи на сегодня окончательно.       Молния снова сверкает сизой вспышкой.       — Я раздавила кота, — лепечет Сакура куда-то в грудь Дайчи.       Он чувствует её дыхание сквозь ткань футболки. У ноги какое-то шевеление. Дайчи бы вздрогнул, не раздайся тут же крайне недовольное «мяф».       — Похоже, обошлось без жертв, — говорит Савамура.       Он лежит на спине, ощущая вес тела Сакуры, сомкнув руки у неё на лопатках в неловких объятьях. И только сейчас понимает, как чертовски сильно устал за весь злополучный день. Совсем не хочется шевелиться.       — У вас хоть позвоночник цел? — спрашивает Сакура почему-то шёпотом.       — Цел, — отвечает Дайчи. — Вроде… Не переживай. Ты лёгкая.       — Ага, прямо пушинка, — Сакура фыркает. — То-то вы кряхтите.       — Это не из-за тебя.       — Как же. Подождите, сейчас… я встану, чтобы вы смогли вдохнуть… хотя бы…       Но вдохнуть не получается. Дышать вообще не получается. Потому что Сакура в попытке побыстрее выпрямиться и дать сенпаю доступ к желанному кислороду, садится на него верхом. Буквально седлает бёдра. Вовсе не специально. Но специально и не надо.       — Чёрт, — выдаёт сквозь зубы Савамура.       Сакура запоздало понимает, в каком положении находится. И пытается быстро, чуть неуклюже то ли встать, то ли перекатиться вбок. Но потом замирает. Руки упираются в крепкий торс. Пальцы сжимают серую ткань футболки. Дайчи вздрагивает от такой резкой перемены настроения. Её горячие ладони скользят вверх по прессу, а потом груди.       — Сакура? — он зовёт её, осторожно перехватив тонкие запястья.       Но вместо ответа она плавно ведёт бёдрами. На этот раз специально. И Дайчи становится совсем не хорошо.       — Сакура, пожалуйста, перестань.       — Так скиньте меня с себя. Вы же сами сказали, что я лёгкая, — голос у Сакуры такой издевательски ехидный, что и впрямь хочется сбросить её с себя из вредности.       Дайчи чувствует, что ещё чуть-чуть и терпение лопнет. Какой он, к чёрту, серьёзный и ответственный, если даже похоть свою сдержать не может. Вспышка молнии вспарывает небо над домом ещё раз, на мгновение освещая комнату. И Дайчи чувствуется, как вес Сакуры больше не давит на бёдра, а грудь не опаляют горячее ладони. На секунду Савамуре кажется, что всё привиделось. Опять приснилось. Но свет включается. А Сакура не исчезает. Сидит напротив и смотрит на Дайчи нечитаемым взглядом. Она просто отскочила назад, резко и без мягкой посадки, во вред себе, едва не подвернув пальцы на руках.       — На вашем месте, Савамура-сан, я бы бежала куда подальше от этого дома, — говорит Сакура. — Сами подумайте, коты следят и под ногами путаются, странный старик с криминальным прошлым по дому разгуливает, школьница нагло домогается. Просто парад невезения какой-то.       Дайчи смотрит на Сакуру. Пытается дышать ровно. Но ничего не выходит. Он возбуждён и взвинчен. Чувствует внутри что-то совсем нехорошее, звериное. И злится на себя ещё больше.       — Что это сейчас было? — спрашивает он.       — Только что же сказала, — тянет Сакура на удивление спокойно, хладнокровно даже. — Я к вам приставала.       — Ты не могла. Ты не та…       — Не такая? — Сакура садится нормально, скрещивая ноги по-турецки. — Вы же меня совсем не знаете.       — Как и ты меня, — Дайчи отвечает резче, чем стоило бы. — Может, я сейчас о чём похуже думал. Ты вообще понимаешь, что творишь?       — Вы не представляете, насколько хорошо, — она смотрит открыто. — Вы мне нравитесь, Дайчи-сан. Сильно нравитесь.       Дайчи будто обухом по голове бьют. С такой силой, что он глохнет, слепнет и вообще ничего не чувствует какое-то время. Савамура не видит, как потряхивает Сакуру, как едва заметно дрожат её пальцы. Он не слышит, что девчонка не дышит вовсе. Совсем.       И только раскат грома отдаётся в сознании далёким эхом.

