Парадокс

      А вот это уже было действительно страшно. Фриск всячески пыталась убедить саму себя, что бояться нечего. Что она не боится. Глупо, но она надеялась запрограммировать свой организм на правильные эмоции. Вообще-то все было относительно хорошо и спокойно. Нет, даже не так, все было идеально. Идеально ровно до того момента, пока одно единственное лишнее мгновение одиночества не заставляло ее задуматься о том, что может ее ожидать в том случае, если обман все-таки будет раскрыт. Фантазия порождала довольно страшные картины. Да, братья-монстры отнеслись к ней невероятно милосердно. Но сохранится ли это милосердие в том случае, если они осознают, что их все это время просто водили за нос, нагло пользуясь их добротой и гостеприимством? Даже подумать было страшно.       Скорее всего, с их стороны наступит разочарование. Быть может, что даже ненависть. И они будут иметь на это полное право. Не зная, как в таком случае она будет оправдываться, Фриск лишь понимала, что ей будет больно. Пытаясь вымолить прощения, в глубине души она будет надеяться, что не получит его. Потому что не заслуживает. Потому что повела себя как трусливая тварь. И она уйдет, навсегда вычеркнув из своей жизни эти прекрасные моменты жизни с монстрами. Но в душе, она точно знает, они будут жить вечно. И неважно уже, что будет дальше. Возможно, попавшись бывшему начальству на глаза, она все-таки позволит себя прикончить.       Стоп. Господи. Нет. Она все еще сидит в гостиной братьев-скелетов. Все еще держит в руках какую-то книгу, которую уже, если часы не врут, полчаса вертит в бледных ладонях и гладит длинными тонкими пальчиками то по корешку, то по шершавой бордовой обложке. Все-таки порой так опасно слишком глубоко погружаться в свои мысли. На обложку падает слеза. Ученая быстро стирает ее и проводит ладонями по лицу. Так страшно думать о том, как дальше придется выкручиваться. – Ты что, плачешь? – внезапно раздавшийся на весь дом восклик едва ли не оглушает ее. Она резко поворачивает голову и видит младшего из братьев. Лицо у него было таким, словно он сам готов был разрыдаться. – Что? Нет. Папс, с чего ты взял? – максимально быстро она натягивает улыбку и ласково спрашивает его, – ты чего? – У тебя взгляд грустный и глаза покрасневшие. Ты точно плакала! Расскажи мне, великому Папайрусу, что тебя так расстроило? Вместе мы выгоним прочь твою печаль, – так резко он садится на диван рядом с девушкой и обнимает ее, со всей силы прижимая к своему костлявому телу, а девушка ощущает аромат его парфюма. Он был абсолютно не похож на одеколон, которым пользовался Санс, но тоже приятным. – Папс… я просто не выспалась. Я зевала. А когда я зеваю – у меня всегда глаза слезяться, – и Фриск старается всеми силами оправдаться, лишь бы не видеть такого переживания в глазах друга. Это было невыносимо. – Правда? – его тонкий голосок звучит так, словно он поверил. Однако монстр не спешил выпускать девушку из своих объятий. – Ну конечно, Папайрус! – с нежной и успокаивающей улыбкой отвечает она и начинает аккуратно выбираться из этого капкана любви и заботы. – Не пугай меня так больше, человек! Если что-то будет не так – говори сразу! Мы обязательно сможем со всем вместе справиться, – едва ли не умоляет ее скелет, а девушка с трудом не отводит стыдливо взгляд. Он такой милый. – Договорились, – и девушка понимает, что тему разговора нужно менять как можно быстрее, но тут в комнату спускается старший брат. Кажется, она не успела. – Хей, что-то произошло? Папс, ты кричал? – даже взволнованность Санса в какой-то степени была ленивой. Но отнюдь не безразличной. – Мне показалось, что человек плакал. Я разволновался за нашего друга! – вновь начинает тараторить младший брат, на что старший лишь спокойно переводит взгляд на Фриск. – Ты плакала? Что-то случилось? – спокойный вопрос, который ожидает спокойного ответа. Без лишней суеты и паники, что сейчас неосознанно наводил Папс. – У меня глаза слезяться, когда я зеваю, а я сегодня спала плохо. Вот Папс и подумал, что я раскисла, – ответ Фриск, кажется, устраивает Санса. Он не видит поводов