Грани миров

Как и всегда в последнее время, Маринетт заявилась в коллеж одной из первых. До неё, пожалуй, приходили только работники: охрана, уборщики и повара. Даже учителя редко появлялись на рабочем месте раньше, чем того требовал трудовой договор. Аккуратно положив свёрток на стол, Маринетт вдруг вспомнила, что забыла написать хоть что-то. Да и никаких сладостей для Адриана она не положила — только футболку. Ладно, допустим, можно жить и без сладкого. Но записка? Нет уж. Это был единственный для Дюпэн-Чэн способ хоть немного пообщаться с человеком, в которого она была влюблена без памяти. К тому же, Маринетт считала, что дарить что-либо без открытки как минимум невежливо. Поэтому она вырвала лист из своего скетчбука, который носила с собой постоянно, и задумалась над посланием для Адриана. Ей хотелось написать столько всего разного, что не хватило бы не то что листа — целой книги. Десятитомника. В её сердце и в её душе жило так много чувств, мыслей, надежд насчёт любви, что Маринетт сама пугалась глубины всего этого. При этом Дюпэн-Чэн даже не надеялась когда-либо рассказать Адриану обо всём, что она переживает, только посмотрев в его сторону. Не без оснований она считала, что любовь всей её жизни попросту испугается той лавины, что готова была обрушить на несчастного парня Маринетт. Поэтому — никаких признаний. Ну, может, почти никаких. Но совершенно точно не стоит выливать на белый листок всё. — Просто напиши о самом важном, — подсказала из сумочки проснувшаяся Тикки. — Обычно это работает лучше всего. — Самое важное, да? — Поверь моему опыту. Маринетт кивнула и занесла ручку над бумагой. Поколебавшись пару секунд, — всё-таки шаблонов букв у неё с собой не было, а изменять свой почерк у Маринетт получалось прескверно, — девушка аккуратно вывела первую литеру. За ней пошла вторая, третья, они сложились в слово, рядом с ним возникло другое. В конце концов, послание было написано. Состояло оно всего из трёх строчек: «Ты мне нравишься.» «Ты помогаешь мне оставаться» «Спасибо.» Зря она беспокоилась: почерк оказался неузнаваем даже для самой Маринетт. Больше её беспокоило то, что вышло у неё из-под ручки. «Ты мне нравишься» — это, ясное дело, не вызывало никаких нареканий. Хорошая, не слишком точная фраза. Не описывает всех тех эмоций, что переживала Маринетт, но вполне подойдёт. По крайней мере, это было безопаснее, чем «Я люблю тебя», которое девушка хотела поначалу написать. «Спасибо» — тоже просто и понятно. Маринетт была благодарна Адриану за все его улыбки, за смех, за весёлые взгляды зелёных глаз. За то, что Адриан был Адрианом. Вежливым, солнечным мальчиком, в которого оказалось просто невозможно не влюбиться. Добрым, чувственным, сочувствующим, в конце концов. «Ты помогаешь мне оставаться». Вот, что беспокоило Маринетт. В смысле «оставаться»? Оставаться собой? Оставаться в живых? Оставаться в своём уме? Оставаться на месте? Оставаться ЧТО? Маринетт прикусила кончик ручки и сосредоточенно нахмурилась. Исправлять или не исправлять? Впрочем, каждый из этих вариантов подходил. Маринетт оставалась собой, юной мадемуазель Дюпэн-Чэн, потому что могла вернуться в реальную жизнь и не раствориться в личности Ледибаг; помогали в этом воспоминания об Адриане. Оставалась одним из верных друзей Агреста, хотя жгуче желала, чтобы тот посмотрел на неё по-другому. Как на девушку, а не как на надёжного друга. Она оставалась в живых, потому что в бою не раз и не два ей придавали силы мысли о её любви. О том, что, если она проиграет, Адриану тоже будет угрожать опасность. И совсем не шуточная. Некоторые акумы были достойны того, чтобы про них снимали фильмы ужасов. Она оставалась в своём уме, потому что во время нервных срывов её сознание цеплялось за воспоминания о безопасности. За зелёные глаза Кота, которые порой слишком напоминали глаза Адриана — о, она чувствовала себя последним человеком, когда поняла это. Кот был её лучшим другом, её дорогим напарником, и сравнивать его с Адрианом Маринетт быстро себе запретила. Это было попросту неправильно. По отношению к ним обоим. Она оставалась на месте из-за Адриана. Во всех смыслах: оставалась в Париже, около акумы, на парте позади Агреста, хотя сердце при взгляде на него билось слишком сильно. Слишком много значений, слишком много за этим «оставаться». Маринетт не смогла даже поставить точку для этой строчки, оставляя предложение незаконченным. И она чувствовала, что попросту не сможет дописать хоть что-то. Признание, выраженное в трёх строчках, выпило из Маринетт все силы. Её едва хватило на то, чтобы закрепить бумагу с помощью одной из липучек на обёртке. Затем Дюпэн-Чэн просто села за свою парту и прилегла на неё. Всего на секундочку! Проснулась она от мягкого поглаживания по спине — Алья будила её потому, что начался урок. — Адриан пришёл? — первым делом спросила Маринетт. Алья хмыкнула. — И тебе доброе утро. Нет, он ко второму уроку подойдёт. Сегодня же четверг, — она выразительно стрельнула взглядом на свёрток, который Нино убрал с парты и положил на скамью. — Я немного потерялась во времени. — Да я уж заметила. Урок прошёл как на иголках. Взгляд Маринетт то и дело соскальзывал на яркую упаковку подарка для Адриана. Идея нарушить привычное расписание уже не казалась такой уж прекрасной. Вот вечно она сначала делает, а потом жалеет! Стоит сказать, что и её одноклассники тоже были заинтересованы внеплановым подарком для Агреста. За время, прошедшее с начала года, все как-то привыкли, что Адриан получает свои сюрпризы по вторникам или в какие-то праздники. Маринетт слышала, как Натаниэль обсуждает с Джулекой, не могли ли они забыть какую-то важную для Адриана дату. Вдруг даритель знал что-то, чего не знали они? Класс у них всё-таки собрался дружный. Дни рождения и важные даты были записаны практически у каждого: у кого в ежедневниках, у кого в телефонах. Маринетт знала, что даже спесивая Хлоя точно в курсе, когда у её «идеологической соперницы» Дюпэн-Чэн день рождения — а это чего-то, да стоило. Но не объяснишь же одноклассникам, что Маринетт решилась на внеплановый подарок просто из-за того, что у неё было плохое настроение и она заранее закончила футболку? Урок тянулся, как резина. Маринетт нервно смотрела то на подарок, то на часы над доской. Секундная стрелка ползла слишком медленно. Алья сбоку то и дело тыкала подругу, чтобы та ответила на вопрос учителя или же обратила внимание на саму Сезер: ей явно не нравилось, что подруга была такой нервной. Звонок Маринетт встречала с облегчением и ещё большим нервным напряжением. Как такое было возможно, она и сама не знала. Алья, едва учительница отпустила подопечных на перемену, сразу же нависла над Маринетт растрёпанным коршуном: — Ну, что случилось? — Я… — Даже не думай говорить, что ты «в порядке», потому что это явно не так! «Потерялась во времени»! Ага, как же! Маринетт прикусила язык — именно это она и хотела сказать Алье, но после подобного замечания она просто не могла использовать эту формулировку. К тому же, Сезер неплохо знала свою подругу, а Маринетт совсем расклеилась этой ночью… Чёртов Бражник. Было бы отлично схватить Алью за руку, вывести из класса и, может быть, из школы. Завести в какое-нибудь кафе, где очень много народу, — или же где была только одна несчастная, уставшая официантка, — и признаться, наконец, что Ледибаг и Маринетт Дюпэн-Чэн — это один человек. Сразу бы стало легче. Маринетт была в этом уверена. «Я Ледибаг», — кричала она Алье в своей голове. «Мне плохо, потому что я — Ледибаг, и мой заклятый враг может оказаться не самым плохим человеком в мире! Все мои убеждения рушатся, я ничего не понимаю, я боюсь акум, мне страшно, плохо, одиноко!» — Плохой сон, — вместо этого сказала она Алье, прямо смотря ей в глаза. — И плохие мысли. — О чём? — Сон или мысли? — И то, и другое. Алья опустилась рядом и взяла Маринетт за руку, прижимаясь к ней. Нино, явно греющий уши на их тихом разговоре, немного повернулся и искоса посмотрел на девушек. — Сон не помню, — точнее, Маринетт просто не смогла бы придумать что-нибудь правдоподобное за те пару секунд, что у неё были, — а мысли… ну, они про супергероев. Знакомая тема придала Алье уверенности: Сезер вернула не только своё самообладание, но и лисью усмешку на пухлые губы. — Что, ты, наконец, поняла, что влюблена в Кота Нуара? — Кто влюблён в Кота Нуара? Конечно же, Адриан не мог выбрать другой момент, чтобы войти в класс. Вздох Маринетт был полон смирения. — Маринетт! — тотчас отозвалась Алья. Улыбка Адриана была слишком довольной, на взгляд Маринетт. Алья тоже выглядела так, будто получила рождественский подарок посреди лета. — Что, серьёзно? Дюпэн-Чэн вытащила руку из объятий Альи и возмущённо посмотрела на подругу. Всякую меланхолию словно смыло волной возмущения. Как она вообще… подруга, называется! Сказать любви всей её жизни, что она влюблена в другого! — Мне НЕ нравится Кот Нуар! — поспешно сказала Маринетт. Улыбка Адриана чуть потускнела, так что Дюпэн-Чэн поспешила исправить ситуацию: — Точнее, он мне нравится, но не в этом смысле. То есть, как он вообще может не нравиться? Он же отлично выглядит, сильный, смелый, забавный. Но как потенциальный парень? Нет! — Кстати, привет, Адриан, — вставила Алья. — Да, Адриан, привет, — продолжила возмущённая Маринетт. — Вот ты бы был намного лучше в роли парня! Никаких каламбуров, шуточек, несерьёзного поведения в опасных ситуациях, и вообще, с тобой можно спокойно гулять… а не прыгать… по… крышам… Осознав, что и кому она говорит, Маринетт