***
— Бен, — обладатель имени неосознанно дёргается и боится поднять глаза на того, кто только что позвал его. Пятый. Кто же ещё. Сейчас он скажет что-то и от осознания грядущего разговора, которого он желал, ему становится не по себе. Страх и нервозность, его пульс ускорился, а на лбу выступили маленькие капельки пота. Смотреть на некогда близкого друга было так… странно, да, именно так, странно. Потому что теперь Бену казалось, что он посмотрит совсем на другого человека. Что его собственное отношение к Пятому в корне поменялось и что самое страшное — так это то, что он не сможет с этим ничего сделать. Бен отмечает у себя в голове, что голос у Пятого такой же, пусть чуть хрипловатый, но присутствует та интонация, которую он выучил на зубок. — Да? — Когда он поднимает на Пятого глаза, понимает с болью в сердце, что смотрит на него также. Почему с болью? Потому что, если Пятый прямо сейчас встанет и скажет, что вся их дружба была ложью, он не сможет на него нормально рассердиться. Не сможет возненавидеть или забыть. Он, наверное, просто разревётся или умрёт от сердечного приступа. Однако он держится и смотрит на черты лица друга, на синяки под глазами и покрасневшие от недосыпа глаза. Это заметно даже с такого расстояния или же он просто слишком придирчив к деталям, которые важны лишь для него самого. Пятый встаёт с кресла, Бен сглатывает комок. У Пятого немеет горло, и кружится голова. Он точно не знает, что собирается сказать, но какой-то врождённый инстинкт подсказывает ему, что, если прямо сейчас он не поговорит с Беном, разрушит всё окончательно. — Нам нужно поговорить, — звучало так неестественно; обычно Пятому не нужно было это глупое вступление, чтобы объяснить всю ситуацию. Мысли пронзали мозг, испещряли разум, а в груди появилась дыра. — Я хочу объяснить то, что с тобой произошло, — Бен уверен, Пятый запнулся. Пятый никогда не запинается, не в его это стиле, он говорит кратко чётко и, по существу, ни разу не запнувшись. — Говори, — у Бена хриплый голос, Пятый слышит в нём так много и одновременно чувствует неимоверный холод. — Те люди, они… выполняли поручение Агентства. Им сказали сделать это с тобой взамен на просьбу. Тебя выбрали, поскольку рассчитывали сломать меня морально, но… — на этот моменте Пятый проглотил слюну и замолчал. Что «но», разве у них не получилось? Разве они не заставили его страдать бессонницей, разве? Сохранять хладнокровие и поддерживать безэмоциональность было сложнее, чем он предполагал. Вернее, это было невыносимо. Сжав руки в кулаки, он несколько секунд обдумывал детали разговора. Когда говорить начал Бен, Пятый дёрнулся, будто от удара током. — Не надо, просто скажи уже, что всё это, — подняв руку, Бен обвёл ею палату, — что было между нами было ложью, — на этом моменте у Бена спёрло дыхание, голова раскалывалась, и Бен был готов поклясться, что чувствует швы, наложенные на ноги. Точнее на их обрубки. — Что ты притворялся, что я был лишь запасным вариантом, скажи это и я смогу спокойно сдохнуть прямо тут от разрыва сердца. Это ожидание хуже смерти, а я чертовски устал находиться во всей этой атмосфере. — Пятый попытался что-то сказать, но Бен остановил его, поднимая ладонь «сейчас моя очередь». — Ты вечно молчишь и не смотришь на меня, ты будто заставляешь себя сидеть со мной из-за чувства вины. Так вот, не надо меня жалеть, признай, что наша дружба была фальшью. — Изредка прерываясь, чтобы заглотнуть больше воздуха, Бен говорил и говорил. Он не поднимал глаз на Пятого, но пытался уловить хоть какое-то движение с его стороны боковым зрением. Он говорил всё то, что было у него в мыслях последние дни. Это как избавляться от хлама, сначала жалко выбрасывать старые, наполненные