Грани миров

— Кот, а как определить ориентацию парня? Воскресенье — единственный день в неделе, когда Ледибаг и Кот Нуар встречались дважды. Дело было в расписании Кота: в понедельник ему не всегда удавалось освободиться даже ради акумы. Что уж говорить про обход Парижа? Вечерний патруль после посиделок с Адрианом воспринимался как продолжение волшебного сна. Ледибаг на ежедневное бдение за ночным городом явилась на пятнадцать минут позже. Кот, правда, не особенно обратил внимание на опоздание напарницы: Нуар выглядел очень задумчивым, словно в его жизни произошло какое-то поистине мистическое открытие. Без слов они решили не обсуждать ни причину опоздания Ледибаг, ни рефлексию Кота Нуара. Иногда Маринетт была искренне благодарна всем богам в мире и за его пределами за то, что Кот так хорошо понимает её. Они без особого интереса пробежались по парижским крышам, высматривая акум или хотя бы простых преступников. Город был сонным и мирным, как никогда: ни ограблений, ни пожаров. Про одержимых и говорить было нечего. Тишь да гладь. Поскольку обойти город удалось меньше чем за полчаса, Кот предложил просто посидеть на какой-нибудь крыше и поговорить. Маринетт не нашла причины, чтобы отказать: настроение у девушки было поистине сказочным, и таким хотелось поделиться с напарником. Они никогда не касались в своих разговорах личных тем. Не обсуждали уроки и школу, не говорили про семьи или друзей. Первые их подобные беседы были полны неловкого молчания и оборвавшихся на полуслове предложений. Потом — привыкли, научились лавировать и говорить только о том, что можно было определить как «безопасно». Так Маринетт узнала о том, что с Нуаром их объединяют не только прогулки по ночному городу. Кот был без ума от Джаггеда Стоуна, да и в целом поддерживал медиатеку Ледибаг. Нуару нравилась хорошая, качественная одежда, преимущественно брендовая: Кот считал, что бренд — символ надёжности и точно значит, что из футболок и свитеров не полезут нитки после пары стирок. Маринетт рассказала Нуару о своём увлечении дизайном и некоторых способностях к шитью. Было ещё очень и очень много других тем. Общаться с Котом было легко, весело и очень приятно: Нуар интуитивно чувствовал, когда стоит замолчать и когда уместны шутки. Если дело не касалось боя или нервозной обстановки, конечно. Тогда рот Кота просто не закрывался, и Маринетт была вынуждена терпеть постоянные кошачьи приколы и каламбуры буквально в каждом произнесённом предложении. Но она сама была не лучше. Она смирилась с тем, что Кот шутит. Нуару же пришлось принять то, что после особо опасных боёв или страшных акум Ледибаг заливается слезами и трясётся в истерическом припадке. Первый раз, когда Маринетт «накрыло», она даже не помнила. Это произошло, кажется, в первые два месяца её геройства. Очередной одержимый пересмотрел страшилок, акуманизировался из-за какой-то бытовой мелочи и решил, что обязательно должен до смерти напугать супергероев. У Маринетт до сих пор были кошмары о том акуманизированном. Нет-нет, но подсознание подкидывало воспоминания о нём и о том страхе, что ему удалось навести. Хорошо ещё, что одержимый был зациклен на идее напугать только героев, иначе население Парижа сократилось бы минимум вдвое. Сама Маринетт, она могла поклясться, чуть не умерла от разрыва сердца из-за жуткого страха. Они победили. Супер-Шанс выдал хлопушку и дуделку, какие обычно используют на днях рождения. При помощи резкого звука и конфетти Коту удалось отвлечь на себя внимание акуманизированного, и Ледибаг смогла добраться до наушников, в которых засела порченая бабочка. Они с Нуаром стукнулись кулаками в знак победы, помогли бывшему одержимому добраться до дома и уже практически были готовы расходиться, когда Маринетт словно выключили сознание. Просто свет померк, всё вокруг закрасилось чёрным, и дальше она знала только со слов Нуара. Кот описывал это примерно как помутнение. Для него весёлая, беззаботная Ледибаг вдруг просто упала на колени, обхватила себя руками и начала скулить. Её тело тряслось, а из широко распахнутых глаз катились слёзы, которых Леди даже не замечала. Он не сразу отреагировал. В первые несколько секунд Кот просто стоял и смотрел на то, как Ледибаг раскачивается, сидя на коленях. Затем он пытался её расшевелить, привести в себя, как-то отвлечь — всё бессмысленно. В конце концов, он заметил, что напарница пытается обнять себя, и осторожно сел рядом. На протянутые руки Ледибаг отреагировала бурно: сначала отшатнулась, а потом, увидев, кто перед ней, вцепилась изо всех