Курс второй. Весна
27 января 2021 г. в 09:29
26 февраля.
Уже чувствуется приближение весны. Снег давно сошёл, и, хоть всё вокруг серое и унылое, воздух стал другим, каким-то тёплым и приятным. Казалось бы, можно жить спокойно, но мне почему-то тревожно. Поттер ведёт себя очень подозрительно. Стал какой-то совсем тупой, даже на мои выпады не отвечает, как будто мозги отключил или задумал что-то. Подозрительно. И Грейнджер нервная. Всё чаще вижу её, роющейся в библиотеке.
Я люблю делать уроки там. Это гораздо спокойнее, чем в гостиной или спальне. Мадам Пинс требует соблюдать тишину, а в Слизерине добиться такой тишины почти невозможно, кто-нибудь да чешет языком. Достаёт ужасно. А в библиотеке безмятежность, тихий шорох страниц — лучшие условия для работы.
Но Грейнджер тоже препятствие. Если рядом вдруг промелькивают её каштановые кудри, то работать уже нет сил. Всё, чего я хочу, это просто незаметно за ней следить. Мне так нравится смотреть, как она, с серьёзным, сосредоточенным видом, копошится возле стеллажей, выискивая книги. Потом листает их в нетерпении и ожидании, с досадой вздыхает и ставит книгу на место. А иногда радостно вздрагивает, замирает, вчитываясь, всматриваясь в текст, улыбается или хмурится. Мне кажется, я ещё не видел волшебника, так ярко реагирующего на книги. Она любит их, словно они её друзья. Грейнджер может читать часами, сидя в одной позе, подперев голову кулаком. Иногда делает записи на маленьких листочках или в тетради. Не знаю, почему мне так нравится на это смотреть.
Но сегодня я не смог удержаться, потому что знаю, что приближается весна. Тихо подкрался, взял книгу, какая под руку попалась, и сел через стол от неё. Грейнджер удивлённо на меня покосилась и снова уставилась в книгу.
Я дождался, когда девчонка с Пуффендуя, которая была рядом, ушла. Дыхание замирало, но я же должен был спросить и прошептал:
— Эй, Грейнджер!
Она вздрогнула и огляделась по сторонам, так испугалась, что даже стало смешно.
— Чего тебе, Малфой? — еле слышно шепнула она. — Тут полно народа!
Я не смотрел в её сторону, чтобы никто случайно не увидел, что я с ней разговариваю.
— Через два дня весна, — шептал я. — Ты помнишь про шар?
Я взглянул на неё краем глаза, а она еле заметно улыбнулась.
— Конечно, помню. Жду. Так интересно.
— Я тоже хочу посмотреть…
Она удивлённо уставилась на меня, потом опомнилась и склонилась над книгой.
— Как ты себе это представляешь? В полночь! — возмущённо шептала она. — Если нас поймают, то, во-первых, накажут! А во-вторых, узнает твой отец! Хочешь перейти в Дурмстранг? Из-за волшебного шара? Подумай! Это рискованно и глупо!
Она перевернула страницу и снова уставилась в книгу.
Я чувствовал лёгкую дрожь в руках, так иногда бывает, когда мы с Крэббом и Гойлом затеваем какие-нибудь шутки над кем-нибудь.
— Нас не поймают! — шептал я. — Просто нужно уединённое место и вести себя тихо. Я в Больничное крыло спокойно прошмыгнул. Филч один не может быть во всём Хогвартсе сразу.
— А старосты?
— В двенадцать ночи? — усмехнулся я.
— Да, точно.
Я заметил, как часто она начала дышать. Грейнджер заволновалась, это было очевидно и так забавно.
— Ладно. Тогда, где? — еле-еле слышно шепнула она. — В башне Гриффиндора всё на виду. Хотя…
Она задумалась, теребила уголок страницы книги.
