лаванда //сборник//

//au, где Сара — ведьма, умеющая пробираться в чужие сны// В комнате Эмбер душно, и оттого холод чувствуется не так явно, но девушка все равно сжимает края одеяла озябшими пальцами и натягивает его повыше. Судя по часам — всего три минуты. Три минуты осталось до того момента, когда придётся откинуть единственную тёплую вещь в сторону, спустить ноги на пол и пройти в ванную, шатаясь и цепляясь за холодные стены ногтями. Там — умыться ржавой водой, брезгливо и торопливо стереть тяжёлые капли с лица и уставиться в зеркало, оперевшись на края раковины до болезненности худыми руками. Недостаточно худыми. Ещё парочка дней без еды — это другое дело. Тогда они все узнают, какой красивой она бывает, перестанут тыкать пальцами и смеяться в лицо. Эмбер приподнялась с кровати и потерла глаза. Странный сон приснился. Про обесточенный мир; полный душащей темноты, с кислотным полотном неба в горошек и тишиной. Сотканной из страха, мурашек-звёздочек и чужих криков. Надрывных и ядовитых. На голове — спущенный свыше терновый венок с запутавшейся между колючками шерстью Малой Медведицы. И в этом мире можно только поддаться. Холоду, что утягивает под бесчетными слоями закрывающий потерянное солнце лёд, раздирая кожу на щиколотках. Безлунному пути, ведущему далеко-далеко в никуда, туда, где небо — в сантиметре от головы, щекочет макушку и грозится похоронить под грузными обломками серой материи. И в этом мире можно только ждать. Рыдая, пачкая солью белые щеки, растирая покрасневшие, опухшие глаза. Думая. Представляя сотни образов, мечтая о других мирах. Тех, в которых все хорошо. А потом снилось вечное. Про золотой рассвет млечного пути, раскрашенного в фиолетовый, про разлитое по случайности молоко. Про мерцающую полярную звезду — такую далёкую, что приходится щуриться, но достаточно близкую, чтобы можно было почувствовать её тепло. Про серебристые пряди волос, заполняющие лёгкие и горло мёдом и сладкой лавандой. Про запах чистой кожи, скрывающей в себе жар сотни лесных костров. Про ледяные серо-голубые глаза, на чьём фоне бушующее, дикое море — злая серь, покрытая пеной зависти. Про ресницы, покрытые жидким золотом далёких звёзд. И про первое свидание. От которого дрожь по изломанному телу, исчерченному бесконечными следами ужасов, что прячет за собой ночь. Сидели на космической глади, как на пледе, пили сладость солнца, складывали руками бумажные кораблики и отправляли их в длинный путь по реке времени. Поцелуи — сонные, несмелые. Вместо измятого и собранного неаккуратными складками космоса — плетёная колыбель с пущенным по ободку плющом. А вдали, в темноте кромешной, озлобленной — один за другим фонари зажигаются. По руками блуждают бабочки, раскрашенные сиренью. Смеются, целуют кожу, забираются под футболку и щекотят цикломеновыми кончиками крыльев. Общие. И сон — общий. Эмбер покачала головой, прогоняя наваждение. Нехотя, но решительно. Рядом, на кровати — остатки яркого сна. Настолько яркого, что на плечах все ещё касания голубоглазой ведьмы, под головой — мягкие, звонко щебечущие лепестки лаванды, а под ногами — невесомый космос. Она через силу заправила кровать и закуталась в тонкий свитер. По треснутому стеклу окна стукнули кончиком длинного ногтя. Эмбер обернулась и нахмурилась. На подоконнике, будто бы золотой пылью усыпанном, коробка с шуршащим пергаментом. Эмбер подошла ближе, мало понимая, что это за коробка и кто её оставил, и взяла её в руки. Внутри — маленький кусочек солнца. Тёплый, почти обжигающий, с запахом шоколадного печенья и домашнего уюта. По рукам струятся ручьи золотой пыльцы, а по телу — нежность и сжимающая сердце любовь. За окном мелькнула серебристая прядь. Сара не может убрать боль, не может пройтись по картотеке печальных воспоминаний, поломанных, будто зажеванная кинолента, но зато может подарить что-то свое. Например, половинку своего сердца, давно разделенного на двоих. Или хрупкие в своей маленькой прелести моменты ночи на чужих планетах, в которых Сара — не чужая. В которых Эмбер — не забытая, не сломанная ужасом, не скованная сладким ядом чужого лицемерия. В котором они обе — с уродливым шрамом поперёк груди, означающим, что сердце у них одно на двоих. Но пока придётся прятаться в тени деревьев, наблюдать из темноты, чтобы не напугать. Ждать, пока над головой огненной, растопленной шоколадом, идеальной в своей неидеальности куклы зародится новая звезда. Яркая, цепляющая. Со своей причиной сиять и не разбиваться на куски.