Грани миров

Ни один из городов не был построен за день или два. Все книжные «он возник словно из ниоткуда, буквально за мгновение» оставались именно вымыслом, фантазией. Города всегда постепенно разрастались из одного, двух, трёх домов; иногда они рождались из крошечного поселения в десять-пятнадцать лачужек, но редко больше. И огромный Париж, и крошечный Динан начинались с одного и того же — с единственного небольшого здания или, и вовсе, палатки. А вот разрушались города по-разному. Некоторые, как Вавилон, были подобны больному человеку и медленно ползли по течению времени к своему закономерному концу. Другие, вроде Помпей, умирали в одно мгновение по воле случая или же из-за людской глупости и жестокости. Под натиском двух акум Париж продержался всего пять дней. Поразительно мало времени, учитывая, что город оставался действующей столицей Франции. Смерть Парижа началась с двух вполне конкретных признаков: помутнения ограждающего купола и окончательного отсечения города от остального мира. Ледибаг связывала одно с другим, но проверить точно никак не получалось, потому что они с Котом не могли найти Таролога, как бы ни пытались. Золотистая сетка стала мутнеть, как вода, в которую добавили молоко, примерно через двадцать часов после своего появления. Признаться честно, Ледибаг бы этого даже не заметила, если бы не парижане: те пристально следили за состоянием купола по всему периметру, так что первые тревожные выкрики стали слышны ещё ранним утром. Сначала люди, не желающие верить в неясные изменения, просто отказывались признавать изменения в окраске ограждения. Потом, когда муть стала слишком различима, чтобы просто её игнорировать, началась вакханалия. Парижане злились, хмурились, истерически смеялись, плакали, ругались или же со стойкостью самураев принимались готовиться к обязательной кончине. Маринетт не рисковала приближаться к людям в своём алом костюме, потому что не была уверена в адекватности горожан и их поведении. Когда купол превратился в застывший перламутр и полностью заменил собой небесную голубизну, начались первые признаки беззакония. Ледибаг видела, как люди, — в который раз за все нападения акумы, если говорить откровенно, — начинали воровать и разносить магазины. Как и всегда, первыми страдали лакшери-бутики, после — техника, одежда и гастрономы. Горожане из тех что поопытнее и посмышлёнее делали набеги на аптеки, оружейные лавки и спортинвентарь. Биты, луки и пневматика пользовались большим спросом, словно внезапно начался зомби-апокалипсис. Но даже после этого оставалась связь с миром. Интернет. Википедия, серии выживания Беара Гриллса, онлайн-помощь психологов, возможность поругаться на форумах и мемы с котиками. Когда же на исходе второго дня эта крошечная связь со внешним миром растворилась в молочной мути купола, Маринетт поняла: дело дрянь. Естественно, это же поняли и горожане. К ужасу Ледибаг, начались массовые самоубийства, что было просто чертовски плохо. Ей всегда было намного сложнее восстанавливать последствия людских рук, чем разрушения от акум. Если честно, то Маринетт даже не могла винить горожан за такое проявление слабости, — или силы, смотря с какой стороны разглядывать этот акт. В городе творилось не просто чёрт знает что, а настоящие Голодные Игры с участием каждого, кто оказался внутри купола. Акумам было плевать на то, кто перед ними: старик, ребёнок, женщина или мужчина, человек или животное. Одержимые просто убивали, и делали это… со вкусом, если можно так выразиться. Акум действительно оказалось двое. Нуар сразу же дал одержимым имена, как он всегда делал, и теперь в смерти Парижа были виноваты Палач и Упырь. Такие клички демонам подходили как нельзя лучше, так что они быстро прижились. Палач был высоким мужчиной, одетым совершенно обычно: светлые немного потёртые джинсы, толстовка с огромной мультяшной медвежьей головой и видавшие виды кроссовки. Обычный человек, как ни посмотри… если бы не чёрный колпак на голове с двумя прорезями для налитых кровью из-за лопнувших капилляров глаз. На руке у палача были часы из дешёвого, окислившегося металла — очевидно, пристанище проклятой бабочки. Слишком личная и неудобная вещь, чтобы её было можно без проблем снять. Упырь оказался совершенно иным. Он был похож на карикатурного вампира: вытянутый, прямой как палка, с сероватой кожей и узкими щёлками глаз. На бледно-сером деформированном лице не было ни бороды, ни бровей; волосы оказались