сил. В себя Маринетт пришла под пятый писк своего талисмана. На коленях у Кота, который обнимал её так крепко, что, казалось, её рёбра вот-вот треснут. Нуар повёл себя по-джентельменски: зажмурился, когда трансформация Маринетт прервалась, мягко шутил и успокаивал напарницу, говорил о всяких глупостях и ни единым словом не упомянул о произошедшей истерике. Не глядя, он кое-как спустил Маринетт с крыши в какой-то не слишком чистый переулок и отпустил на все четыре стороны. Был день, так что она без проблем дошла до дома, впечатлённая поступком Кота, — он же всегда хотел узнать её личность! — и опустошённая истерикой, которую она даже не помнила. Во время следующего патруля Кот предложил поговорить. Маринетт согласилась, и узнала много нового, как о себе, так и о напарнике. Во-первых, Кот ничего не смыслил в психологии, но ради своей Леди перелопатил все книги, до которых только смог дотянуться. Во-вторых, у неё, судя по изысканиям Кота, был приступ истеричного невроза. Неконтролируемый нервный срыв со слезами, скулежом, дрожью и прочими прелестями. И приступ мог повториться, если события, вызвавшие его, снова произойдут. В-третьих, истерика у неё началась из-за акумы. Маринетт просто пришлось рассказать напарнику про свои подавляемые панические атаки, про заталкиваемый глубоко страх при любом бое, про то, как у неё трясутся коленки и перехватывает дыхание от одной только мысли об акумах. И, конечно же, про то, что она ни за что не откажется от своего талисмана и квами — просто не сможет, хотя, наверное, это было бы правильно. Нужна ли Парижу героиня, которая боится своей же работы? В тот раз Кот просто сказал, что она поразительно смелая. И обнял. Он обнимал её столько, сколько ей было нужно, так что Маринетт успела поплакать вволю, испугаться собственной реакции и пережить вспышку стыда за совсем не геройское поведение. — Леди-и, ты опять слишком задумалась. Маринетт хмыкнула и сконцентрировала внимание на Нуаре-из-настоящего. В её мыслях Нуар-из-прошлого убеждал свою напарницу, что никогда её не оставит, «сколько бы слёз ты ни выплакала». Честное слово, не была бы Маринетт безвозвратно влюблена в Адриана Агреста, она бы сама предложила Коту встречаться. Под влиянием момента, конечно. — Прости. Предалась воспоминаниям. Они сидели на давно остывшей крыше, едва освещённой тусклым светом то и дело гаснущего фонаря. Ни Нуару, ни Ледибаг это не мешало: у обоих было особенное зрение, оба видели в темноте. Кот, вообще-то, без света видел даже лучше. Маринетт в целом не волновал свет: у Ледибаг было монохромное зрение, которое смазывало ощущение дня и ночи. — Надеюсь, это были воспоминания обо мне, — мурлыкнул Нуар; Маринетт улыбнулась на это, и Кот возбуждённо приподнял уши. — Что, серьёзно? О чём ты думала, моя Леди? Я должен знать, какие воспоминания обо мне заставляют тебя так глубоко уходить в себя! — Это ещё зачем? — Всё просто! Зная, что тебя заставляет мурчать, я смяугу делать это как можно чаще. В итоге ты постомяуно будешь в хорошем настроении, постомяуно будешь думать обо мне, и в итоге, наконец, разрешишь пригласить тебя на свидание! — Опять ты за своё. Кот замахал руками. — Я зняю, моя Леди, что твое прекрасное сердечко уже отдано комяу-то, зняю. Но это не мешает мне пытаться! И я уверен, что когда-нибудь мы будем с тобой встречаться не только для патрулей или дружеских прогулок. Верно же, миледи? Маринетт искоса взглянула на напарника и немного печально улыбнулась. — Ты слишком хороший, Нуар, чтобы я встречалась с тобой и при этом любила другого, — сказала она. — Поэтому вряд ли такое возможно. Нуар прищурился. Сел по-турецки, — наверняка неудобно, потому что кровля крыши были неровной, — наклонился вперёд, и неожиданно хорошим голосом пропел: — Сердце кра-са-вицы склонно к изме-ене… Продолжать он не стал. На губах у Кота была смешливая, но очень мягкая улыбка, и обидеться у Маринетт не вышло. Нуар знал, какое выражение лица стоит использовать, чтобы шутка-флирт не вышла за границы разумного, но дала достаточно пищи для размышлений. Аккуратный, нежный котёнок. Он улёгся обратно на крышу и закинул руки за голову. — Насчёт твоего вопроса про ориентацию. — Да? Она постаралась не показывать, как сильно её волнует эта тема, но, судя по выразительному кошачьему фырканию, у неё это не слишком вышло. — Ты никак этого не узнаешь, моя Леди. — Совсем никак? Кот мотнул головой. — Совсем. Только если напрямую спрашивать. — И никаких других способов? — В принципе, ты можешь проследить за объектом пару дней. Вдруг он или она будет