лаванда //сборник//

//Эмбер и Сара расстались, но заболевшая первая все ещё ждёт вторую по вечерам// повествование от лица Эмбер пыль догорающей свечи растворяется в воздухе. в глубине квартиры клубками свиваются остатки пара остывшего чая. пора вылить в раковину, но это — единственное, чем я могу смягчить першащее горло и удушливый кашель. глаза блестят; не от слез, не от усталости — от нестерпимого ожидания. я почти что чувствую, как время проходит сквозь меня, словно горячее лезвие ножа через масло, и с каждой отмеренной строгими часами-судьями секундой лихорадка бьёт моё тело дрожью все сильнее. измучилась. усталость скопилась в прохудившихся мешках под глазами. бледность, танцующая вдоль моих ключиц рука об руку с жаром полыхающих и трескающихся углей январского костра, гуляет по телу табунами мурашек-муравьёв, натянувшие синеватую кожу угловатые кости бьются о стены и расцветают гроздьями лаванды. я до смерти устала просыпаться по утрам. поднимать слипшиеся веки, таращиться сначала на покрытый сеточкой потрескавшейся побелки потолок, а потом на ту же самую сеточку лопнувших капилляров на белке глаз через зеркало. пневмония в шестнадцать — не приговор. да и просто шестнадцать, в общем-то, тоже — расцвет молодости, время учиться, пробовать новое, веселиться и жить, жить, жить. вдыхая ароматы природы, собирая по утрам росу в ладошки, гуляя босиком по тянущимся вперёд километрам асфальта. время кричать во всю силу, распуская убранные в неопрятный пучок цветные пряди волос. только шальное августовское тепло, ускользающее из карманов розового вельветового сарафана, дало трещину. прогулка по маленьким озерам-лужицам в босоножках не прошла даром, и теперь, стягивая на плечах вязаное спицами одеяло, прижимаясь лбом к окну и оставляя на нем мутные запотевшие пятна, смотрю на фейерверки. как на карнавале. на кровавом фестивале смертоубийства, где вместо гладиаторов — хрустальные лебеди моих мечтаний, выращенные за стеклом розовых очков. у которых каждое белое перышко — маленький кусочек млечного пути. о чем я? да. фейерверки. видела сотню раз, но каждый — как в первый. праздничный салют совсем не похож на снопы потухающих искр, пробивающий спертый воздух. не похож на прыгающие по облакам искорки изъезженных, искореженных мечт. и я не то чтобы несчастлива, не то чтобы озабочена чересчур сильной болью в горле, не то чтобы не в силах подняться с холодной табуретки. просто лечить простуду банками и таблетками — научилась, заваривать себе чай с мятой и сладким до рези малиновым вареньем — научилась, а одна коротать вечера — нет. вот и срезалась на первой же стометровке. то, что раньше казалось блёстками, сверкающими каплями воды, стало мелкими кусками битого стекла. торжественные выстрелы отгремевших фейерверков утихают. праздник, ещё недавно заставлявший людей восторженно вопить, медленно осел на брусчатке мостовой свежей влагой нового дождя. бумажные ленты промокли, оттянулись тяжестью и, ведомые ветром, отправились в ближайшую лужу. мы с тобой не привыкли мокнуть под дождём. прятались под пластиковыми козырьками громких магазинов, расходились, когда зажигали фонари. в один день, шумные и раздраженные, как пчелы, разошлись под пятым слева фонарём — и навечно. да так, что я ни под один козырёк не заглянула, все шагала вперёд, забывая о налипшей от влаги одежде и о розе ветров. без тебя все как-то сразу свернуло не туда. начиная с того мгновения, как ты сказала «прощай» навсегда, и до сегодняшнего дня. не хватает тебя. до рвущегося на части сердца не хватает, до рези в глазах, до