Грани миров

— Нет, не то. И это не то. Всё не то! Маринетт, всё совсем не то! — Угу. — Маринетт, я просто в отчаянии! — Ага. — Маринетт! — Да, Тикки? — Всё не то! Красная квами была практически на грани истерики. Она металась по комнате, пролетала сквозь предметы или же, напротив, сталкивалась с ними и опрокидывала всё на пол. Маринетт в такие моменты поднималась с тахты, на которой расположилась с телефоном, и убирала устроенный малышкой беспорядок. А что, тоже физкультура. Тикки искала что-то у неё в комнате, но всё никак не могла определиться с тем, что же ей нужно. Маринетт хотела было помочь, но вот проблема: квами не говорила ни о причинах своего возбуждения, ни о том, что же она с таким усердием пытается найти. Маринетт к такой скрытности относилась очень философски. Ну, это же Тикки. В итоге, если она не решит проблему самостоятельно, то всё равно расскажет подопечной обо всех мелких деталях своего нервного возбуждения. — Марине-ет! — протянула Тикки. Дюпэн-Чэн вздохнула и отложила телефон. Инстаграм ничего нового всё равно не покажет, а вот Тикки помочь нужно здесь и сейчас. — Да, Тикки? — Мне нужна твоя помо-ощь! Маринетт с готовностью кивнула и даже встала с тахты. Тикки подлетела к девушке и принялась кружить вокруг ей головы. Квами была практически рыдала от осознания собственной беспомощности. — Как тебе помочь? — с готовностью спросила Маринетт. Квами сделала ещё несколько стремительных кругов, метнулась за забытой кружкой от чая и приволокла посуду прямиком к лицу Маринетт. Дюпэн-Чэн растерялась: кружку-то конечно взяла, но вот что делать с ней дальше — не поняла. — И? — Плачь! — приказала Тикки. — Прямо в кружку! — Что прости?.. — Плачь! И чтобы ни одной слезинки не проронилось мимо! — Тикки, я не хочу плакать. -…пожалуйста? Маринетт покачала головой и поставила кружку на тахту. Сама села рядом, предварительно аккуратно взяв Тикки в руки. — Я не хочу плакать, Тикки, поэтому ничего не выйдет. А вот ты, кажется, готова разрыдаться. Тикки шмыгнула, как нашкодивший ребёнок, и действительно разразилась слезами. Маринетт переждала короткую истерику квами, нежно поглаживая малышку по спинке. Всё же, Тикки выбрала себе подопечную под стать: Маринетт тоже частенько хотелось расплакаться, если что-то шло не так, как ей хотелось. И вряд ли это изменится в будущем. Тикки уже не первая тысяча лет, а она всё рыдает; Маринетт и Тикки были немного похожи характерами, да и в общем квами выбирала Ледибаг под себя… в общем, Адриану, — или Коту? — в будущем будет весело рядом с плаксивой женой. — Ну, ну. Расскажи, что происходит, и мы с тобой подумаем, что можно сделать. — Всё не то-о, — проскулила Тикки. — Совсем не то! У тебя нет нужного! — А что нужно? — Пуговицы! Много красивых пуговиц! Тикки зашлась ещё более горькими слезами. Маринетт, не прекращая гладить квами, осознала только одно: что-то она не понимает во всей этой ситуации. Зачем Тикки пуговицы? Почему она плачет? Зачем Маринетт должна плакать, в конце концов?! Услышав эти вопросы, Тикки лапками вытерла слёзы и посмотрела на подопечную кристально-чистыми голубыми глазами. — Я что, не рассказала? — растерянно спросила квами. — Нет. Совершенно точно нет. — У Нурру скоро начинается новый цикл! Слово «цикл» у Маринетт, признаться честно, ассоциировалось только с месячными. Ну и с луной, может быть. Немножко. Да и про Нурру она слышала только пару раз, так что не была уверена, о ком именно говорит Тикки. — Нет-нет, — Маринетт легонько ущипнула Тикки за хвостик, — давай сначала. Нурру — это квами Бражника, верно? Тикки с готовностью кивнула. От этого её большая голова, удерживаемая на тонких плечиках только магией, показалась Маринетт совсем уж ненастоящей. Квами явно не знали о наличии в мире законов физики. — Хорошо, с этим разобрались. У Нурру скоро начнётся новый цикл… что это значит? Простой, казалось бы, вопрос привёл Тикки в такое замешательство, что квами совсем прекратила плакать. — То есть «что это значит»? Маринетт, новый цикл! Жизненный цикл Нурру начнётся заново! — Он что, как бабочка закуклится и вылупится заново? Тикки фыркнула. — Он всё-таки больше квами, чем насекомое. Я же не засыпаю в холоде, хотя и божья коровка, так с чего это Нурру должен свить себе кокон? К тому же, если он так сделает и уснёт, то кто будет