с кем-то встречаться, — ну, ты понимаешь, о чём я, — и ты увидишь пол любовника. А так… Нуар развёл руками, что выглядело достаточно комично из-за того, что он лежал. Будто бы Кот просил прощения у чернильного неба за свои объяснения. На Ледибаг он не смотрел. Маринетт же чувствовала себя препаршиво. Она точно не могла бы представить себя, следящую за Адрианом — в смысле, следящую за парнем больше, чем обычно. Самое ужасное было в том, что она вполне могла бы выйти на новый уровень сталкерства. Чудокостюм позволял. Даже Тикки не была против. Тикки вообще была всеми лапками и хвостом «за» любую идею, если та поможет Маринетт как-то разрешить проблему невзаимной влюблённости в одну известную модель. Дюпэн-Чэн чувствовала себя неловко из-за того, что так достала собственную квами своими чувствами, но поделать ничего не могла. Это просто было сильнее её. — Так кто же украл сердечко моей Леди? Маринетт представила, как она признаётся Коту в своей почти-детской влюблённости в известную модель, как Нуар понимающе закатывает глаза и тянет что-то вроде «А, милая мурдашка!» Потом он бы пошутил как-нибудь, но не слишком обидно, потому что любая любовь достойна уважения. Но Маринетт была бы уже слишком смущена и, возможно, даже разозлена. И они могли бы даже, — совсем капельку! — поругаться. Это бы сказалось на следующем бое с акумой, потому что повздорившие напарники не смогли бы сражаться в полную силу из-за взаимной крошечной обиды. В итоге — кто-то пострадал бы. И даже если Чудесное исцеление смыло бы все синяки, ранения и обиды, Маринетт всё равно не хотела бы, чтобы подобное происходило. Так что она сложила руки на животе и глубокомысленно произнесла: — Тайна Личности, котёнок. Нуар не стал ничего допытываться. Только вслепую пошарил рукой рядом с её телом, зацепился пальцами за локоть и подтянул ладошку Ледибаг к себе. Ткнулся в костюм губами и вздохнул так, словно это была последняя порция воздуха в его жизни. — У меня тоже есть сердечко, Леди. Они переплели пальцы. Маринетт чувствовала себя паршиво, когда Кот потёрся щекой об их руки. — Я знаю, котёнок. Они лежали на крыше и смотрели на звёзды до глубокой ночи. Нуар встрепенулся только тогда, когда его кольцо издало громкий, тоскливый писк ужасно удививший Маринетт. — Ты же не использовал Котоклизм? Если Ледибаг и Кот Нуар не применяли свои особенные способности, то находиться в синхронизации с квами они могли практически неограниченное время. Это Тикки объяснила ещё в первые их совместные вылазки; Дюпэн-Чэн слишком волновалась о том, что трансформация спадёт, если она задержится с уничтожением акумы. — Не использовал, — согласно цыкнул Кот. — Но, кажется, мой квами хочет, чтобы я пошёл домой. Второй писк кольца звучал как горячее согласие. Тикки и Плагг, — квами Нуара, выглядящий как котёнок, с которым Маринетт ещё ни разу не встречалась, — могли самостоятельно прервать трансформацию в любой момент. Писк серёжек и кольца были предупреждающими сигналами или же «знаками вежливости», как называла их волшебная божья коровка. — Наверное, это хорошая идея, — Маринетт села на крыше. — Уже поздно, надо бы выспаться. Вдруг завтра объявится Таролог? Нуар вскочил на ноги и помог напарнице подняться. Хотя Маринетт с лёгкостью встала бы и сама, она привычно приняла протянутую лапу помощи и даже улыбнулась Коту с благодарностью. Воспоминание о Тарологе выцепило целую ассоциативную цепочку. Хотя Маринетт старалась не слишком задумываться о произошедшем в библиотеке между Альей и Нино, пошлые и возбуждающие звуки всё равно зазвучали в её ушах так же отчётливо, как тихая мелодия из какой-то квартиры. Не было ничего удивительного в том, что щёки у Маринетт начало печь. И, тем не менее, была ещё одна тема, про которую Ледибаг совершенно забыла из-за чудесной прогулки с Адрианом. — Кстати, Кот. Мне тут птичка на хвосте принесла, что ты дал свой телефон… Нуар икнул, пригнулся и громким неестественным голосом выдал: — Мне пора бежать! После этого он сразу же отпрыгнул от Ледибаг на значительное расстояние, скомкано попрощался, — не забыл и про свой неизменный джентльменский поклон с воздушным поцелуем, — и растворился в темноте ночного города быстрее, чем Маринетт смогла бы сказать «макарон». То есть всё произошло очень, очень быстро. — Ну, котяра… Она бы даже не слишком сильно его ругала, честно. Просто рассказала бы про отслеживание. Ведь оказалось, что не все знают о такой замечательной функции от мобильных операторов — Адриан же не знал, верно? Так что и Нуар мог остаться в неведении… Мог