Я — Драко Люциус Малфой

      13 июня.       Знаю, такие вещи быстро не делаются, нужно всё продумывать заранее, а не так — в последние несколько дней. Мама может месяцами готовиться к предстоящему празднику. Я же вообще никогда в жизни об этом не думал. Тут ещё экзамены, вечно снующий вокруг народ. Я даже не был уверен, что всё успею, нервничал, Грега достал своим хреновым настроением.       Особенно волновался, что не получу ответа от мистера Фойерверкуса. Он уже однажды оказал мне услугу, но второй раз это могло не получиться, и я ждал с огромным нетерпением.       Но самым проблематичным оказалось договориться с Добби, как ни странно. Это уже было делом принципа. Я не был уверен, что это подходящий вариант, но просто не представлял, как ещё секретно передать записку Гермионе.       Приходи на закате к Чёрному озеру.       Воспользуйся дезиллюминационным заклинанием.       У меня для тебя сюрприз.       Будет здорово, если у тебя найдётся платье.       Сейчас, перед последним испытанием, она всё время с Поттером. Уверен, что его подготовкой должен заниматься Дамблдор, ну, или по крайней мере их декан. В итоге к Гермионе не подступиться. И ночью я всё-таки рискнул вызвать Добби в гардеробную. По-старому — щёлкнув пальцами. Я уже хотел обрадоваться, когда он проморгался ото сна и увидел меня. Но домовик тут же испарился. Отлично! Зачем тогда появлялся? Я даже почти сразу разозлился, ведь мне так нужна помощь!       — Добби! — зашипел я. — Вернись немедленно!       Он тут же появился, и страх в его глазах очень быстро сменился напускной самоуверенностью.       — Добби — свободный эльф! — задрал он свой длинный нос. — Добби не служит Малфоям! Бывшему молодому хозяину в том числе!       — Тогда чего ты явился? — усмехнулся я. Его глаза забегали.       — Очевидно… старая привычка, — он растерянно пожал плечами и стал взволнованно заламывать пальцы.       — Ладно, успокойся, — улыбнулся я. — Не претендую я на твою свободу. Но мне нужна помощь. Секретно!       Эльф уставился на меня во все глаза.       — Добби не сова.       — Я дам тебе галлеон. Или хочешь больше?       — Гарри Поттер был бы недоволен…       — Поттер? — нахмурился я. — Так это Поттер теперь твой хозяин?       Он нервно хихикнул и снова стал каким-то растерянным.       — У Добби нет хозяина. Гарри Поттер друг Добби.       — Да мне плевать! Хоть брат! — прошептал я, изо всех сил сдерживая раздражение. — Добби! Я просто прошу! Пожалуйста!       У домовика глаза полезли на макушку. Он словно не верил в то, что происходит.       — Чего ты? — удивлённо спросил я.       Он молчал и продолжал на меня пялиться как ненормальный. А потом пропищал:       — Молодой хозяин сказал Добби «пожалуйста»?!       Его глаза наполнились слезами и он зарыдал в голос, я даже испугался и отошёл от него на пару шагов.       — Никогда! Никогда! — рыдал он. — Никогда семья Малфоев не говорила Добби «пожалуйста». Испокон веков домовых эльфов унижали…       — Добби, закрой рот! — зашипел я. — Ты всех перебудишь!       Я зажал ему рот ладонью, а он дёргался из стороны в сторону, размахивая ушами, но стоило его отпустить, он тут же продолжил:       — Это так трогательно! Молодой хозяин сказал Добби «пожалуйста». Добби всё сделает! Всё сделает за «пожалуйста»!       — Отлично! Слушай! — тут же торопливо заговорил я, пока он опять не зарыдал. — Отнеси записку мисс Грейнджер, ясно? Это срочно. Очень важно и секретно! Никто не должен знать, даже твой Поттер.       — Да! — с азартом зашептал он. — Я понял, что молодой хозяин любит мисс Грейнджер. Она такая хорошая и тоже любит молодого хозяина. Это тайна! Даже Гарри Поттер не должен знать. Добби будет совой! Добби будет Купидоном! — с восторгом болтал он, а у меня уже горело не только лицо, но, кажется, и уши, и вообще всё внутри.       — Да не ори! — прошипел я. — Ты так выдашь мой секрет!       Эльф зажал себе рот обеими руками и быстро закивал. Я тут же протянул ему записку.       — Ответ не нужен, — говорил я. — Но убедись, что она её прочитала, хорошо? Не разбуди её соседок — они те ещё сплетницы.       — Добби всё сделает за «пожалуйста»!       — Не повторяй это! — шикнул я, он забрал записку и исчез.       Я наконец-то с облегчением вздохнул и отправился в спальню. Сна, конечно, не было ни в одном глазу. Ужасно волновался. Во-первых, представлял себе, как Гермиона отреагирует на записку, как разволнуется. А вдруг у неё нет платья? Надеялся, она догадается прийти хотя бы в юбке. Я так люблю, когда она носит юбку. У неё такие красивые ноги. Во-вторых, не мог отделаться от впечатления после общения с домовиком. Какое же он чувствительное существо. Наверное поэтому Гермиона так их любит?       Внезапно рядом с кроватью появился Добби, но в этот раз я не успел испугаться. Его улыбка сияла счастьем.       — Добби передал записку мисс Грейнджер! — прошептал он. — Она прочитала.       — Ладно, Добби! — успокоенно выдохнул я. — Ты очень хороший эльф… и друг.       Он глубоко вздохнул.       — Добби разорвал магический контракт с хозяевами. Но Добби может быть другом.       — Это хорошо, — кивнул я. — Иди спать.       — Мистер Драко Малфой сказал Добби «пожалуйста»! — снова вздохнул он и исчез. Надо же, как домовик впечатлился!       Под утро только заснул, хотя думал, что уже и не смогу. Грег растолкал меня почти перед завтраком.       — Ты, похоже, не хочешь увидеть её реакцию, — усмехнулся он, когда я наконец с трудом открыл глаза.       — Блин! Чего раньше не разбудил? — начал ворчать я.       — Распоряжений не было, — ехидничал он. — Успокойся ты, Драко. Ну, не увидишь ты её утром — вечером встретитесь.       — Не надо так шутить, — наспех одеваясь, бросил я, махнул пару раз расчёской и почти бегом выскочил из подземелий, Грег еле успевал за мной.       — Малфой, да чего ты? Подумаешь «годовщина» — как будто на собственную свадьбу несёшься! — язвил он.       — Гойл, заткнись, пока не достал! — раздражённо потребовал я, но он только посмеивался.       Я, наверное, не смогу передать, как сильно волновался. Меня буквально трясло. Грег прав, у меня было такое чувство, как будто это какой-то невероятный, судьбоносный день. Год назад, тринадцатого июня она вспомнила мой поцелуй. В этот день я назвал её своей девчонкой. Жалел, что не напомнил ей об этом. Что, если она не помнит? Я ведь не знаю, какие даты она отмечает, какие для неё по-настоящему важны. Дневник запоминает всё вместо меня. А Гермиона? Я задался вопросом, а ведёт ли она дневник? Нужно спросить… Нет. Тогда мне придётся признаться, что я веду дневник, и как я буду ей это объяснять?       В общем, зарываясь в горах мыслей, ждал её появления. И это было шокирующее зрелище. Она входила в Большой зал, окружённая, похоже, всеми своими соседками, подружками, девчонками из команды. Они явно учинили ей допрос. Грейнджер закатывала глаза, пыталась что-то объяснить, раздражалась. Сразу стало ясно, что сегодня мне её взгляда не достанется — слишком много внимания к ней. Не удивительно! Я был почти уверен, что это моя вина, но не жалел ни секунды.       Её дружки плелись позади. Поттер был задумчив, а Уизли буквально брызгал слюной, разоряясь, что ему что-то там не нравится.       И всё же, когда она наконец села за стол, сразу бросила на меня взгляд — озадаченный, немного растерянный. Она дёрнула вверх бровями, как будто спрашивала: «Что всё это значит?». И стало ясно, Гермиона не понимает, что происходит. Это вызвало во мне двоякое чувство. С одной стороны — обидно, что она не помнит об этом дне. С другой — он будет настоящим сюрпризом. Я предпочёл сохранить это чувство, странное чувство, как будто я устраиваю шалость, которая её обескураживает.       Я улыбнулся ей в ответ. Но было тревожно. Не расстроится ли она из-за того, что забыла о нашем дне? Если обидится, что я не напомнил?       День пролетел удивительно незаметно. Экзамен по заклинаниям, обед, подготовка на берегу. Ехидные замечания Пэнси, ворчание Грега и пожелание успеха от Виктора. Если бы не он, ничего бы у нас не получилось, ведь именно Крам научил меня, как спрятать место нашего свидания так, чтобы никто ни за что его не увидел. Друзья попрощались со мной «до неизвестно когда» и ушли, не скрывая весёлых насмешливых улыбочек, а я ждал Гермиону на берегу.       