—❖❖❖—
У Асахи-сана сегодня с волейболом случаются натянутые отношения. С утренней тренировки. Мяч с его съёмов летит то в аут, то прямо на Нишиною. Про подачи и заикаться не стоит: он пару раз порывался убить Дайчи, Сугу и Укай-сана. Одна такая смертоносная неудача чуть не прилетает малышке Ячи. То, сколько раз мяч встречается с сеткой, Асахи и считать не берётся. Подачу Кагеямы так вообще умудряется принять лицом. Надо признать, у всех бывают такие дни, даже у лучших из лучших. Ас волейбольной команды Карасуно рассчитывает, что на вечерней тренировке дела станут чуть лучше. Хотя бы на мизерный процент удачи от всей его неудачи, чтоб хоть какой-то баланс соблюсти. Но какой откровенной подставы Асахи-сан никак не ожидает, так это попытки прибить симпатичную первогодку, волей случая заглянувшую к ним в спортзал. Вообще, если отмотать немного назад, то можно в замедленной съёмке увидеть, как мяч второй раз за день чуть не встречается с милым личиком Ячи-сан. Будь траектория полёта ниже, Хитока бы лёгким испугом, как утром, не отделалась. Но мяч влетает прямо в лицо Куран Сакуры. Она дёргается, как кукла на шарнирах, и едва не заваливается на бетонные ступени. От неминуемого падения и сурового приземления её спасает ошарашенный внезапным кульбитом одноклассницы Кагеяма-кун, поймав девушку за плечи. Они с Сугой как раз собирались присоединиться к тренировке. — Ты как, живая? — спрашивает Сугавара, чуть наклоняясь к сидящей по-турецки на полу Сакуре. Та показывает большой палец вверх. Со стороны кажется, что её эта ситуация забавляет, но никак не наоборот. Ей и правда весело? Навряд ли. Она сидит, задрав голову вверх, и прижимает рукой к пострадавшему лицу холодный компресс, в панике шустренько принесённый Ячи-сан. — А ты в порядке, Асахи-сан? — спрашивает Нишиноя. Да какой там! — У меня руки-убийцы, — сокрушается Асахи, рассматривая широкие раскрытые ладони в мозолях от мяча. — Боже, не драматизируй, Асахи-сан, все живы и… — Танака-сан мнётся. — И почти здоровы. Здоровы ведь? Сакура пока не может ничего сказать. Никто не подозревает, что виной тому вовсе не боль от удара, а нежелание напугать присутствующих ребят волной дикого хохота, рвущегося наружу. Нервное. Девушка только осторожно кивает. Кровь уже давно не идёт. Лицо онемело. Сакура окидывает взглядом сенпаев и Кагеяму с Ячи. Потом осторожно отнимает руку от лица, убирая компресс и медленно возвращает голову в нормальное положение. — Такая красавица, что глаз не оторвать? — спрашивает Куран, пока ребята изучающе смотрят на неё в гробовой тишине спортзала. — Язвит, значит, всё с ней хорошо, — замечает Кагеяма. Суга про себя усмехается, вспоминая, как всего минуту назад кохай перепугался. — Нет, не всё хорошо, её лицо чуть на атомы не разлетелось, — всё ещё не может успокоиться Асахи. Сакура усмехается, но тут же шипит от боли, не переставая улыбаться. — Не смешите Сакуру-сан, Асахи-сан, — Ячи подозревает, что Сакура сдерживает истерический смех. Она читала, что такая защитная реакция на внезапный стресс у человека случается. — Прошу вас, сенпай, — обращается Сакура к Асахи, — не переживайте. Это ведь случайность. Всё в порядке. Асахи смотрит на первогодку побитой собакой, не особо понимая, верить ли. Она наверняка просто пытается его успокоить. Сакура видит сомнения Адзумане, тяжело вздыхает и добавляет: — Мне и похуже прилетало. — Что может быть хуже прямого, в данном случае кривого удара Асахи-сана? — искренне удивляется Ноя. — Спортивный конь, — буднично отвечает Сакура. — Ох, — слышится от присутствующих. — Жёстко. Все зубы целы остались? — спрашивает Танака, до этого ненароком ощупав кончиком языка свои передние резцы. — К счастью, — Сакура говорит немного в нос. — Тебе бы в медпункт, — спокойно, почти заботливо тянет Сугавара. — Не нужно. Максимум, что меня ждёт, так это отёк, а потом синяк, ничего страшного, — Сакура старается лишний раз головой не шевелить. — Но нужно убедиться, что у тебя нет сотрясения, — серьёзно замечает Ячи. — Его у меня нет. И нос не сломан. Не надо беспокоиться, прошу, я не хрупкая, фарфоровая куколка, — говорит Сакура немного раздражённо, но потом смягчается и произносит уже более спокойно: — я умею определять такие вещи самостоятельно. Хорошая практика. Поверьте мне на слово. И, позвольте ещё раз сказать, что ничего страшного действительно не произошло. Просто боевых шрамов стало больше на один. — Вот это настрой! — восклицает Нишиноя. — Непробиваемая, что