бы, да только его реакция говорила о том, что Кот прекрасно осознавал последствия. И телефон Алье отдавал, видимо, с полной уверенностью в своих действиях. Серёжки Ледибаг коротко пискнули. Это был не протяжный звук, который всегда напоминал Маринетт то ли стон, то ли плач. Просто краткое «бип», напоминание от Тикки, что было бы неплохо вернуться домой и заняться чем-нибудь полезным. У неё, к примеру, футболка для Адриана не доделана, а она хотела бы подарить её в следующий вторник. До него всего лишь день с небольшим! Или можно прийти и просто поспать. Тоже хорошая идея. — Я обойду город ещё раз, — едва слышно сказала Маринетт. — Потом домой. Согласна? Серьги промолчали. Тикки была не против внеочередной прогулки. Перепрыгивать с крыши на крышу без Нуара оказалось не так увлекательно. Больше это напоминало настоящий, слишком серьёзный патруль. Никакого супергеройства, никаких акум. Было бы вообще хорошо, если бы Бражник взял себе внеплановый отпуск — Маринетт давно хотела выспаться как следует. Да и подтянуть хвосты по учёбе было бы неплохо. Но нет, этого не было. Акумы вылетали одна за другой. Иногда Маринетт казалось, что Бражник просто наслаждается тем хаосом, который начинается из-за этих маленьких проклятых бабочек. Иначе какой смысл насылать насекомых на слишком чувствительных людей? Наверняка была какая-то причина. Да и Талисманы Удачи и Неудачи ему требовались для какой-то очень важной цели. Маринетт несколько раз слышала, как одержимые спорили с Бражником, — тот, видимо, следил за ситуацией через глаза и уши акуманизированных, — и по обрывкам разговоров… информации было слишком мало, но Талисманы требовались Бражнику для чего-то очень важного. Жаль только, что Маринетт не могла просто взять и связаться со злодеем. Может, они бы поговорили за чашкой чая или что-то такое. Может, он бы рассказал свою историю, как обычно делают в аниме. Они бы что-нибудь придумали. Надо было только поговорить. Мотнув головой, она выкинула бредовую мысль из неё. Поговорить? С Бражником? Очень смешно, юная Леди, очень. Патруль она закончила, так и не обойдя город полностью. А чёртова мысль про разговоры продолжала крутиться у Маринетт в голове мягким, ненавязчивым радио. Вроде бы и не думаешь о ней, не слышишь заманчивого «просто позвони», но всё же… в моменты, когда Маринетт оставалась наедине с собой, звонок Бражнику казался всё более заманчивым. Из-за этой мысли она не могла спокойно спать ночью. Понедельник и вторник мелькнули, как одно мгновение; Маринетт, естественно, не успела доделать футболку для Адриана, так что пришлось дарить заранее связанный шарф. Тот голубой, что Дюпэн-Чэн когда-то дарила юноше, совсем истрепался: Адриан носил его практически круглогодично. Алья в понедельник, кстати, ожидала горячую исповедь, но так и не получила её. Удивлённая, журналистка воспользовалась шансом и извинилась перед подругой. На вопросы о том, почему Мари такая спокойная и даже не ругается, Дюпэн-Чэн не отвечала. Да и как скажешь админу Ледиблога, что все мысли простой школьницы заняты Бражником?! В среду Кот на патруль не пришёл. Прождав напарника условленные пятнадцать минут, Ледибаг начала обход самостоятельно. Крыши менялись одна за другой, а бедро Маринетт жгло йо-йо. А если… если она позвонит Бражнику прямо сейчас? Что будет? Кота рядом нет, так что… наверное, всё будет хорошо? И если… если ей удастся поговорить с Бражником, то, может быть, их противостояние прекратится? И её панические атаки прекратятся. Нет акум — нет паники. Маринетт остановилась на одной из крыш и сняла с пояса йо-йо. Раскрыла игрушку как коммуникатор и постучала пальцем по железной поверхности. Она не задумывалась раньше над тем, как именно она связывается с Нуаром — было достаточно обычного желания, чтобы позвонить Коту. Теперь же она хотела связаться со своим врагом. Ну разве это не глупо? Но ведь это был шанс прекратить неконтролируемую панику. И срывы. Изматывающие, страшные срывы. Не давая себе времени на размышления, Маринетт зажмурилась и всем своим существом пожелала связаться с Бражником. Ровно три секунды ничего не происходило, но затем… — Ледибаг? С приглушённым визгом Маринетт захлопнула йо-йо и сразу же побежала вперёд. Сердце у неё колотилось так, что норовило выскочить из горла, а ноги знакомо подкашивались. Вот только истерики не хватало, честное слово. Она даже не думала о том, что будет делать, если Бражник ответит! Дура! Три или четыре квартала она пробежала бездумно. В следующем сбила с ног воришку, который захотел поживиться сумочкой