тёплыми воспоминаниями вещи, а потом ты просто выкидываешь, даже не проверив содержимое пластиковых пакетов. — Бен, да с чего ты взял, что я лгал все эти годы?! — Пятый больше не может слушать эти ложные доводы. Как Бен мог подумать о том, что он притворялся всё это время. Бен лучше всех знает, как Пятый ненавидит кривить душой, почему же сейчас он говорит о том, чего не могло быть в принципе? Пятый молчит, чтобы собраться с мыслями, сказать всё, чтобы это звучало как можно более правдиво и не выглядело, как лепет годовалого ребёнка. Наконец, он собирается с силами и поднимает глаза на друга. У того чуть опухли глаза и дрожит нижняя губа. Незаметно даже для себя он теребит подол белой сорочки. Верный признак того, что он обеспокоен. — Я ни за что бы так с тобой не поступил, ты же знаешь, я не такой. — Пятый видит, как дрожит Бен. «Он боится меня», — мелькает в голове едкая мысль, но даже так, Пятый даже не пытается уменьшить громкость. — Я не уверен, что знаю тебя. Кто ты, откуда мне знать, что ты не врёшь? — дрожащей рукой, Бен проводит по волосам. Пятый теряет дар речи. — Как, — «это не настоящее, мне это кажется», — как я смог так облажаться? — «Это, чёрт побери, не может быть правдой, может это очередной мой кошмар?», — Бен, я не лгу, — «Боже, что делать, я словно ребёнок оправдываюсь», — Бен поверь мне, — «Бен, пожалуйста, прошу, я сделаю всё что в моих силах, только, пожалуйста…». — Пятый я хочу, чтобы ты ушёл, мне нужно подумать над всем этим, — Бен дрожит и прозрачные слёзы катятся по его щекам, но взгляд полон решимости, которой Пятый не может сопротивляться или возразить. На ватных ногах, Пятый выходит из его палаты и оседает на пол. Слёз нет. Он не слышит, что происходит рядом с ним и даже если бы началась террористическая атака, он бы продолжил так сидеть. Пол для него теперь не холодный, но и не тёплый, он не чувствует запахов и практически оглушён, даже не чувствует спиной стену. Всё сломалось и что теперь делать, Пятый не имеет понятия. — Надо домой, — прошептал он, поднимаясь. Может, он просидел час или всего несколько минут. Всё равно. Голос у него хриплый и руки дрожат, он, собственно, весь дрожит, от чего он не понимает, знает только, что у него болит. Болят руки, ноги и голова, а ещё он хочет кофе. — Надо домой, — повторяет он и не узнаёт своего голоса. На телефон приходит новое сообщение. Оно от Вани. Он прочтёт его позже, сейчас ему надо домой.Надо домой
16 марта 2021 г. в 16:42
Ване не верилось, что сейчас она стоит на сцене и держит в руках скрипку. За последние несколько дней с ней произошло слишком много странного и теперь, находясь в привычной для себя среде, она чувствовала некое отторжение. Это место теперь казалось чужим, а струны белой скрипки резали пальцы, будто бы в первый раз. Но она не сбивалась, перед ней стоял пюпитр с новыми нотами, что им предстояло выучить, её одиночная партия будет через несколько строк и ей следует сосредоточиться.
Когда остальные скрипки начали стихать, уступая ей главенствующее место, Ваня начала играть. Сначала тихо, но с каждой нотой звук становился всё выше и выше. Окунаясь в игру скрипки, перебирая шершавыми пальцами струны, девушка прикрыла глаза забывая о нотах, которые видела впервые, но уже смогла заучить. Мир снова окунулся в яркие и одновременно с тем спокойные оттенки. Играя на скрипке и откидывая голову назад, закусывая губу и касаясь так хорошо изученных ею струн, Ваня забывала обо всем вокруг нее. Скрипка издавала звуки, которые она хотела слышать, она не предавала и была покорной, и Ваня была рада. Рада от того, как снова может погрузиться в это состояние эйфории, почувствовать себя на своём месте и делать то, что заставляет её улыбаться.
