Цветы нашей юности похожи на венерины мухоловки

      — Вот так, — Казуё-сан делает пометку на дверном косяке чёрным маркером.       Тобио отбегает сразу же. Спешит увидеть, насколько подрос. И тут же хмурится. Нет, ну что за несправедливость? Миву обогнать и на этот раз не получается, хотя не хватает всего-ничего. Тобио и так перерос сверстников, а стать выше родной сестры — задача не из лёгких. По крайней мере, мальчишке так кажется. Казуё-сан видит напряжённое лицо внука и невольно улыбается. Тобио забавно хмурится, а весь мыслительный процесс отражается на его лице — шестерёнки в голове крутятся, выдают нужную информацию, буквально ткут из только что полученных сведений что-то новое. Внук поджимает маленькие губы и морщит аккуратный нос. Казуё-сан где-то краешком сознания, совсем вскользь отмечает, что когда Тобио вырастет, эта привычка не будет казаться настолько умилительной, а как раз наоборот. Вот бы дожить до того момента, когда можно будет насмешливо сказать мальчишке: не хмурься, а то морщины появятся.       — Какой же ты мелкий, Тобио-чан, — Мива показывает брату красивый, нежно-розовый язык.       — Я ещё расту! — восклицает Кагеяма. — И обязательно обгоню тебя!       — Не факт, не факт, — напевает Мива.       А потом начинает злобно посмеиваться. Так карикатурно. Как какая-нибудь злодейка из аниме — немного злорадно и надменно, прикрывая рот тыльной стороной ладони, специально добавляя к звонкому «ха-ха» побольше наигранности. Тобио пыхтит, как паровоз, пытается найти в своей маленькой голове достойный ответ сестре-задире. А какой тут ответ придумаешь, если она победила, а, значит, права? Казуё-сан тяжело вздыхает. Собирается попросить Миву не дразнить брата. Мальчишка смотрит на отметину, сделанную чёрным маркером. Весь дверной косяк усыпан ими, будто боевыми шрамами. Красный — Мива, черный — Тобио. Два контрастных цвета, чтобы сразу увидеть прогресс. На самом деле ещё чуть-чуть, буквально три-четыре сантиметра, и мальчик не просто догонит сестру, он её обгонит. Мива это знает не хуже других, скорее даже лучше, но посоревноваться с мелким и подразнить его одно сплошное удовольствие.       — Всё равно я не проиграю, — гордо заявляет Тобио.       И Мива, и Казуё-сан переглядываются, улыбаясь. Да, проигрывать Тобио очень не любит.       — Ты сначала дорасти, а потом такие заявления делай, — Мива торжественно упирает руки в бока.       Тобио фыркает и гордо, пусть даже по-детски задирает ещё круглый мальчишеский подбородок. И очень криво усмехается. Вот тут Казуё-сан думает, что над улыбкой внука надо бы немного поработать, чтобы не доводил до икоты случайных людей.       — Сестрица, — через мгновение, будто и не дразнил его никто, зовёт Тобио.       — Чего тебе, мелкий? — спрашивает Мива снисходительно, но уже заранее согласная на всё, о чём бы брат сейчас не попросил.       — Давай покидаем мяч? — говорит Кагеяма.       — Попроси Тойю-куна, — отвечает Мива, вспоминая про мальчишку, живущего по соседству.       Ей не сложно поиграть с Тобио. Но сестра, чего скрывать, очень хочет, чтобы её братишка и со сверстниками иногда тусовался, находил общий язык и играл. Потому что не так давно её очень расстроил один малоприятный момент: Тобио спросил, что значит «отстой». Мива не стала подначивать, а только ответила вопросом на вопрос, где он такое слово слышал. Кагеяма без задней мысли пояснил сестре, что так ему сказали ребята. Мол, в видеоигры Кагеяма не играет, а это по их не особо авторитетному мнению и есть тот самый отстой. Тобио не дурачок, он просто не интересуется таким. А зачем тратить время на то, что не интересует, если можно распорядиться им с пользой? Так ведь? Свидетелем разговора стал и дед. Казуё тогда спросил у Тобио:       — Это тебя расстроило?       Кагеяма только пожал плечами.       — Не обрадовало, — ответил он.       Да, мальчик пока плохо разбирается в палитре эмоций, чтобы конкретно выражать или распознавать каждую, но и так понятно, что произошедшее для Тобио не было приятным.       