Я — Драко Люциус Малфой

      10 декабря.       Я почти два дня проспал. Мадам Помфри говорила, что при сотрясении это нормально, что организму нужно время на восстановление, а сон — самое лучшее лекарство.       Отец уехал сразу после того, как поскандалил с Дамблдором. Пригрозил, что процесс по делу Хагрида будет не так прост, как директору хотелось бы. Он мне с гордостью об этом сообщил перед отъездом, не взирая на то, что у меня от боли голова шла кругом. Я только сейчас начал осознавать то, что он говорил. Не понимаю, что там может быть такого? Уверен, этого безответственного лешего отстранят от работы, для него вряд ли что-то может быть страшнее. Но считаю, это правильно. Нельзя демонстрировать таких опасных животных, как гиппогриф, студентам. Убедился на собственном опыте.       Каждый раз открывая глаза, я испытывал одно и то же — разочарование. Нет, я конечно, рад был видеть маму, друзей, которые иногда совпадали с моим пробуждением. Но я ждал только её. Хотелось просыпаться только ночью, потому что днём она не пришла бы точно. Свет проникал сквозь ресницы, я видел Грега и Винса, Пэнси, иногда Дафну и её младшую сестру, Миллисенту, ребят из команды. Они пытались говорить со мной, но это было какое-то мучение. Глаза сами собой закрывались, и мадам Помфри выпроваживала всех за дверь, говоря, что ещё слишком рано меня тревожить.       Ночь. Может быть дело в темноте, но я уверен, что это не так. Когда я открывал глаза и видел её, сидящую на соседней кровати, или подходящую из-за спины, мне казалось, что боль и сон совсем проходили. Я мог открыть глаза и даже что-нибудь сказать.       Грейнджер немного растерянно улыбалась и говорила:       — Привет. Как ты себя чувствуешь?       — Привет. Спасибо, хреново, — отвечал я, пытаясь улыбнуться, и она улыбалась ещё жалобнее, сдвигая свои брови в одну линию. Мне почему-то становилось смешно. — Как там стадион? — спросил я. — Мозги мои соскребли?       Она усмехнулась, и её брови снова встали на своё место.       — Твои мозги, кажется, всё ещё при тебе, — заметила она и потом долго молчала, опустив глаза. Казалось, что она хотела что-то сказать или спросить, но не решалась.       Первые два дня меня просто успокаивало её появление, словно я не зря валялся без чувств с утра до ночи. Много говорить не получалось, да и слушать тоже. Но потом мне стало легче. Было даже весело. Голова почти не болела, тошноты тоже не было. Я просто лежал с закрытыми глазами, когда ко мне пришли Грег и Пэнси. Видимо, им просто не повезло, потому что они явно были недовольны присутствием друг друга.       — Ты специально за мной ходишь, да? — шипела она. — Ничего у тебя не выйдет, Грегори, ты уже всё сказал…       — Что ты пристала, — с трудом не переходя на голос шептал он. — Это ты вечно под ногами путаешься, прохода не даёшь.       — Я-я-я? — засвистела она. — Да как ты смеешь?       — Ждёшь, что я прощения попрошу? Не дождёшься!       — Ах, ты… ты…       — Да заткнитесь вы оба, — с трудом прохрипел я. — Сдохнуть спокойно не дадут…       — Драко, ты как? Тебе лучше? Голова болит? Ты уже вставал с постели? — наперебой затараторили они, я скривился, и они тут же замолчали.       — Если вы будете так орать, я вообще не встану с этой койки. У меня уже, наверное, следы на спине, в форме пружин.       — Не преувеличивайте, мистер Малфой! — внезапно раздался недовольный голос мадам Помфри. — Давайте попробуем сесть, вы должны немного поесть. Мисс Паркинсон, не желаете помочь?       — Я? — сначала возмутилась она, но потом вдруг резко смягчилась и выдохнула. — Да, конечно.       