— Если ты придёшь ко входу в башню, там у лестницы есть ниша. Встретимся там. Я знаю одну секретную комнату, которую мы обнаружили в прошлом году. Там Гарри нашёл философский камень.
— Там же куча портретов. Если мы их разбудим, поднимется шум, и нас поймают. Плохая идея.
Она раздражённо сжала губы и метнула в меня недовольный взгляд.
— Ну, и что ты предлагаешь?
— Башня Астрономии.
— Там холодно! — возмутилась она. — Пока мы будем одеваться, нас заметят!
— Можно отнести туда вещи заранее и спрятать, там полно шкафов и укромных уголков.
Тут в нашу секцию заглянул студент с Когтеврана, мы сразу замолчали и уткнулись в книги. Парень пошарил по полкам, взял какую-то книгу и ушёл. Мы с Грейнджер шумно выдохнули и тихо засмеялись. Чуть не попались!
— Нас у входа в башню может Филч поймать, — снова зашептала она.
— Нужно выйти заранее, чтобы до полуночи успеть.
— Ну, хорошо. Значит, Астрономическая башня, в полночь. Я приду и принесу шар, а ты захвати фонарь.
— А люмос на что?
— Люмос белого цвета, не поймём, какого цвета будут лепестки.
— В жёлтом свете тоже непонятно, — возмутился я. — Какая разница, какого они цвета?
— Издеваешься? — усмехнулась она. — Это очень важно!
— Ладно, — закатил я глаза. — Принесу фонарь.
Поблизости послышался разговор. Я встал, взял свою книгу и вышел из секции. Сердце так радостно прыгало! Теперь ужасно не терпится, чтобы поскорее наступило двадцать восьмое февраля. Только бы нас не поймали. Страшно. Так страшно, что в животе что-то скручивается. Но я ни за что не пропущу нашу встречу. Даже если мне это будет стоить жизни.
1 марта.
Я весь день был как на иголках. Дрожь не унималась, внутри ёкало. Мне казалось, что за мной следят, хотя с чего бы? Это же был обычный день! Но, судя по лицу Грейнджер, он был совсем необычный. Она была так сосредоточена и встревожена, как никогда. Мы переглядывались и не могли это контролировать. Она то и дело прищуривалась, словно хотела сказать что-то. Думал, найдёт повод отказаться от похода в Астрономическую башню.
После отбоя меня уже трясло, в самом прямом смысле. Крэбб и Гойл храпели, как кабаны, можно было не бояться, что они меня заметят, но всё равно, пока я снимал пижаму и одевался, руки совершенно не слушались. Я даже психовать начал: то не мог попасть в штанину брюк, то в рукав джемпера. Хорошо, что галстук был не нужен. Я взял фонарь у входа в гостиную и вышел из подземелий.
Теперь нужно было особенно внимательно следить за тем, чтобы не попасться Филчу. Поняв, что мои туфли слишком сильно стучат по полу, плюнул и просто их снял. Понёсся в одних носках по ледяному полу, что точно придало мне ускорения. Даже не заметил, как долетел до входа в башню и бросился вверх по лестнице. Пробежав пару пролётов, решил, что моим ногам такого холода не выдержать, и надел туфли. Вверх пошёл медленнее, чтобы не стучать по лестнице. Было очень темно, почти ничего не видно, но я не решился зажечь огонёк на палочке.
Пока добрался до самого верха, уже совсем замёрз. Мои вещи были спрятаны в шкафу. Но они были такие холодные, что стало ещё хуже. Но ненадолго. Постепенно стал отогреваться.
Грейнджер не было в башне, и я просто ждал, глядя на рябящее от лёгкого ветра оттаявшее Чёрное озеро. Очевидно, что зима ещё не закончилась. Ночью это особенно чувствуется. Я начинал нервничать. Не знал, сколько времени. Думал, что когда пробьют часы, станет уже слишком поздно. Можно будет просто уходить. Ведь кто знает, может быть, Грейнджер просто не могла прийти, а может, она попалась, когда шла к башне. Куча мыслей роилась в голове, как жуки в банке.
