Я — Драко Люциус Малфой

      21 мая.       Я получил несколько писем от мамы за это время. Отец так и не ответил. Мама уклоняется от объяснений, говорит, что отец очень занят, потому не отвечает, но уверяет, что он меня любит и всё делает только мне во благо. До чего же хреновое ощущение. Не пойму, кто из нас двоих предатель? Я — из-за того, что не согласен с его решением, или он — оттого, что игнорирует собственного сына?       Обижен ли я? Да, обижен, и очень сильно. Он ведь всё-таки отец. Неужели так трудно найти две минуты и написать: «Мне плевать на твои просьбы, Драко. Заварил кашу — сам и разбирайся». Трудно разве? Самому последнему тупице ясно, что моё письмо его разозлило, а не отвечает, скорее всего, из-за того, что разочарован во мне. Не такого он ожидал, сам ведь говорил, что я неблагодарный. До чего же фиговая ситуация! Просто полный отстой! И что мне делать?       Вчера отправлял очередное письмо матери. В совятне оказались с Грейнджер вместе. Она, конечно, пыталась сбежать, но я уже на выходе поймал её за руку. Грейнджер испуганно огляделась и вырвалась. Отошла подальше.       — Ты с ума сошёл? Уже поздно! Нас могут увидеть!       — Казнь назначена? — спросил я, и она удивлённо уставилась на меня.       — Я… я не знаю дату. Хагрид не говорил. Сказал только, что в начале июня. А что? Я уверена, отец тебе сообщит…       — Отец со мной не общается. Не отвечает на письма.       Стало не по себе. Зачем я вообще ей об этом сказал?       — Ты что, просил его? За Клювокрыла? — с восторгом спросила она и даже подошла ближе. Тревога отразилась на её лице. — Но он же… мог жутко разозлиться!       — Скорее всего так и есть, — вздохнул я. — Ладно. Иди. Нужно быть осторожнее.       Она с сожалением сделала брови домиком, переминаясь с ноги на ногу, но не уходила. Не люблю, когда она так смотрит. Чувствую себя каким-то жалким и беспомощным.       — Я бы хотела остаться… — тихо начала она. — Но… ты же понимаешь…       — Иди, Грейнджер, — ухмыльнулся я. — Всё нормально.       — Он обязательно ответит! Может быть, Люциус Малфой и… не добрый человек, но он же всё-таки твой отец, а ты — его сын…       — Спасибо, что напомнила, — ухмыльнулся я. — Проблема в том, что я — не оправдывающий надежды сын.       Она молчала, теребя крохотное пёрышко в руках.       — Это он ещё о нашей дружбе не знает! — опустив глаза, тихо вздохнула она.       — Ты умеешь поддержать, Грейнджер! — снова усмехнулся я. — Иди уже.       Она снова взглянула на меня и неуверенно направилась на выход. Уже стоя на лестничной площадке обернулась.       — Я тебе сообщу, если узнаю.       Я кивнул в ответ.       Ещё немного, и начнутся экзамены. Знаю, что я отлично подготовился, и они меня совершенно не волнуют. Но тревога не отступает. Мне почему-то кажется, что отец всё же ответит. Да только ничего хорошего я от этого ответа не ожидаю.       Может быть, мне просто кажется, но такое ощущение, что профессор Снейп в последнее время сильно изменился. Стал каким-то чересчур нервным, нетерпеливым. Он и так не блистал уравновешенностью, не то что профессор Люпин. И, похоже, становится всё хуже. Постоянно следит за мной. Почему за мной? Может, подозревает… Хуже не может быть, если он подозревает, что я встречаюсь с Грейнджер. Блин! Это будет просто ужасно! Если он узнает, то обязательно сообщит отцу. Понять бы, он сам за мной следит, или это отец его озадачил? Мало мне было проблем, ещё и это. Надо быть в разы осторожнее.       26 мая.       Я долго смотрел на эти знакомые, и в то же время какие-то чужие буквы, сложенные в слова. Было ощущение, что почерк отца изменился, стал более острым, колющим. Даже начинать читать боялся, только увидев это официальное: «Драко». Отец даже не поздоровался, не счёл нужным. Я ведь знал, что так будет, только верить не хотелось.       «Драко.       