зализаны назад, как у какого-то франта. Ледибаг ни разу не видела, как Упырь сражался: казалось, он даже не распахивает полы чёрного плаща, совершенно по-мультяшному облепляющего его фигуру. При этом, несмотря на все свои различия во внешнем виде, Упырь и Палач оказались примерно одинаково мощными и опасными. Сила их, тем не менее, различалась так же, как и внешний вид. Упырь… ну, он был упырём. Вампиром. Для нормальной жизни ему была нужна кровь, которую он выпивал у пойманных горожан. И, как и любой уважающий себя вампир, Упырь начал создавать своё гнездо: понравившихся ему парижан он обращал в существ подобно тому, которое Ледибаг и Кот Нуар видели у Сен-Сюльпис. Армия эта росла день ото дня, и вскоре обычного человека на улицах умирающего города стало встретить сложнее, чем обращённого вампира. Новые вампиры были глупыми, но очень сильными и быстрыми. Чем-то они напоминали Ледибаг марионеток Могильщика, с которыми ей пришлось сражаться в одиночку. Теперь же, — слава квами! — рядом с Маринетт был Кот, и ситуация казалась не такой плачевной. Упырь был разумным и очень любил поговорить. Со своими жертвами он частенько вёл беседы в стиле незабвенного Ганнибала Лектора, прежде чем сожрать тех или обратить в себе подобных. Палач не мог говорить, из-за чего казался Маринетт ещё страшнее, чем Упырь. Не мог он и создать свою армию, однако был способен любую армию обратить в прах. Люди и нелюди умирали буквально от одного его взгляда: стоило Палачу прищурить красные от крови глаза, как у несчастных ломались шеи, бедняг вздёргивали на виселицы, головы отрезались от тел… разнообразие казней, которыми обладал Палач, было ошеломляющим; он предпочитал вешать или четвертовать. Поэтому Шестой и Седьмой округи и стали похожи на одну большую залитую кровью виселицу. Заражённые предметы всё время были у Чудесных на виду, но получить их оказалось практически невозможно. У Палача это были старые наручные часы, у Упыря — его чёрный мультяшный плащ. К первому одержимому невозможно было подойти из-за его сил, ко второму — из-за разрастающейся армии. Стало, кстати, понятно ограничение города. Вампиры размножались настолько быстро, что через три дня от помутнения купола Ледибаг стала беспокоиться за сохранность мира. Что если Таролога убьют? Останется ли купол, несмотря на её смерть? Или же она не показывается на глаза ни Чудесным, ни акумам именно из-за того, что умирать ей никак нельзя? Пятый день от помутнения купола Ледибаг встретила на башне Монпарнас. С её высоты было видно, что от Парижа остался один скелет. К горизонту тянулись пустые улицы, запачканные кровью, и не было никаких признаков обычной городской жизни. Вместо парижан на улицах возились упыри, слишком тупые, чтобы вести себя хоть немного более цивилизованно. Кот стоял рядом, как всегда. Тоже смотрел на город, который пообещал когда-то защищать, и наверняка тоже ощущал отчаяние, как и напарница. По крайней мере, Маринетт думала, что он мог бы ощущать его. — Пойдём на свидание, когда это всё закончится? Я свожу тебя в кино. Хотя, это же Нуар. — Только не на ужастик, ушастый. — Вообще-то, я думал про Сумерки. Недавно вышел ещё один фильм. — Ты правда думаешь, что после всего этого Сумерки — лучший вариант фильма для свидания? Зелёные глаза сомкнулись в насмешливом моргании. Нуар совершенно не выглядел напуганным или обеспокоенным. Больше казалось, что возможное свидание с Ледибаг его волнует намного сильнее, чем творящаяся сейчас в Париже вакханалия. Отличная защитная реакция психики, если кто спросит Ледибаг. — Ну да. Что может лучше выбить воспоминания о кровососущих вампирах из головы, чем вампиры, сверкающие на солнце, как кучка стразиков? Ледибаг невесело усмехнулась. Она вообще не представляла, как Чудесные в этот раз справятся с заразой. Акумы, вышедшие из самой преисподней, оказались сильнее, опаснее и более жестокими, чем всё, с чем герои раньше сталкивались. Ни милосердия, ни мягкости — только желание подчинить, разорвать или уничтожить. Палачу, к примеру, нравилось то, что он делал. В этом он был похож на акуму, устроившую из города большую оргию. Ещё Палач обладал какой-то вывернутой моралью и, зафиксировавшись на одной жертве, не успокаивался, пока не убивал её. Даже если выбранный человек сбегал, Палач не волновался: молочный купол не давал его жертвам покинуть территорию Парижа. Всё равно они оказывались на его висельницах. По Упырю было неясно, нравится ли ему то, что он