путанки. Выслушав сбивчивые благодарности от ночной бабочки, Маринетт засунула бессознательного парня в мусорный бак, — боги, она сама не знала, зачем она это сделала, честное слово! — и скрылась с места происшествия. Бражник. Она позвонила Бражнику. И он ей ответил. Ответил! Абсурдность ситуации не умещалась у Маринетт в голове. Хотелось тупо спросить что-то вроде: «А что, так можно было, что ли?» Язык, распухший и онемевший от ужаса, просто не шевелился. В смятении Маринетт оббежала город, предотвратила пару мелких преступлений (воришек она больше не засовывала в мусорные баки, а просто вышвыривала под ноги вездесущим полицейским патрулям), добралась до дома и даже сняла трансформацию. Голова у Маринетт была пустой до лёгкого звона в ушах. Уснуть не было никакой возможности, так что девушка включила свет и принялась расхаживать по комнате туда-сюда. — Маринетт, — позвала девушку Тикки, — ты в порядке? — Я позвонила Бражнику, Тикки. — Да, Маринетт. — И он ответил. — Точно, Маринетт. Что-то не так? — Он не звучал удивлённым. Тикки махнула крохотным хвостиком и подплыла к столу, где для неё всегда лежало печенье. Квами не особенно вымоталась, но природная ответственность всегда заставляла её пополнять силы в любой удобный момент. Вдруг потом будет слишком поздно? Скольких Ледибаг она потеряла во времена своей молодости из-за недостающей крохи волшебства… — Ты, может, не помнишь, — медленно произнесла Тикки, отрывая от печенья крошечные кусочки и глотая их, не жуя, — но я тебе уже как-то говорила, что квами не могут причинять зло. — Помню. Я вообще запоминаю всё, что ты мне рассказываешь про квами, между прочим. Девушка разложила на столе рядом с волшебной подругой швейные принадлежности, взяла футболку Адриана из тумбочки около кровати и уселась на расшатанный Альей компьютерный стул. Тот издал протяжный, полный скорби скрип, но вроде бы не собирался ломаться под весом владелицы. — Возможно, — не стала спорить Тикки. — Тогда что тебя удивляет в том, что Бражник ответил тебе сегодня? — А как это вообще связано с тем, что квами исключительно дружелюбные? Вышивание умиротворяло, прогоняло из головы нервные мысли и снимало напряжение. Если бы Маринетт могла, она бы носила с собой на ночные патрули и битвы с акумами тревожный чемоданчик, полный ниток, иголок и ткани. И была бы Ледибаг всегда благостная, довольная и очень спокойная. Жалко только, что во время вышивания особо не посражаешься. Тикки, не торопясь, съела пару печений. Казалось, что она обдумывает собственные слова, с максимальной аккуратностью подбирая их для Маринетт. Такое уже было не один раз: виной тому был как излишне большой опыт волшебной божьей коровки, так и тайны, что она хранила. К тому же, сама Тикки признавала, что ей довольно сложно говорить так, чтобы Маринетт понимала. Разница в мировоззрении и мироощущении была особенно заметна в первые пару месяцев после появления Тикки в комнате Маринетт. Маленькая квами выражалась в лучших традициях буддизма: много смысла, мало слов. Общаться с ней было попросту невозможно, Маринетт терялась в кружеве её предложений так же, как мушка пропадает в паучьей паутине. Со временем они притёрлись. Научились говорить так, чтобы понимать друг друга: Тикки вернула себе частичку детскости, тогда как Маринетт значительно повзрослела, хотя бы ментально и духовно. Сейчас Маринетт уже не могла представить себе жизнь без Тикки. Квами была для неё близка, как родная сестра. Как близнец. Сиамский, потому что без Тикки Маринетт чувствовала себя неполноценной, обделённой чем-то крайне важным. Наверное, это было неправильно. Но в психологии в паре Нуар-Ледибаг больше разбирался Кот. — Дело в том, Маринетт, что квами не творят зла. Никогда, — Тикки принялась за новое печенье. — И носители квами этого тоже никогда не делают. — Разве акумы — не зло? Делая стежок за стежком, Маринетт вспоминала все их с Котом бои. Сумасшедшие одержимые, превращавшиеся в опасных тварей, совершенно не тянули на «добрых». Нет, они были по-настоящему страшными, отвратительными, противоестественными. Злыми. Приносили с собой разрушение и хаос, смыть которые могло только Чудесное Исцеление. Насылал акум Бражник, это было точно. Маринетт не один раз видела, как злодей общается со своими подчинёнными: голографическая бабочка на их лицах в эти моменты светилась очень ярко. Иногда акуманизированные соглашались с требованиями или просьбами Бражника, иногда тому приходилось как-то воздействовать на одержимых. Судя по тому, как люди выгибались, когда Бражнику что-то