Я до последнего момента ожидал, что ты прислушаешься к голосу рассудка и принесёшь мне свои извинения. Не могу передать, насколько я разочарован. За все эти месяцы ты так и не смог понять, а тем более оценить, моё столь трепетное отношение к тебе. Твой отец ради тебя добился такого, о чём и помыслить нельзя. Но ты остался слеп и бесчувственен — предпочёл расставить приоритеты совершенно неожиданным образом.       Посему, сын, ты должен уяснить простую вещь. Люциус Малфой не бросает слов на ветер. И ты должен поступать так же. Нельзя, как капризная девочка, бежать и жаловаться, не осознавая последствий, ибо я исполняю обещанное.       Ты хотел наказать обидчика. Исполнено. Казнь гиппогрифа неотвратимо состоится 6 июня сего года. И дело не в самой этой твари, мне на неё плевать. А вот ваш «профессор» Хагрид навсегда запомнит, что нельзя быть беспечным в общении со студентами.       Тебе не нравится способ наказания? Придётся принять, как должное. Люциус Малфой»       Это было именно то, чего я ожидал. И всё равно оказался не готов. Я не готов потерять отца и не хотел его разочаровать. Почему-то думал, что он сможет меня понять, но, кажется, это я понял его. Понял, что с ним нельзя быть открытым, нельзя быть наивным. Мне нужно быть осторожнее, возможно, даже хитрее. Никого не знаю хитрее, чем он. Значит, я должен его превзойти. Только так я смогу защититься. Он не должен сомневаться во мне. Никогда!       27 мая.       Утром я нашёл записку от Грейнджер.       Казнь состоится 6 июня.       Сразу после дня твоего рождения.       Мне очень жаль.       — Спасибо, — расстроенно шепнул я и посмотрел на Минни. Она внимательно изучала меня, как будто ждала чего-то. Даже удивился, что она не спит. — Думаешь, нужен ответ? — усмехнулся я.       Сова тряхнула головой, взъерошила пёрышки. Я нацарапал на другой стороне листка своё «спасибо». Что ещё было нужно?       Шёл в Большой зал с таким тяжёлым чувством. Мне казалось, что земля уходит из-под ног. Я теряю отца. Теряю его доверие, расположение, его заботу. Я почти был уверен, что теперь мои отношения с ним совершенно изменятся из-за этой крылатой твари.       Но я понял удивительную вещь: я не чувствовал неприязни к гиппогрифу. Его удар рушит мою семью, но, если хорошенько подумать — я сам всё разрушил. Если бы я не нажаловался отцу, если бы… просто плюнул на то, что случилось — всем было бы лучше. Я виноват во всём.       Когда за завтраком Гойл толкнул меня ногой под столом, я с трудом оторвал взгляд от своей полной тарелки. Он кивнул на гриффиндорский стол, и я понял, что Грейнджер очень переживает. Она так обрадовалась, когда я поднял голову, многозначительно дёрнула вверх бровями, огляделась и кивнула, как будто спросила: «Ну, как ты?» С трудом ухмыльнулся, и на душе стало немного теплее. Я кивнул ей в ответ: «Нормально!» Грейнджер еле заметно улыбнулась и больше не смотрела в мою сторону.       После пробного экзамена я просто мечтал остаться один и пошёл в Астрономическую башню. Все сейчас стараются удрать к озеру или во двор, где факультеты собираются группами, весело общаются. Но это было совсем не для меня. Я смотрел вдаль, размышляя о том, как могло быть здорово полетать на гиппогрифе. Наверное, это очень круто. Но пройдёт каких-то две недели, и гиппогрифа не станет. Какой был смысл портить отношения с отцом, если в итоге получилась полнейшая хрень? Была такая необыкновенная усталость, то ли из-за теста по Трансфигурации, то ли от всех этих навалившихся бед.       Я просто стоял, облокотившись на перила, и не слышал, как она пришла, пока её маленькая рука не коснулась моего плеча. Я вздрогнул и обернулся. Она всё ещё была в школьной мантии, такая официальная, но в её взгляде было столько мягкости, доброты. Нет. Никто не смотрит на меня так, как она.       Я вдруг пришёл в себя и рванул подальше от открытой арки, оттаскивая Грейнджер за рукав вглубь смотровой площадки.       — Зачем ты пришла? — зашептал я. — Это очень рискованно! Среди дня! Уходи сейчас же! Представляешь, что они тебе устроят…       — Кто? — ухмыльнулась она. — Ты за меня беспокоишься?       И я вдруг поймал себя на мысли, что ужасно не хочу, чтобы её друзья издевались над ней и считали предательницей из-за общения со мной. Я даже дар речи потерял на пару секунд.       — По фигу, Грейнджер! Уходи сейчас же! Как ты вообще узнала, что я здесь?       — Я следила за тобой, — тихо ответила она. Мы замерли у лестницы, ведущей вниз. Я смотрел на её медленно краснеющие щёки, а Грейнджер опустила глаза. — Подумала, что… тебе нужна поддержка.       Она снова посмотрела на меня, и я почему-то задался вопросом — на кого она похожа, на мать или на отца? У неё такие удивительные глаза. Стало совсем не по себе.       — Я в порядке, — выдохнул я. — Отец… прислал ответ.       — Что же он написал? — с интересом спросила она. — Он… зол на тебя, да? У тебя такое лицо весь день, я думала, это из-за Клювокрыла…       — Из-за всего, — резко выпалил я. — Одно другого не лучше.       — И что же теперь будет?       Я пожал плечами.       — Ты должен извиниться! Это самое лучшее решение! — затараторила она. — Родители не могут долго обижаться. Если ты извинишься…       — Ты не знаешь моего отца! Он вряд ли такой же, как твои.       — Родители, они и в Африке — родители! — закатила она глаза. — Мы должны уважать их, даже если… мы с ними не согласны. Мои родители — маглы, их взгляды очень отличаются от моих, — чуть задрав нос говорила она. — Просто извинись, скажи, что… сожалеешь о случившемся…       — Считаешь, это может сработать?! — вспылил я.       — Конечно! Просто… не затрагивай эту тему, скажи, что впредь будешь… мудрее.       Я смотрел на неё и не верил своим глазам. Грейнджер учит меня хитрить? Грейнджер! Меня! Это как понимать?!       — Ты можешь понять, — устало начал я. — Мне никогда не было никакой нужды просить прощения! Отец… не поймёт. Решит, что я совсем спятил!       — Что за глупости? — скривилась она. — Да он… счастлив будет, что ты осознал свои ошибки! Ты ведь осознал? — неуверенно поинтересовалась Грейнджер.       — Осознал! — недовольно проворчал я. — Только совсем не то…       — Драко… — вздохнула она.       — Ладно, я понял! Главное — выразить почтение. Но ведь я всегда…       — Неважно. Сейчас не тот случай. Если твой отец уже разгневан, придётся это исправлять. Не волнуйся! — и она, смущённо улыбнувшись, осторожно погладила моё плечо. — У тебя получится.       Мне вдруг почему-то стало спокойно. Даже не знаю, чем она успокоила меня, этим приятным прикосновением или словами поддержки. Я как будто только теперь поверил, что примирение с отцом и правда возможно. Я кивнул ей в ответ. Её улыбка стала веселее и ярче.       — Нужно идти, — вздохнула она. — Уверена — всё будет хорошо. Она взмахнула кудрями и понеслась вниз по лестнице. Я ещё немного постоял, наслаждаясь видом Чёрного озера. Умиротворение грело душу.       Я написал короткое письмо отцу. Надеюсь, Грейнджер права, и он меня простит. А я впредь буду осторожнее.       6 июня.       Вот и прошёл этот день. Мой первый День Рождения в Хогвартсе.       Я шёл утром в совятню с огромным волнением. Отцовский филин Бьёрн, уже сидел на жёрдочке с письмом в клюве. Мурашки прошли по коже. Я забрал конверт и подошёл к Минни. Увидел, что миска с водой стоит наперекосяк, под ней лежало что-то объёмное. Волнение захлестнуло. Неужели Грейнджер приготовила что-то для меня? Внутри всё дрожало, пока я разворачивал нечто, завёрнутое в записку.       На листочке с надписью: «С Днём Рождения, Драко!» лежала маленькая серебряная заколка для галстука, украшенная крохотной жемчужинкой. Я и не думал, что это так приятно. Уверен, ей понадобилось немало экономить, чтобы приобрести такой подарок. Я даже не думал, снял зажим и прикрепил заколку к галстуку. Всё равно никто никогда не догадается, что это от неё.       Письмо от родителей тоже было довольно благожелательным. Отец, хоть и довольно сдержанно, поздравил с днём рождения. Мама рассыпалась в пожеланиях и намекнула, что после экзамена, вечером, весь Слизерин ждёт сюрприз, и праздник будет замечательный, несмотря на на то, что я отмечаю четырнадцатилетие вне дома.       Я был так счастлив, входя в Большой зал. Меня поздравлял весь факультет, друзья. Когда объявил им о празднике — все были в восторге.       