Вдруг послышались тихие шаги, и я спрятался в углу за большими балками.
— Малфой, ты здесь? — её шёпот заставил дыхание остановиться.
— Здесь, — ответил я.
Грейнджер была в своих голубых штанах, джемпере и шапке. Она стала быстро рыться на полках в одном из шкафов.
— Да где же? — проворчала она.
— Ты чего? — спросил я.
— Здесь была моя куртка. Может, в другом шкафу? Люмос, — огонёк на кончике её палочки вспыхнул.
Я подошёл ближе. Видел, как она взволнованно обшаривает полки, как у неё трясутся руки и плечи. Она замерзала. Никогда не думал, что сделаю это, но по-другому просто не мог. Сдёрнул с себя мантию и накинул ей на плечи. Грейнджер резко обернулась и удивлённо уставилась на меня своими чёрными глазищами. Я застегнул верхнюю пуговицу у неё на шее. У меня мурашки прошли по спине. Не понял, то ли от холода, то ли от того, что коснулся её тёплой кожи.
— Ты уверена, что в этот шкаф положила? — нервно спросил я.
— Может, её кто-то стащил? — расстроенно произнесла она.
Стало холодно, я ринулся к другому шкафу, а она стала искать в третьем. Наконец я нашёл куртку в выдвижном ящике.
— Растеряха! — укорил я и прижал куртку к себе, чтобы согреть её немного. Грейнджер сняла мою мантию.
— Спасибо, — шепнула она и стала быстро одеваться. — Не лучшая идея! Здесь слишком холодно. Нокс.
Стало темно. И тут часы на башне стали бить полночь.
— Фонарь! — пискнула она.
Хорошо, что он стоял посередине, и я его мгновенно зажёг. Она тут же вынула шарик из кармана своего джемпера. Мы присели на корточки возле фонаря и, кажется, не дышали.
С последним ударом часов шарик вдруг начал светиться.
— Погаси! Погаси! — быстро зашептала она, и я погасил фонарь. Шарик сам стал маленьким фонариком, мы склонились ещё ближе. Она держала его на ладони, и внутри летающие вокруг Эйфелевой башни белоснежные снежинки стали меняться. Они плавно превращались в кружочки, большие светло-розовые, маленькие белые и маленькие ярко-розовые. Настоящее волшебство!
— Ты знаешь, что это? — с улыбкой прошептала она.
— Что? — шепнул я и посмотрел на неё. Грейнджер не отрываясь смотрела на шарик и была такая красивая! Я просто оцепенел.
— Большие — это лепесточки яблони, белые — вишнёвые, а ярко-розовые — сакура. Ты видел, как цветёт сакура?
Я видел другое: как движутся её губы, как вздрагивают ресницы, как она улыбается, как блестят кудряшки, упавшие на её лицо, и казалось, не понимал, что она говорит. Не мог ответить. Я почувствовал сладкий запах, так пахнет весной, когда цветёт сад в нашем поместье. Вот уже два года, как я не чувствовал этого аромата из-за учёбы. В груди всё сжалось. Грейнджер казалась самой красивой на свете. Я наклонился к ней, быстро коснулся губами щеки и отпрянул, так испугался, как никогда в жизни. Сердце билось как бешеное.
Она вздрогнула, взглянула на меня. Я думал, что умру от одновременного счастья и ужаса. Шарик медленно погас, а она всё смотрела на меня и молчала. Её глаза блестели в темноте. Я так растерялся. До сих пор это чувство мучает, приносит какую-то непонятную боль в груди, но так не хочется, чтобы она проходила, чтобы она осталась там навсегда.
Я не знал, что делать дальше. А она всё молчала, держа свой стеклянный шарик на ладони. И вдруг она шепнула:
— Драко… я… — Грейнджер опустила глаза и дышала так часто-часто.