поддерживать грани? И вообще… Маринетт предупреждающе подняла ладонь, и Тикки оборвала себя на полуслове. — Погоди со всем остальным, давай сначала разберёмся с циклом. Это что, типа дня рождения? Тикки перебралась на девичьи колени и свернулась крохотным клубочком. Маринетт погладила подругу, пытаясь вложить в этот простой жест всю свою заботу. — Нет, Маринетт, «днём рождения» это нельзя назвать. Во-первых, квами никогда не рождались — они просто существовали всегда и будут существовать потом, когда это «всегда» закончится и начнётся новое. Во-вторых, начало нового цикла длится не один день, а больше. Иногда неделю, иногда месяц, иногда больше. В этот раз у Нурру что-то затянулось, уже шестой год пошёл. — Но скоро всё завершится? Тикки посмотрела на подопечную, и взгляд квами Маринетт совсем не понравился. Он был тяжёлым, грустным и самую капельку извиняющимся — то ещё сочетание эмоций от тысячелетнего существа. — Да. Завершится. Несколько долгих секунд Тикки молчала. Молчала и Маринетт. А что тут скажешь? Она, конечно, ощущала тягостное настроение подруги, но даже не знала, как его развеять. Наконец Тикки встряхнулась и взлетела в воздух, замерев прямо перед лицом Маринетт. — Ладно, — квами явно вернула своё жизнелюбие и оптимизм, — всё хорошо. Мне просто нужен подарок для Нурру, потому что его новый цикл скоро начнётся. Вот так. — А при чём тут пуговицы и мои слёзы? — Нурру любит пуговицы и блестяшки. Очень. Даже сильнее, чем я люблю печенье. А слёзы — его еда. Он большой гурман, на самом деле. — И поэтому ты попросила меня поплакать в грязную кружку из-под чая? Тикки вспыхнула ярко-красным. — Я не подумала об этом. Перенервничала. — Да я уж вижу. Маринетт встала с тахты и подошла к рабочему комоду. В нём у неё хранились все швейные принадлежности, которые не требуются постоянно: запасные нитки и ленты, новые иглы, крошечные пробники ткани для напоминания фактуры и, конечно же, новые пуговицы. Много новых пуговиц. Маринетт достала из комода три ящика, про себя отметив, что без сил Ледибаг она вряд ли смогла бы поднять хотя бы один. Пуговицы застучали, когда она не слишком осторожно опустила ящики на пол. — Прошу! — Маринетт обвела россыпь пуговок рукой. — Выбирай любые! Глаза у Тикки вновь были на мокром месте. Квами растроганно зашмыгала, — опять, — и трясущимися губами спросила: — Сколько можно взять? Маринетт пожала плечами. — Сколько угодно. Не каждое столетие ведь начинается новый цикл, верно? Тикки кивнула и медленно подплыла к ящикам. Маринетт отвернулась: момент показался девушке слишком интимным и личным, в плохом смысле. Она знала, что Тикки не слишком везло с предыдущими владельцами талисманов. Одни были чрезмерно жестоки, как хранитель камня чудес из ацтеков; другие заражали квами своим сумасшествием, как это произошло с Жанной Д’Арк; третьи просто относились к Тикки, как к какой-то игрушке или как к рабу. Квами рассказывала, что ей редко удавалось наесться вдоволь, и дело было не только в дороговизне сахара или мёда. Тикки страдала от жестокого обращения, и довольно долго. Маринетт также знала, что некоторые из хранителей камней божьей коровки даже не разговаривали с квами, а использовали её, как аккумулятор или просто источник сил. Ничего хорошего. Удивительно было только, что Тикки всё ещё оставалась позитивной и верила в людей больше, чем они того заслуживали. Пока квами аккуратно перебирала пуговицы и откладывала самые красивые и блестящие, Маринетт сходила на кухню за свежей выпечкой. От мыслей о несчастной судьбе Тикки у девушки появилась неприятная горечь во рту и неясное раздражение на предыдущих владельцев Талисмана. Ну вот как, как можно издеваться над таким крохотным существом, как Тикки? Она же совершенно беззащитная и слишком миролюбивая, чтобы как-то отвечать на пренебрежение, оскорбления и другое проявление неприязни. За Тикки, как говорила сама квами, всегда отвечал Плагг. Маринетт видела квами-котёнка всего один раз, когда Чудесные попробовали открыться друг другу, и особого впечатления Плагг на неё не произвёл. Ну котёнок и котёнок, разве что волшебный и летает. Конечно, разумом она понимала, что этот самый «котик», — по словам Тикки, — повинен в исчезновении динозавров, в уходе Атлантиды под воду, в запустении Марса и как минимум в возникновении чумы… но