Грейнджер с трудом скрывала улыбку. За весь день, я поймал её взгляд всего пару раз. Но она была такой загадочно-довольной. Уверен, она заметила свою заколку. А у меня было такое странное ощущение, как будто эта маленькая жемчужинка греет моё сердце. Так круто! Жаль только, что я весь день был под пристальным вниманием друзей. Обидно, что не смог бы встретиться с Грейнджер, даже если бы захотел. Поттер и Уизли усилили «охрану», они, как кандалы, весь день таскались за ней по пятам. Видно, думали, что я в честь праздника совсем оборзею.       Всё внезапно стало плохо, когда вечером в гостиной, уже объевшись сладостей и пригубив сливочного пива, ко мне привязались друзья.       — У тебя крутой отец! — восхищался Крэбб. — Никто бы не смог добиться казни гиппогрифа. Ты знаешь, что уже много лет не было ничего такого?       — Знаю! — нехотя протянул я, понимая, что праздник, похоже, заканчивается.       — Он не знает, — усмехнулся Маркус. — Избалованный принц! Я бы на это посмотрел!       — На что? — проворчал я.       — На казнь. Наверное, это будет круто.       — Ничего интересного… — вздохнул я, чувствуя, как лёгкая тошнота подкатывает к горлу. Не знаю, может быть это было из-за этого странного пива. Где только парни его достали? Какой-то шум от него в ушах и головокружение.       — Драко не станет устраивать всеобщее представление, — укладывая ноги на журнальный столик, размышлял Гойл. — Это шоу для избранных — для друзей! Правда, Малфой?!       Я почти был зол на него. Не собирался я ничего устраивать. Вообще!       — Ты о чём? — выдохнул я.       — Мы ведь пойдём завтра посмотреть, правда? Только не говори, что крови боишься! — усмехнулся Крэбб.       Вот только этого мне не хватало!       — Не думаю, что это хорошая идея…       — Брось, Драко! — умоляюще простонал Гойл. — Где ты ещё такое увидишь?       — Это мерзко! — скривилась Пэнси, возникшая возле нас. — Кровь! Фу!       Она поёжилась и вернулась к подружкам, набрав на блюдо очередную порцию пирожных.       — Девчонки — слабачки! — усмехнулся Крэбб. — Малфой — не трус! Это будет круто!       Я с трудом сглотнул. Похоже, я перебрал этой мерзкой жидкости, а представив кровь, очень захотел на свежий воздух. Меня сильно мутило, даже слишком.       — Вы туда что-то добавили? — подозрительно взглянул я на Маркуса. Он только ухмыльнулся, подмигнул и ушёл в компанию старшекурсников. — Твою мать… — прошипел я. — Пойду проветрюсь.       Я побрёл прочь из гостиной. Странное было ощущение. Казалось, что перед глазами всё плывёт, я даже плоховато помню, как прошёл через весь первый этаж, как оказался за воротами. Ноги как будто сами несли. Было странно безразлично, что меня может кто-то заметить, остановить, наказать за нарушение режима, а тем более за пьянство в школе. Я плёлся к хижине лесничего в какой-то безумной решимости что-то сделать. Знал, что уже ничего нельзя сделать, но это желание было непреодолимым.       Было почти совсем темно, поздний вечер, но всё было очень хорошо видно. Внутри дома был свет, лесничий, очевидно, не спал, но мне было плевать.       Гиппогриф лежал возле дома, среди больших тыкв, видимо, ещё прошлогоднего урожая. На его шее была цепь, которой он был прикован к столбу. Похоже, он спал, потому что когда я подошёл ближе, Клювокрыл резко вздрогнул и поднял голову.       — Чего разлёгся? — заплетающимся языком заговорил я и тут же понял, что буквально ору. Зажал рот рукой и снова прошипел: — Чего разлёгся?       Гиппогриф поднялся на ноги и угрожающе склонил голову, словно готовясь атаковать.       — Ну, давай! — усмехнулся я. — Хуже уже не будет! Всё равно ты завтра сдохнешь, ты в курсе? Твой тупой хозяин сказал тебе?       Гиппогриф поднял голову и смотрел озадаченно.       — Видимо, ты не в курсе… — вздохнул я. — Так вот. Я тебе говорю — завтра ты умрёшь. Я постарался! Я — твоя смерть!       Почувствовал, как ком сдавил горло. Как глаза стало неимоверно драть от слёз.       — Думаешь, ты сильный и великий?! Гордая курица?! Гордись сколько влезет, тебя это не спасёт.       