Я почувствовал, как слёзы навернулись на глаза, как будто вижу её последний раз, как будто ещё немного — и больше никогда не увижу. Отец всё сделает, чтобы… мы никогда не были вместе.
Я вскочил и бросился бежать, почувствовал отчаяние, как будто потерял что-то очень важное. Я просто идиот! Не знаю, что я сделал не так. Я почти летел по лестнице, чуть не упал два раза. В горле сдавило так, что я дышал с трудом.
А на выходе из башни я почувствовал, как чья-то костлявая рука схватила меня за предплечье.
— Попался, мерзавец! — проскрежетал Филч, встряхивая меня за руку. — Вот, значит, кто шастает по замку по ночам! Сознавайся, мелкий гадёныш, это ты заколдовал миссис Норрис?!
— Отстань! — прорычал я. — Это не я! Отпусти!
Я дёрнулся изо всех сил, но он меня не выпустил и потащил в сторону подземелий.
— Сейчас ты отправишься в спальню, щенок! Но завтра тебя ждёт серьёзный разговор с профессором Снейпом. Тебе не сдобровать, мелкий паразит!
Всю дорогу я пытался вырваться. Понять не могу, откуда столько силы в этом тщедушном старике. И, пока он меня тащил, я оглянулся назад и заметил, как Грейнджер проскользнула ко входу в башню Гриффиндора. Я был так рад, что ей удалось убежать. Хоть бы она не попалась, пока добиралась до своей гостиной.
Я пишу, а руки трясутся. Не могу поверить в то, что произошло, как будто это сон. Я поцеловал Грейнджер. Что она будет думать обо мне? Подумает, что я влюбился? Что я придурок? Что я нарочно заманил её в башню, чтобы это сделать? Но я же не собирался и не думал. Просто она была такая… красивая. Хоть бы она не сказала никому. Какой же я кретин! Только бы отец не узнал, никогда не узнал.
Что со мной такое? Я не влюбился. Нет. Не может быть. Этого не должно быть! Только не в неё! Что я наделал?!
2 марта.
Это был такой невероятно тяжёлый день. Профессор Снейп вызвал меня в свой кабинет ещё до завтрака. Допрашивал, выяснял, что я делал в Астрономической башне ночью. Конечно, он не поверил, что я хотел на звёзды посмотреть. Снял за проступок двадцать очков со Слизерина и назначил наказание — неделю убирать кабинет после уроков зельеварения. Пригрозил, что если нарушу дисциплину ещё хоть раз, сообщат моему отцу. Было жутко неприятно. Но на самом деле волновало меня совсем другое.
Когда Грейнджер вошла в Большой зал, меня как будто огнём обожгло. Я думал только о том, какая она, какие красивые у неё глаза и волосы, как я поцеловал её вчера. У неё такая мягкая и бархатистая щека. Вспоминал, как она смотрела на меня и хотела сказать что-то. Что она хотела сказать? Я её не дослушал, как глупо, я просто сбежал, как трус! Я теперь никогда не узнаю, что она хотела мне сказать. Как же это мучительно!
Она шла по проходу, опустив глаза, плотно сжав губы, и когда мельком взглянула на меня, я сразу отвернулся, не мог вынести её взгляда. Стало так не по себе, лицо горело. Я никогда больше не смогу с ней заговорить. Боюсь, если я это сделаю — мы обречены. Правда, я сам не понимаю, на что, но это будет больно, я уверен.
У её рыжего дружка, видимо, был день рождения. Когда они с Поттером вошли в зал, близнецы тут же подхватили его за ноги и за руки и начали подбрасывать вверх. К ним присоединился их старший брат-староста и мелкая сестра. Поттер цвёл, как мерзкий кактус, а Грейнджер вместе с остальными хлопала в ладоши и улыбалась. До чего же отвратительная картина.