—❖❖❖—

      — Сакура… — Дайчи хмурит лоб. — Я…       — Я не требую от вас никакой реакции: ни взаимности, ни ответа. Я даже поначалу не хотела признаваться. Но… Это выше моих сил. Тем более, что вы постоянно норовите прийти на помощь даме в беде, рыцарь без страха и упрёка…       Сакуре больших усилий стоит остановиться. Не Дайчи же виноват, что она так сильно влюбилась. В глотке горит. Глаза щиплет. Но она сдерживается. Где же грёбаный самоконтроль гулял до того, как она призналась Савамуре Дайчи в чувствах. Сакура встаёт с места, сдавленно желает спокойной ночи, прекрасно понимая, что никакая она теперь не спокойная. В лучшем случае парень просто не заснёт до утра. Осознание собственной глупости накрывает Куран с головой безжалостным цунами, стоит ей прикрыть за собой створку. Она прячет лицо в ладони.       — Идиотка, — сдавленно шепчет. — Дура. Какая же ты дура.       То, что она рассказала о своих чувствах, полбеды. Вторую же половину щедро наваливает поведение. Она не хотела, она правда не хотела позволять себе подобную вольность. Сидела бы тихо в углу, вздыхала и переболела по-своему. Нет, надо было начать откровенничать.       Так резко захотелось покурить. Опять. Сакуре не нравится, что желание заглушить негативные эмоции никотином берёт верх всё чаще и чаще. Она таскает у деда по одной из заначки, надеясь, что старик ничего не заметит. Но не может же такое потакание своим слабостям продолжаться вечно.       Девушка оседает на пол, будто песок на дно чашки. Ноги ватные. Не держат.       Она вздрагивает, когда сёдзи за спиной отъезжают в сторону.       — Ну и чем ты тут занимаешься? — Савамура говорит так, будто только что нашёл обиженного ребёнка, убежавшего подальше от мерзких взрослых. Миролюбиво и в какой-то степени снисходительно. Но тепло и по-доброму.       — А разве не видно? — у Сакуры просто нет сил, чтобы встать и уйти. — Сижу и тихо себя ненавижу. Занимаюсь самоедством.       — Дурочка ты, Сакура, — вздыхает Дайчи и садится рядом, плечом к плечу.       — Что есть, то есть, — говорит Сакура, смотря вперёд в одну точку.       — Давай так, — начинает Дайчи тихо, но очень уверено. — Мы поговорим об этом после летних каникул. А лучше после тренировочного лагеря. Нормально, спокойно, как взрослые серьёзные люди.       — Мы подростки, — тяжело вздыхает Сакура.       — Это не мешает нам быть хотя бы серьёзными.       — Ну, как сказать, — тянет Сакура и тут же получает лёгкий тычок плечом. Почему-то становится легче.       Дайчи-сан и правда особенный, думает Сакура. Так быстро собрался с духом и взял себя в руки. Сумел найти решение. И сейчас пытается её подбодрить. А Сакура? А что Сакура. Маленькая глупая девочка. Хотела ступить на путь воина, а подскользнулась и полетела лицом в грязь, сделав первый шаг.       — Так что, мы договорились? — спрашивает Дайчи.        Сакура слышит в его голосе усталость. И стыд за своё поведение прожигает внутренности раскалённым металлом. Так невыносимо и мучительно неловко, что она просто закрывает глаза и тихо произносит:       — Да.       — Вот и чудно, — Дайчи улыбается уголками губ, стараясь говорить бодро. — Спокойной ночи.       Он встаёт и треплет её по волосам. Легко. По-дружески. А потом уходит в комнату. Сакура чувствует, как медленно, но верно проваливается в чёрную дыру собственных жгучих, диких и сложных эмоций.