ли? — Можно и так сказать, — улыбается Сакура, прищурив один глаз. Ячи наклеивает ей на переносицу заживляющий лейкопластырь с охлаждающим эффектом. Пахнет эвкалиптом. Теперь у Сакуры на лице красуется полоска с подмигивающей Хелло Китти — прибавление к компании телесных полосок, которыми Дайчи-сан заклеил накануне царапины на её щеке. — Сакуре-сан нужно быть аккуратнее, — говорит Ячи. — Обязательно сходи к врачу. — Не переживай. На мне всё заживёт, как на собаке, — Сакура говорит так скорее по привычке. Это вечная отговорка её деда и её отца, чтобы успокоить и себя, и перепуганных, обеспокоенных внезапной травмой или порезом людей, чтобы те лишний раз не суетились и не переживали. Мантра. Заговор, чтобы ничего не болело и действительно быстрее зажило. Сакура просто по привычке так говорит, от того и вздрагивает, когда слышит суровый голос Кагеямы: — Но ты же не собака. — Прости? — удивляется Сакура. — Я говорю, ты не собака, — повторяет Кагеяма. — Какое точное наблюдение, — усмехается Сакура. — Ты слишком безответственно к себе относишься, — Кагеяма сидит напротив, расслабленно обхватив острые колени руками, и смотрит слишком пристально. — Эта претензия или констатация факта, Кагеяма-кун? — приподнимает бровь Сакура. — Или ты так заботу проявляешь? «Контрольный в голову» — думает Сугавара, поочерёдно глядя то на Сакуру, то на Тобио. Из них получилась бы ядрёная парочка. — Всё сразу, — мрачно отвечает Кагеяма, с трудом подавив в себе смущение. Не то трогательное, юношеское, а какое-то яркое, ярое, очевидное. — Тогда проводи меня до школьных ворот, раз такой заботливый, — спокойно просит Сакура. Вот теперь Кагеяма точно смущён. Аж подаётся назад, будто волной чего-то невидимого сносит. Сугавара понимает, что Сакура дожидаться Дайчи не собирается. То ли она действительно устала и не хочет расстраивать присутствующих ещё больше. То ли просто не желает, чтобы Дайчи видел её такой. Сугавара мысленно рассуждает об этом, когда наблюдает за ловко поднявшейся на ноги Сакурой. Правда, её тут же ведёт в сторону. Стоящий ближе всех Суга подаётся вперёд, придержав девушку за локоть. Та устало улыбается, тихо извинившись. — Спасибо за заботу, — она чуть кланяется. — Прошу, простите меня за доставленные неудобства. Асахи-сан, не вините себя, пожалуйста. Это всего лишь случайность. Насколько я знаю, в волейболе такое не редкость. — Это меня не оправдывает, — сокрушается Асахи. — Перестань уже, Асахи-сан. Ты заставляешь её испытывать чувство вины, — Ноя даёт сенпаю тычок под рёбра. — Не обращай внимания, обычно он не такой нытик. Ну, почти всегда не нытик. Редко когда не нытик. Короче, не обращай внимания. — Хорошо, Ноя-сан, — улыбается Сакура. По крайней мере, пытается. Поворачивается к Ячи и благодарит за заботу, а потом кидает Кагеяме «пойдём?». Старшие наблюдают, как кохай немного мнётся, скорее сомневается. Потом всё-таки встаёт и идёт вместе с Сакурой. — А зачем она приходила? — спрашивает Танака, конкретно ни к кому не обращаясь. — Кагеяма-кун позвал, — отвечает Ячи. — Вот дела! — восклицает Ноя. — А у нашего гения-первогодки голова оказывается не только волейболом забита. Танака смеётся. Асахи тяжко вздыхает. Ячи спохватывается и срывается с места, чтобы догнать Сакуру и спросить у неё номер телефона (вечером узнать о самочувствии). А Сугавара впервые за долгое время не знает: хорошо это или плохо, что Дайчи сегодня так сильно опоздал на тренировку.—❖❖❖—
Мало кто знает, что жемчуг растёт вовсе не из песчинки, попавшей внутрь раковины. Жемчуг получается из живого, органического, вполне себе ползущего и шевелящегося. Такова задумка природы. Всё красивое, совершенное, драгоценное и интересное берёт свои корни из чьей-то опрометчивой жертвы «по незнанию» или под огромным давлением природной стихии. Всё красивое, совершенное, драгоценное и интересное всегда познаётся на контрасте, в сравнении. Иногда медленно, иногда вспышкой. Всё красивое, совершенное, драгоценное и интересное слишком хрупко и скоротечно, даже если на первый взгляд прочнее стали и камня. Жемчужную нитку бус можно порвать и потерять. Алмаз могут украсть. Самое редкое или просто любимое животное рано или поздно умрёт. Молодость, физические красота и сила даже при невероятной генетике и мощи прогресса обязательно закончатся, исчерпают свой лимит. Если проводить аналогию с человеческими чувствами, разница будет не такая уж и большая — всего-то навсего пропадёт ощущение