Меня штормило. Хотелось просто шмякнуться в горизонтальное положение, но, блин, я же Малфой, а не собака какая-то. Стало тошнить — ужас какой-то! Мне так хреново никогда в жизни не было. Понял, что если не уйду, меня вывернет прямо тут, в огороде лесничего. Вот будет позор!       Я рванул в лес. Благо он совсем рядом. Стало легче. В голове прояснилось, как будто из меня вытащили тысячу слизней. Никогда такого омерзения не испытывал… от самого себя. Маркус, паразит! Что за дрянь они туда подмешали? Но в тот момент было не до этого. У меня не осталось времени. Я вдруг совершенно ясно осознал, что это шанс. Может быть, единственный.       Я вернулся к гиппогрифу, который продолжал стоять и с удивлением наблюдать за моими «похождениями».       — Ты должен убираться отсюда! — уверенно заявил я. — Если ты не улетишь сегодня — завтра останешься без головы. Тебя казнят, ясно? Давай! Шагай!       Я махнул на него рукой, и гиппогриф громко крикнул, явно пытаясь меня напугать.       — Придурок! — прорычал я, чувствуя, как глаза снова защипало. — Тебе нужно уходить! Сейчас же! Так. Ты привязан. Сейчас…       Я сделал шаг в его сторону. Он взмахнул крыльями, поднялся на дыбы, стало жутко. Но я не мог остановиться.       — Чего ты хочешь? — почти прокричал я. — Поклон тебе отвесить? Ладно!       Я поклонился. Гиппогриф озадачился и смотрел на меня подозрительно.       — Хватит с тебя! — психанул я и снова двинулся к нему, ухватился за цепь, попытался снять её со столба. И тут Клювокрыл, уткнувшись лбом в моё плечо, оттолкнул меня в сторону. — Что? — недовольно воскликнул я. — Я пытаюсь спасти твою пернатую задницу! Тебе надо улетать! Давай!       Я дёрнул за цепь, но он снова меня толкнул. А потом… просто лёг на своё место.       — Ты совсем ненормальный?! — возмутился я. — Ты понимаешь, что тебе грозит? Ты сдохнешь! Вставай! — я снова потянул его за цепь, но он упрямо отвернулся, и я обессиленно сел на тыкву рядом с ним. — Я не хочу быть твоим убийцей! — простонал я и слёзы полились градом. Блин, я так не рыдал с первого курса. Какого хрена? Я не мог понять, что я делал не так. Такое бессилие! Это просто убивало. Представляю, как ужасно это выглядело. Я ничего не видел, только тихо выл. Как же было страшно это видеть — вот он живой, настоящий, тёплый, и вдруг — его просто не станет. Он перестанет дышать.       Я замер, потому что почувствовал, как его огромная голова тяжёлым грузом ложится на мои колени. Он издал странный урчащий звук, и я положил руку на его клюв, другой погладил перья.       — Улетай, пожалуйста! — прошептал я.       — Он не улетит, — раздался грустный бас лесничего.       Я вздрогнул, поднял голову. Хотел вскочить, но гиппогриф прижал меня своей головой к этой дурацкой тыкве.       — Здесь его дом. Он тут вырос, — продолжал Хагрид. — Видимо, он понял тебя. И простил. Ты должен вернуться в замок, Малфой. Уже поздно. Если профессор Снейп узнает, тебя накажут.       — Плевать… — прорычал я.       — О-о-о! Ты ещё и пьяный…       — Я не пьяный, — прохрипел я. — Вели этой курице убраться! Пусть улетит! Или ты хочешь его смерти?       — Конечно, не хочу, — вздохнул лесничий и сел неподалёку. — Но ты же понимаешь, профессору Дамблдору попадёт, если он сбежит. Я-то ладно. Я готов уйти, лишь бы у всех всё было хорошо. Даже у тебя. Я рад, что ты раскаялся.       — Ничего я не раскаялся! — возмутился я.       — Разве? — удивлённо приподнял он свои мохнатые брови. — Значит… мне показалось.       Я и сам не замечал, как неспеша продолжал гладить голову гиппогрифа. Было так тошно! Так жаль!       — Идём! — настойчиво сказал лесничий. — Ты должен вернуться в замок. Что суждено, того уже не предотвратить. Нужно как-то… смириться. Поверь, Клювокрыл оценил твой поступок. Не мучь себя. Иди.       Хагрид поднялся.       — Клювокрыл, отпусти мальчика.       Гиппогриф поднял голову, оставшись лежать на месте. Я молча поплёлся в замок.       Сейчас уже утро. Скоро экзамен. А вечером — казнь. Я не знаю, как буду жить с этим.