ей всё равно хотелось погладить Плагга, потрепать его ушки и дать ему что-нибудь вкусное. Как обычному котёнку. Разве должен такой миленький комочек кому-либо мстить? Печенью и молоку Тикки обрадовалась, как самому дорогому подарку. Квами тотчас оторвалась от перебирания пуговок, — отобранных высилась уже целая горка размером с саму божью коровку, — и подлетела к Маринетт. — Печеньки! — захлопала в лапки Тикки. — Овсяные? — С шоколадной крошкой, — согласилась Маринетт. Пока квами насыщалась и продолжала выбирать пуговки, девушка собрала рюкзак в коллеж. Из-за болезни мадам Бюстье отменили большую часть уроков, и прийти ученикам нужно было только на химию к двенадцати, так что утро у Маринетт выдалось спокойным и размеренным. Никуда не надо спешить, никакой домашней работы не надо делать, только и знай себе, что залипай в телефон и слушай причитания малютки-квами. Перебрав один из ящиков, Тикки переместилась к следующему. Первый Маринетт убрала обратно в комод, чтобы не занимать место на полу. Она-то, конечно, уже не настолько неуклюжа, как раньше, но всё равно могла забыть про выложенные ящики и споткнуться о них. Чем меньше потенциальных преград — тем лучше. — Ты идёшь со мной или останешься здесь перебирать пуговицы? — спросила Маринетт. Тикки тотчас оторвалась от пуговок и метнулась к подопечной. После нападения акумы-гея квами очень ревностно стала относиться к своим обязанностям, и сопровождала Маринетт даже в туалете. Это было, пожалуй, самым смущающим проявлением искренней заботы на памяти Дюпэн-Чэн, полученным от кого-либо вообще. — С тобой конечно! Ящики Маринетт задвинула под тахту, отобранные пуговицы пересыпала в небольшую коробочку. Тикки следила за действиями девушки зорко, как орлица на охоте, и довольно улыбалась: видимо, её радовало, что она сможет принести Нурру хороший подарок. — Но лучше было бы, если бы ты ещё и поплакала, — заметила Тикки, когда Маринетт разобралась с ящиками. — Ты бы мне очень помогла. — У Ледибаг слёз нет, — хмыкнула на такое замечание Дюпэн-Чэн. — Поэтому я прошу не героиню, а мою любимую Маринетт. Пожалуйста! — Да, да, если захочу поплакать — обязательно соберу все слезинки в колбочку… — Правда? Спасибо! Маринетт закатила глаза и приглашающе раскрыла сумочку. Тикки коротко потёрлась головой о щеку подопечной, прежде чем нырнуть в своё постоянное убежище. Было немного грустно покидать пустую квартиру, в которой даже не с кем попрощаться. Родители, как обычно, заправляли в пекарне с самого утра — а поскольку Маринетт сегодня должна была явиться в коллеж к двенадцати, то с матерью и отцом она не пересекалась. Она вообще, несмотря на все свои старания, стала слишком редко видеться с Томом и Сабин. До коллежа она дошла за привычные одиннадцать минут. Ещё издалека Маринетт заметила Адриана: парень, выбираясь из машины, хорошо приложился лбом о крышу. Хоть это было и неправильно, но девушка не смогла сдержать смешка. Она подошла ближе как раз к тому моменту, когда Адриан ворчал на ни в чём не виновную машину и потирал лоб. С силой захлопнув дверцу, Агрест скривил красивое лицо в совершенно непотребной гримасе и даже тайком показал машине кулак. Этого Маринетт стерпеть уже не смогла: девушка зашлась громким смехом, безуспешно попытавшись задавить своё веселье ладонью. Адриан обернулся так быстро, что чуть не упал от стремительности собственного движения. Настороженное выражение, царившее в зелёных глазах, при виде Маринетт лопнуло, как мыльный пузырь. В знакомой девушке зелени расцвели цветы её же веселья, смущения и даже нежности. — Доброе утро, Маринетт. — Доброе. Воюешь с техникой? Всё же, подумала Маринетт, были определённые плюсы в нападении акум и опасности: теперь она могла спокойно, — ладно, не очень спокойно, но уже лучше, чем раньше, — разговаривать с любовью всей своей жизни. И даже не слишком смущаться. Адриан вернул на лицо выражение искренней неприязни и нарочитого презрения; в глазах оставались веселье и смущение. Он был одет в футболку с вышитыми цветами, над которой Маринетт трудилась так долго, рубашку, джинсы и чёрную куртку. Не застёгнутую, хотя девушке было прохладно даже в осеннем пальто. Горячий парень, что поделать. — Ага, точно. Помяни моё слово, Принцесса, однажды эти проклятые машины восстанут против нас, и это будет началом