Сейчас же у него будто панцирь растёт. Медленно-медленно, тонкий слой за тонким слоем. Но по мере того, как броня нарастает, панцирь становится прочнее и прочнее. Скоро и не пробьёшь.       — Не хочу с Тойей-куном. Он говорит, что со мной сложно играть, — пожимает плечами Тобио.       — Чего же сложного? — спрашивает Казуё.       — Говорит, что я слишком серьёзно ко всему отношусь, — буднично гудит Тобио. — Но мне просто нравится играть в волейбол. Я ничего такого особенного не делаю.       Мива с Казуё вновь переглядываются. Кагеяма трудолюбивый и усердный мальчик, когда дело касается волейбола. В этом плане он очень отличается от многих ребят своего возраста. Поэтому то, что для него является обыденностью и необходимостью, для других иногда бывает либо сложно, либо не представляет никакого интереса вообще.       Так можно и одиночкой вырасти.       — Пошли на площадку, — вздыхает Мива, видя, как глаза Тобио мгновенно загораются двумя бесконечно синими огоньками.       — А дедушка? Дедушка, ты с нами пойдёшь? — спрашивает мальчик, поворачиваясь к Казуё.       Казуё-сан открывает рот, чтобы ответить внуку, но его опережает Мива:       — Дедушке надо отдохнуть. Ему на днях сильно нездоровилось.       Казуё смотрит на внучку, потом на внука, и дыхание его невольно замирает. У Тобио сейчас такой странный, пугающий и вместе с тем грустный взгляд. Словно мальчик что-то понимает, но не может с этой информацией никак разобраться. Будто охотник, нашедший звериную тропу, но по размытым следам и за отсутствием опыта не может понять — волк здесь шёл или лисица. Просто действует интуитивно. Словно функция вшита во все слои его восприятия, в кожу впитана.       Немного страшно оставлять внука одного. Казуё почему-то знает, что Тобио будет один. И из-за этого поганого чувства у него колит в сердце и неприятно сосёт под ложечкой.       — Мива-чан, старикам полезно гулять на свежем воздухе, — улыбается Казуё. — Поэтому я пройдусь с вами.       — Ладно. Поступай, как считаешь нужным, — тянет Мива.       И Тобио заметно оживляется. Настоящий чудо-мальчик. А настоящие чудо-мальчики, как правило, всегда одни. Даже если вокруг много людей.       Мацубара-сенсей внимательно смотрит на Кагеяму-куна. Спина прямая. Взгляд ясный, синий, по-орлиному острый. Парнишка может быть на удивление пугающим в своём незыблемом спокойствии. Не спокойствии даже. Мацубара-сенсей подозревает, что это скорее смесь из поразительной сосредоточенности и вынужденного хладнокровия.       — Я не займу у тебя много времени, — говорит Мацубара Шинро.       Кагеяма вежливо кивает. Мацубара-сенсей настойчиво зажимает указательным и большим пальцами переносицу, пытаясь хоть как-то прогнать навязчивую усталость. Нет, он не жалуется. Всё нормально. Ему хочется верить, что всё нормально. За окном второгодки играют в футбол. Их крики доносятся сюда довольно хорошо, чтобы расслышать отдельные слова. Но Мацубара-сенсей старается сосредоточиться на новом поручении, полученном утром от директора.       — Мне велели назначить тебе часы у школьного психолога, — говорит сеней без предисловий.       Глаза Кагеямы на мгновение удивлённо расширяются.       — Я что-то сделал не так? Я имею в виду, это из-за драки с Широямой? Но я его…       — Я знаю, — Мацубара-сенсей поднял ладонь, прервав парня. — Я знаю, Кагеяма-кун. Но у директора на этот счёт… своеобразный пунктик. Он предпочитает убивать проблемы ещё в зародыше.       — Проблемы? — Кагеяма правда не понимает, почему он должен ходить к психологу.       Кого стоит туда отвести, так это Широяму. Потому что именно ему на ум приходят нездоровые фантазии и желание лезть с ними к другим людям.       — Ну… — Мацубара умеет разговаривать с подростками. Вот только Тобио кажется особым случаем. Сенсей почему-то осторожничает, что вообще-то не свойственно его методу взаимодействия.       — Я здоров, — заявляет Кагеяма.       