глубокой, болезненной пустоты внутри. боль — уже синоним моего имени, уже часть моей хлипкой, но пока ещё цепляющейся за жизнь души. ещё минуту. ещё одну минуту вечера, завязав лентой на бантик, подарю тебе. ещё минуту вечера буду настойчиво вглядываться во мрак пустынных улиц через окно. буду ждать, пока первый фонарь, приветственно моргнув, отдаст честь, а вслед за ним на пересчёте загорятся остальные. золотистая цепочка светлячков покажет тебе дорогу к моей двери, я открою, подорвавшись с места, вцеплюсь тебе в промокшую куртку и ткнусь горячим носом в шею. ты улыбнешься помимо воли, скинешь куртку на пол, заставишь меня достать с полки пыльный разобранный телескоп, а потом будешь сидеть, показывая звезды, и говорить о вечном. о бесценном. несоизмеримо важном. о том, на фоне чего наша жизнь и наши тревоги — снежинка, тающая на багряной вуали губ. о сырных крошках-звездах, разбросанных по усталой орбите далёкой полярной звезды, что маяком тянется на сотни световых лет. просто так. чтобы мы тихо — на выдохе, потому что о по-настоящему важных вещах иначе не говорят, — разделили одну сказку об общей планете, где гравием шуршат искренние прикосновения, где все самое громкое — биение сердца и шорох перебирающих колосья травы кузнечиков. а потом я, не выдержав бесконечно длинных сантиметров между нами, уткнусь тебе в живот. буду реветь, пока твои руки будут беспорядочно ворошить мои волосы, плести косички и сразу расплетать, путать и расчесывать. «мне не хватало тебя. я скучала». скажу вслух, но как будто бы одними губами, как будто не произносила этого, а так — показала телом. руками, обхватывающими талию, носом, вдыхающим родной аромат лаванды, макушкой, спрятанной у тебя под грудью. мы приоткроем окно — совсем немного, чтобы я не заболела ещё больше, но достаточно для того, чтобы чувствовать кожей влажную свежесть. ты возьмёшь мою ладонь, подставишь под свет фонарных столбов и будешь водить кончиками пальцев по линиям. — эта значит, что твоя болезнь не будет долгой, — наклонишься над моей рукой, сгорбившись, и поцелуешь запястье сухими, потрескавшимися от холодов лепестками губ. — а эта значит, что тебя ждёт завал в школе, потому что ты пропустила… рассмеюсь, перебивая твой сросшийся с тишиной голос, и ты невольно улыбнешься тоже. свечка, поставленная в подсвечник в виде лампы, опалит твоё фарфоровое лицо мягким светом, и я увижу в тебе все, чего мне так не хватало. уют крохотной комнатки, больше похожей на кладовку или чулан. мягкость большого бежевого свитера из шерсти. тепло бледно-зеленых листьев мяты с острыми краями, плавающих на глади чёрного чая. и печенье. шоколадное печенье, только-только вытащенное из духовки. мне нужно до бесконечности много — твоей улыбки. лишь одной, но искренней. мне нужно до бесконечности мало — не быть такой наивной. перестать думать, что ты вообще захочешь ко мне прийти. ещё раз посмотрю в окно, ожидая увидеть сливающуюся фигуру, но дорога пуста. ты не придешь сегодня и не придешь никогда. ты потеряла нить Ариадны, что должна была провести по затхлым, покрытым надгробным мхом тропинкам ко мне. свечи догорают, дубовый стол, на который я опираюсь, трещит и ворчит. дождь стучит по крыше дома в такт шагающей вперёд минутной стрелке. время вспять не повернуть, треснутый лёд не собрать воедино. придётся ждать до декабря — может, повезёт, и ты, вопреки погоде, растаешь. громоподобный стук в дверь пугает. раньше, чем могу о чем-нибудь подумать, бегу, чтобы открыть тебе дверь, чтобы не заставлять тебя мокнуть под дождём дольше, чем ты можешь вынести. но на пороге Тодд.