не верить ей. Он еще пока уверен, что если случится что-то действительно плохое, то она им непременно расскажет. – В таком случае, полагаю, что все в порядке. Может быть чаю пойдем попьем? – крайне быстро Санс переводит тему в правильное русло. – Я считаю это прекрасной идеей, – одобрительно кивает Фриск. – О, да, я поддерживаю эту мысль! Я как раз таких вкусных пирожных сегодня купил, – как-то, наверное, даже слишком быстро настроение Папайруса меняется, – о, человек, если ты хочешь спать, тогда, может быть, ты захочешь кофе? – Ненавижу кофе! – слишком быстро и без лишних раздумий отвечает она и понимает, что сейчас она как никогда близка к провалу, – я имею в виду, что даже когда Санс его себе варит, меня мутит от одного только запаха. Поэтому, я предполагаю, что кофе я вообще не переношу.       Черт! Такая мелочь. Одна чертова фраза и ее могут уличить во лжи. Чувствуя, как сердце начало биться раза в 2 быстрее, ученая медленно глядит то на лицо младшего скелета, который в этом время ставил чайник на огонь, говоря, что это нормально, если ей не нравится кофе, что он сам тоже больше любит чай, то на лицо Санса. И оно было по-прежнему спокойно. – Я пью его для бодрости, хотя и вкус его нахожу приятным. Но это, как говорится, дело вкуса. Кстати, я совсем забыл, что ты хотела старые пленки посмотреть. Предлагаю прямо сейчас этим заняться, – и Фриск сейчас как никогда радуется такому предложению, потому что это прекрасная возможность отвести внимание братьев-монстров от ее неосторожно брошенной фразы. – Да, давайте. Мне очень интересно, – сразу отвечает она. – Тогда пьем чай. После я сделаю поп-корна и будем смотреть! – и Папс снова весел и суетлив. Все как обычно. И это не может не радовать.       Пить чай и разговаривать о всякой ерунде нравилось девушке все больше и больше. Она так привыкла жить в компании, что теперь даже не представляла, что когда-нибудь ей придется вернуться в свой пустой дом… нет, не придется. Дом сгорел. А ее единственный компаньон… о нет, Флауи!       Резко руки панически дергаются, и кружка с горячим чаем выпадает из ладоней девушки. Часть кипятка выливается на ноги, остальная оказывается на полу рядом с осколками бывшей кружки. Все происходит так быстро, что Фриск едва ли успевает подумать о том, что произошло. А потом она чувствует жгучую боль. И болезненный возглас сдержать у нее не получается. Братья тут же подрываются. – О божечки, тебе очень больно? – суетливо и очень перепугано кричит Папайрус, в то время, как девушка даже не находит сил, чтобы ответить. Она сгибается пополам, чувствуя, как из глаз начали течь слезы. Она старалась не кричать, а в голове кружилось воспоминание о том, как она однажды на руку пролила концентрированную серную кислоту. Она кричала так, что соседи даже прибежали, чтобы узнать, все ли хорошо. Они же и вызвали ей скорую помощь. – Тише, тише, сейчас будет легче, – Санс взволнованно, но без лишней суеты приносит смоченную прохладной водой марлю и прикладывает ее к обожжённой ноге, – как только боль стихнет, мы тебе ее мазью намажем. За неделю все пройдет. Тш, все хорошо.       Приложив ткань к месту ожога, он аккуратно стирает слезы с девичьего лица, пока Папайрус обнимает, прижимая к себе худощавое тело, поглаживая ученую по голове. Все время они что-то говорили, не замолкая ни на минуту, пытаясь ее успокоить. Боль проходит минут через 10, которые казались девушке вечностью. Но вот она наконец-то в состоянии спокойно выдохнуть и самостоятельно вытирает глаза ладонями. – Я вспомнила, – наконец-то произносит она донельзя вымотанным и уставшим голосом. В тот же момент она ловит два удивленных взгляда. – Что же ты вспомнила? – аккуратно интересуется Санс, помогая своей безымянной подруге дохромать до дивана. – Я вспомнила, что однажды я так пролила на руку серную кислоту. Концентрированную. Я не помню, что было до или после. Помню, что было так больно, что я, кажется, всю округу переворошила своими криками, – на одном дыхании произносит она, после чего устало падает на подушку, – извините за кружку. – Да Бог с ней! С этой кружкой! Главное, чтобы ты была в порядке, – лишь отмахивается младший брат, вынося из кухни аптечку. Оттуда Папайрус достает какую-то мазь и начинает медленно и аккуратно втирать ее в покрасневшую воспаленную кожу. Мазь приятно холодила и очень успокаивала. Сверху он наложил бинт, – главное успеть поменять до того момента, когда прилипнет. Отдирать будет неприятно. – Представляю, – как-то особенно пассивно и безынтересно произносит она в ответ, именно сейчас желая полностью отдаться в эти заботливые руки. Чтоб сейчас о ней думали и о ней заботились. Как эгоистично! Но ведь ноге больно…