конца. Смотрела Мстителей? — Принцесса?.. Маринетт нахмурилась на сильнейший укол головной боли. Её же кто-то так называл. Кто-то важный. Почему… какого чёрта она не может вспомнить? Это просто… просто ненормально! — Ну да, — Адриан непонимающе моргнул; после в его глазах появилось осознание чего-то, ускользающего от Маринетт, и Агрест принялся говорить быстро-быстро. — Слушай, ничего, если я буду тебя так называть? Просто ты же живёшь на самом чердаке вытянутого вверх здания, у тебя даже балкон с зеленью есть. Настоящая принцесса из какой-нибудь сказки. Только не Рапунцель: там и сюжет не очень, и волосы у тебя покороче будут. — Я не люблю традиционные сказки, — Маринетт потёрла висок, пульсирующий болью. — Мне больше адаптация Диснея нравится. По крайней мере, там всё хорошо кончается. А Мстители… я не смотрю супергероинку. И ужасы. Вроде же говорила… или не тебе? Теперь уже хмурился Адриан. Они стояли друг напротив друга и смотрели глаза в глаза. Оба тщетно пытались понять что-то, что приносило им много боли, но при этом было так важно, что не думать об этом было просто невозможно. Маринетт ощущала возню Тикки в сумочке и то, как в голове самой девушки медленно и неповоротливо двигаются детали какого-то старого заржавевшего механизма. Больно было — не описать словами. Голова практически раскалывалась, как спелый арбуз, по которому слишком сильно ударили. Из ушей вот-вот должен был потечь мозг, перегревшийся от натуги и расплавившийся до состояния водицы. Но Маринетт всё равно продолжала пытаться вспомнить: кто же, кто, ну кто же называл её Принцессой?.. Она бы скорее довела себя до обморока, нежели всё-таки вспомнила о таинственной личности, использовавшей по отношению к ней это прозвище. Напротив Маринетт стоял молчаливый Адриан, по виску которого медленно стекала капля пота. Светлые брови сошлись у переносицы и образовали жёсткую, глубокую морщину. Маринетт точно помнила, что такая же скорбная борозда есть на лице Габриэля Агреста. Он всегда много хмурился, на фотографиях и на видеозаписях… Напряжение разрушила Алья. Она навалилась на Маринетт сзади всем весом, сметая громким приветствием все усилия девушки разобраться в происходящем. Мутные зелёные глаза Адриана с появлением Сезер также вернули свой цвет и чистоту. Всё прекратилось так же резко, как началось. — А чего это вы тут друг другу глаза разглядываете? — ухмыльнулась Алья, переводя взгляд с Маринетт на Адриана. — Что, любовь-морковь и всё такое? Моя девочка наконец пробила стену твоего непонимания, Адриа-ан? — У меня уже вроде как есть девушка, — неловко улыбнулся Агрест, потерев шею. — А с Маринетт мы, ну, поговорили. Мы же друзья, Маринетт? — Конечно, — Дюпэн-Чэн нежно улыбнулась. Алье происходящее так не понравилось, что Сезер решила вставить саркастическое замечание: — Просто друг, ага, как же. И поэтому ты носишь эту футболку? — А что не так с футболкой? — искренне не понял Адриан, рассматривая свою одежду. — Мне её моя девушка сделала. Крутая, правда? Маринетт почти физически ощутила изумление, исходящее от подруги. Зная темперамент Альи и то, что Сезер бывает очень громкой и настойчивой, Дюпэн-Чэн поспешила боднуть её в бок и натянуто улыбнулась: — Футболка отличная, Адриан, правда. А мы с Альей пойдём, прости, нам надо посекретничать. Увидимся в классе! Сезер она оттаскивала практически на буксире. Алья то и дело пыталась то вырвать руку, то крикнуть что-то Адриану, то просто громко возмутиться. Все вербальные посылы Маринетт давила красноречивым шипением и обещанием прибить подругу, несмотря на то, что она потом будет по ней скучать. Своё негодование Алье удалось выразить только в пустом классе, куда её запихнула Маринетт. В который раз Дюпэн-Чэн поблагодарила Тикки за свою удачу: ну, а как иначе она бы нашла пустое помещение, — не кладовку! — в коллеже, полном детей? — Это что за чертовщина была?! — упёрла руки в бока Алья. — Это твоя футболка! Твоя! Ты какого чёрта не сказала об этом Агресту?! Маринетт привалилась спиной к двери и исподлобья посмотрела на подругу. Сложная ситуация, хотя только началась, уже выпила из Дюпэн-Чэн все силы. Больше всего девушке хотелось бы дать Алье по голове посильнее, чтобы Сезер всё-всё забыла. Увы, это было невыполнимо. Поэтому пришлось оправдываться. — Да ладно тебе, это не