Сурово констатирует факт. Выражение лица ясное и уверенное. Грубить и вставать в позу мальчишка явно не собирается, хотя, признаться, Мацубара ожидал чего-то подобного.       — Я и не говорю, что ты не здоров, — кивает сенсей. — Это мера предосторожности. Как по мне, директор излишне воздух сотрясает. Именно поэтому я тебя сюда и позвал, чтобы решить, стоит ли из-за драки… да-да, я знаю, это была не драка, не смотри на меня так, пожалуйста… Так вот, стоит ли так из-за драки-не драки отправлять вполне дисциплинированного ученика к психологу. Ты сам как считаешь: у тебя есть проблемы, которые стоило бы обсудить со специалистом?       — Нет, — отвечает Кагеяма, не задумываясь.       — Точно? — спрашивает сенсей. — Подобное нужно не всем подросткам, но всё же иногда необходимо с кем-то говорить и обсуждать проблемы, тревоги, беспокойства. Это хорошо помогает сориентироваться, найти правильное решение или просто отвлечься, снять напряжение.       — У меня для этого есть волейбол, — без тени сомнения заявляет Кагеяма.       Мацубара невольно улыбается.       — То, что у тебя вся голова волейболом забита, по успеваемости видно, — говорит он, просматривая бланки с ответами последнего теста. — То галопом скачет, то ползёт как кляча.       Кагеяма чуть вжимает голову в плечи, будто кот, которому пригрозили дать по острой морде мокрой тряпкой, если он не прекратит попытки скинуть дорогую чашку пушистой лапой со стола.       — То, что есть занятие, которому ты предан всей душой, замечательно. Очень хорошо. Однако, я говорил не про это, я говорил про людей. Понимаешь?       — Понимаю, — отвечает Кагеяма. — У меня есть команда.       — Команда? — Мацубара-сан поднимает красивые пушистые брови.       — Да, — кивает Кагеяма. — Я не совсем уверен, что это именно то, что вы имели в виду. Но определённо на свою команду я положиться готов. Они уже… — Тобио задумывается, хмурится, явно подбирая нужные слова: — Они уже помогли понять мне некоторые важные вещи.       — Хорошо, — просто кивает Мацубара-сан. — Это очень хорошо, Кагеяма-кун. Значит, отношения с такими людьми надо беречь.       Кагеяма кивает. Но скорее из вежливости. Мацубара понимает, что мальчик очень занятный экземпляр. В его учебной практике таких не много попадается.       — Позволь узнать, из-за чего ты толкнул Широяму-куна? — Мацубара подпирает подбородок ладонью и внимательно смотрит на ученика.       — Это… это личное, — говорит Кагеяма, нахмурившись.       — Что-то не поделили?       — Он просто ко мне полез.       — Ладно, не хочешь говорить — не говори. Но постарайся больше не срываться. Я понимаю, что в случае с Широямой это сложно, но всё же есть куда более мирные способы решить разногласия.       — Я понимаю.       — Хорошо, Кагеяма-кун. Если понадобится помощь взрослого, обращайся ко мне не стесняясь. Я не засмею и не оттолкну, а помогу, чем смогу. А теперь можешь идти. Только позови мне Куран-сан, — говорит Мацубара.       — Её тоже к психологу? — Кагеяма как-то непонятно оживляется, возмущённо почти, хотя внешне остаётся спокоен. Мацубара по глаза и по голосу его тревогу улавливает.       — Я с ней просто побеседую, Кагеяма-кун. Не волнуйся, — а потом учитель поднимает внимательный взгляд на Тобио. — Ты так переживаешь за неё? Вы друзья?       — Нет, — мальчишка отвечает слишком быстро, немного нахохлившись. — Мы одноклассники.       У Мацубары так и вертится на языке провокационная шпилька: а за каждого ли одноклассника ты так тревожишься? Но он учитель и играть с чувствами учеников для него табу. Большое и суровое табу.       — Иди, — говорит Мацубара Шинро.       — Сенсей, — окликает его Кагеяма у дверей.       — М? — отзывается Мацубара.       — Вы не похожи на других учителей, — говорит Кагеяма прямо.       Снова очень грубая и прямолинейная констатация факта.       — Это хорошо или плохо? — спрашивает Мацубара.       — Я думаю, хорошо, — говорит Тобио.       — Что ж, сочту за комплимент, — улыбается Мацубара.       Кагеяма кланяется и выходит за дверь.