затихла. Адриан смотрел на неё широко раскрытыми глазами. Лицо у юноши было нежно-розовым от смущения. Маринетт же была уверена, что её щёки красные, как два помидора. Ситуацию спас Нино: абсолютно не смущаясь, Ляиф пожал Адриану руку, а потом вложил в слабую агрестову ладонь подарочный пакет. Маринетт было приятно видеть, как мгновенно Адриан переключился на анонимный сюрприз. При этом ей стало немного грустно: её солнечный мальчик слишком быстро забыл о самой Дюпэн-Чэн. Но ревновать к самой себе казалось девушке крайне неразумно, так что она сосредоточилась на выражении лица любви всей её жизни. — Сегодня разве вторник? — спросил Адриан, недоверчиво смотря на свёрток. — Сегодня определённо четверг, бро. Мы тут со всем классом гадаем, не забыли ли мы о какой-нибудь важной для тебя дате. — Нет, ничего такого. — Ну, значит тебя просто решили порадовать. Раскрывай давай, пока звонок не прозвенел. Адриан сел на лавочку боком к девушкам и спиной ко всему остальному классу. Светлые брови были нахмурены. Морщина ещё больше усилилась, когда Агрест открепил записку и прочитал её. Маринетт была готова умереть. Почему Адриан нахмурился, прочитав то, что она написала? Ему не понравилось признание? Он недоволен тем, что она писала без шаблона? Он против внеплановых подарков? Он… да что не так-то? Не разворачивая подарок, Адриан встал из-за парты и пошёл… Маринетт едва не проглотила язык: парень подошёл к Хлое. Буржуа выглядела не менее удивлённой, чем Маринетт себя чувствовала. — Что-то не так, Адрикинс? — Можешь посмотреть? Он протянул Буржуа листок, который Хлоя взяла кончиками пальцев. — Конечно могу… ты решил мне признаться в любви? Почему не твой почерк? — Почерк… это записка от подарка. Сегодня не по шаблону. Может, ты узнаешь, кто написал? Сердце Маринетт ухнуло в пятки. Буржуа действительно знала почерк каждого в классе: выучила на спор, на который девушку развёл Ким. К тому же, Хлоя могла подделать любой из почерков — это было второй частью их пари. Заполошно вспоминая, не оставляла ли в строчках признания приметные чёрточки или завитушки, Маринетт едва не пропустила ответ Хлои: — Нет, Адрикинс, совсем никак. Человек явно постарался, буквы практически идеальные. Единственное, что могу сказать — твой даритель волновался. Слишком сильно давил при написании. Адриан скомкано поблагодарил подругу детства и вернулся на своё место. Листок с признанием он аккуратно сложил и убрал в задний карман джинсов. — Бро, это что сейчас было? — Ну, я попросил помощи у Хлои… она не смогла мне помочь. — Да это я и сам видел. Что случилось такого, что ты обратился к ней? — Нино поправил кепку и посмотрел на друга абсолютно круглыми глазами. — Сам же говорил, что она навязчивая, и с ней лучше не контактировать. — Я не так говорил, — огрызнулся Адриан. — Просто… ну, мне показалось странным, что подарок не во вторник. Вдруг что-то случилось? И записка… — Что в записке? — слишком серьёзным тоном спросила Алья. Смотрела она при этом не на Адриана, а на Маринетт. Если бы Агрест и Ляиф не были так заняты друг другом, парни бы обязательно заметили это — и тогда прощай, конспирация Маринетт. Дюпэн-Чэн сделала большие и страшные глаза, но Алья не отвела взгляда, а только нахмурилась ещё больше. Адриан, неуверенно оглянувшись по сторонам, достал из джинсов бумажку и передал её Алье. Та, прочитав, отдала записку Нино, Нино — Маринетт. После послание вернулось ко владельцу и снова было спрятано в карман. Сезер выглядела более спокойной, а вот Нино, напротив, хмурился почти так же, как и Адриан. — Ну, что думаете? — спросил Агрест. — Что-то явно случилось, — заметил Нино. — Записка плюс подарок в четверг, а не во вторник. Но, вроде бы, даритель не собирается резать себе вены или что-то вроде того, верно? Маринетт и Алья недоумённо переглянулись. Адриан, услышав про вены, значительно побледнел. — Резать? Не слишком ли? — с сомнением спросила Сезер. — Ну, то есть, как вы вообще пришли к такому выводу? Просто записка, признание и всё такое. Не слишком поспешно вы думаете о суициде? Это я тут обычно тороплюсь с сенсациями. У Маринетт слов не было, но она горячо закивала, поддерживая слова подруги. Резать себе что бы там ни было она точно не собиралась! Может, конечно записка была пессимистичной… да ладно, не была она такой. Звонок прервал Адриана ещё до того, как он успел начать говорить что-либо. — После школы, — шепнул напоследок он, отворачиваясь от девочек. Нино коснулся пальцами козырька кепки, будто прощался на время скучной литературы. Алья легонько пнула своего парня — жест был скорее ласковым, чем обидным. Маринетт честно пыталась сосредоточить внимание на произведении, которое зачитывала мадам Бюстье, но получалось не очень хорошо. Никак не получалось: Дюпэн-Чэн даже не могла бы вспомнить, что именно читали. Ни автора, ни названия, ни сюжета. Адриан тоже не находил себе места: крутился, аккуратно трогал подарок, доставал, читал и снова убирал записку. Маринетт успела проклясть не только своё желание побыстрее подарить несчастную футболку, которую Адриан ещё даже не видел, но и желание написать что-нибудь «от души», как советовала Тикки. Не было бы записки — Агрест только удивился бы непривычному времени дарения. И всё! Она довела себя до того, что ей поплохело. Отпросившись у мадам Бюстье в туалет, Маринетт едва не выбежала из класса. До уборной она так и не дошла, остановившись в столовой — до неё оказалось попросту ближе. Здесь были и умывальники, и зеркало, чтобы поправить причёску, если что. Пара пригоршней холодной воды помогли успокоиться. Маринетт немного постояла перед зеркалом, рассматривая собственное отражение, затем глубоко, до боли в животе, вдохнула. Задержала дыхание на невыносимо долгие десять секунд, — может, больше, потому что считала она медленно, — а затем выдохнула с таким удовольствием, какого ещё не испытывала. Это помогло немного успокоиться. Маринетт даже нашла в себе силы вернуться в класс… правда, до него она тоже не дошла: на полпути её подхватили Алья и Нино, втащившие Маринетт в какую-то подсобку. — Что вы тут делаете? — не на шутку перепугалась Маринетт. Они должны были быть в классе, а не в каком-то чулане, серые от нервов. Алья всхлипнула. Скорее недоверчиво и истерически, чем испуганно или слезливо. — Адриан… — Бро довёл себя до акумы. — Что? — Акума. Чёрная бабочка. Мы даже ничего сделать не успели, как бро… — Это было так медленно, — снова всхлипнула Алья. — Она вроде бы летела так медленно, но никто и пошевелиться не успел. Не смогли. Вообще. Словно в руки и ноги налили железа. Я хотела было схватить бабочку, но даже пальцем шевельнуть не смогла. Все видели, как она… как акума… в листок. Записку. О, Боже! Маринетт отстранённо подумала о том, что во время собственной акуманизации Алья не была под столь большим впечатлением. Хотелось драматично упасть на колени, плакать о несправедливости судьбы, стучать кулаком по полу. Ведь Адриан, её солнечный мальчик Адриан, никак не мог стать жертвой акумы. Совсем никак. Но для этого всего не было времени. В голове у девушки щёлкнул переключатель, и теперь перед Альей и Нино стояла больше Ледибаг, чем Маринетт. — Что за акума? — по-деловому серьёзно спросила она. — Силы, способности, что угодно. Что делает, как себя называет? Нино, уловивший перемену настроения, недоверчиво посмотрел на Маринетт. Она ответила ему спокойным, — слишком спокойным для девушки, беззаветно влюблённой в пострадавшего парня! — взглядом, глаза в глаза. — Он ничего не делает и никак себя не… называет, — сказал Ляиф. — Даже, кажется, отмахнулся от Бражника, потому что я видел голографию у бро на лице. Маринетт подумала, что второго «ничего не делающего» одержимого ей за неделю всё-таки многовато. Они с Котом ещё с Тарологом не разобрались, а тут… её Адриан. В следующий раз с подарками она будет терпеть до вторника! — Ничего не делает? — Просто сидит, — подтвердила Алья. — Но рядом с ним такая… аура, не знаю… тяжело находиться, практически невозможно. Все сбежали из класса практически сразу после преобразования. Я поместила запись в Ледиблог… если Кот Нуар или Ледибаг его читают… я даже TheLady написала, вдруг она всё-таки и есть Ледибаг! — А почему вы в чулане? — Забежали на автомате, — ответил Нино. — Там реально давит, в первую очередь думаешь, куда бы спрятаться, а не о чём-то нормальном. Надеюсь, Ледибаг и Кот Нуар смогут хотя бы приблизиться к бро. — Акума в записке, — повторила Алья. — Я точно видела. — Это всё из-за Бриджит, — прошептал Нино. — Есть история… он наверняка сравнил, вот и накрутил себя до акуманизации. Это просто абзац. Маринетт кивнула и поджала губы. Света в чулане было мало, лампочка не только оказалась завалена хозяйственным инвентарём, но и работала едва-едва. Всё это создавало противное впечатление низкобюджетного ужастика. — Я попробую к нему приблизиться, — сказала Маринетт. — Вдруг получится. — Адриан мой единственный бро, но я драпанул от него со всех ног. Вряд ли у тебя… — Помнишь сказки по литературе? — перебила Нино Маринетт. — Истинная любовь всё рушит. У меня точно получится. Она выскочила из чулана быстрее, чем Нино или Алья решили её остановить. В школьном коридоре не было ни души, но Маринетт не рискнула перевоплощаться в столь просматриваемом месте. Она смогла добежать до пустого класса, — хорошо, что таких было достаточно в её коллеже, — и уже там выпустила Тикки из сумочки. — Поверить не могу, что Адриан акуманизировался, — пробормотала Маринетт, смотря в глаза непривычно серьёзной квами.  — Любовь бьёт всё, — не терпящим сомнений тоном сказала Тикки. — Так что если кто и сможет ему помочь, так это ты. — Или Ледибаг. Тикки, пятна! Она выскочила из класса даже до того, как трансформация окончательно произошла. Хорошо, что маска появлялась на лице самой первой. Коридоры были пусты, будто в школе не осталось ни одного ученика или учителя. Маринетт шла в сторону своего класса спокойным шагом, хотя внутри у девушки всё переворачивалось. Адриан акуманизировался из-за какой-то истории в прошлом, — Маринетт её не знала, но видимо именно её хотел рассказать Агрест после школы, — а разбираться с этим предстояло Ледибаг в настоящем. Прямо сейчас. По мере приближения к классу идти становилось сложнее. Маринетт казалось, что в виски ей бьются иголки, а на ноги одели свинцовые сапожки. Магия квами не давала Ледибаг в полной мере прочувствовать ментальное давление акумы, но при этом не могла полностью заглушить его. Адриан, наверное, никого не хотел видеть. По крайней мере, когда Ледибаг вошла в класс и Агрест её заметил, парень опустил голову и сжался, будто героиня пришла его ругать и наказывать. Он практически не изменился внешне. На щеках добавилось две нарисованных капли, волосы и глаза стали блёклыми и, возможно, изменили свой цвет — Маринетт не знала. В остальном — Адриан оставался Адрианом. И он прижимал к себе записку Маринетт так, будто от её сохранности зависела жизнь всего города. — Адриан, — тихо позвала парня Маринетт. Бесполезно. Агрест мотнул головой и ещё больше съёжился. Он не выглядел опасным. К тому же, Маринетт не ощущала от него какой-то особенной силы или мощи. Она вполне могла бы просто вырвать свою записку из его рук, разорвать и очистить акуму. Даже Супер-Шанс был не нужен. Но она не могла так поступить. Записки «анонима» были дороги Адриану так же, как его фотографии — Маринетт. И, несмотря на то, что отправителем писем счастья была сама Дюпэн-Чэн, она не хотела бы лишать Агреста даже одного-единственного письма. Когда она подошла ближе, Адриан отшатнулся. Он смотрел на обожаемую раньше героиню большими испуганными глазами. Стоило Маринетт протянуть руку к Агресту, как юноша просто выскочил из-за парты и прижался спиной к стене. — Адриан, всё хорошо. Я не буду забирать письмо. Честное слово. Агрест кивнул, и Маринетт облегчённо выдохнула. Хорошо. То, что он разумный — это хорошо. Ещё было хорошо, что Кота не было. Видимо, Нуар не так часто проверял Ледиблог, как он однажды хвастался. В противном случае хвостатый давно бы прискакал, ведь Маринетт примерно представляла, какой кипиш Алья навела в своём блоге. Маринетт сделала ещё один шаг к Адриану, юноша отступил вбок. Вряд ли у неё вышло бы приблизиться к Агресту, тот ведь так и продолжит отходить. На каждый её шаг — два в сторону. Супер-Шанс выдал письмо в запачканном красным, — в монохромном мире цвет имели только вещи, которые выдавал Талисман, да Кот Нуар, — конверте, запечатанным сердечком. Маринетт повертела корреспонденцию в руках, а потом просто протянула конверт Адриану. Он явно знал, что Ледибаг держит в руках. Взгляд у Адриана стал одновременно голодным, — он очень, очень хотел забрать этот конверт, — и испуганным. — Ну же, — подбодрила Маринетт, — ты можешь его взять. Юноша сделал несколько шагов по направлению к Ледибаг. Ещё. Осталось чуть-чуть. Дрожащие пальцы Адриана коснулись конверта. Маринетт схватила Агреста за руку и дёрнула на себя. Внутренне она поблагодарила мадам Бюстье: та никогда не закрывала в классе окна, если погода была хорошей. Отличная новость, если ты собираешься убраться из коллежа подальше, удерживая при этом знаменитую модель на руках, как принцессу. Адриан не сопротивлялся. Только сжимал конверт от Супер-Шанса и письмо Маринетт изо всех сил. Девушке хотелось расплакаться. В акуманизации любимого парня она, естественно, винила себя. Хотя холодный мозг Ледибаг говорил, что не только Маринетт виновата в произошедшем, но и некая Бриджит, и, возможно, другие люди. И даже сам Адриан: ну вот почему он такой чувствительный? В записке Маринетт не оставила ничего такого, из-за чего Агрест мог словить чёрную бабочку! Сжимая зубы в время бега по крышам, Маринетт предавалась счастливым мечтам о совместном будущем с Адрианом, которого несла на руках. Это было привычным и обычным, это позволяло успокоиться. Она бежала к Эйфелевой башне. У них с Котом было оборудовано нечто вроде смотровой площадки практически у самого кончика знаменитого строения, и там Ледибаг всегда чувствовала себя в безопасности. Нуар не раз и не два приносил её туда после боёв с акумами, чтобы успокоить и вывести из истерики. Маринетт мысленно извинилась перед Котом. Она собиралась привести в их личное место другого человека. Не слишком хорошо