страшно… — Не страшно? Не страшно?! Да ты ночами не спишь, чтобы Агресту сделать все эти вещи и подарки! У тебя все пальцы исколоты и изрезаны, живого места нет! Ещё и зрение себе скоро посадишь, будешь такой же очкастой, как мы с Нино! — Ты преувеличиваешь… — Я преуменьшаю! Ладно твой первый шарф, который в итоге каким-то образом ему подарил отец. Ладно. Ладно берет, ты не так много на него времени потратила — окей, хорошо, Алья промолчала. Но это? Это?! — голос Сезер поднялся до опасно высоких нот. — Какая-то мелкая дрянь присваивает себе твой труд, твои деньги, потому что материалы стоят чёртову кучу бабок, и твоё время. Твою жизнь. Твоего краша, в конце концов! Маринетт прикусила губу. Если бы она не знала, что Алья в общем довольно темпераментная особа, то наверняка бы подумала, что Сезер на пороге акуманизации. Но нет: Алья просто любила покричать, когда чувствовала, что не справляется с эмоциональным накалом. Так что бабочку ждать не стоило. — Всё хорошо. Правда, хорошо. Главное, чтобы Адриан был счастлив, разве нет? Она хотела сказать, что это она — та девушка, но внезапно оробела перед лучшей подругой. Алья, конечно, не Кот, и точно поймёт и поддержит Маринетт во всём… даже в том, что она Ледибаг… Но она просто струсила во всём признаваться. Не сейчас. — Не сейчас, — повторила свою последнюю мысль Маринетт. — Хорошо, Алья? Я всё объясню, но просто не сейчас. Сезер раздражённо откинула волосы за спину и подозрительно посмотрела на подругу. — Не сейчас, не потом, — проворчала она, — никогда, видимо. Хорошо ещё, девочка моя, что я тебя отлично знаю и не сомневаюсь в нашей дружбе, окей? А то вдруг ты мне изменяешь и нашла себе нового «бро», как говорит Нино. — Нового? Кого же? Алья неопределённо пожала плечами и даже задумалась на секунду. — Ну, не знаю. Натана? Маринетт моргнула. — Ну, знаешь ли… мне сложно представить, что Натан будет проверять мою глотку на наличие рвотного рефлекса так, как это делала ты. На такое замечание Алья совсем не аристократично хрюкнула и зашлась громким смехом. Маринетт незаметно выдохнула: отлично, буря прошла. Теперь можно расслабиться до следующего самума и подкопить моральные силы для признания. Интересно, проклятая магия Тайны личности сработает на Алье так же, как на Коте, или же нет? Девушки вышли из помещения и направились в раздевалку: ни Маринетт, ни Алья так и не сняли верхней одежды, и теперь обе страдали от жары. — Знаешь, — Сезер запыхтела, как мопс, пытаясь выпутаться из своей куртки, — то, что Адриан счастлив — это замечательно. То есть, я имею в виду, что он милый хорошенький пирожочек с ванильной начинкой, и всё такое… но ты только не забывай пожалуйста о том, что ты тоже должна быть счастлива, окей? Даже если и не с ним. На такое заявление Маринетт усмехнулась. Ну да, не с ним. Если не с ним, то с Котом Нуаром, видимо — как-то больше вселенная не давала мадмуазель Дюпэн-Чэн особенного выбора. — Не волнуйся, я буду счастлива в любом случае. С ним или без него. — Отлично, рада слышать. А теперь у нас с тобой миз Менделеева. Надеюсь, что никакой лабораторной не будет, у меня из-за месячных капец как живот болит. Маринетт дождалась, пока Алья повесит свои вещи, и, состроив ангельское выражение лица, протянула: — А, так вот почему ты такая нервная… Алья издала полурык-полувой, и побежала за Маринетт. Дюпэн-Чэн, соответственно, рванула от Сезер. В класс миз Менделеевой девочки попали за минуту до звонка; перед дверью они резко затормозили, прекратили всяческое ребячество и даже поправили друг на друге одежду: миз Менделеева не любила опаздывающих, бегающих и неопрятных учеников. То есть, практически всех. Войдя в класс, Маринетт улыбнулась и подмигнула вопросительно посмотревшему на неё Адриану. Алья незаметно для миз Менделеевой послала Нино воздушный поцелуй. Девушки прошли к своей парте и приняли вид прилежных учениц, едва только урок начался. Химия Маринетт никогда не нравилась и не давалась, поэтому она не любила лабораторные. Ей не нравились ни защитные очки и перчатки, ни белые халаты, похожие на больничные, ни резкие запахи реактивов. Последние она, вообще-то, не должна была чувствовать вовсе, но обострённое обоняние Ледибаг делало своё дело и в этом случае усложняло Маринетт жизнь. Не сильно, но всё же… По закону подлости миз