Papa bien-aimé

Мысли. Очень много мыслей. Все они путаются в голове, создавая тревогу, иногда что-то ломая или помогая затеряться. Мама часто говорила ему «если будешь долго смотреть в воду, то там обязательно что-то найдёшь». Возможно это что-то — вывод, который он должен вынести, пока находится тут. Возможно этот вывод будет ложный и неправильный, глухой. Забитый глиной проход. А может это какой-то ключ, что откроет ему дверцу к себе. Другой вопрос — как долго надо смотреть, чтобы что-то увидеть. Вообще, ему интересно, какие ярлыки в случае чего на них с отцом могут повесить. Тэн ещё ребёнок. Только сейчас это осознал. А Джонни уже взрослый. То, насколько ты вырос, можно определить поступками, которые ты совершаешь для других людей. И пока единственное, что сделал Тэн — это создал проблемы. И самому себе и окружающим. Он часто вспоминает тот день на пляже и думает, что мог сделать ещё. А ведь мог. Это как помирать с голодухи, когда на столе куча еды, только потому что каёмочка на тарелке золотая, а не серебряная. Он многого себе не позволял исключительно потому, что не хотел, чтобы Джонни видел, как Тэн ему на самом деле нужен. Наверное так. Больница съедает кучу его времени.От банального сна и до упражнений. И попыток не задохнуться. Знаете, учиться дышать заново не то чтобы сложно, это просто странно. Мозг будто отказывается принимать тот факт, что когда-то ты делал это. Первые пять минут было странно. Когда начинаешь следить за своим дыханием настолько пристально, что самому становится неловко. Хочется вдохнуть то слишком глубоко, то, наоборот, набрать совсем чуть-чуть. ИВЛ вызывал зависимость. Психика ставила блок после месяца несамостоятельного дыхания. И Чем дольше ты на ИВЛ, тем труднее с него слезть. Он уже неделю дышит сам и это, на самом деле, приятнее, чем когда кто-то делает это за тебя. И ему повезло, что никаких осложнений с аппаратом не было. В легких может образоваться мокрота, как реакция на трубку. Мокроту нужно удалять, иначе она будет мешать поступлению воздуха. Да, есть специальные приборы для санации, который высасывает ее из легких через шланг. Санация происходит через трахеостому, и дышать в это время ты не можешь. Это не самый приятный процесс, к тому же, он не знает, есть ли этот прибор в больнице. А высасывать макроту вручную… Хотя проблем значительно приуменьшилось. Он теперь сам ест и сам ходит в туалет. Звучит не слишком приятно, но это на самом деле достижение. Ходить он пока не может. Ноги очень сильно болят, ведь именно на них идет большая часть нагрузки. Его возят на инвалидной коляске, и если честно, ему это не нравится. Ему не нравится, что без лишней помощи он теперь не может куда-то добраться. Он чувствует себя неправильно, не в том положении. Заложник своего собственного тела. Без опоры пока ходить не получается, ноги ещё слишком слабые. Поэтому, как минимум тридцать минут в день, он, опираясь о стену, ходит. Ну, по большей степени, стоит. Есть ещё и небольшие проблемы с руками. Мышцы ещё не привыкли к работе и иногда их защемляет. То же самое периодически бывает и со спиной или поясницей. Конечно это не происходит часто, но в неприятные ситуации попадал. Он тут уже два месяца и это, на самом деле, не слишком много. Тэн старается из-за всех сил. Занимается, разговаривает и отказывается от помощи, если надо что-то сделать. Вообще все, что тут происходит, можно в общем и целом описать словом «странно». Не то, чтобы слишком плохо, но и не слишком приятно, что вызывает привыкание. Это как аскеза, только не совсем добровольная. А все ради Джонни, по большей степени. Не смотря на то, что он ни разу не приходил. Да и долго не разговаривал с Ваен, после того, как Тэн слег в больницу, да и домой приходил поздно. Джонни изменился сильно. Не внешне, а больше поведением и отношением. Он взялся за крупные и долгие проекты, кажется, впервые за несколько лет. Мама говорила, что Джонни не хочет приходить. Возможно банально и по-детски, но его можно понять. Он не повёл себя как-то неожиданно, нет. Хотя Тэн действительно скучает, но сам понимает, что не готов был бы с ним встретиться в таком состоянии. Сама Ваен приходит редко, но со сладостями и нормальными книгами. Они много разговаривают. Интернетом пользоваться запрещают, но он на самом деле и не нужен. От него за сутки — двое отвыкаешь спокойно. Особенно с его насыщенным графиком. Тэн никогда не любил читать. Особенно сопливые романы, где главная героиня пресная, крыса тупая, мышь слепая, а её протеже банальный и "загадочный" нарик. Ну или качёк. Но, как оказалось, он лежит в больнице, что наполовину состояла из бабушек, а на другую из маленьких детей. И единственные книги, которые он может почитать - это дешёвые аналоги нормальных детективов. Или детские сказки. Ваен прижимается головой к его плечу и пальцем проводит по фотографии в альбоме. — Кстати, врачи сказали, что через месяц тебя можно будет забрать домой и бабушка нас зовет в Японию. — она улыбается, убирая темные прядки с чужого лица. А это значит только одно Джонни тоже будет там. Сердце заводится в беспокойном ритме. Они часто ездили к Сее, маме Ваен.  