Виктор научил меня создавать небольшой защитный купол, позволяющий скрывать любое место на суше, и мне было ужасно любопытно, насколько хорошо удались мои чары. Я ждал Гермиону, стоя у самой кромки воды, чтобы хорошо видеть склон. Она, теоретически, вообще не должна была меня видеть.       Солнце уже стало опускаться за холмы, окрашивая небо в оранжевые и розовые тона, когда я услышал шаги. Потом лёгкий шорох соскальзывающих по склону ног. Увидел примятую траву. Ветка сломалась, Гермиона ойкнула. Я не мог сдержать улыбку. Где-то посередине склона движение замерло. Раздалось тихое «финита», и она появилась. У меня сердце замерло. На ней было красивое, светло-бежевого цвета платье до колена, с лёгкими воздушными крылышками на плечах — оно показалось мне знакомым, на ногах эти её белые ботинки — кроссовки. Странный был вид, но я же понимаю, что в другой обуви по склону не спуститься.       Она стояла на месте и смотрела вдаль. Потом тихо позвала:       — Малфой? — сделала ещё шаг вниз и нахмурилась.       — Грейнджер, я здесь, спускайся! — негромко позвал я, но она не услышала. Так рад был, что всё сделал правильно, и нас здесь точно никто не увидит.       Она постояла ещё несколько секунд и вдруг рванула вверх по склону. Я даже испугался. В чём дело? Тут же бросился за ней.       — Грейнджер, ты куда? — прошипел я. Она тут же остановилась, оглянулась.       — Это что, шутка? — сердито прошептала она. — Где ты был?       — Ждал внизу.       — Тебя там не было! — возмущённо ответила она. — И вообще, у меня дела!       — Да стой ты! — усмехнулся я. — Нет у тебя никаких дел. Это всё защитные чары. Они скрыли наше место, и у тебя появилось ощущение, что идти сюда не нужно.       Она удивлённо смотрела мне в глаза. Её кудри переливались в последних лучах заходящего солнца. Какая же она была красивая. Я так был рад, что она пришла в платье, правда… эти кроссовки…       Гермиона стала медленно спускаться вниз.       — Что всё это значит? — в недоумении спросила она. — Мне неловко. Я не понимаю…       — Идём! — улыбнулся я, подавая ей руку. — Ты просто забыла.       — Я никогда ничего не забываю, ясно? Твой день рождения прошёл, мой ещё не скоро. Если ты решил повторить…       — Не в этом дело, идём же.       Она робко протянула мне руку. Как же было приятно держать её ладошку в своей — маленькую, прохладную от вечерней свежести. Но, может быть, просто моя рука была такой горячей от волнения. Мы спустились вниз.       — Подожди секунду, — шепнула она и остановилась, быстро достала из своей небольшой сумки те туфли, в которых была на Святочном балу — красивые, с острыми носами, невысокими каблуками и ремешками на щиколотках. Гермиона села на камень и переобулась. Эти туфли так здорово подошли к её платью. Она совсем стала похожа на вечернее облако. И эти кудри на плечах. Я не мог ею налюбоваться.       — Ты… очень красивая, — с трудом преодолевая робость, шепнул я. Она смущённо взглянула мне в глаза.       — Спасибо. Ты тоже при параде, — заметила она, — белый верх, тёмный низ…       — Да, — усмехнулся я.       — Драко, — простонала она. — Зачем ты так со мной? У меня голова кругом от этого Турнира, ещё и экзамены. О чём я забыла?       Я молча потянул её за руку к защитному куполу, и когда мы преодолели его границу, она восхищённо вздохнула.       Как я благодарен Пэнси за это чудо. Она придумала украсить нашу пещеру и побережье маленькими парящими волшебными фонариками, светящими золотистым светом. Нам пришлось уменьшить кучу светильников, которых было штук сорок, и теперь они плавно покачивались в воздухе вокруг нашей маленькой ниши в склоне холма, заросшего густыми зарослями, внутри неё, вдоль берега, скрытого куполом. Гермиона оглядывалась по сторонам, и чудесная улыбка не сходила с её лица.       — Как красиво! — прошептала она. — Ты сделал это… для… меня?       — Конечно, — усмехнулся я. — Я понимаю, что ты слишком занята этим Турниром, чтобы помнить. В прошлом году, тринадцатого июня, мы ехали домой в Хогвартс-экспрессе. Я предложил тебе стать моей девчонкой, помнишь?       