Я попытался приподняться, но это оказалось сложно, голова слегка закружилась, и мадам Помфри вместе с Гойлом легко меня приподняли и усадили к спинке кровати. Не думал, что это вызовет такое напряжение. Потом целительница всучила Пэнси миску с бульоном и ложку. Так стрёмно стало, как будто я инвалид какой-то.       — Я сам, — прошипел я.       — Обожжётесь, мистер Малфой, вы ещё слишком слабы и дезориентированы. Прошу вас, будьте благоразумны, — терпеливо произнесла мадам Помфри и вышла из палаты.       Паркинсон села рядом, тяжело вздохнула, как перед исполнением наказания, и зачерпнула бульон.       — Открывай рот, — лениво протянула она.       — Я пошёл, — выпалил Грег и, мгновенно развернувшись, рванул к выходу. Я даже не успел понять, что произошло. Мне показалось, что он разозлился.       — Свалил наконец-то, — с ехидной ухмылкой вздохнула она и протянула мне ложку.       Я смотрел на неё молча какое-то время.       — Не дуешься на меня? — удивлённо спросил я.       Она опустила глаза, задумалась ненадолго.       — Не дуюсь. Рот открывай.       — Если не дуешься, послушаешь дружеский совет?       Она уставилась на меня своими зелёными глазищами, стиснула губы.       — Ну, хорошо, — нетерпеливо произнесла Пэнси. — Только если это о Гойле…       — Ты должна извиниться.       Она вздрогнула, расплескав бульон на моё одеяло, швырнула ложку в миску.       — Ещё чего! Он меня оскорбил при всех!       — Ты его две недели унижала — при всех! Я бы тебя послал намного раньше! Хотя… нет, я бы и одного раза тебе такого не позволил.       Она злобно зашипела.       — Вот скажи ещё, что я неправ, — спокойно произнёс я.       — Только потому, что ты валяешься тут с разбитой башкой, я терплю твои закидоны, ясно?       — Спасибо, Пэнси, но Грег мой друг, и ты неправа.       Она обречённо вздохнула.       — Слушай, давай ты просто поешь, и я пойду.       Она снова поднесла ко мне ложку. Не представлял, как это можно сделать, с трудом заставил себя открыть рот, с трудом проглотил жидкость, даже нёбо заболело.       Пэнси жалобно скривилась, поднесла вторую ложку. Стало немного легче. Мы долго молчали, пока я ел прозрачную, но вкусную жижу.       — Ты теперь настоящий герой, — вдруг ухмыльнулась Пэнси. — Ты в такую погоду смог поймать снитч — это просто чудо. Так что, когда ты выйдешь отсюда, у Слизерина будет праздник.       — Небось мой же отец и устраивает, — невесело ухмыльнулся я.       — Нет, — Пэнси опустила глаза. — Твой отец здесь не при чём. Наша команда так решила.       Мне стало так приятно! Просто класс! Мне даже ужасно захотелось их увидеть, услышать это от них.       — Малфой приблизил кубок школы по квиддичу, — усмехнулся я. — Неплохо!       — Выходит, что так. Если бы не ты, продули бы, — улыбнулась Пэнси и протянула мне последнюю ложку бульона.       Тут дверь распахнулась, и в палату буквально ввалилась Грейнджер.       Я почувствовал, как обжигающая все внутренности волна прокатилась по телу. Сердце чуть не вылетело, а голова снова резко заболела. Я зажмурился. Стало так хреново, хоть вой. Я даже не подумал в тот момент, как мы с Паркинсон выглядели со стороны.       — Чего уставилась, грязнокровка! — услышал я раздражённый голос Пэнси. — Иди куда шла.       — Пэнси, не ори, — прошипел я сквозь зубы. — Башка сейчас лопнет.       Я слышал быстрые шаги Грейнджер по проходу вдоль коек, ей навстречу вышла мадам Помфри из своей подсобки.       — Что случилось, мисс Грейнджер? — взволнованно произнесла целительница.       — Профессор Стебль велела передать, — тихо ответила Грейнджер. Я приоткрыл глаза. Она передала мадам Помфри какой-то мешок, явно наполненный чем-то лёгким, но объёмным.       — О! Благодарю! — воскликнула целительница. — Надеюсь, вы не вдыхали их аромат, мисс Грейнджер?       — Я была очень осторожна.       — Хорошо. Идите, Гермиона, — улыбнулась целительница, и Грейнджер быстро зашагала к выходу.       Она всего на мгновение бросила взгляд на меня, потом на Пэнси, гордо вздёрнула подбородок и умчалась. В эту минуту до меня и дошло, как всё это выглядело. Паркинсон кормила меня с ложки, мы мило беседовали. Аж затошнило от этой приторной картины. Ужасная мысль пронзила так, что голова потяжелела ещё сильнее, и я сполз с подушки на кровать. Она больше не придёт.       — Тебе что, плохо? — с ужасом в глазах залепетала Пэнси. — Мадам Помфри!       Целительница тут же оказалась рядом.       — Вы переутомились, мистер Малфой, — она поправила мою подушку. — Вам нужен покой. Идите, мисс Паркинсон. Благодарю вас за помощь. Скажите своим, чтобы сегодня никто не приходил. Скоро вернётся миссис Малфой.       — Хорошо, — испуганно глядя на меня, шепнула Пэнси.       А я не мог проглотить горький ком отчаяния, застрявший в горле. В голове крутилось только одно — «она больше не придёт». Я почувствовал такую усталость, что невозможно вынести. Мадам Помфри влила в меня какую-то горькую гадость. По крайней мере головная боль отступила. И я заснул, очень тревожно, мучительно. Каждый раз, когда я просыпался, не хотел открывать глаза. Не хотел ни с кем разговаривать, никого видеть, пока не понял, что наступила ночь.       Больше не мог заснуть, как ни старался. Плечо ещё не совсем прошло, и я всё не мог устроиться поудобнее. От лежания на спине уже лопатки ныли. Мама давно ушла в свою комнату, предоставленную школой. Часы тянулись. Я потерял надежду и почти успокоился, когда тихонько скрипнула дверь. Даже приподнялся невольно. Такая радость вспыхнула в сердце!       Грейнджер смущённо улыбнулась, тихо прикрыла за собой дверь и неспеша, чтобы не стучать по полу, подошла ко мне. Я с облегчением упал на подушку, и она села на соседнюю кровать.       — Привет, — шепнул я.       — Здравствуй, — выдохнула она, опуская глаза. — Я видела, ты уже можешь есть.       — С трудом, — еле-еле ухмыльнулся я. Мне почему-то казалось, что я сплю и могу проснуться в любой момент. Грейнджер просто исчезнет.       — С трудом? — переспросила она и взглянула мне в глаза. Тёплая волна прокатила по телу. — Зря я тогда, наверное.       Я только сейчас заметил в её руке бумажный пакетик. Она протянула его мне. Неприятно было осознавать, что тело всё затекло и совсем не слушается, сил вообще не было. Но я с усилием поднял руку, взял довольно тяжёлый пакет, развернул и тихо засмеялся. Это было всего лишь зелёное яблоко, а мне показалось, что там тяжеленная дыня.       — Что смешного? — ухмыльнулась она, отводя глаза. — Я думала… ты их любишь.       — С чего ты взяла? — тихо спросил я, потому что дыхание перехватило.       — Ну, так… Видела пару раз.       Она тяжело вздохнула. А мне было так хорошо! Значит, не только я за ней слежу, но и она за мной. Это просто невероятно приятно. Я важен для неё. Эта мысль словно бладжером по башке ударила. Я посмотрел на неё, а перед глазами поплыли картинки, как мы спрятались в нише, как она обняла меня, плакала, как я её поцеловал. Стало так больно! Она сказала, что не приходила. Грейнджер правда не помнит или врёт?       — Как ты можешь не помнить? — выпалил я, и она тут же вскинула на меня взгляд.       — Я как раз хотела об этом поговорить, — печально сдвигая брови, произнесла она. — Думала, ты ещё не оправился.       — Ты пришла ко мне перед матчем, — терпеливо заговорил я, хотя внутри всё кипело от волнения.       — Но я не приходила… — простонала она. — Я ушла с друзьями на стадион. Смотрела игру, пока ты не поймал снитч. Тебя сбили бладжеры. Один ударил в плечо, второй в голову. Ты свалился с метлы уже без сознания и… упал с высоты примерно четырёх ярдов*. Тебе повезло, был бы чуть выше, разбился бы.       — Ты пришла и сказала, когда я умру. В какое время. Бладжер должен был ударить в грудь…       — Теоретически, — сосредоточенно начала она. — Это возможно. Если в альтернативном прошлом произошло что-то ужасное, и я решила тебя предупредить, значит… сочла, что и правда могу помочь. Но проблема в том, что изменив будущее, мы изменили мою память. То есть, раз того ужасного события не случилось, значит я не пошла тебя предупреждать, не стала перемещаться во времени и, конечно, не могу этого помнить, потому что этого в альтернативном будущем не было.       — Да ты издеваешься… — выдохнул я, закрывая глаза от нахлынувшего разочарования. — Неужели ты не помнишь, как схватила меня за руку, затащила в тёмный угол и рыдала, чтобы я не шёл на игру?       — Я рыдала? — возмущённо воскликнула она. — Да ни за что! Я никогда не рыдаю!       — Но ты рыдала! — воскликнул я, уставившись на неё. Её плечи напряглись, Грейнджер выпрямилась и снова сдвинула брови.       — Ладно. Не волнуйся, пожалуйста, — деловито произнесла она. — Возможно, то что произошло с тобой в альтернативном прошлом, меня сильно потрясло. Наверное. Хотя вряд ли.       Я не смог сдержать усмешку. Конечно, сейчас легко делать невозмутимое лицо. Но всё равно было так обидно!       — И что же я ещё сказала? — опуская глаза тихо спросила она и начала взволнованно теребить краешек своего платья.       Закрыв глаза я погрузился в воспоминания тех минут, которые навсегда останутся со мной, как самые волшебные в жизни. Тех, которых она никогда не вспомнит, никогда не почувствует. Что если я скажу ей правду, всё как было. Если она подумает, что я вру, нам никогда уже не быть рядом.       — Ничего, — прошептал я.       — И ничего не сделала? — как будто с надеждой спросила она. Я взглянул ей в глаза. — Ты… можешь мне сказать. Я же должна знать, вдруг, я сделала какую-то глупость? Ты ведь понимаешь, что я в прошлом и я сейчас — это немного разные люди, в разных обстоятельствах и…       — Ничего ты не сделала. А если и сделала, я не помню. Удар был слишком сильный.       — Ну, хорошо, — с досадой вздохнула она и собиралась встать.       Тут на меня нашло какое-то умопомрачение.       — Нет! — выпалил я. — Я должен тебе сказать.       Почувствовал, как сердце замирает, как дыхание прерывается, стало так страшно, как будто ещё чуть-чуть и я умру. Соображал, что делать, а она так внимательно смотрела.       — Ну? — нетерпеливо выпалила она. — Я пойму, правда! Я же думала, что ты… погибнешь, мало ли…       — Я поцеловал тебя… — прошептал я не сводя с неё глаз, мурашки были такие, что я замёрз. — По-настоящему. В губы.       Её глаза расширились. Грейнджер вскочила, сжала кулаки.       — Это неправда! — вздёрнув подбородок сказала она. — Этого не может быть! Я… не могла позволить…       — Ты плакала! — возмутился я. — Думала, что я умру! Сказала, что забудешь…       — И ты воспользовался этим?! — прокричала она, тут же зажимая себе рот.       — Я думал… что умру… — сквозь зубы прорычал я. — Думал, что это последний раз, когда я тебя вижу.       Она закрыла лицо ладонями.       — Я не помню. Я ничего не помню. Этого не может быть… — шептала она.       — Зачем ты пришла? — прохрипел я. — Если я настолько тебе противен, зачем ты приходишь?!       — Ты мне не противен, — прошептала она. — Не противен, просто… я не знаю. Я не могу поверить…       За дверями раздался какой-то шорох. Мы оба уставились на дверь подсобки.       — Мадам Помфри! — в ужасе выдохнула Грейнджер. — Что я наделала! Меня увидят. Я задержалась. Тебя скоро отпустят, и я… я больше не приду. Я не могу.       — Думаешь, я хотел тебе зла? Ты ведь сама спросила, и ты… была не против, ты разрешила… — в отчаянии шипел я.       — Забудь об этом, ясно?! Забудь! Этого не должно было случиться! — прошептала она и вылетела из палаты, как ошпаренная.       Появилась мадам Помфри в домашней мантии и чепце.       — Мне показалось, что вы с кем-то говорили! — спросонья пробасила она, а потом прочистила горло. — Мистер Малфой, вы меня звали?       — Да, мадам. Можно мне воды? — прохрипел я, пряча яблоко под одеяло.       — Да, конечно.       Я еле-еле влил в себя стакан жидкости, с трудом борясь со спазмом в горле. Как я жалел, что рассказал ей. Не надо было этого делать. Я всё испортил.       Потом я остаток ночи вертел в руках её яблоко. Честно говоря, думал даже, что не смогу его съесть, попросту разжевать сил не хватит, поэтому приберёг его на следующий день. И этот сладкий, хрустящий плод показался сказочно вкусным, ведь это Грейнджер его принесла. Мысль о том, что мы опять в непонятных отношениях, выматывала.       Но прошло всего два дня, и меня отпустили из Больничного крыла. Мама отправилась домой.       Было раннее утро, когда я вошёл в гостиную. Но все уже, похоже, успели уйти в Большой зал. Быстро приняв душ и переодевшись, отправился на завтрак. Честно говоря, даже по урокам успел соскучиться, что уж говорить о друзьях и… о ней.       Больше всего тревожило, как она посмотрит на меня? Что будет думать? Сможем ли мы теперь общаться? Неудивительно, что войдя в Большой зал первым делом зацепился взглядом за гриффиндорский стол.       Надо было видеть эти рожи. Поттер тут же отвернулся, а Уизли изобразил такое презрительное выражение, что стало смешно. Не нравлюсь я ему в роли героя. А она…       Грейнджер вспыхнула. Я видел, как её лицо стало сначала розовым, потом ярко-красным. Она поправила свои кудряшки, заправив их за ухо, прикусила губу и просто уставилась в стол перед собой такая растерянная, как будто я тот самый гиппогриф, готовый её растоптать. Не мог взгляда от неё отвести, даже вздрогнул, когда Слизерин вдруг поднялся со своих мест и зааплодировал.       Блин! Какое офигенное ощущение! Я не мог скрыть улыбку, кажется это один из тех моментов, которые называют счастьем. Я — победитель! Я — герой! И начхать на зануд гриффиндорцев! Меня обнимали друзья, девчонки вешались на шею, старшекурсницы даже помадой измазали, а Паркинсон меня потом очень агрессивно оттирала, чуть щёки не оторвала. Ребята из команды вообще забыли о приличиях, начали меня качать, пока не вмешался профессор Снейп, процедив сквозь зубы, что «Слизерину так себя вести не пристало», и чтобы мы «оставили все восторги для своей гостиной».       Но как же всё это было круто! А круче всего было то, что я заметил её улыбку. Нет, она даже не смотрела в мою сторону, она усердно делала вид, что читает, но сдержанная улыбка не сходила с её лица. Когда Уизли придвинулся к ней и начал что-то спрашивать, она гордо приподняла подбородок и сказала что-то вроде, «неважно». Поди разбери на таком расстоянии. Я знаю, она была рада за меня.       