материальности. Человеческие чувства ведь тоже получаются из чего-то живого, а если рассматривать сердце и мозг, а ещё железы, вырабатывающие различные гормоны, то вполне себе и органического. Под огромным давлением и в темноте. Может быть не все из них зреют в человеке долго и остаются навсегда. Но нечто драгоценное и сложное по своей структуре всегда, абсолютно всегда вызревает, шлифуется и носится либо всю жизнь, либо большую её часть. Кагеяма никогда не размышлял такими категориями. Не усложнял. Наоборот — упрощал. Но сейчас упрощать не получается. Он ещё до конца многого понять не может в силу неопытности, что прекрасно осознаёт. Но, как ни странно, в какой-то степени понимание других людей ему даётся на порядок проще, чем понимание самого себя. А ведь первому он только учится. Кагеяма пытается понять, что именно он испытывает к Сакуре. Откуда эти чувства (про себя он так и называет их «чувства», не определяя в какую-то конкретную категорию, скорее просто давая им определённую характеристику: приятные, сложные и дальше по списку, который длиннее, чем может показаться на первый взгляд). Может, всё началось, когда он узнал о романтических чувствах Сакуры к Савамуре? Может, любовь или симпатия как простуда или ветрянка — заразные? Кагеяма не знает. Кидает косой взгляд на Сакуру. Шагают молча, но в воздухе между ними буквально ощущается тонкая нить, которая скручивается в толстый тяжёлый канат — каждый из подростков ждёт момент, чтобы заговорить. Не выдерживает Кагеяма: — Почему не дождалась Дайчи-сана? — спрашивает он спокойно, не глядя на девушку. — А ты почему позвал меня на тренировку? — задаёт вопрос Сакура. — Я первый спросил. — А я вторая. — Мы не в детском саду. — В детском. Судя по нашему поведению, в ясельной группе, — тянет Сакура. Кагеяма раздражённо фыркает. С Сакурой и просто, и сложно одновременно. Характер у неё отвратительный. Но тут же в голове звучит навязчивый голос Хинаты «уж кто бы говорил». Кагеяма отгоняет мысль от себя, как корова хвостом навязчивую муху в жару. — И всё-таки, почему не дождалась Дайчи-сана? — Испугалась, — пожимает плечами Сакура. — Испугалась? Чего? — Того, что он мне скажет. Кагеяма не совсем понимает, скорее нащупывает ответ на ещё незаданный вопрос. Но Сакура быстро добавляет: — Я ему призналась. — Чего? — Тобио такого расклада вещей явно не ожидает. — Ты же говорила, что не будешь… — Я правда не собиралась, но сдержаться не смогла. Это вышло случайно, Кагеяма-кун. Я так понимаю, мы должны были окончательно всё выяснить сегодня. Скорее всего поэтому Савамура-сан на тренировку позвал. Меня озарило после подачи Асахи-сана, — Сакура усмехается, но тут же морщится и ойкает от боли. — Но я испугалась, что… — Отошьёт? — догадывается Кагеяма. — Бинго! — Не лучше ли было действительно дождаться и послушать, что он скажет? — Ты теперь советчик в амурных делах, Кагеяма-кун? — Нет, — раздражённо фыркает Тобио. — Я ответила на твой вопрос. Теперь ответь на мой, — требует Сакура. Они почти у школьных ворот. На улице тепло, но поблизости ни души. В это время ученики либо разбредаются по домам, либо занимаются клубной деятельностью, либо отправляются гулять подальше от любимых (в кавычках и без) стен школы. Кагеяма останавливается. Останавливается и Сакура, удивлённо прожигая взглядом. На самом деле, она просто смотрит. Но своими непонятного, странного цвета глазами, выразительными, пытливыми и внимательными, которые никогда не смеются, даже если смеётся их хозяйка. — Я хотел показать, — отвечает Кагеяма. — Что показать? — Сакура наклоняет голову вбок, как любопытная кошка, рассматривающая выпавшего из гнезда птенца. Как бы большая мама-птица не билась и не старалась, быть её чаду нынче знатным обедом. — Что не проиграю Дайчи-сану. Но кошка не знает, что птенец — воронёнок, а за него может вступиться свирепая стая ворон. — Прости, я не совсем понимаю… Кагеяма вздыхает. Ему сложно даются слова. Он человек дела. Но проблема в том, что показать чувства ещё сложнее, чем сказать о них. Наверное. Для него это попросту нечто новое, неизведанное ещё, от того легко заплутать. Как в трёх соснах. — Я очень уважаю капитана. Он отличный игрок и хороший сенпай, но появилось кое-что, в чём я не собираюсь ему уступать. Хочу, чтобы ты об этом знала. Сакура смотрит поражённо. Между красивых, аккуратным бровей залегла тяжёлая морщинка. — Кагеяма-кун, я тебе… — Явно нравишься, — неожиданно раздаётся певучий, бархатный голос Ойкавы-сана.