—❖❖❖—

      В кармане звякает телефон. Оповещение. Сообщение приходит как раз тогда, когда Сакура шагает по полупустому коридору школы к кабинету Мацубары-сенсея. И вот радость какая — пишет Мидзу-чан. Старая и верная, едва ли не боевая подруга. Наверное, единственная подруга, думает Сакура. Окита не считается: он именно что друг и почти что брат. Иногда второе больше, чем первое. Мидзу-чан: Привет! Как насчёт погулять на выходных? По магазинам пройтись? У меня кроссовки в хлам превратились.

Сакура: Привет! Но у тебя же вроде тренировочный матч, нет?

Мидзу-чан: Он с утра в субботу. А в обед я вся твоя. Так как?

Сакура: С удовольствием! Я тебя сто лет не обнимала.

Мидзу-чан: Ура-ура! (≧▽≦) А как ты смотришь на то, чтобы приехать ко мне в школу и немного поболеть за любимую подругу?

Сакура: А можно????

Мидзу-чан: Конечно! Я договорюсь.

Сакура: Тогда с удовольствием! Но… Мидзу-чан, ты же ещё собиралась поговорить с Ойкавой после матча? Или я опять что-то путаю?

Мидзу-чан: Это он со мной поговорить собирался. Хотя нечего нам уже обсуждать Разбежались и разбежались. Зачем болячки ковырять. Он не маленький. Переживёт.

Сакура: А ты переживёшь?

Мидзу-чан: Переживу.       Сакура прикусывает губу. Не стоило ей заводить этот разговор. Мидзуки и так сейчас несладко, а тут ещё она пытается аккуратно больные места прощупать, чтобы случайно не надавить по незнанию. Как-то утешить. Но с «утешить» у Сакуры всегда что-то неправильное выходит. Как-то наперекосяк всё. Вот Окита умеет, когда захочет. У дедушки на раз-два получается словом и делом рану на душе если не залечить, то хорошенько подлатать. У Дайчи-сана с лёгкой руки выходит и подбодрить, и вдохновить. В этом он ей чем-то родную мать напоминает: Нанами-сан тоже могла и подбодрить, и вдохновить, и столько сил подарить, что хотелось летать. А Сакура? А Сакура пошла в отца, наверное. Хотя, какой наверное, точно же в него и больше ни в кого другого.

Сакура: Прости меня, пожалуйста.

Мидзу-чан: Глупая, не извиняйся. Мне больше по душе, когда ты не осторожничаешь и режешь правду-матку, если что.

Сакура: Ох, не пожалей потом. Столько свободы мне даёшь.

Мидзу-чан: (¬‿¬) Мидзу-чан: Так что, в субботу утром?

Сакура: Да.