Грейнджер вдруг снова бросила на меня взгляд. Неужели я теперь каждый раз буду сгорать, как щепка. Отвёл взгляд, но чувствовал, как полыхают щёки. Паркинсон ещё со своими подозрениями.
— Драко, ты не болен? — участливо спросила она. — У тебя лицо красными пятнами пошло.
— Уизли бесят! — сквозь зубы процедил я.
— Да. Эти предатели крови всех бесят, — презрительно приподняв подбородок, подтвердила она.
Но я не мог об этом думать. Мне было плевать на Поттера, на всю семейку Уизли. Я видел только Грейнджер и понял, что это невыносимо. Невыносимо тяжело и больно знать, что эта девчонка именно та, которая не должна вызывать во мне таких чувств. Она должна быть чужой. А я… я, кажется, уже не могу без неё жить.
10 марта.
Я пытался выкинуть из головы то, что случилось. Но всё бесполезно. Я даже хотел поговорить с Грейнджер, понять, было ли то, что случилось, ошибкой. Но она сама стала меня избегать: если я входил в библиотеку, она вставала и уходила, если мы встречались во дворе, она отводила взгляд и звала кого-нибудь из знакомых, чтобы привлечь к себе внимание. Грейнджер ни шанса мне не дала. Пару раз она даже натравила на меня своих «телохранителей» рыжего и очкарика, чтобы я не посмел к ней приближаться, а сама сбежала. Я запутался и не понимал, кто из нас ошибся, я или она?
Но сегодня всё изменилось. Вся моя жизнь.
Я сидел в библиотеке. Во всём замке было тихо. Гриффиндору и Пуффендую разрешили совместную тренировку. Фактически игру на интерес, поэтому все, кто хотел развлечься, ушли на стадион. Но я остался, хотелось побыть одному. Был уверен, что сегодня на поле выйдет Грейнджер и половина команды Пуффендуя окажется в Больничном крыле. Я мысленно желал ей удачи, но на игру не пошёл. Залез в дальний угол, обложился книгами и готовился к зельеварению.
И вдруг услышал звук рвущейся бумаги. Приподнялся и решил взглянуть, кто здесь, кому ещё понадобилась библиотека во время такого долгожданного матча? Пошёл в ту сторону, где слышал звук. Потом раздались быстрые шаги, я тоже ускорился.
— До свидания, мадам Пинс, — это был голос Грейнджер. Что она здесь делает? Ведь её команда на поле!
— Всего хорошего, Гермиона, нашла, что искала? — ответила библиотекарь.
— Да, мадам.
Её шаги быстро удалялись. Я выждал немного и пошёл следом. До выхода оставалось буквально ярдов пять, когда услышал шумный вздох испуга.
Я прибавил шаг, остановился у выхода, осторожно выглянул в коридор, и в глазах тут же потемнело от ужаса. Гермиона лежала в коридоре на полу в жуткой, странной позе. Я бросился к ней, присел на корточки и коснулся руки, в которой было зажато зеркало. Её глаза были как будто стеклянные, а рука ледяная, как камень. Она не дышала. Грудь сдавило страшной болью.
— Грейнджер, — с трудом прошептал я. Не мог поверить, что это случилось с ней. Я так этого боялся, так надеялся, что всё уже позади. Но это чудовище добралось до неё. Мне хотелось завыть от боли, от потери, от беспомощности, от холода, исходящего от её руки. Я глубоко вдохнул и закричал: — Мадам Пинс!
Через секунду она вылетела из библиотеки, а я вскочил на ноги.
Она ахнула, закрыв рот обеими руками. Я отошёл на шаг назад.
— Что случилось, мистер Малфой? — со страхом спросила она, присаживаясь возле Гермионы. — Вы видели нападавшего?
— Нет, — шепнул я. — Она умерла?
Горло сжалось, я не мог вдохнуть, хотелось разрыдаться, но тут же собрался. Я не должен плакать, ни за что не должен!