творит, или же это просто необходимость. В любом случае, вампир плодил себе подобных с невероятной скоростью, а уже они обожали пить кровь и жрать мясо. Неудивительно, что город практически вымер. Редкие аванпосты цивилизации затирались так же быстро, как размножались монстры. Но больше всего Маринетт волновало другое. Как она уже говорила Коту, в Париже начала появляться мода на самоубийство. Так всегда бывало, когда то, что творили акумы, выходило из-под контроля. И всё бы ничего, но даже с нормально работающим Чудесным Исцелением возвращать к жизни самоубийц было чертовски тяжело. Теперь же, когда волшебство начало сбоить, Ледибаг не была уверена, что у неё получится вернуть всё как было раньше. Простит ли ей город, если она воскресит лишь его половину? А четверть? Одну пятую? Или не воскресит никого из самоубийц вовсе? Из-за этого вставал вопрос: как предотвратить суицид и заставить людей выбирать смерть от клыков и когтей акум? Ужасный выбор, конечно, но Ледибаг было просто жизненно необходимо, чтобы горожане не накладывали на себя руки, предпочтя умереть на виселице Палача или в зубах у детей Упыря. Милосердная героиня, ничего не скажешь. Умрите в любом случае, пожалуйста. Но только так, как нужно мне! По крайней мере, она всё ещё думала о будущем и надеялась вернуться к относительно нормальной жизни. А значит, надежда не была утеряна до конца, хотя бы у самой Ледибаг. И у её верного Кота, естественно. На беспокойство напарницы по поводу самоубийств Кот отреагировал вполне ожидаемо: досадливо поморщился и бросил на мёртвый Париж извиняющийся взгляд. Казалось, что Нуар пытается скопом попросить прощения у каждого из парижан, оказавшихся перед нелёгким выбором: умереть или же умереть. — Не знаю, как мне убедить всех сразу, — сказала Ледибаг, с прищуром смотря вдаль. — Чтобы донести каждому… интернета ведь нет, как и телесвязи. Кот достал коммуникатор и попытался в который раз подключиться ко всемирной сети. Безрезультатно: купол изолировал даже гаджеты Чудесных. Однако при попытке войти в Ледиблог никаким проблем не произошло. Нуар потёр кончик носа и несколько раз перезагрузил страницу. Результат один: блог работал, как и обычно. Разве что комментарии были отключены, но оно и ясно. Не хватало только паники там. — А Алья… Ледибаг передёрнулась. Перед глазами у неё встала нерадостная картинка: тёмно-серая кожа, безвольные руки и стеклянные радужки. — Палач. — Ясно. Тогда Ледиблог отпадает, верно? — Как точно ты это заметил. Вообще-то, у Маринетт были администраторские права в Ледиблоге, как и список паролей для сайта. Проблема была только в том, что клочок с нужной информацией она спрятала в тайничке дома. А в пекарню Маринетт было возвращаться слишком страшно. Мало ли, что она там могла увидеть… Кот, кстати, тоже не особенно стремился к себе домой. По негласному договору Чудесные проводили свои дни или на улицах города в попытках хотя бы обнаружить акум, или же в геройской квартире. И никаких разговоров про друзей, знакомых, и тем более про семью. Кот, правда, один раз обмолвился, что его отец мог и не попасть под купол — по словам напарника, его родитель должен был вместе с помощницей куда-то уехать. То ли по здоровью, то ли по работе, Ледибаг не уточняла. Но Нуар не знал, получилось ли у отца задуманное или же купол появился раньше; любой исход был нежелательным: в первом случае и так подорванное здоровье отца Кота было под угрозой из-за нервов, во втором ему угрожали акумы. Прямо как выбор умереть или не умереть. Ледибаг надеялась, что отец напарника всё-таки внутри купола. В этом случае был шанс, что Чудесное Исцеление всё исправит. И, может быть, даже подлечит мужчину. Несмотря на негласную договорённость о молчании, тема знакомых иногда всплывала. В основном это касалось Альи, конечно — просто потому, что Ледиблог был чем-то привычным и очень удобным, чем Чудесные привыкли пользоваться для своих супергеройских дел. И пропажа, — смерть, Маринетт стралась не обманываться хотя бы в этом, — ведущего блоггера сильно ударила по эффективности героев. А Алья была самым близким другом для Маринетт. Семьёй, наравне с родителями, Котом и Адрианом. Про Адриана она, кстати, тоже старалась не думать. Что с ним случилось, выжил ли он или же умер, мучился ли он перед смертью или мучается сейчас? А может в тот момент, пока Маринетт торопливо глотает на завтрак стылый приторный чай, а Тикки усердно жуёт печенье в их геройской комнатке, какой-нибудь