с её стороны, пожалуй, но отчаянная ситуация требовала отчаянных мер. Потом, пожалуй, надо бы извиниться перед Нуаром. И поцеловать в щёку, в знак благодарности. Людей на площади было довольно много, но Маринетт двигалась слишком быстро, чтобы её ношу успели рассмотреть. Верное йо-йо доставило Ледибаг на верхушку башни, откуда можно было по балкам быстро спуститься в укромное убежище. Маринетт не знала, чего стоило Коту смастерить его. Нуар откуда-то приволок стальные тонкие пластины и дерево, чтобы создать видимость пола. Места было совсем немного: около восьми квадратных метров. Вполне достаточно для них двоих. По бокам стояли невысокие заграждения, чуть выше уровня колен. Они не мешали залезать на площадку и при этом неплохо защищали от ветра, если сидеть. Только опустив Адриана на деревянный «пол», Маринетт смогла заставить себя вытащить из его пальцев своё анонимное признание. Бумага рвалась крайне неохотно, девушке даже показалось, что она рвёт не записку, а тонкий железный лист. Акума, вылетевшая из места разрыва, была совсем крошечной, не больше ногтя на мизинце. Проделав обычную процедуру очищения и отпустив бабочку, Маринетт обратила внимание на Адриана. Агрест выглядел плохо. Он ещё не отошёл от одержимости, а потому смотрел мутноватыми глазами, — слава всем богам, снова яркими и наверняка зелёными! — по сторонам. У Маринетт было ощущение, что Адриан узнавал обстановку вокруг, но никак не мог сложить свои воспоминания и происходящее. — Моя Леди? — тихо спросил он. Маринетт нахмурилась. Так её называл Нуар. Ну и фанаты, конечно. Она не для всех была «их Леди», только для самых преданных. Только вот Адриан что-то не слишком тянул на супер-фаната Ледибаг. Конечно, она знала, что героиня в красном ему нравится. Но не до такой же степени. Или до такой? На Нуара Адриан сейчас в любом случае тянул ещё меньше, если честно. Она подняла собственную записку, подошла к Адриану и села рядом со смущённым юношей. — Здравствуй, Адриан. В тебе была акума. Взгляд Агреста заметался по сторонам. Он быстро посмотрел на собственные руки, затем на Маринетт, на записку, на Париж сверху. Опять на руки. Похлопал по карманам, по рубашке. Нашёл что-то, и, наконец, успокоился. — П-привет, Ледибаг. Акума? Паршивые новости. — Да уж, твои одноклассники разбежались кто куда. — Я много натворил? Маринетт отрицательно покачала головой. — Нет. По правде говоря, все бы акумы были такими вежливыми, как ты. Ни разрушений, ни сражений, ничего. Ты даже не особо сопротивлялся, когда я уничтожила предмет, в котором была бабочка. Эта информация немного успокоила юношу. Маринетт с любовью проследила за тем, как хмурая складочка между бровей разглаживается, а морщинки у губ пропадают. Адриан расслабил плечи и позволил себе едва слышно выдохнуть. В этом звуке было столько облегчения, что Маринетт даже удивилась. — Так ты… Ледибаг, поможешь мне добраться домой? Маринетт быстро облизала пересохшие губы. Небольшое заграждение неплохо защищало от ветра, но погода была не на стороне Леди Удачи. Сильные порывы стучались в железные пластины так, будто пытались их выбить. — Не думаю, что это… в общем, я бы хотела сначала с тобой поговорить. Если ты не против. Протянутую записку Адриан забрал с большой осторожностью. Испачканный в красной краске конверт, детище Супер-Шанса, он отдал с такой же неохотой. — Ты про то, что выпало из Талисмана Удачи, да? — Мне бы не хотелось, чтобы ситуация повторилась. Как одержимый ты был очень милым и вежливым, но, всё-таки, я бы обошлась без бабочек. Так что не мог бы ты рассказать мне про конверт и про Бриджит? Лицо Адриана искривилось, будто юноше было очень больно. — Про Бриджит, конечно. Откуда ты про неё знаешь? — Вроде бы твой друг упоминал о том, что акуманизация была связана с историей про Бриджит. Так расскажешь? Адриан скривил губы. — Я… прости, Ледибаг, я не хотел допускать акумы. Вообще-то, я даже применяю кое-какие практики, чтобы не попадать под бабочек. Только сегодня произошло кое-что, что напомнило мне… Он замолчал, собираясь с мыслями. Маринетт села рядом, чтобы хоть как-то поддержать юношу, и Адриан неожиданно привалился к ней. Это всё так напомнило Маринетт её собственные срывы, что она без капли смущения обняла Агреста. Она точно знала, что иногда прикосновения — единственный способ оказать поддержку. Она могла бы ещё и сказать что-нибудь ободряющее, но тогда Адриан точно сбился бы с мысли, и про Бриджит Маринетт пришлось бы просто забыть. — Мне уже некоторое время дарят подарки. С начала года, каждую неделю и по праздникам. Отправителя не знаю. Без понятия даже девушка это или парень. Маринетт сглотнула и неосознанно обняла Адриана сильнее. — Тебе нравятся подарки? — Да. Да, они замечательные. Вещи ручной