А на уроках, я чувствовал её взгляд. Но стоило к ней обернуться, Грейнджер тут же прятала глаза. Лишь однажды мне удалось хорошенько её рассмотреть. Грейнджер была задумчивой, не помню, чтобы хоть раз видел её витающей в облаках. Стоило ей заметить мой взгляд, и она глубоко вздохнула, запаниковала, но всё равно посмотрела мне в глаза. Так пронзительно, долго, и мне казалось, что я просто уплыву нафиг под парту от счастья. В ней появилось что-то новое, чего не было раньше. Какое-то манящее тепло. Может, мне это просто кажется, потому что знаю её вкус, такой сладкий и мягкий, ни на что не похожий. Как жить без него, ума не приложу! Я мечтаю прикоснуться к ней снова. Но как?!       На вечеринке, что устроили ребята в честь нашей победы и моего возвращения, я долго не мог расслабиться. Нет, я, конечно, люблю внимание к своей персоне, даже очень, но когда девчонки выстраиваются в очередь, чтобы со мной потанцевать… Я чувствовал себя общей пилочкой для ногтей, которую они, по необъяснимой для меня причине, умудряются использовать всей толпой. После парочки танцев мне стало даже как-то стрёмно, и я начал отказываться. Говорил, что голова ещё болит после сотрясения. Они меня жалели, канючили что-то вроде: «бедненький, тебе нужен покой». И я был счастлив, что от меня отстали.       Наблюдать было гораздо интереснее.       Крэбб и Булстроуд — это всё! Убейте меня! Два бочонка на ножках. Мы с Грегом украдкой посмеивались над нелепостью этой парочки, когда он внезапно стал серьёзным.       — Паркинсон больше меня не достаёт, — он сказал это так, как будто ужасно об этом жалеет.       — Ну так радуйся, — улыбнулся я. — Сколько же можно унижаться?       Грег насупился.       — Она теперь вообще на меня внимания не обращает.       — Ой, да брось ты! Девчонок что ли мало?       Гойл пожал плечами. Разговор теперь не клеился. Тут к нам подошла Пэнси и настойчиво уставилась на меня.       — Танцевать не буду! — сразу засмеялся я.       — Я тебя и не приглашаю, — и так же продолжая смотреть на меня, она выпалила. — Грегори, можно с тобой поговорить? — и только потом с трудом посмотрела на него.       Грег разинул рот, весь побагровел, вздохнул, как Хогвартс-экспресс.       — Со мной? — переспросил он каким-то писклявым голосом.       Я думал упаду со смеху, еле держался.       — Да. С тобой, — уже начала раздражаться Пэнси.       — Ладно.       Грег вскочил с дивана, зацепился за журнальный столик, чуть не завалился, Паркинсон даже успела глаза руками закрыть.       — Да осторожней ты, увалень! — выпалила она. — Не хочу быть причиной твоей смерти!       Она направилась к выходу из гостиной, Грег поплёлся за ней. Было ощущение, что он стал меньше ростом под её давлением. Забавная они парочка — великан и лесная фея. Я решил пойти прогуляться. Знаю, что уже было поздно, и попасться Филчу не самая лучшая перспектива, но почему-то участвовать в этом произвольном празднике, на котором всё в основном доставалось старшекурсникам, уже не хотелось. Я вышел из гостиной и побрёл по тёмному коридору к выходу из подземелий.       На лестнице, ведущей наверх, сидел большущий мохнатый котяра. Я был почти уверен, что пару раз видел его. Это ведь точно её кот, кличка у него какая-то дурацкая. Я сел рядом с ним на ступеньку и рассматривал его янтарно-оранжевые глаза, а он с интересом таращился на меня.       — Опять ты от неё сбежал? — ухмыльнулся я. — Предатель. Я бы на твоём месте с её коленок не слезал.       Кот мяукнул. Вроде как ответил что-то.       — Правильно, я не на твоём месте, а жаль, — вздохнул я и запустил пальцы в его мохнатую шерсть. Приятное ощущение. Никогда раньше не трогал котов. Мои родители ужасно брезгливо относятся к этим тварям.       — Ты не похож на настоящего кота, — ухмыльнулся я, почёсывая его за ухом, Живоглот довольно щурился.       — Он наполовину жмыр, — раздался за спиной немного раздражённый голос. Сердце ушло в пятки. Я даже оборачиваться не стал, в уверенности, что моё лицо точно заполыхало.       — Живоглот, это уже не смешно! — сердито заговорила она. — Рональд прав, ты преследуешь его крысу, и даже не оправдывайся!       — Да что ты, хозяйка! Я просто ищу встречи с миссис Норрис! — пропищал я, изображая кота.       — Очень смешно, Малфой! Живоглот, марш домой!       — Сиди, приятель! Мисс Грейнджер слишком груба.       — Малфой, помолчи! Не сбивай его с толку! — возмутилась она, и её шаги стали быстро приближаться. Рядом мелькнули её руки, котяра мяукнул, и шаги заспешили прочь. Я поднялся и провожал взглядом её стройные ножки в обтягивающих голубых штанах.       Только хотел её позвать, вдруг, раздался недовольный голос завхоза, и я отошёл в тень.       — Это уже становится крайне подозрительным, мисс Грейнджер. Ваш питомец…       — Сэр, простите меня! Ума не приложу, что ему нужно в подземельях.       — Посадите его на привязь. Это никуда не годится. Уже был отбой.       — Поймите, мистер Филч, я никак не могу оставить его на ночь, гуляющим по замку без присмотра!       — Да он шастает тут каждую ночь! Ему нужна эта крыса… как её… такая кличка мерзкая.       — Откуда вы знаете? — воскликнула она. — Это голословные обвинения!       — Не для меня, мисс. Он спрашивал у миссис Норрис…       Они уходили всё дальше, и я скоро перестал разбирать их слова. Так жаль было, что не смог с ней поговорить, хоть минутку.       Вернувшись в гостиную, понял, что народ уже разбредается по спальням. Даже рад был окончанию праздника. Так приятно было завалиться на свою кровать после больничной койки. Я и не заметил, как отключился.       А среди ночи меня толкнули. Я подскочил как ужаленный.       — Гойл, идиот! Нахрена так пугать?! — зашипел я.       — Ты в одежде спишь, — недовольно заметил он.       — И что? — вздохнул я.       — Пэнси прощения попросила…       — Да ну?! — я аж проснулся.       — Да. Сказала, не хочет ссориться, хочет, чтобы мы были друзьями, как раньше.       — И ты на это согласен? — удивился я.       — Конечно! Это лучше, чем ничего.       — Ну, как знаешь, Грег. Теперь у тебя с ней вряд ли что-то получится, — заключил я, стаскивая одежду и надевая пижаму.       — Ты пессимист, Драко, — ухмыльнулся Грег.       — М-м-м, какие мы слова знаем! — усмехнулся я, забираясь под одеяло. — Реалист я, Гойл, уж поверь.       Теперь, стоит только головой коснуться подушки, я погружаюсь в воспоминания. Я думаю о ней, пока не засну. Тот миг, когда она пришла ко мне, чтобы спасти, стал самым ярким в жизни. Я снова и снова переживаю те минуты, так боюсь забыть, потерять хоть один момент, одну секунду, а Грейнджер даже не помнит. Не представляет каково это, утопать в ласке, ощущать тепло и мягкость губ. В груди горит. Как же хочется испытать это снова! Хочу снова увидеть её прикрытые ресницы, пылающие щёки, услышать стон.       Она не помнит, не может помнить, потому что для неё — этого не было. Но я это так не оставлю. Четыре ярда* — около четырёх метров, чуть меньше.