Мидзу-чан: Не опаздывай! Всё, у нас учитель в класс пришёл. Вечером напишу.       Сакура невольно улыбается. Ещё какое-то время смотрит на экран телефона.       Ей хочется написать ещё одному абоненту. Пусть он уже несколько лет не отвечает. Но так нужно спросить, как подбодрить подругу после весьма болезненного расставания. Ведь этот абонент знает — он всегда давал правильные советы.       С Катакурой Мидзуки Сакура познакомилась в спортивном лагере ещё в началке. Подружились девочки сразу. Обе спортивные, долговязые и сильные, непривычно выделяющиеся среди сверстников. Их дразнили, особенно Мидзуки. Она уже тогда была неприлично высокой девчонкой, а сейчас почти под метр восемьдесят вымахала — ещё сантиметра два не хватает. После лагеря виделись редко, но неоднократно. Приятной новостью оказало и то, что Мидзуки проживала и сейчас проживает в Мияги, относительно недалеко от старика Аято, куда Сакура часто приезжала на каникулы и некоторые выходные, пока не переехала на постоянной основе. Переписывались они всегда, даже если Сакура дико уставала на тренировках, она все равно набирала пару сообщений и всегда получала ответ. А когда случилась травма, Мидзу-чан стала одной из немногих, кто подставил верное плечо, преодолев расстояние и противных медсестёр, а ещё невыносимое, совершенно разбитое состояние Куран.       И сейчас Сакуре очень хочется поддержать Мидзу так же, как и она её когда-то. Даже в таком чуждом, ещё неизведанном на личном опыте жизненном обстоятельстве, как расставание с парнем. Хочется, да. Нужен совет. Сакуре не хватает объяснений сложных вещей простыми словами. А так мог делать только один-единственный человек.       Сакура снова смотрит на экран телефона и в два клика заходит в контакты. Прежде чем постучаться в дверь кабинета Мацубары-сенсея, она набирает ещё одно простое сообщение. Такие девушка шлёт выбранному контакту время от времени, хотя знает, что никогда ответа уже не получит. Текст не сложный и даже сухой на первый взгляд: мне очень нужен твой совет. Нажимает отправить. И небольшой электронный голубок, птичка не певчая, но почтовая, несёт письмецо контакту, который в телефонной книге Сакуры подписан «мама».