Она уронила лицо в ладони и замерла на месте. Просто стояла и молчала, спрятавшись от меня.       Я подошёл к ней, положил руки на её запястья.       — Эй…       — Как это могло случиться? — простонала она, так и не поднимая лица. — Как я могла забыть? Записка ночью, такие восхитительные цветы утром! Мерлин! Как мне стыдно!       — Гермиона! — с улыбкой вздохнул я. — Я хотел сделать тебе сюрприз, и сделал! Тебе понравилось?       Она подняла на меня виноватый взгляд. Брови домиком. Я засмеялся. Она знает, как эти брови выводят меня на эмоции, и тоже засмеялась.       — Понравилось ли мне? — улыбалась она. — Ты не представляешь, что я почувствовала, особенно после твоей ночной записки. Как жаль, ты ведь сам их не видел. Знаешь, я теперь уверена, что красные розы — мои любимые цветы. Нет. Не красные, они просто невероятные, почти бордовые такие бархатные, ароматные. Я не знала, куда их ставить! Зачем ты так много потратил?!       — Это всё что у меня оставалось, хотелось сделать широкий жест! — усмехнулся я.       — Транжира! — шутливо укорила она, и её взгляд стал таким нежным и тёплым. — Знаешь, все девочки решили, что это Виктор пытается таким образом со мной помириться, — я на это только глаза закатил, — но ведь так делают маглы, это всех сбивает с толку. Рон говорил, что волшебники не дарят срезанные цветы. Он прицепился к Симусу… подумал, что он…       — Финниган? — засмеялся я. — Да вы издеваетесь!       — Да! — всплеснула она руками. — Он сейчас единственный маглорождённый мальчик из гриффиндорцев. От тебя бы точно никто такого не ожидал.       — Моя девушка маглорождённая, — улыбнулся я, беря её за руку, — должен соответствовать.       — Спасибо, — шепнула она, опуская глаза. — Только… я ничего для тебя не приготовила. Ты ведь знаешь, я все свои сбережения потратила на рождественский подарок. И вообще… — она запнулась, задумалась.       — Что? — спросил я, осторожно притягивая её к себе и обнимая за плечи. Она робко подняла глаза.       — Я думала, что наша годовщина… другого числа.       — Серьёзно? — удивился я. — Когда же?       Она тихо вздохнула и несмело прильнула ко мне, прижимаясь головой к моей груди. Как же было хорошо держать её в руках, чувствовать, как её ладони ласково проскользнули по моей спине, вызывая волну мурашек.       — Помнишь, как мы встретились с тобой на берегу у поваленного дерева, на третьем курсе. Тогда мы видели… чёрную собаку.       — Да, помню, — шепнул я, сразу погружаясь в воспоминание о том дне.       — Тогда ты сказал, что мы — друзья. Помнишь?       — Да…       — Это было двадцать четвёртое февраля. Я запомнила этот день. Он был какой-то особенный, мы словно… сделали окончательный выбор, правда?       Я молча кивнул, не в силах бороться с комом, вдруг возникшим в горле.       — И я вела отсчёт с того дня, понимаешь? — она подняла голову, и наши взгляды встретились. Моя маленькая — такая красивая и милая. — Мы ведь никогда не обсуждали наши… отношения, до того дня. И после всё было так на бегу как-то.       — Сегодня наш вечер, если ты не против, — улыбнулся я. — И мы можем сколько угодно обсуждать наши… отношения. Год был насыщенный, согласись.       — Не то слово, — улыбнулась она и снова обвела взглядом наш маленький, сияющий огоньками, уголок. — Это так волшебно. Знаешь, никто для меня не делал такой красоты. Никогда.       — У меня есть ещё кое-что! — шепнул я, и она заинтересованно взглянула на меня. — Я думал отказаться от этой идеи, пока Виктор не научил, как создать защитный купол. И теперь… подожди-ка!       Гермиона опустила руки, я чмокнул её в щёку, она порозовела от смущения, а потом я достал небольшой деревянный ящик из-за камня. Пара манипуляций, и из ящика зазвучала нежная мелодия, словно наигранная десятком колокольчиков.       — Музыкальная шкатулка? — удивилась она. — Я никогда не слышала такого красивого звучания.       — Позвольте, леди? — и я поклонился, приглашая её танцевать.       