не нравилось, злодей мог управлять своими марионетками хотя бы через боль. Метод кнута и кнута. Пряник — это сами силы, которые получали одержимые. Однако Маринетт признавала, что всё это выглядит слишком… слишком по-анимешному. Или в духе комиксов. Понятный злодей со своей армией и Высшей Целью, два отважных героя с возможной любовной линией — такой тонкой, что её можно вести в течение всей истории. Злодей будет побеждён, его Высшая Цель окажется неисполнимой по каким-то причинам, герои поцелуются на фоне заката. Но. Было одно «но». Бражник ответил на звонок. Это царапалось. Не было идеальной глянцевости осознания, когда всё встаёт на свои места и кажется ясным, как день. Занозой стал Бражник, который ответил на вызов коммуникатора. И мужской голос был уставшим, а не удивлённым. Может быть, самую капельку хриплым, потому что Маринетт могла вырвать носителя квами мотылька из сна. Конечно же, она вырвала его из сна — на часах была половина пятого! Наверняка его разбудил его квами. Тикки, к примеру, всегда сообщала Маринетт, когда Нуар пытался связаться с Ледибаг по коммуникатору. От роя мыслей у Маринетт не было ни капли сна в глазах. Значит, спать она будет на физике. Или на физкультуре. Опять словит головой все волейбольные мячи, какое расстройство. Ну, зато с вышивкой не было никаких проблем: на волне нервного возбуждения Маринетт планировала закончить цветы как раз к утру. Жаль только, что наступал четверг, а не очередной волшебный вторник, полный магии и счастья Адриана. Хотя никто не мешал Маринетт устроить себе свой собственный вторник. Была же у Робинзона вечная Пятница? Или не была? Маринетт не помнила… — Ты намекаешь на то, что хранитель квами мотылька может быть… ну… не злым? Тикки собирала лапкой последние крошки печенья. — Да, именно это, Маринетт. Я не считаю, что Бражник злой. — Но ты в этом не уверена. — Жизнь показала мне, что я никогда и ни в чём не могу быть уверена. Сейчас ничего не изменилось, к сожалению. Я пойду спать? — Да, конечно. Спокойных снов, Тикки. Квами подлетела к лицу Маринетт и потёрлась своей щёчкой о её — совсем так, как делал иногда Нуар, если ему требовался тактильный контакт. Кот делал так в моменты смятения или же когда у него было плохое настроение. Он говорил, что этому его научил квами. Поэтому Маринетт была немного сбита с толку тем, что этот же жест повторила её Тикки. За всё время совместного проживания они обнимались, щекотали друг друга, подбадривали словами и поглаживаниями. Много чего было, но этого — ни разу. — Так квами выражают поддержку, — улыбнулась Тикки. — Всё будет хорошо, Маринетт, не волнуйся. Добрых снов. — Вряд ли я усну. — Тогда доброго утра, Маринетт. Стежки ложились идеально. Маринетт делала их совершенно бездумно, позволяя лишь крохотной части своего сознания отслеживать аккуратность исполнения и не допускать брака. Ей хотелось, чтобы Адриан носил только самые-самые лучшие вещи. За окном медленно светлело. Сначала наступили хмарные предрассветные сумерки, наполнив улицу серыми оттенками. Они до ужаса напоминали Маринетт о зрении Ледибаг, когда мир наполнялся тенями, но терял свой цвет. Потом в небе вспыхнули оранжевый и красный. Следом добавилась капля жёлтого и лёгкий зеленоватый оттенок, бывший обещанием голубизны. Облака оставались ярко-рыжими, словно нарисованные. К тому моменту, как Маринетт сделала последние стежки, она практически успокоилась и смирилась с мыслью, что Бражник может быть… нет, она всё-таки не могла назвать его «хорошим». Что он может не быть плохим — это будет правильнее и честнее. Это осознание неожиданно сильно волновало Дюпэн-Чэн. Не плохой Бражник, насылающий на город плохих, чертовски опасных акум. Интересно, как он себя чувствовал, глядя на все разрушения, что оставляли его бабочки? Маринетт не смогла бы спокойно жить, зная, что творят её же создания. В полусне она собрала швейные принадлежности, выкинула обрывки ниток и разобрала стол. Спустилась на кухню, чтобы съесть хоть что-то и обязательно наполнить тарелку свежим печеньем для Тикки. Вместо того, чтобы по-быстрому набить желудок какими-нибудь бутербродами, Маринетт встретила родителей и осталась на ранний завтрак. Она старалась ловить моменты, проведённые вместе с матерью и отцом, потому что их стало слишком мало в последнее время. Учёба, домашняя работа, Нуар, Адриан, ночные патрули, бесконечные акумы и отходняк после боёв с ними… а ведь были ещё и друзья, обычная подростковая жизнь и проклятые гормоны, которые били в голову в самые неподходящие моменты. Тяжела жизнь