—❖❖❖—

      Раздаётся стук в дверь. Мелодичный и чуть приглушённый.       — Войдите.       — Вызывали? — в кабинет заглядывает Сакура.       — Присаживайся, — говорит Мацубара-сесней, указывая на первую парту напротив учительского стола.       Сакура проходит и послушно садится. Спина прямая. Взгляд спокойный, только очень уставший.       — Сакура-сан, я позвал, чтобы сказать: директор велел назначить тебе часы у школьного психолога, — говорит Мацубара-сенсей и внимательно смотрит на реакцию ученицы.       — О, — чуть приподнимает брови Сакура. — Как интересно.       Мацубара-сенсей тяжело вздыхает, силясь не улыбнуться. Он ожидал другого, но так куда интереснее. И сложнее, безусловно. Сенсей не знает, радоваться ли такой перспективе. С Кагеямой было чуть попроще.       — Не хочешь спросить, почему? — Мацубара говорит спокойно, очень ровным, приятным тоном.       — Ну… — тянет Сакура без тени насмешки. — Полагаю, моё поведение показалось господину директору… как же его там правильно называют… деструктивным, вот!       — Ты знакома с понятием деструктивного поведения? — приподнимает бровь Мацубара.       — Да, во время реабилитации наслушалась от психолога, — Сакура подозрительно расслабленна.       Мацубара не уверен, но признак этот скорее демонстрирует готовность — готовность защищаться, когда кто-то собирается напасть. Так человек маскируется, показывает, как обманчиво открыт. И в случае ложной тревоги, ему просто не придётся менять вектор поведения. Мацубара-сенсей уже наблюдал и по сей день наблюдает стратегию «лучшая защита — это готовность напасть первым» у учеников, которые не особо доверяют взрослым, но не по причине их, взрослых, тупости, а по причине утраты полного авторитета из-за несоответствия дел со словами, наплевательского отношения и ещё бог весть чего.       — Честно, я не считаю, что тебе нужен психолог, Сакура. Но… директор велел.       — Надеюсь, вы с ним не спорили, — усмехается Сакура.       Мацубара цокает языком. В принципе, для всей школы уже не секрет, что молодой учитель тот ещё бунтарь, который часто встаёт на сторону учащихся, нежели коллег. Сенсей знает, что если бы не хорошие показатели успеваемости по его предмету даже у самых заядлых двоечников и не любовь учеников напополам с кровью да потом заработанным авторитетом, погнал бы его директор из Карасуно поганой метлой.       — Совсем чуть-чуть, — отвечает Мацубара.       — Вас так и уволить могут, — говорит Сакура.       — Могут, — кивает Мацубара. — Но меня больше другое тревожит. Сакура, у тебя всё хорошо?       — А? — Сакура немного приподнимает брови.       — У тебя всё хорошо?       — Да.       — Врёшь ты плохо.       — Я хорошо вру, — парирует Сакура.       — Нет, Сакура. Ты абсолютно никудышная лгунья. Скажи, почему не записалась ни в один клуб? Насколько я знаю, и за пределами школы ты не занята ни в какой секции.       — Пока не нашла занятие по душе, — отвечает Сакура.       — Как с одноклассниками дела обстоят? — спрашивает Мацубара.       Он знает, что Сакура знает, какая игра затевается. Она в сущности безвредна и идёт без намерений навредить подростку. Мацубара просто прощупывает почву.       — Нормально, — пожимает плечами Сакура.       — А дома? С отцом в хороших отношениях?       — С отцом — да. Любим друг друга на расстоянии.       — Ты довольно откровенно говоришь о… весьма непростых вещах, — Мацубара смотрит на Сакуру внимательно. — Понимаешь же, что это не всегда благо?       — Понимаю, конечно. Но я не настолько откровенна и прямолинейна, как вы считаете. Я просто болею синдромом восьмиклассника[1].       