Когда она закончила играть свою партию, невольно заметила, что оркестр замялся на несколько секунд после её соло. Она не придала этому значения, однако, когда дирижёр после репетиции позвал её к себе, удивилась, она последовала за ним в его кабинет, находившийся рядом с залой, где они обычно репетировали.
— Я что-то сделала не так? — первое что спросила Ваня, усевшись за небольшой деревянный столик напротив старичка, который в этот момент поправлял свой галстук-бабочку.
— Нет, Ваня, скорее даже наоборот… — замялся мужчина, а Ваня удивлённо выгнула бровь.
— Так что же? А, может быть, я запнулась, ну так это бывает со всеми, тем более… — но мужчина не дал ей договорить, подняв ладонь в усмирительном жесте.
— Это было восхитительно Ваня, даже лучше, чем изначальное произведение, я хотел бы, чтобы ты играла именно этот вариант. — Проговорил мужчина, смотря на девушку таким взглядом, будто она нашла лекарство от всех болезней.
Девушка невольно улыбнулась, поправляя прядь волос. Слышать такое от дирижёра было весьма лестно, однако…
— Простите, но я думаю, что я играла слишком… раскрепощено, я не смогу повторить это, я просто, — Ваня пыталась помочь себе руками, водя ими в воздухе и подыскивая нужное слово. — Просто мне нужно было сыграть, эта похвала… в общем, я рада что вам понравилось, но лучше мы оставим всё как было. — Закончила свою мысль Ваня, не поднимая глаз.
— Посмотри на меня, — от этих слов Ване стало как-то неловко, но она послушала эту простую просьбу. На лице старичка была видна улыбка, — ты часто принижаешь себя, даже не замечая этого, вот, сколько ты у нас? Год? Два? И мы ни разу не предложили тебе возможности подняться выше, достичь того, чего ты действительно достойна Ваня. Сейчас, этим предложением я хочу дать тебе возможность засветиться так, как ты ни разу не сверкала, раскрыть и показать себя такой, какой ты себя ощущаешь. Твоя музыка и твоя любовь к ней поражают, и я хочу видеть, как ты улыбаешься после сыгранной тобой партии. Такую улыбку, которую я видел сегодня, — мужчина смотрел на неё, не отрываясь и за всё, то время, пока он говорил, ни разу не моргнул. Ваня тоже не моргая смотрела на него, впитывая каждое слово и пытаясь уложить всю эту похвалу в одну коробочку и успокоить бьющую по ушам кровь. Она, может, даже покраснела немного, то ли от смущения, то ли от того, что в маленьком кабинете стало жарко. В любом случае, у неё закружилась голова, но она продолжала слушать, не отрывая взгляд.
— Я даже не знаю, что и сказать на всю эту похвалу. Вы уверены? Я ведь, я ведь просто люблю играть, только и всего, в этом нет ничего особенного, просто люблю играть, — Ваня часто заморгала, ещё несколько раз пытаясь добавить что-то, но безуспешно. В голову больше ничего не шло, было лишь ощущение невероятной лёгкости, граничащей с эйфорией.
— Как я уже говорил, ты часто принижаешь себя, пусть ты и получила собственное прозвище, не потеряла присущую себе скромность. Таких вот людей мало, знаешь ли, обычно им гордость бьёт в голову, и они требуют себе трон и корону, у тебя этого нет. Милая ты барышня, милая и безумно талантливая. Не отказывайся от моего предложения, такую твою игру должно услышать как можно больше людей, юная леди.
— Мужчина протянул ей свою руку с поношенными часами на кисти и помог ей подняться, похоже, он заметил, как ошарашил и удивил девушку, чему был одновременно рад и взволнован.
— Я подумаю, — сказала Ваня, выходя из его кабинета. — Спасибо, — уже тише сказала она, разворачиваясь и идя к гардеробным. Похоже, сегодня заместо обычного письма Пятый получит длинное сообщение, в котором Ваня подробно расскажет о сегодняшнем происшествии.