Менделеева, конечно же, объявила о лабораторной. Адриан от таких новостей засиял, как ёлочная гирлянда, а вот Алья и Маринетт, напротив, пригорюнились. Сезер, хотя и любила смешивать разные порошки и жидкости, была не настроена на долгое стояние около лабораторных столов из-за болящего живота. А Маринетт… ну, это Маринетт, и добавить здесь нечего. Девочки, только разложившие учебники, — миз Менделеева не признавала планшетов, принимая на своих уроках лишь старые проверенные книжки, — убрали их обратно по сумкам и уныло переглянулись. Алья поднялась со стула первой, и Маринетт заметила… — А ну сядь обратно, — она дёрнула подругу за руку, усаживая её. — Чего не так? — Ты, милая моя, истекаешь кровью, — оповестила Маринетт Алью. Сезер вздрогнула и аккуратно коснулась джинсов на заднице. На кончиках пальцев остались красные разводы. — Вот же, — она нецензурно ругнулась, привлекая внимание парней спереди. — Менделеева не отпустит. Идеи есть или мне с пятном ходить? Адриан и Нино, повернувшиеся на экспрессию Сезер, переглянулись. — Детка, что случилось-то? — поинтересовался Ляиф. — Протекла я, вот что. Нино цыкнул и коснулся своей кепки. — Менделеева не отпустит. — А то я не знаю. Делать-то что? — Ну, можно повязать что-нибудь на пояс… Адриан нерешительно посмотрел сначала на Алью, потом на Маринетт. Сезер сегодня, как назло, надела рубашку с коротким рукавом — такую не завяжешь. Маринетт, хоть и выбрала свой традиционный школьный пиджак, тоже никак не могла помочь подруге: рукава у её одежды были скользкими и не завязывались в достаточно крепкий узел. Нино, как всегда, пришёл в футболке… — Можешь взять мою рубашку, — предложил Адриан, раздеваясь. — Она как раз тёмно-красная, если что, будет незаметно. И, вот, влажные салфетки. Алья с благодарностью приняла рубашку и несмело улыбнулась Адриану. — А салфетки-то зачем?.. — Ну… стул ведь тоже наверняка… гм, испачкан. Маринетт вытащила из рук Альи рубашку и быстро повязала её на пояс подруги. Из упаковки салфеток она вытащила только одну, затем вручила Сезер небольшую косметичку со средствами личной женской гигиены. — Всё, иди в туалет и приведи себя в порядок. Я тут уберу всё. — А мы отвлечём миз Менделееву, — подхватил Нино. — Итак, Агрест, жги! Адриан решительно кивнул. Он глубоко вздохнул, нацепил на лицо самую сладкую из своих улыбок и поднял руку. — Миз Менделеева! — позвал он нежным-нежным голосом. — У меня вопрос по поводу лабораторной, могу я подойти? Агрест у преподавателя был в любимчиках, чем Нино частенько пользовался. Сколько раз Ляиф списывал, пока Адриан отвлекал разговорами учителя — не сосчитать. Пожалуй, годовые оценки Нино в большей степени были заработаны благодаря его бро, нежели благодаря самому Ляифу. Едва Менделеева увлеклась каким-то очень сложным химическим процессом, как Алья, пригнувшись, выскользнула из класса. Маринетт быстро протёрла скамью влажными салфетками и незаметно выкинула их в мусорку. Та стояла у самого выхода, но меткости и глазомера Ледибаг оказалось достаточно, чтобы попасть комочком прямиком в цель. Ким, заметивший этот нехитрый фокус, одобрительно подвигал бровями и показал Маринетт большие пальцы. Минут через пять вернулась Алья. Адриан, заметивший её приход, быстро свернул разговор и уселся на своё место. Менделеева оценила время до конца урока и покачала головой: для лабораторной минут уже не хватало. — Ладно, дети, проведём лабораторную в следующий раз. Сейчас записывайте новую тему… Алья пихнула Адриана кулаком в плечо и ухмыльнулась: — Агрест, ты меня спас. С меня должок. — Лучше купи мне пончики, — облизнулся на это Адриан. — Или круассанов из пекарни «TS». Они там потрясающие. — С начинкой? — Конечно! Два с ванильным кремом и два с сыром, пожалуйста. — Замётано, красавчик. Адриан ослепительно улыбнулся и отвернулся обратно к учителю. Маринетт подпёрла голову рукой и мечтательно вздохнула. И как его не любить?.. Для неё — никак. Весь урок Маринетт рисовала в тетради вместо того, чтобы записывать. Миз Менделеева была слишком увлечена темой и не обращала на класс практически никакого внимания. Главное, что ученики вели себя тихо — а остальное её не волновало. Оценки учеников в том числе. После уроков дети разбежались так быстро, будто никого и не было в классе. Маринетт осталась одной из последних: замешкалась, собирая многочисленные бумажки с рисунками, и даже не заметила, как Алья и Нино растворились среди одноклассников. Адриан, напротив, терпеливо дождался, пока Маринетт разберётся со своими набросками, и даже никак не прокомментировал собственные портреты. За это Дюпэн-Чэн была ему особенно благодарна. Когда Маринетт собралась, он забрал у неё рюкзак и улыбнулся: — Какие планы на вечер? Сердце Маринетт сделало кульбит. С какой целью он интересуется? — Н-никаких. А у тебя? — Скорее всего, буду сидеть за недельным домашним заданием, — Адриан забавно поморщился. — Скукотища, но обязательная. Ну и наверняка отец ещё попросит, чтобы я на фортепиано позанимался. Его успокаивает моя игра. Маринетт неслышно выдохнула и постаралась успокоить собственное сердце. Он интересовался просто из вежливости. Просто, чтобы завести хоть какой-то разговор. Он не хотел пригласить её куда-нибудь. Не хотел! В следующий момент сердце и голову кольнуло осознанием: отец Адриана. Она же обещала спросить у Тикки, можно ли вылечить его при помощи сил Ледибаг! И забыла! Она слишком, слишком много забывает в последнее время, не дело это. Как бы Адриан не разочаровался в Ледибаг из-за её преждевременного склероза… — Ну, значит сидим по домам, — резюмировала Маринетт по дороге в раздевалку. — Как прилежные детки делаем уроки и готовимся к светлому будущему. Адриан негромко рассмеялся. — Да, примерно так. Он помог ей надеть пальто и придержал дверь, когда они выходили из коллежа. Как настоящий джентльмен. Привычно для Адриана Агреста — мальчика с очень хорошим воспитанием. — Тебя довезти? — предложил он. — Знаю, что тут недалеко, но небо какое-то пасмурное, как бы ты под дождь не попала. — Да нет, спасибо. Тут идти-то всего десять минут. — Уверена? — Конечно. Они тепло распрощались, и Маринетт целую минуту смотрела Адриану вслед. Садясь в машину, он поймал её взгляд и тепло улыбнулся — так, как умел только он. Естественно, её сердце сделало сальто. В грудной клетке разлилось приятное тепло, как после горячего какао зимой. Стало приятно и хорошо, и… и Маринетт вспомнила о Коте. Блондинистом, зеленоглазом проказнике, пахнущем морозом и стерильностью. Клыкастом, шутливом, верном, влюблённом в неё, — в Ледибаг, но кого это волнует, — до самого кончика хвоста. Она не стала смотреть на то, как машина Адриана уезжает. Раньше она бы обязательно провожала её взглядом до последнего, но сейчас… какой смысл? Наверное, она всё-таки чуть-чуть выросла. До дома Маринетт добралась без приключений, даже под дождь не попала. Так и не увидевшись с родителями, она вошла в квартиру, разделась, поднялась в свою комнату, швырнула рюкзак на тахту и выпустила Тикки из сумочки. Квами, немного помятая, широко зевнула и улетела в шкаф, чтобы досыпать положенные часы. — А пуговицы? — Потом, — отмахнулась Тикки. — Не убегут же они, в самом деле… — Какая ты ворчливая спросонья, — ухмыльнулась Маринетт. — Словами не передать. Тикки отмахнулась ещё раз и нырнула в шкаф. Маринетт забралась на тахту с ногами и вытащила тетрадь с рисунками. Она так замечталась на уроке, что даже не записала, что задали на дом. Пришлось писать смс Алье с призывом о помощи. К счастью, Сезер откликнулась меньше чем через пять минут, и Маринетт приступила к выполнению домашнего задания. Всё равно заняться больше было решительно нечем. Её борьба с химией оказалась прервана через каких-то полчаса нерешительным постукиванием по стеклу. Маринетт, слишком поглощённая кислотами и реакциями, даже не сразу отреагировала на посторонний звук. Нежданный визитёр стучал добрую минуту, прежде чем она всё-таки оторвалась от записей и уставилась на него. На Кота Нуара собственной персоной. После того-самого-инцидента он заглядывал ещё пару раз, но они не обсуждали произошедшее и в общем вели себя, как хорошо знакомые друзья. Она помнила, что они на самом деле должны быть знакомы в реальной жизни, как они вывели раньше. Но думать про это даже не пыталась: осознавала, что бесполезно. Да и не хотелось ей получать очередную порцию головной боли, если честно. Она вообще не любила боль, в любом её проявлении. — Принцесса, занята? — поинтересовался Кот, когда Маринетт открыла окно. Он скользнул внутрь и сразу же снял свои сапоги. К ним, конечно, грязь не приставала, но Маринетт успела