девочки-подростка, если она ещё и супергероиня. Права была Усаги Цукино, она же чудесная Сейлор Мун. — Что тебе сделать на завтрак, милая? — спросила с улыбкой Сабин. — Чего-нибудь сытного. И побольше. — Значит, традиционный английский. — А потом — традиционный французский! — подхватил Том. — В итоге получится нормально. Маринетт засмеялась, прикрывая рот кулаком. Отец обожал еду почти настолько же, насколько любил маму. Не было ничего удивительного в том, что фигурой Том Дюпэн больше напоминал медведя, чем обычного человека. Ему бы квами — и ни один Бражник не смог бы терроризировать Париж. Слишком бы отец Маринетт стал бы идеальным героем. При мысли о Бражнике настроение Маринетт упало, что не осталось незамеченной Сабин: — Мари, детка, всё в порядке? — М, да? Да, нормально. — У тебя есть время, пока готовится завтрак, чтобы собраться с мыслями, дорогая. А потом я хочу тебя услышать. Почти забытое «услышать» разлилось в душе Маринетт мягким теплом. Это было их с мамой секретное волшебное слово: стоило только Маринетт или Сабин произнести его в разговоре, как все проблемы чудесным образом решались. Том называл это магией разговоров. Не важно, что было у тебя на душе и как тебе плохо, после того, как тебя услышат, тебе всегда будет легче. Яичница пожарилась слишком быстро. Маринетт даже не успела собраться с мыслями, как Сабин поставила перед ней тарелку с завтраком. Три идеально ровных желтка влажно блестели, хрусткий тост, наоборот, был идеально высушен. Маринетт давно не ела вместе с родителями, ведь обычно она вставала позже, чем они. Сабин села напротив дочери и нежно погладила её по щеке. — Мам… может ли хороший человек делать плохие вещи? И остаётся ли человек после плохих поступков хорошим? Если родители и удивились вопросу Маринетт, то вида не подали. Но девушка всё равно заметила, как они тревожно переглянулись. — У тебя всё-таки что-то произошло, — нахмурилась Сабин. — А ты даже рассказать не хочешь. — Скорее, не могу. Это не мой секрет. Том принялся за еду, но было видно, что яичница его интересует намного меньше, чем застольный разговор. Сабин задумчиво проткнула желтки своей яичницы и оторвала приличный кусок багета, чтобы собирать хлебом растекающуюся желтизну. — Это сложный вопрос, Мари. Практически философский. — Любой человек делает и хорошее, и плохое, — добавил Том. — Иногда даже не понимая, что именно он делает. То есть, например, ты помнишь, как украла у Альи телефон? Маринетт кивнула. Это было давно, решение было необдуманным, и она тысячу раз успела пожалеть о том, что осмелилась даже подумать о воровстве у собственной подруги. Сейчас её уже не охватывал стыд от прошлого поступка, но вспоминать о нём было всё ещё неприятно. — Это плохой поступок, — заметила Маринетт. Том кивнул. — Верно. Но стала ли ты после него плохим человеком? Маринетт подумала о том, сколько раз она спасала после этого Париж, сколько выловила акум, предотвратила убийств, краж, грабительских налётов. Сколько она пролила слёз, пота и гипотетической крови, — потому что у Ледибаг крови не было вовсе, — во время сражений. Она смела надеяться, что после всего этого она может считать себя хорошим человеком. — Нет. Но это всё равно был плохой поступок. — Значит, разобрались: ты поступила плохо, но ты всё ещё моя любимая и хорошая девочка. Люди делают хорошие и плохие вещи, милая, порой необдуманно. — Но если этот человек делает плохие вещи постоянно? Взгляды Сабин и Тома стали ещё более обеспокоенными, и Маринетт устало потёрла лицо. — Послушайте, — сказала она, — со мной правда всё в порядке, я не в беде. Просто… просто Алья вчера рассказывала мне про свой Ледиблог, про Ледибаг и Кота Нуара, про их противника — Бражника… и я подумала, зачем он делает своих одержимых? Неужели он такой плохой человек? Взгляды потеряли часть напряжения, но всё равно оставались слишком внимательными. Словно родители пытались рассмотреть за словами Маринетт настоящую причину её беспокойства; для этого было нужно взглянуть не за её слова, а за маску Ледибаг. Но Сабин и Том, к счастью, даже не догадывались насчёт тайной геройской жизни их дочери — Маринетт была уверена в этом. — Про Бражника мы знаем слишком мало, чтобы что-то о нём судить, — заметила Сабин, тайная фанатка супергероев и постоянный посетитель Ледиблога, — поэтому вопрос ещё сложнее. Единственное, что парижане о нём знают — он точно старше и Ледибаг, и Кота Нуара. — С возрастом проблем только добавляется, — невнятно сказал Том. — Может, он потерял смысл жизни, и теперь просто хочет, чтобы