работы, просто великолепные. Если честно, некоторые из них даже лучше, чем те, что делает отец. Не в смысле по качеству, хотя оно на высоте. Просто в каждом подарке словно частичка души. Адриан слабо улыбнулся, но затем наклонил голову так, что Маринетт не видела выражения его лица. Когда Агрест продолжил, его голос звучал глуше: — Обычно подарки были по вторникам. Сегодня четверг, но я получил новый свёрток. И записка была. Знаешь, я не очень люблю, когда меняется что-то привычное — это из-за отца. Обычно изменение в расписании не приносит мне ничего хорошего, только проблемы или дела, которые я не хочу делать. Ассоциации просто отстой, как сказал бы мой лучший друг, и, — речь Адриана становилась всё более сумбурной; в конце концов, Агрест глубоко вздохнул, явно пытаясь успокоиться. — Неделя у меня была так себе. Недосып, усталость, я завалил контрольную, отец вёл себя странно. А потом ещё и подарок не по расписанию. Я вспомнил про Бриджит, не смог вовремя успокоиться и просто сорвался. Я жалок, да? Он действительно выглядел жалко, когда повернулся к Маринетт: блестящие потемневшие глаза, искривлённые в подобие улыбки губы, поднятые будто в недоумении брови. Она впервые видела такое выражение лица у Адриана, и просто растерялась на несколько мгновений. Но потом пришла в себя и обняла его ещё сильнее, не забывая при этом про аккуратность: не хватало ещё Агресту переломать рёбра. — У всех бывают плохие дни, — сказала она. — С моей удачей у меня плохая жизнь. Он положил голову на её плечо и прикрыл глаза. Маринетт с долей беспокойства заметила, что Адриан действительно не высыпался: на нижнем веке можно было заметить следы от консилера. — Я никогда не встречался с Бриджит лично. Она была моей фанаткой. Не просто фанаткой, а больше. В смысле, особенной фанаткой, понимаешь? — Сталкерство? — Лучше бы это было сталкерство, — практически простонал Адриан. — Бриджит жила в Китае, у неё, вроде, мать была оттуда. Поэтому точно не сталкерство, я до тринадцати лет не выезжал за пределы Франции. С Бриджит я начал общаться в восемь лет. И закончил тоже в восемь. Мы переписывались полгода. — А почему прекратили? — Она покончила с собой. Сначала Маринетт показалось, что ей послышалось. Но нет: Адриан был слишком угрюмым и подавленным, чтобы шутить. И вообще, кто шутит про такое? Только те, у кого клякса катаклизма вместо сердца. Даже Нуар, несмотря на все свои каламбуры и шутки, произнесённые не вовремя, не обладал настолько чёрным чувством юмора. — Как это случилось? Адриан усмехнулся. Это было неожиданно: выражение его лица в этот момент стало таким взрослым и незнакомым, что Маринетт почувствовала себя неуютно. Было что-то тёмное в её обычно солнечном мальчике, что-то неприятное, но всё ещё притягательное для Маринетт. С отчаянием она подумала, что эта новая черта Адриана, которой она раньше никогда не видела, ей тоже нравится. Она тонула в жесткости его ухмылки, как муха, попавшая в сироп. Практически задыхалась. Адриан открыл глаза и искоса посмотрел на застывшую Ледибаг. Заметив, что героиня в ступоре, он тотчас стёр эту странную, необычную ухмылку со своего светлого лица. Маринетт ощутила только лёгкий отголосок облегчения — Она умерла от кровопотери. Перерезала себе вены, чтобы набрать достаточно крови для письма, которое она мне отправила. А потом, видимо, просто не смогла остановить кровь. Или не захотела. Не знаю точно. Это звучало… Маринетт с ужасом уставилась на письмо в своих руках. Кровью? Оно не могло быть написано кровью. Такое бывало только в ужастиках. Низкобюджетных фильмах, на которые не пускают подростков до восемнадцати. Но на конверте действительно было несколько ярких красных пятен — Маринетт сначала подумала, что они от краски. Она сама частенько пачкала акварелью и акрилом что тетради, что учебники. Копию письма Ледибаг хотела было отложить в сторону, но не рискнула: если она потеряет подарок Супер-Шанса, то потом придётся его искать, чтобы использовать Чудесное Исцеление. Как бы ни неуютно было ей держать конверт, отпустить его она также не могла. Взять себя в руки было очень сложно. — Как нынешние подарки напомнили тебе об этой девочке? Этот вопрос не доставил Адриану ни капли неудобства. — Она тоже присылала мне подарки. Сладости, вещи, какие-то безделушки. Себя. Ветер изо всех сил ударил по заграждениям. Адриан даже не вздрогнул, будто привык к подобным звукам. А вот Маринетт передёрнулась. Ей правда не хотелось спрашивать дальше. Некоторые тайны, считала Маринетт, должны были оставаться тайнами. И при этом она должна была, — обязана! — узнать, что именно привело Адриана к акуманизации. Хотя, если честно, самой Маринетт было бы достаточно и письма, написанного кровью. Едва проталкивая каждое слово из горла, Маринетт