***
Надежда, пожалуй, самое несправедливое, что есть во всем мире, потому что все, чем Эдди жил последние несколько лет — неожиданно обрушилось в один момент. Наивно было полагать, что Ричи и правда будет его соулмейтом — с чего бы вдруг? Влюбленность в человека никак не влияла на его связь с родственной душой и не давала никаких привилегий. Каспбрак просто слепо верил, что ему повезет. Что такой болезненный и трусливый человек, как он сам, мог бы достаться такому, как Ричи. Открытому, заботливому, умному и необычайно доброму. Возможно, если бы Ричи был соулмейтом Эдди, когда-нибудь Каспбрак бы дождался в свою сторону именно тех взглядов, о которых он мечтал уже очень давно — влюбленных и заинтересованных. Ведь как бы Эдди ни жаждал получить связь с Тозиером намного более сильную, чем просто дружба, он не мог отрицать, что никогда не видел в действиях Ричи какой-то романтический подтекст, хотя и очень хотел. И вот теперь его мечтам не суждено было сбыться от слова совсем — если раньше у Эдди была бы возможность по велению природы претендовать на сердце Ричи, сейчас же его шансы ровнялись абсолютному нулю. Это не было удивительно, потому что Тозиер был хорош во многом несмотря на свое скверное чувство юмора, а вот Эдди не мог похвастаться чем-то особенным. Он не был высоким, чтобы помогать старушкам в магазине взять что-то с верхней полки; он не был завидным красавцем, обладая самой обыкновенной кожей, темными волосами и карими глазами; у него не было младших братьев и сестер, которым можно было бы передавать свои знания и дарить множество улыбок. Он не был сильным и спортивным и не помогал никому переходить дорогу, он не умел рисовать, или петь, или танцевать, или вязать. Он просто был, и это чувство было самым никчемным в его жизни. И он определенно мог забыть об этом всем, если бы рядом был человек, напоминающий ему, что любит его не за какие-то отдельные качества, а потому что он есть. И видеть в этом человеке кого-либо кроме Ричи у Эдди не было желания и сил. Ему хотелось жить в неведении, потому что ему казалось, что он знает ответ уже очень давно, знал еще раньше самой природы. И, честно сказать, он совершенно не был готов к такой правде. Да, он говорил себе, что подобных совпадений Вселенная не совершает. Но внушать себе то, во что на самом деле не веришь — в корне глупое занятие, приносящее лишь разочарование. Эдди и правда был разочарован. От отчаяния и несправедливости хотелось плакать, и горькие слезы, уже льющиеся по холодным щекам, даже не казались отдушиной в данную секунду. Легче не стало тогда, когда запах Ричи перестал щекотать нос; или когда Эдди отошел от школы на добрых двадцать ярдов; или даже тогда, когда мальчишка заперся в комнате и прижался спиной к старой двери, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Ему бы очень хотелось оказаться где-нибудь в лесу и прокричаться так громко, что испуганные птицы бы взвились ввысь стремительно и безвозвратно. Его крик бы повис под покровом ночи, леденя кожу каждого, кто бы осмелился приблизиться. Эдди ощущал, как обида копилась внутри него огромным, страшным клубком, таким, который никто не смог бы распутать никакими способами. Этот гниющий ком можно было бы только разрезать острым и длинными ножом, и чтобы он лопнул, как воздушный шарик, выпуская из себя боль предательства некогда любимой Вселенной. Мальчишка вскочил на ноги и, подбежав к так и незакрытому окну, со всей силы дернул плотные шторы, скрывая вид на пожухлую лужайку. Сейчас все казалось серым и бездушным, и Эдди совсем не хотел позже увидеть звезды, у которых каждый вечер просил снисхождения и помощи. Они тоже были далекими, холодными изменниками, ведь им Каспбрак изливал всего себя и свои глупые