*****

– Малая, Папс сегодня по делам допоздна ушел. Перевязку тебе буду делать я, – хах, малая. Это было забавно и в какой-то степени мило. Фриск была младше. Хоть про возраст они не разговаривали, но с виду девушку было трудно назвать ровесницей Папайруса. А Санс, мало ли того, что был старшим, так еще и серьезность и присущая ему природная солидность накидывали пару годков. Так что… да, малая. Не иначе как малая.       За все время пребывания в этом доме Фриск впервые оказалась в комнате старшего брата. В комнате Папайруса же она бывала довольно часто. Возможно, скелет думал, что показывать в своей обители ему особо нечего. Или просто не видел смысла. Но сегодня Фриск оказалась в ней после ухода из дома Папайруса, когда Санс предложил посидеть у него, мол на втором этаже, где и находилась комната, вид из окна красивее. Ученая не видела поводов для отказа. Да и к тому момент нога успела успокоиться и она почти без труда под страховкой монстра добралась до туда. – Давай, – она вытягивает обнаженную ногу вперед и начинает наблюдать, как скелет сначала медленно разматывает и снимает повязку, затем в целях профилактики заражения профодит по поврежденному участку кожи салфеткой со специальным раствором, а затем вновь мажет мазь и накладывает свежий бинт. Медленно проводя ладонью по девичьей ноге. От коленки и выше, он вдруг понимает, что с его стороны это все не совсем красиво. С поразительной выдержкой он отворачивается от некрасивых мыслей и продолжает оказывать медицинскую помощь. – Не болит? – интересуется тот, складывая все необходимое обратно в аптечку. Отворачиваясь от девушки, он тихо сглатывает скопившуюся во рту вязкую слюну. Затем подходит к окну и приоткрывает его, впуская в комнату холодный зимний воздух. – Уже нет. Спасибо, – на лице появляется благодарная улыбка, на что комик дружелюбно усмехается. – И все-таки… что произошло? – в один момент его лицо становится пугающее серьезным. У Фриск даже на мгновение дыхание сбилось. Видя это, Санс выдыхает и снова принимает спокойное и беспечное выражение лица, – хей, приятель, ты чего? Я всего лишь хотел узнать, что тебя так взволновало, что даже кружку из рук полетела? – Я не знаю. Просто в один момент запаниковала на пустом месте и руки задрожали, – Фриск старается отвечать без излишней эмоциональности. В принципе, как она всегда и делала. Ей вообще было довольно трудно выражать свои эмоции через возгласы или повышенные интонации. – И ты вспомнила момент с кислотой. Неужели ты химик? – в данной ситуации, что происходило довольно редко, Санс не играл в равнодушие и без стыда демонстрировал свое любопытство. – По всей вероятности. Я замечаю на своем теле разные шрамы. Некоторые из них действительно смахивают на термические ожоги. Видимо, кривыми мои руки были всегда, хах, – она закатывает рукава кофты и протягивает руку Сансу, на запястье виден довольно сильный след от ожога. Кожа там была жесткой и как будто неживой. Местами даже вены не были видны. – Ну почему же сразу же кривые? Видимо, мозг у тебя работает быстрее, чем ручки успевают принимать команды. Вот иногда и подводят. Это признак высокого интеллекта. Хотя по тебе он и без этого виден, – Санс улыбается, но когда девушка протягивает ему руку, она аккуратно берет ее в свою ладонь и начинает серьезно и вдумчиво рассматривать. Неожиданно для ученой он аккуратно касается места старого ожога губами, – заживет еще. – Такое не заживает, – с усмешкой отвечает девушка. И в этот момент щеки у нее не пылают. Фриск