Всегда втроем. У Джонни из родственников осталась только сестра, а оба родителя скончались, когда ему исполнилось 35. Но Сее приняла Ёнхо как родного. Но будет ли сейчас, как обычно? Обычно хорошо. Как же раньше было хорошо. В психологии есть такой принцип… «Чем больше ожиданий по поводу какого-то события, тем выше вероятность сокрушительного разочарования Больше ждешь — меньше получаешь, меньше ждешь — больше получаешь.» Тэн не знает автора этой фразы и есть ли такой принцип на самом деле, или это очередная заумная картинка в интернете, но он не может не согласиться с ней в какой-то степени. Месяц, всего лишь. Не такой уж и большой срок. Он тут дольше. Около недели чувствовал себя, как на пороховой бочке. Каждую секунду обдумывал что скажет, что сделает при их первой встрече. А потом, когда пошла вторая неделя и голова начала раскалывается от предположений, он перестал. Каждый раз он осознанно останавливал себя от новой порции мыслей о прошлом, потому что каждый раз это заканчивалось самокопанием, а потом самозакапыванием. Не слишком приятно. Поэтому теперь он с ещё большим усилием занимался. И спустя некоторое время, а точнее на третьей неделе, он смог не только практически без особых усилий простоять, но ещё и ходить. Нормально ходить, а не так, как будто ему 70 лет. Конечно не прыгал и скакал, но все же. Сейчас, когда он хоть немножко, но повидал жизнь и даже (наверное) смерть, ему не страшен Джонни. Даже тогда, когда до их встречи остаются сутки. А потом все как в один миг. Регистрация, багаж, досмотр, самолёт, 6 часов лететь и еще один на машине. Все мелькает перед глазами, как разноцветный калейдоскоп с яркими камушками внутри. На одном дыхании. Без перерыва. За окном мелькают пыльные поля, высокие деревья и мелкие деревушки, безграмотно раскиданные по земле.  Тэн едет в трясущемся такси, придерживая рукой сползающий с колен рюкзак. Жить вдали от родственников, которые дарили столько любви и тепла, наверное невероятно больно. И Тэн искренне рад, что сейчас едет к своей бабушке, пусть та и жила у черта на куличиках. Такси останавливается перед высоким трехэтажным домом с милым садиком рядом и невысоким зелёным забором. Ваен передаёт чуть смятые купюры и под водительское «всего хорошего» они выходят из машины, оставаясь под жарким солнцем. Колеса чемодана шумят на неровной дороге, цепляясь за каждый лежащий на земле камень. В голове заела какая-то глупая детская песня, на языке ментоловая конфета, а из открытого окна виднеется старушка, что активно машет и привлекает внимание. Он вдыхает грудью немного влажный от дождя воздух.  Он похож чем-то на его дом в Бангкоке, но атмосфера тут другая. То ли более тёплая, то ли более ностальгичная, как в детстве. Не смотря на то, что последний раз он был тут всего лишь год назад. Но отношение поменялось совершенно. Скрипучая дверь прячет в себе старинный интерьер: зелёные обои в маленький цветочек, небольшую кухню-гостиную, где стоят часы с кукушкой и миллион стеллажей. Таец падает в пышные объятия старушки и та трёт по макушке, улыбаясь ласково. — Выше стал чуть-чуть. — она долго рассматривает внука. Воспоминания накатывает волнами, медленно, будто плёнка в старом фильме, меняются, стирая время в порошок. Если бы моменты можно было бы почувствовать, то этот можно было бы описать лишь песком в зубах и грязью, прилипшей к ладоням. Да, немного грустно, но это останется прекрасным воспоминанием. Плёнка рвется легко, песок вперемешку со слюной валяется на земле, а грязь легко отмывается водой. Какао уже не такой вкусный, игрушки уже не такие интересные, а вместо сна ночью — бодрствование. Всё меняется. И это нормально. Ему ли не знать. Тут тихо. Гораздо тише, чем в его районе. Бабушка что-то говорит про то, как он подрос, вроде бы, и забирает из чужих рук рюкзак, уходя быстрыми шагами наверх. Сее плохо говорит по-тайски, но зато Ваен прекрасно говорит по-японски. Кажется, теперь понятно, почему Джонни её выбрал. Ваен красивая. Очень заботливая, мила ко всем, многое умеет. Она была рождена для того, чтобы её любили. И чтобы она любила в ответ. А Джонни… — Тэн, пошли поговорим. Ваен ведёт его за руку аккуратно по лестнице. Он рассматривает с упоением свою комнату в которой так давно не было ремонта. С детскими обоями и узеньким шкафом, коробкой с игрушками и записным столиком, который, пусть и не подходит под интерьер, да и был ему мал, все равно грел душу. Кажется, именно его он видел в своём «сне». Мать хлопает по месту рядом с собой на кровати и улыбается грустно. — Я знаю, что должна была тебе сказать раньше, но, — она вздыхает глубоко. Руки немного дрожат, она поправляет ими кулон, что перекосился неловко на шее. — Помнишь тот день, когда ты попал в больницу? Кивок. — Джонни, он в тот день                                разбился. Насмерть на машине. Хруст. Кажется, что-то порвалось. Что-то очень большое. Порвалось. Выпало. Потерялось. Забылось. Умерло. Что-то. Кто-то.