всё-таки спросила: — Что значит «себя»? Адриан рядом с ней был беззащитнее котёнка. Он подтянул колени к груди и обхватил их руками в очень милом и болезненном жесте. Маринетт обнимала юношу, заставив опереться о себя, и это неожиданно не вызывало в душе Дюпэн-Чэн певчих птичек или бабочек. Её солнечному мальчику было слишком плохо, чтобы она могла наслаждаться их близостью. — Знаешь, что сказал Нино, когда узнал, как она умерла? Что она «распалась по кусочкам». Маринет непонимающе мотнула головой. — Не понимаю. — Ну, кусочки. Мясо. Пальчик. Глаз. Это звучало ещё хуже. И ещё более невероятно. Маринетт ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. В переносице словно поселились мелкие жучки, ползающие внутри черепной коробки туда-сюда. Голова казалась тяжёлой, а сознание отказывалось воспринимать информацию. Кусочки? Мясо? Что?! — Что? — спросила она намного тише, чем этот же вопрос звучал в её голове. — Я всё это смывал в унитаз, потому что Бриджит просила об этом в письмах. Потом я узнал, что у неё было какое-то психическое расстройство. Нашёл это в отцовских бумагах. Он ведь узнал, что что-то не так, только когда я спросил у него, почему Бриджит больше не пишет мне письма. Маринетт осторожно прикоснулась кончиками пальцев к виску. Голова у неё пульсировала и, кажется, раздувалась с каждым мгновением. Ещё чуть-чуть — и взорвётся. И будут опять… кусочки. — Как твой отец узнал про неё? — Я сам спросил, когда письма прекратились. Отец начал допытываться, как так вообще вышло, что я их получал, потому что он был против любой корреспонденции от фанатов. Но письма Бриджит мне приносила мама, тайком. Они, когда он узнал, так сильно поругались… до сих пор помню. — Но как всё-таки… Серёжки издали коротенький писк, и Адриан отстранился. — У тебя кончается трансформация? — с нескрываемым беспокойством спросил он. — Я видел на Ледиблоге, что такое происходит, когда… то есть, я хочу сказать, тебе теперь надо идти, верно? У Маринетт было ещё очень много вопросов. Как так получилось, что мать Адриана ничего не заметила? В смысле, это же кусочки — кусочки чёртовой человечины! Почему она вообще пошла против Габриэля и носила письма от девочки с потёкшей крышей тайком? Ладно, это всё потом. Тикки права: становилось холоднее, и у Адриана не было чудесной защиты волшебного костюма. Честное слово, если бы Маринетт не была сейчас Ледибаг, она бы расплакалась. Рассказ одноклассника просто выбил у Маринетт почву из-под ног. Да и сам Агрест выглядел не лучшим образом. Адриану было практически невыносимо рассказывать нечто настолько личное, фактически, постороннему человеку — Маринетт была уверена, что дело именно в этом. Он подыскивал нужные слова с осторожностью ювелира, выбирающего драгоценные камни для своего творения. Тем хуже чувствовала себя Маринетт. Естественно, показывать своё дурное настроение любви всей её жизни она не имела никакого права. — Всё нормально. Это было, скорее, предупреждение, чтобы мы не задерживались здесь. Наверное, стало холоднее. Ты можешь простудиться. — А ты? Маринетт неуверенно пожала плечами. — Когда я в костюме, то не чувствую внешней тепературы. Как-то мы с Котом сражались с акумизированным, который плевался лавой. Сгусток попал совсем рядом со мной, но я даже жара не ощутила. С холодом так же. Это Нуару не повезло, его костюм хуже справляется с терморегуляцией. Она встала и потянулась. Заметив, что Адриан, не отрывая глаз, смотрит на слишком откровенный костюм блестящими глазами, Маринетт только устало подумала, что ей стоило бы смутиться. Вот только недорассказанная история про Бриджит вымотала Маринетт. Как и всегда в моменты сильной усталости, на красные щёки сил просто не оставалось. Адриан встал вслед за Ледибаг и неуверенно протянул руку. — Я могу подержать конверт, чтобы тебе было удобнее. Маринетт закусила губу. Да, это было бы хорошо, но… но стоило ли давать Адриану точное напоминание о Бриджит и её особых подарках? Господи, если бы Маринетт только знала, с чем ассоциировались у Адриана её тайные сюрпризы… Конверт она всё-таки отдала. — Знаешь, — сказал Адриан, вертя в руках подношение Супер-Шанса, — если бы я знал, кто именно дарит мне подарки, может быть, у меня не было бы ассоциации с Бриджит. Я понимаю, что нехорошо так говорить. Но сегодняшняя записка и это дурацкое «оставаться»… Бридж частенько использовала это слово. Обычно она писала, что рада «оставаться на связи» и всё такое. — Прости. Извинение сорвалось с губ Маринетт до того, как она сумела взять их под контроль. — За что? Адриан поднял на неё взгляд, полный тайной надежды, и Маринетт застонала про себя. Но губы без её воли продолжали шевелиться: — Прости за подарки. Если бы я знала об этой истории, то хотя бы подписалась.