была не тем человеком, которого можно было смутить чем-то подобным. Она не стеснялась слова секс или порой слишком заинтересованных взглядов в ее сторону. Ее невозможно было смутить какими-то пошлыми шутенками, хоть она их и не любила. Да и вообще, для нее, как для ученой особы, все это было до такой степени естественно, что поводов для стеснения она не видела. Как говорится, все, что естественно – то не безобразно. – Заживет. Обязательно заживет. Хочешь, я тебе пообещаю? – нежно рука выскальзывает из ладони мужчины. Фриск хохочет, прижимая колени к груди, переводя взгляд в сторону окна. – Не думаю, что обещать подобное разумно. – По твоему я глупец? – Санс подсаживается чуть ближе, потому что предвкушает интересную беседу. – Я этого не говорила, – и в тот момент девушка позволяет себе прищурить взгляд и игриво повести бровями. Боже, что за флирт? Но почему-то ей в голову пришла мысль, что… почему бы и нет, собственно? Первый поцелуй у них уже был. Что ее останавливает? Ложь все равно рано или поздно будет раскрыта. И Бог знает, что будет потом. Но лучше жалеть о том, что ты сделал, чем о том, чего сделать побоялся. – Но ты это имела в виду, – у Санса, когда он искренне улыбается, ямочки на щеках и морщинки под глазами видны. И зеки как будто пунцом наливаются. То ли от того, что смех кровь разгоняет, то ли от того, что он ловит этот неоднозначный взгляд, – ты очень красивая.       Странно это слышать. Вернее, было в ее жизни несколько любовников, с которыми можно было скрасить вечер-другой. И как будто каждый считал своим долгом, лежа на мятых простынях дорогой гостиницы, произнести это, даже не глядя на лежащую рядом девушку. И в тот момент все эти слова ей были до лампочки. Она поспешно одевалась и уезжала домой на заранее вызванном такси. Но слышать такое от Санса было действительно странно. Вау, неужели такие слова можно говорить искренне? – Что? – да. Ей хотелось это услышать повторно. Она хотела сейчас прикинуться дурочкой, хотя с этим монстром такие фокусы навряд ли прокатят. Но она хотела. И что ей запрещает? – Ты красивая. Но это не так важно. Ты странная, со своими причудами, что вполне себе оправдывается тем, что ты человек науки, – Санс всегда был прямолинеен. И Фриск это, черт возьми, нравилось. Он проводит кончиками пальцев по бледной щеке, а затем и вовсе накрывает ее своей ладонью, – но именно это меня и восхищает в тебе. Ты мне очень нравишься. Не буду врать, с ума меня сводишь. И я до такой степени привык к тому, что ты всегда рядом, что порой забываю, что однажды ты уйдешь. Вернешься в привычную для тебя жизнь.       В этих словах не было горечи. Фриск уверена. Да и какой-то грусти или тоски в глазах монстра не наблюдалось. Да и в данный момент ей этого не хотелось. Хотелось, чтобы он не убирал своих рук, а, напротив, действовал более уверенно и смело. К черту сопли и сантименты! Она ловит его взгляд и намеренно поддерживает его. – А ты добрый, – ответная реакция не заставляет себя ждать. А лицо у девушки такое, словно она готова замурлыкать от удовольствия. И видя это, Монстр не спешит убирать руку. – Хех, нет. Доброта это больше по части Папса. А я ленивый, – он смеется, хоть и старается наблюдать за реакцией ученой, не отводя от нее глаз ни на секунду. – Вернее, притворяешься им, – довольно нахально отвечает она, а Санс непонимающе хмурит брови. – Что ты сказала? – и ему действительно кажется, что уши его подводят, ведь мысли крутятся сейчас совсем вокруг другого. – У тебя, должна сказать, прекрасно получается строить из себя лентяя. Вернее, в какой-то степени так и есть. Ты не слишком-то поощряешь лишние, так сказать, телодвижения. Но это не исключает тот факт, что ты очень добрый и милосердный. У монстра слов для ответа не находится. Он чувствует, как во рту снова начала скапливаться слюна. А пауза тем временем затянулась. А глядит она все еще так хитро, подобно лисице, и так… выжидающе. Санс боится торопиться, но когда аккуратно положенную на здоровое колено вторую ладонь встречает одобрительная реакция, он выдыхает. – Милая, ты не… – и ему не дают закончить. – Да!