всем вокруг было плохо? Заметив недовольство жены, пекарь улыбнулся в усы. — Ну, или же у него какая-нибудь супер-цель, как в комиксах, — сказала Маринетт. — И ради неё он готов на что угодно. — Может, он сам одержим? — предположила Сабин. — Это бы объяснило всех этих акум, нападения. Ох, детка, если бы мы с папой могли бы уехать из Парижа… не для того я тебя рожала, чтобы теперь беспокоиться о твоей безопасности, когда ты выходишь из дома. — Жить вообще опасно, — заметила Маринетт. — Если забыть про акум и Бражника, то есть ещё автоаварии, несчастные случаи, контрольные в школе и миз Менделеева с её опасными растворами. К тому же, Ледибаг всегда всё возвращает на свои места, разве нет? Сабин вздохнула так тяжело, что Маринетт показалось, будто на плечи её матери положили целый небосвод. Том тотчас взял жены за руку и нежно погладил тыльную сторону ладони большим пальцем. Маринетт прикипела глазами к этому жесту, как заворожённая. Нуар постоянно хватал Ледибаг за руки и делал точно так же при любом удобном случае. — В мире много опасностей, Мари, — сказал Том успокаивающим голосом, — не стоит напоминать маме про них, она у нас нервная. А что до Бражника… неужели ты думаешь, что он может быть хорошим человеком, если он человек, конечно? Маринетт, всё ещё смотря на руки родителей, неопределённо передёрнула плечами. — Не знаю, папа. Но мне начинает казаться, что он может оказаться неплохим. В смысле, не таким плохим, как про него думают. — Позволь разбираться с Бражником Нуару, детка, — посоветовала Сабин. Маринетт подняла на неё глаза и улыбнулась. — И Ледибаг, конечно. Так и поступлю. Улыбка Сабин была блёклой, несмотря на то, что Том сильнее сжал её ладошку в своей. — Конечно. Заканчивали завтракать в молчании. Том пытался было пошутить или как-то разрядить обстановку, но Сабин оказалась слишком взвинчена вопросом Маринетт, и мужа не поддерживала. Сама же девушка так глубоко ушла в свои размышления о Бражнике, что не замечала ни тревожности матери, ни неловкости отца. В комнату она возвращалась такой же загруженной, как и выходила из неё. Тикки уже не спала: едва Маринетт закрыла люк, как квами вылетела из шкафа и поприветствовала подругу. — Хочешь ещё печенья? — предложила квами Маринетт. — Вроде бы свежее. — Я не голодная, спасибо. Но ты могла бы взять с собой парочку на всякий случай. Вдруг придётся сражаться с акумами? — Ой, вот о чём не хочу думать, так это об акумах, — поморщилась Маринетт. Но печенье с собой всё равно положила. Тикки была права: лучше иметь запас сладостей, которые могут спасти жизнь. От одной печеньки Тикки всё-таки отказаться не смогла. Завтракая, квами наблюдала за тем, как Маринетт собирается в школу: складывает тетради в рюкзак, заворачивает футболку для Адриана в подарочную бумагу, выбирает одежду, в которой пойдёт. Обычно Маринетт не слишком долго думала над собственным гардеробом, выбирая любимые розовые джинсы и какую-нибудь футболку, но сегодня девушке, видимо, хотелось чего-то новенького. — Тебе идут платья, Маринетт, — похвалила подопечную Тикки. — Жалко только, что ты их не часто носишь. — С моей ловкостью… — Ты хотела сказать «неуклюжестью»? — ...мне только платья и носить. Упаду, задерётся подол — и всё, привет позор. — Но иногда-то можно, — заметила Тикки. — К тому же, у тебя есть отличные белые лосины, или как ты там называла штаны. Их можно надеть под платье, разве нет? Маринетт одобрительно хмыкнула и полезла в шкаф за нужной вещью. — Это отличная идея, Тикки! Квами выглядела польщённой. — Я видела это в тех мультиках, что мы смотрели, про японских школьниц. Юбки слишком короткие, так что там одна девочка носила шортики внизу. На самом деле, Маринетт любила носить платья и юбки, только боялась это делать. Несколько провальных попыток заканчивались тем, что Дюпэн-Чэн падала и показывала окружающим расцветку своих трусов. Подол всегда задирался крайне неудачно, и Маринетт быстро перешла на шорты, бриджи, лосины, штаны и джинсы. Белые лосины оказались как раз впору. К тому же, их совсем не было видно под платьем, что определённо придавало Маринетт уверенности. Даже если она запнётся о собственную ногу и упадёт, то никто не увидит её нижнего белья. Маленькая, но победа. До начала занятий оставалось ещё целых полтора часа. В руках у Маринетт был подарок для Адриана, календарь говорил о том, что наступил четверг. Но ей было настолько плохо, так хотелось ненадолго забыть про Бражника, акум, сражения, про всю супергеройскую тематику, что Маринетт решила: сегодня для неё будет вторник.