приучить Нуара к тому, что в её комнате обязательно нужно разуваться, если не происходит ничего особого опасного вроде нападения акумы. В противном случае Маринетт обещала использовать грозное оружие — пульверизатор. Так что или Кот разувался, или Маринетт пшикала на него до тех пор, пока он не разувался. — Ну, не особо, — Маринетт зевнула и распустила уставшие от хвостиков волосы. — Воевала с химией, но я, кажется, проигрываю. Садись куда-нибудь, я сейчас принесу нам что-нибудь перекусить. Ты голоден? — Я всегда голоден, — рассеяно ответил Нуар. Маринетт хмыкнула и пошла на кухню. В холодильнике не было ничего особенного, зато в духовке стоял рыбный пирог про который, судя по всему, забыли. Не мудрено, учитывая, что у родителей очередные пиковые дни: в их пекарню пристрастился забегать на перекус Кот Нуар. Который «всегда голоден», да. Ну, а вслед за Котом Нуаром наведывалась армия фанатов и фанаток всех возрастов. Пирог быстро разогрелся в микроволновке, из холодильника Маринетт достала пакет холодного молока. Для стаканов или столовых приборов места в руках не нашлось, так что девушка просто положила поверх пирога нож: и выпечку разрезать на куски, и от молока уголок отрезать. Удобно. Кот угощение принял с большой охотой, но ел как-то вяло. Зелёные глаза у него то и дело косились в сторону фотографий Адриана на стене. Маринетт ничего не говорила про подобную подборку, но за Нуаром следила уголком глаза: спросит или всё-таки промолчит? Он каждый раз смотрел на фотографии Агреста, и каждый раз никак их не комментировал, хотя явно хотел. Расправившись с пирогом и выпив практически весь пакет молока, Нуар небрежно закинул руки за голову и как бы между делом поинтересовался: — Так этот парень, как его… Агриан Адрест, да? — Нет. Адриан Агрест. — М, да, он. Он тебе, типа, нравится? Маринетт посмотрела на фотографии и дёрнула уголком губ. — Типа нравится. Хотя лучше будет сказать, что я его люблю. — А меня? Поза Кота, хотя и оставалась показательно-небрежной, всё же стала напряжённой. Мышцы под чёрной волшебной тканью словно закаменели, дыхание Нуара замедлилось и практически исчезло, а запах мороза стал ещё сильнее. Кот, к удивлению Маринетт, начал очень сильно нервничать. Она осторожно коснулась его плеча, мягким жестом вынуждая опустить руку. Потом вторую. Погладила ладонью по запястьям и очертила кончиками пальцев отчётливо различимо выступающую вену на предплечье. — Я люблю тебя, Кот Нуар, — совершенно спокойно призналась она. — Немного иначе, чем Адриана, но определённо люблю. — И… как давно? Она не смотрела в зелёные глаза, полностью сосредоточившись на вопросе и мужских руках. Как давно? Как давно она поняла, — приняла, Маринетт, давай не будем врать, — что любит Кота Нуара? — Не знаю точно. Недели две или три назад, наверное. Может чуть меньше. Я, знаешь ли, день своего осознания не отмечала в календаре красным кружочком. Она подняла голову и наконец посмотрела на Кота. Нуар хмурился, но не от боли, как обычно, а от кипучей мыслительной деятельности. Маринетт буквально могла разглядеть, как мечутся разношёрстные вспышки осознания и мыслей в кошачьей голове, если начинала вглядываться в яркие неоновые радужки. — Знаешь, когда был акума-гей, ты меня швырнул на крышу, — зачем-то сказала Маринетт. — Я ушиблась. Нуар удивился. — Что, правда? Я вообще ничего не помню, а съёмки нет, потому что у Альи, наконец, проснулся инстинкт самосохранения, и она не стала выходить к этому одержимому. — Слава всем существующим богам, — Маринетт закатила глаза. — Да… тебе было больно? — Немного. Хотя скорее мне было обидно, что ты так со мной обошёлся. Кот склонил голову к плечу и прищурился. — Обидно? Знаешь, мне раньше мама говорила, что обида — это синяк души. А синяки она мне целовала, чтобы не болели… Маринетт улыбнулась. Её мама тоже целовала ей разбитые коленки в детстве. Это было приятно и очень по-домашнему. — И как же ты будешь целовать душу, Кот Нуар? Я не знаю ни одного способа, чтобы… — Я знаю. Он придвинулся к Маринетт ещё ближе и склонился к ней. Достаточно медленно, чтобы Дюпэн-Чэн смогла отстраниться, если бы она захотела. Поцелуи с Котом Нуаром были самой естественной вещью, которую она когда-либо делала, и у Маринетт даже мысли не возникло о том, чтобы помешать её котёнку целовать её.