— Нет, мистер Малфой. Мисс Грейнджер, похоже, в оцепенении, как и двое других пострадавших. Прошу вас, бегите к профессору Макгонагалл и сообщите о случившемся. Я побуду с Гермионой. Бедная девочка.
Мадам Пинс бережно погладила её по голове. Я с трудом сделал первые шаги, не мог отвести от Грейнджер взгляда. Лучше бы я умер. Лучше бы напали на меня! Только не на неё! Я опоздал.
Я бросился бежать в учительскую. Профессор Макгонагалл нахмурилась, увидев меня, а когда я всё рассказал, подхватила подол своей мантии и стремительно понеслась по коридору. Перед этим она взмахнула палочкой и произнесла непонятное заклинание. Из её палочки выскочила светящаяся голубая кошка.
— Мадам Помфри, профессор Локонс, встретимся у библиотеки. Снова нападение. Сообщите директору Дамблдору! — распорядилась профессор. Кошка тут же превратилась в маленький голубой огонёк, и он быстро вылетел в окно. Я бежал вслед за профессором.
— Что вы видели, сэр? — строго бросила она.
— Ничего, — ответил я. — Я только слышал, как она вскрикнула, и потом нашёл Грейнджер в коридоре.
— Надеюсь, вы к этому непричастны, мистер Малфой! — сурово сказала она, но я даже не обиделся. После всех высказываний слизеринцев об этих происшествиях неудивительно, что нас подозревают.
Я был там, когда Гермиону положили на носилки, когда её несли в больничное крыло, когда Макгонагалл отправилась на стадион, чтобы остановить матч и позвать её друзей. Я стоял возле её кровати, с трудом сдерживая слёзы.
— Идите, мистер Малфой, — строго проговорила мадам Помфри. — Сейчас девочке ничем не помочь. Тут не на что смотреть.
Она вышла из палаты, и я остался с ней наедине. Смотрел в её замершие, наполненные страхом глаза, приоткрытый рот, застывший в крике. Это было невыносимо. Так плохо мне никогда не было. С трудом заставил себя отойти, выйти из палаты, вернуться в свою спальню.
Через час в гостиной Слизерина появился наш декан. Профессор Снейп велел всем явиться, развернул свиток и монотонно зачитал список новых правил.
— С этого момента студентам запрещается покидать свои гостиные. На занятия и приёмы пищи вы обязаны выходить только в сопровождении вашего учителя или декана. На этом всё. Никаких исключений!
— А старосты? — недовольно произнёс семикурсник Алекс Кросс, полукровка, кстати.
Снейп строго взглянул на него.
— Я сказал, никаких исключений. Вечернее дежурство отменяется. Ещё вопросы? Нет. Отлично.
Он резко развернулся, взмахнув широкими рукавами своей мантии, и удалился.
В Большом зале царила тишина. Поттер и Уизли с трудом ковырялись в тарелках, как и я. Не смотрели ни на кого, не разговаривали. Весь Гриффиндор был с похоронными лицами. Никогда ещё в Хогвартсе не было такой угнетающей обстановки.
Вечером Паркинсон язвила и смеялась в гостиной, что «грязнокровка получила по заслугам», Гойл и Крэбб поддерживали. А у меня не было сил. Передо мной так и замер этот мёртвый взгляд, и мне самому хотелось умереть.
— Дура! — наконец не выдержал я. — Заткнись и молись, чтобы с нами такого не случилась. У нас полукровок половина гостиной!
Все притихли, а я просто ушёл и спрятался в своей постели, задёрнув полог.
Только теперь я наконец не смог сдержаться. Мне было так больно! Я просто молчал, а слёзы сами лились. Сегодня я понял то, чего не мог понять раньше. Я готов занять её место, готов умереть, если потребуется, только бы Грейнджер жила. Я люблю её.