мысли, надежды и желания. Эдди вытянул руки перед собой и напряг ладони, раскрывая пальцы и вглядываясь в голубые, просвечивающиеся сквозь кожу вены. Они были одинаковыми у всех, равно как и сама кожа у всех была розоватой, или темной, или смуглой, или желтоватой — в зависимости от расы. Если бы цвет крови можно было бы узнать, просто взглянув на человека, это было бы слишком легко, да? Конечно, да, поэтому внешне все люди были разными настолько, насколько того требовала физиология, и только нарушив целостность кожных покровов, можно было увидеть истинную человеческую сущность. И Эдди пытался это сделать прямо сейчас, вертя ладошками и не видя, конечно же, ничего лишнего. Внутренние страхи были слишком сильны, чтобы просто-напросто взять иголку и сделать всего лишь одно маленькое отверстие. Вместо этого он упал на кровать лицом вниз и заплакал так сильно, что подушка вмиг промокла от непрошенных слез негодования. Каспбрак бил кулаками по матрасу и кричал, проклиная себя за свою инфантильность, ведь в его ситуации не было виноватых, кроме него самого. И когда его иллюзии рассыпались в удушающий, колючий, коричневый порошок, рядом с ним не осталось самого главного — Ричи. Как теперь смотреть в его глаза, зная, что это не будет приносить ничего, кроме боли? Как теперь отвыкать от его прикосновений и подколов? Как жить без него? Эдди не знал, и помочь в этой проблеме могло только время.***
Он проснулся резко, и внезапное пробуждение было неприятным — во-первых, его общее состояние ухудшилось, и помимо ломоты в теле и явно высокой температуры появилось першение в горле, которое теперь точно не скрыть от матери, хотя, в общем, сейчас это было как никогда кстати. Во-вторых, на улице уже стемнело, а это значило, что он проспал весь день и пропустил прием всех препаратов, прописанных ему врачами. Если его мать узнает об этом, то ему явно не поздоровится. В-третьих, его режим, выстраиваемый с таким трудом и соблюдаемый даже летом, пошел к черту, потому что завтра мальчишка наверняка проснется ближе к обеду, а заснет опять намного позже полуночи. — Эдс! Эдди подпрыгнул на кровати, покосившись на прикрытое шторкой окно, и схватился за сердце, испугавшись. — Просыпайся, дурья башка! Каспбрак, вдруг узнав голос, аккуратно слез с кровати и посмотрел в маленький зазор между штор, раздвинув их на сантиметр. На толстой ветке соседского клена сидел Ричи, и его положение явно не доставляло ему удовольствие — даже отсюда было понятно, что ждал он уже давно и точно успел замерзнуть. Легкие затрепетали от вида продрогшего друга, и в голову ударила волна горячей крови — на мгновение Эдди перестал слышать какие бы то ни было звуки и засмотрелся в одну точку. — Каспбрак, твою мать! Эдди встрепенулся, зная, что не готов видеть Ричи сейчас, но руки сами потянулись к створке и широко распахнули окно, давая теплому воздуху помещения выпорхнуть на улицу, а промозглому и свежему наоборот потеряться среди пыльных книг и тюля. — Наконец-то, — чуть пружиня от ветки, Тозиер схватился за подоконник и закинул одну ногу в комнату. — Сколько можно спать? — Что ты делаешь здесь, Ричи? — Эдди обхватил себя руками, ежась и понимая, что совершенно не хочет видеть друга сейчас. — Сколько вообще времени? — Не знаю, восемь? Я ушел из дома еще засветло, но до тебя не докричаться. Уже хотел идти на свиданку к твоей мамаше, — странно оглядываясь, будто чувствуя себя неуютно, ответил Тозиер. — Ты не вернулся на уроки, я хотел узнать, как ты. Эдди правда думал, что у него были тысячи слов, чтобы поделиться ими с Ричи, но теперь, когда он сам пришел к нему и стоял прямо напротив, сказать было нечего, ведь Ричи не знал ничего, и смысла вываливать на него глупую, подростковую