Мацубара не выдерживает и начинает смеяться. Тихо и легко.       — Ну, в юношеском максимализме я бы подозревал кого угодно, только не тебя.       — Сочту за комплимент, — коротко поклонилась Сакура.       — И ещё один вопрос. По гимнастике скучаешь?       Мацубара-сенсей приберёг это на крайний случай, справедливо предполагая, что Куран будет отвечать на его вопросы односложно и не оставит лазеек, через которые можно вывести её на честный диалог.       — Вы заходите дальше положенного школьному учителю, — ответила Сакура, тоном пресекая расспросы.       Но Мацубара-сенсей и не намерен забираться дальше под кожу. Ему достаточно и такой реакции.       — Сакура-сан, ты сама-то как считаешь, нужен ли тебе психолог?       — Нет. У меня есть взрослые люди, с которыми я могу поговорить о своих проблемах и обратиться за помощью. Есть друзья. Коты, в конце концов, тоже неплохие собеседники.       — Это я знаю, — улыбается Мацубара. — Ты только одно пойми, под кожу лезть я к тебе не собираюсь. Просто хочу убедиться, что ты в норме.       — Я в норме.       — Мне так не показалось, когда ты вчера при директоре чуть не достала из кармана пачку сигарет, чтобы выгородить Савамуру-куна.       Личико Сакуры вытягивается от удивления.       — Как вы…       — Такеда-сенсей. Он весьма наблюдательный. Мы просто разговорились и предположили. Не совсем пальцем в небо, однако, всё верно.       — Старику моему сказали?       — Пока нет, но скажу. Ты понимаешь, что если бы не случайность, ты очень сглупила бы, м? Я не буду лезть в твои сердечные переживания.       — Я не… — собирается возразить Сакура, густо покраснев. Но Мацубара прерывает её жестом:       — Я же сказал, то, что здесь, — он похлопал себя по левой стороне грудины. — Дело не моё. Оно сугубо твоё личное. Но ты вчера хотела выгородить невиновного человека ценой достаточно большой и бессмысленной. Твоё деструктивное поведение направленно не на внешнее, а на внутреннее. На саму себя, Сакура. Вчерашний поступок может диктоваться двумя моментами: либо ты так сильно любишь этого мальчика, либо просто плюёшь на себя. А, может, и то, и то. Поэтому я и спросил про гимнастику, понимаешь?       — Мацубара-сенсей, зачем вам это? — спрашивает Сакура. В глазах что-то отдалённо напоминает печаль и неверие. Да, такое Мацубара тоже видел и видит постоянно.       — Не пойми меня превратно, Сакура-сан. Многие взрослые люди думают, что подростковый возраст и подростковые переживания глупости, несерьёзные вещи. Перетерпят, переживут, промолчат и прочие. Но самые большие шишки, комплексы и заморочки мы приобретаем именно подростками. Вы сейчас гораздо умнее, более зрелые, чем мы в этом же возрасте. Но подобное вовсе не означает, что ваши проблемы не нужно решать или уделять им внимание. Я не как умудрённый опытом, всезнающий взрослый говорю, а как человек, который перетащил много проблем из подростковой жизни во взрослую.       — И как вам? — спрашивает Сакура.       — Фигово. Не что чтобы очень, — усмехается Мацубара. — Это как палки в колёса. Не критично на первый взгляд, но упасть с велосипеда и нос расшибить можешь знатно.       — Не волнуйтесь, сенсей. Я не упаду с велосипеда.       — Рад слышать. Ты ведь знаешь…       — Да, если понадобится, я обращусь к вам за помощью.       — И, Сакура…       — Что?       — Ты роль для спектакля уже выбрала?       — Вы же сказали, после каникул, — приподнимает бровь Сакура.       — Да, сказал. Мне просто интересно, кого играть планируешь, — говорит Мацубара.       — Кустарник под балконом Джульетты.       — Какие у тебя, однако, грандиозные амбиции.