Гермиона закусила губу, с трудом сдерживая улыбку, и приняла мою руку. Мы не спеша покачивались в танце, ведь вальсировать на каменистом берегу совершенно невозможно, но это было так восхитительно приятно — держать её ладошку, чувствовать её тепло, тоненькую талию, целовать её висок, ощущать, как её пальчики трепетно касаются моего плеча, как дрожит её дыхание. Так хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Чтобы Гермиона всегда была рядом. Хотелось слышать её голос, видеть улыбку. Но нарушить эту волшебную тишину не решался.       — Помнишь, — вдруг тихо заговорила Гермиона, — как мы поссорились на первом курсе?       — Который раз? — улыбнулся я. — Кажется, на первом курсе мы ссорились…       — Самый первый раз.       — Конечно помню, — вздохнул я, — хотел… чтобы ты выбрала, кто тебе друг.       — Да, — шепнула она и прислонилась лбом к моему плечу. — Знаешь, это было… такой трагедией для меня.       Я крепче обнял её, прижимая к себе, а она освободила свою ладонь и обняла мои плечи. Свободной рукой проскользнул по её спине, нежной шее, зарываясь пальцами в мягкие кудри.       — Мне было… очень больно, — шепнул я прямо ей на ухо, и Гермиона медленно подняла голову, золотистые огоньки переливались в её кофейных глазах. В них был упрёк, немой вопрос. Он так и не сорвался с её губ, и я шепнул: — Просто я собственник, Грейнджер.       — Всё ещё? — ласково улыбнулась она.       И я не смог сдержать улыбку.       — Намного меньше, чем на первом курсе. Мне пришлось терпеть, что ты встречалась с Виктором. Это неплохая тренировка.       — Мне нравится твоя практичность, — усмехнулась она.       — Поверь, мне она тоже нравится, — ответил я. — Почему ты вспомнила об этом?       Она отвела взгляд, коснулась кончиком носа моего подбородка, в этом было столько тепла, какой-то доверительной нежности, а потом тихо сказала:       — Я видела твой разговор с Мариетт в тот день. Я шла по коридору и увидела вас. Я вдруг… поняла тебя. Тебя на первом курсе.       Кончик её носа прочертил тёплую дорожку к моим губам, к щеке, и у меня закружилась голова от её ласки, от того, как её пальцы сжали мои плечи.       — Представила, сколько боли ты испытал. Мне… так жаль…       Я чуть склонил голову, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но она закрыла их, её ресницы трепетали, словно крылышки мотылька. Звон колокольчиков стих, и мы замерли.       — А я ни о чём не жалею, — вздохнул я. — Каждый шаг в попытке сбежать от тебя, превращался… в два шага к тебе. Это что-то ненормальное, — улыбнулся я, — но ты, словно… вросла в меня.       Гермиона открыла глаза, взглянула на меня, и казалось, что я лечу, что мы летим. Что весь мир сжался до крошечного островка под незримым куполом, хранящим нас от чужих глаз, а там снаружи нет абсолютно ничего.       Я осторожно коснулся губами кончика её носа, уголка губ, её бархатистой щеки. Она так сладко вздохнула, скользнула одной рукой по моей спине. Её ладонь замерла на лопатке, погладила нежно.       — Я… чувствую твой шрам, — шепнула она, я вдруг осознал, что чувствую её грудь — маленькие острые холмики. Это волновало — её близость, её ласка. Её платье такое лёгкое и невесомое, что дыхание перехватывало от ощущений.       — Я хочу всегда быть с тобой рядом, оберегать тебя, — выдохнул я, касаясь губами её губ, глядя ей в глаза, утопая в ней всем своим существом. Это словно был водоворот, из которого нет выхода, нет спасения, но это головокружение было таким волшебным. Я целовал её лёгкими, еле уловимыми поцелуями, и она запрокидывала голову, глубоко вдыхая, ловя ртом воздух, и её ноготки до мурашек впивались в мои плечи, ладони ласкали шею. Так хотелось быть ближе, раствориться в этих ощущениях, не думать ни о чём.       Она смотрела так устало, словно потеряла все силы, её движения становились всё беспорядочней, Гермиона поймала моё лицо в ладони, смотрела в глаза, на мои губы.       — Поцелуй! — простонала она.       