правду не было. — Я в порядке. — Ты уверен? Кажется, тебе хуже, — Тозиер дернулся всем телом, и Каспбрак на секунду увидел того Ричи, на которого смотрел все эти годы — красивого и желанного, однако он тут же сменился на Ричи настоящего — озябшего и немного потерянного. — А ты, кажется, замерз, — Эдди подошел к шкафу и достал плед, по пути осознавая, что в комнате стояла почти что кромешная темень, а потому включил светильник на столе, озаряя помещение теплым, оранжевым цветом. От него Каспбрака немного подкосило, но он быстро отвернулся, опять попадая в плен тозиеровских глаз и совершенно забывая про какой-то там теперь ненавистный цвет. Мальчишка протянул другу покрывало и жестом показал на кровать. — Правда, Эдс, как ты? — стянув куртку, Ричи сел и накинул плед на плечи. Какое-то странное, шестое чувство заставило Эдди увидеть, как Тозиер еле заметно наклонил голову и провел щекой по ткани, и брови парнишки взлетели вверх от удивления. — Ну, я почувствовал себя нехорошо после биологии, но еще с утра я знал, что заболел. Вернулся домой, проспал весь день, — с дрожью в голосе произнес Эдди, слыша в нем визгливые нотки расстройства. Он прокашлялся и отвел взгляд, опять отмечая нервозность Ричи, когда он вдруг начал сжимать краешек пледа и растягивать его пальцами. — Я хотел сказать, что никому не говорил про тебя, — чуть замешкавшись, сказал ему Тозиер. — Про кровь. «Спасибо», подумал Эдди, ведь Ричи оттянул печальные, всепонимающие взгляды Беверли, которая, конечно же, как любая другая девчонка была в курсе всего. — Не стоило, — проговорил вслух Каспбрак. — Все равно они узнают рано или поздно. — Это твоя тайна, Спагетти, и не мне ею распоряжаться. — Наверное, — Эдди не мог видеть, но определенно ощущал какое-то незримое напряжение в комнате, и он совсем не понимал, откуда оно взялось. Просто ни с того ни с сего воздух стал спертым, затхлым, хотя окно было все так же открыто, и голыми ступнями Каспбрак отчетливо чувствовал его холодные потоки. — Так ты… рад? — Ричи нервно почесал затылок. — Ну, узнать свой цвет и все такое. — Не люблю оранжевый, — ляпнул Каспбрак. — Надеялся на нечто другое. — Понимаю, — усмехнулся Тозиер. — Не самое приятное впечатление. — Ты в порядке? Выглядишь странно, — все же спросил Эдди, находя поведение друга и правда не совсем привычным. Ричи резко поднял голову, и его большие очки блеснули в тусклом свете лампы. — Просто у тебя тут холодно, и я ждал тебя больше часа, — для пущей убедительности Ричи закутался в плед посильнее, еще и натянув его на голову. — Только для того, чтобы спросить, как я? — Эдди сел рядом с другом и поджал ноги на кровать. — Я подумал, что это будет правильно, — если бы в комнате было светло, Каспбрак мог бы увидеть, как покраснели кончики тозиеровских ушей, но сейчас он, разумеется, ничего этого не заметил, а потому всего лишь кивнул. — Спасибо, не стоило. Я поправлюсь. — Ты слишком печальный, — будто бы сказав что-то лишнее, Тозиер замер, наблюдая за реакцией Эдди, и его догадки оказались правдивы — Каспбрак усмехнулся и кивнул опять. — Что не так? — Не думал, что это будет так тупо. Такое важное событие, а я всего лишь не смог порезать крысу, — придумывая отмазки на ходу, Эдди надеялся, что они сойдут за действительность, ведь Ричи тоже расстроился по пустяку, когда все узнали цвет его крови. — И ты оказался прав — когда мы не получаем того, чего хотели, это омрачает всю ситуацию. — И какую же ты хотел? — словно немного расслабившись, Тозиер чуть подался вперед, сокращая расстояние между ними. Выглядело это максимально заговорщицки, а потому Эдди даже улыбнулся. — Не знаю, — он коротко пожал плечами, будто бы стряхивая невидимую пыль. — Что-то более возвышенное. «Как солнце».