—❖❖❖—

      Сугавара внимательный. Иногда излишне. Но сам он такую способность за недостаток не держит. Наоборот, это очень помогает. Не только на площадке или когда необходимо подбодрить ребят, но и когда хочется дать волю внутреннему озорству. Не до стариковских же седин ему серьёзного паиньку из себя строить, правда? Сейчас же умение чувствовать, подмечать маленькие детали и улавливать внутреннее состояние других людей рискует сыграть с Сугой-саном злую шутку. Он смотрит на непривычно задумчивого Кагеяму, который иногда загадочно косится в сторону сенпая, будто коршун на пушистого зайку. Зайкой, особенно пушистым Суга себя не считает, да и собирается. Но под снайперским взглядом Кагеямы как-то не по себе становится.       Если бы мяч был живой, он бы чувствовал себя ещё хуже, думает Коши. Мысль забавная. Правда забавная. Но Суга не мяч, чтобы так на него глядеть. Может, он что-то сделал кохаю? Когда успел?       В клубной комнате свежо, потому что Танака недавно открывал окно. Вообще, у них очень ответственные, чистоплотные ребята, и потом никогда сильно не воняет. Не разит, не убивает прямо с порога. В помещении всегда чисто. Суга пытается мысленно задержаться на обдумывании этих простых фактов, очевидных истин. Расстёгивает пуговицы на рубашке — Кагеяма смотрит косо. Когда Суга начинает стягивать футболку через голову, то уже не выдерживает и поворачивается к кохаю, намереваясь спросить, в чём, собственно, дело. Но Кагеяма опережает:       — А где Дайчи-сан?       — А? — Суга даже теряется на мгновение. — Дайчи?! Он в классе ненадолго задержался, сейчас придёт. А что?       Кагеяма оглядывается по сторонам, словно тайный сообщник, который хочет убедиться: никто не подслушивает, никто тайну государственной важности не узнает.       — Сугавара-сан, могу я у вас кое-что спросить… как у старшего и более опытного?       Сугавара растеряно усмехается.       — Я бы, конечно, с Ойкавой-саном на этот счёт посоветовался, но ничего кроме гадостей от него не услышал бы.       Сугавара пытается мысленно нащупать предмет интереса Кагеямы. Если он до Суги хотел обратиться к Ойкаве, то дело касается позиции связующего, да?       — Что такое, Кагеяма-кун? — вкрадчиво спрашивает Коши.       Кагеяма хмурит брови, забавно пыхтит. Явно нужные слова подбирает. А потом морщинка между его бровей разглаживается, выражение лица приобретает какой-то нечитаемый, очень проницательный вид. В такие секунды Кагеяму не иначе, как красивым, не назовёшь. Странно, думает Суга, что за ним девчонки не увиваются толпами. Хотя, ничего странного, если хорошо пораскинуть мозгами, здесь нет. Вид у Кагеямы иной раз такой, что подойти страшно.       — Скажите… если я смотрю на человека, и мне становится приятно, даже хорошо, но сердце бешено колотится, аж пугает. Если хочется защищать этого человека и… возможно… прикасаться. Если в ладонях дрожь, приятная дрожь, когда она с тобой заговаривает… если ты ей... ну, немного восхищаешься…       Сугавара и без дальнейших объяснений понимает, к чему клонит Кагеяма. Ему одновременно странно и смешно становится. Суга не то чтобы не способен как-то подбодрить или дать совет в делах амурных. Ему уже случалось помогать и подбирать нужные слова. Выходило неплохо.       Но Кагеяма добивает его следующим вопросом:       — Я ведь не заболел, Сугавара-сан?       — Чё? — тихо вырывается у Суги, а мордочка его забавно вытягивается.       Наблюдать, с какой серьёзной миной на сенпая смотрит Кагеяма, практически невыносимо. А расхохотаться в голос будет верхом невежества.       — Я просто решил, что у меня аритмия. А потом бросать начало то в жар, то в холод. И… — быстро перечисляет симптомы Кагеяма.       — Это не совсем болезнь, Кагеяма-кун, — говорит Суга ободряюще. — И ты это прекрасно знаешь.       — Знаю. Просто хотел убедиться…       «Ты не убедиться хотел, а поддержку получить, потому что не знаешь, что с этим делать», — думает Сугавара, а в слух спрашивает:       — Она хорошенькая?       — Она красивая.       — Вы с ней знакомы? Я имею в виду, разговариваете, здороваетесь или…       — Мы одноклассники.       На самом деле, Сугавара уже здесь должен насторожиться. Но такое доверие со стороны Кагеямы одновременно и пугает, и располагает к себе. А Сугавара всегда ответственно относился и по сей день относится к обязанностям сенпая. Конечно, не так, как Дайчи, но совсем не хуже и не ленясь.       — Не думал ей признаться?       — Она другого любит.       — Ну и дела, — тянет Суга. — Взаимно?       — Насколько я знаю, нет, — с каждым вопросом Кагеяма сильнее мрачнеет.       — Можешь с ней хотя бы поговорить о своих чувствах. Или боишься, что на смех поднимет?       — Она не такой человек. Наверное.       — Какая загадочная особа твоя дама сердца, — улыбается Суга, но глядя на мрачного Кагеяму, спрашивает:       — Не жалеешь, что мне рассказал?       — Нет. Совсем нет, — говорит Кагеяма, а потом зачем-то добавляет:       — Она не загадочная. Вы её видели.       — Видел? — спрашивает Коши.       — Да. Она к Дайчи-сану приходила, — говорит Кагеяма, стягивая с себя футболку.       И тут Сугавара безошибочно понимает, о ком идёт речь.       — Куран Сакура, что ли? — спрашивает он, немного растягивая слова.       — Да, — глухо отвечает Кагеяма, надевая спортивные шорты.       Сугавара теперь не знает, что ему делать: быть хорошим сенпаем или верным другом. Потому что из двух зол выбрать меньшее не получится — слишком равнозначно.