И всё. Моё сознание отключилось. Я помню, как овладел её губами грубо, яростно, как её губы раскрывались мне навстречу, её тихие стоны, мои собственные вздохи, которые не возможно было остановить, потому что её ладони скользили по моей спине, пробирались под ворот рубашки, ласкали шею и плечи. Я помню, как в каком-то бреду целовал её губы, а потом подбородок, её нежную шею, и от этого её стоны стали громче. Словно во сне стянул тонкую лямку с лёгким крылышком с её плеча и целовал её белую гладкую кожу, а она цеплялась пальцами за мои волосы, пытаясь отстраниться, её шёпот:       — Драко, пожалуйста! Драко…       Как потрясающе звучит моё имя! Её голос сводил с ума. Я почувствовал, что ещё немного и не сдержусь, что это черта, через которую я не планировал переходить, но так безумно этого хотелось — увидеть её обнажённой, прикоснуться к её телу, узнать, каково это — быть с ней.       Почувствовал её поцелуи на лбу, виске. Они были такими мягкими, чуть сдержанными. Она вдруг прижала свои пальчики к моим губам, я замер, понимая, что она не готова. В её взгляде читалось сожаление, но такое ласковое, тёплое, молящее. И я обнял её, просто прижал к себе, пытаясь восстановить дыхание. Я дрожащей рукой осторожно поправил лямочку на её плече, разгладил полупрозрачное крылышко и понял, где видел это платье — её бальный наряд. Очевидно, она изменила цвет и укоротила его, но это точно оно. Старалась для нашего свидания. Я улыбался, утопая в этой нежности, в её прерывистом дыхании. В груди всё сжималось от переполнявших чувств.       — Я люблю тебя! — в порыве волнения прошептал я. — Люблю тебя, Гермиона Грейнджер.       Она отстранилась немного, положила ладони на мои щёки.       — Ты горишь, — с сожалением прошептала она. — Прости, я не должна была так… — она шумно выдохнула, опустила глаза.       — Всё в порядке, — усмехнулся я. — Не время, я знаю.       — Мерлин! — вздохнула она, сильно раскраснелась, закрыла лицо руками.       — Перестань, Грейнджер! — усмехнулся я. — Ты не одна… не готова. Всё правильно.       — Правда? — с надеждой спросила она, не поднимая глаз.       Я просто снова обнял её. А потом мы ели мороженое, сидя на камнях, укрытых тёплым пледом. Мы вспоминали прошедшие годы. Удивительно, но мы смеялись над нашими прежними ссорами, и с теплотой обсуждали всё то, что нас сблизило: квиддич, вражду с Поттером и Уизли, уроки и встречи, наши письма.       Она ушла раньше, ведь я должен был устранить следы нашего пребывания на берегу. Так не хотелось прощаться. Но мы стали волноваться, что ворота запрут неизвестным нам заклинанием, а Снейп расставит ловушки.       «Я люблю тебя, Драко!» — шепнула она на прощанье, и я поцеловал её.       Не знаю, что творится с моей душой. Я счастлив и совершенно несчастен одновременно. Не понимаю, что это значит. Словно… это было наше первое и последнее свидание. Как будто это больше никогда не повторится, и хочется плакать от этой мысли. Гермиона была так прекрасна! Так нежна! Сердце разрывается от чувства безысходности. Не понимаю. Я думаю о ней. Думаю всё время. И так сложно. Я не могу найти слов, чтобы передать то, что чувствую. Как будто Гермиона — моя жизнь, то есть… от неё зависит моя жизнь. Если будет хорошо ей, то и я буду счастлив, если ей будет плохо — я просто не представляю, что будет со мной. Это невыносимо больно — быть вместе и не быть. Как держать это всё в себе и не сойти с ума?       Грег и Пэнси повели себя как настоящие друзья — поддержали, помогли. И когда я вернулся не стали задавать лишних вопросов, Пэнси лишь спросила: «Ей понравились фонарики?» Конечно! Что ещё я мог ответить, и Пэнс была весьма собой довольна.       И я представляю Гермиону спящей, окружённой россыпью красно-бордовых роз. Знаю, что такого не может быть. Но мне хочется это представлять. Что розы везде, на её подушке, одеяле, вокруг кровати под красным балдахином, и она спит с улыбкой на лице, вдыхая их аромат. Как бы я хотел быть рядом с ней. Чтобы она засыпала у меня на плече. Хотел бы ласкать её, целовать.       Как я хочу порой ускорить время. Чтобы она больше не боялась того, что мы «маленькие», «безответственные», «подростки». Не знаю, что мне делать, не знаю, как поступать. Я как безумный трепещу над ней, и в то же самое время, иногда, хочу истерзать поцелуями, хочу, чтобы она принадлежала мне. Мне одному! Вот это тот самый момент, когда я начинаю лезть на стену.       Это свидание — самая сладкая и самая тяжёлая ноша для моей памяти. Не поплатиться бы нам за это.