упырь так же усердно жуёт косточки Агреста-младшего? Или же отрывает от него куски на живую, и зелёные родные глаза Адриана блестят от слёз и сумасшествия. Мало кто перенесёт такую боль и останется в своём уме, Адриан ведь не Кот, у которого в голове пусто и гуляет ветер, когда это нужно… Если на Маринетт накатывали такие мысли, то она приходила к Коту и прижималась к нему, крепко зажмурившись. Нуар без вопросов или комментариев обнимал свою Леди и позволял ей дрожать и быть слабой столько, сколько ей нужно. Иногда ситуация менялась, и уже Кот виновато скрёбся в комнату Ледибаг или же ловил её руку своими чуть дрожащими ладонями. Он слепо тыкался лбом напарнице то в грудь, то в плечо, то в ключицу, выпрашивая ласку и ободрение, как несчастный бродячий котяра. Естественно, она не отказывала. Хорошо ещё, что моменты слабости у Чудесных не совпадали, и они могли поддерживать друг друга. Вдвоём против всего мира, как всегда. Сейчас всё вроде бы было неплохо. Несмотря на творящийся вокруг хаос, мысли Ледибаг были более или менее направлены в конструктивное русло. Она думала о том, как сократить самоубийство среди мирного наследения — если оно осталось, конечно. По крайней мере, она надеялась, что оно осталось. Да, Париж умер, но осталось то, что Нуар называл аванпостами. Ледибаг не была уверена в правильности термина, а потому безоговорочно приняла его и начала использовать. Эти самые аванпосты представляли собой скопление людей, объединившихся для выживания: в высотках, на станциях метро, в закрытых железными жалюзи торговых центрах… Человечество выживало и начинало приспосабливаться даже к акумному хаосу. А значит, стоило передать весточку хотя бы этим оставшимся. Что герои не сачкуют и всё-таки выполняют, — хотя бы пытаются! — свои обязанности. Что Чудесные живы и не бросили парижан на произвол судьбы и двух сумасшедших акум. И что надежда есть. Кот копался в Ледиблоге, пока Ледибаг бездумно рассматривала пустые улицы. Как она и боялась, кровь из-за деятельности Палача спровоцировала появление мошкары. Насекомых было немного, потому что упыри успевали подлизывать разлитый красный, но всё-таки вампиров оказалось недостаточно, чтобы они справлялись с жестокостью первого одержимого. Шестой и Седьмой округ, где располагалась несчастная Железная Леди Парижа, было практически невозможно посещать из-за обилия мошек и мух. Как бы чумы не началось или чего похуже из-за этой чёртовой антисанитарии. Улицы были пустыми. Изредка в тени передвигались упыри, ищущие укрытия от солнца, — оно их не сжигало, но припекало знатно, — но на этом всё. Ни птиц, ни животных, ни мусора. И над всем этим — яркие, до сих пор рабочие баннеры с рекламой. Адриан в окружении цветов, Адриан, шагающий по облакам, Адриан, томно смотрящий в камеру, Адриан… — Баннеры работают, — пробормотала Ледибаг. — Сюр какой-то. — А что с ними не так? Кот даже не оторвался от Ледиблога. Искоса заглянув в коммуникатор напарника, Ледибаг закатила глаза: ушастый пересматривал видео, которое нарезала Алья из других роликов. Называлось оно «Эффектное появление Ледибаг — Смотреть всем!», и вполне отражало своё имя. — Ну, знаешь, локальный апокалипс и всё такое… Кот почесал накладное ухо. — Ну, знаешь, — передразнил он, — они всё-таки курируются телестанцией, где Шамак работает, а не мэрией. Может, там пока есть электричество. Он перелистнул видео на «OMG это же ЛЕДИНУАР» и снова завис. Зависла и Ледибаг, смотря на Кота, как на человека, сморозившего какую-то гениальную нелепицу. — Ты чёртов Ральф. — Что? Кот наконец оторвался от коммуникатора и непонимающе посмотрел на Ледибаг. Та уставилась в ответ. — Ральф. Из Симпсонов. — Этот маленький Будда? Почему это? — Сказал гениальную вещь, и даже этого не понял. — Какую это? Кот закрыл коммуникатор и убрал свой шест за спину. Теперь всё внимание напарника, наконец, было сосредоточено на Ледибаг, а не на её шикарных видео-нарезках за авторством некоей Альи Сезар. Ледибаг, кстати, никак не комментировала пристрастие Нуара: ну, подумаешь, смотрит он видео со своей возлюбленной напарницей, когда та стоит буквально на расстоянии вытянутой руки. Маринетт предполагала, что так Кот психологически справлялся с происходящим вокруг. Вроде как вместо стабильности обыденной жизни Нуар выбирает стабильность в видео-роликах, которые он смотрел ещё до смерти Парижа. Что же, тоже неплохой способ расслабиться. В низкосортных фанфиках, правда, говорили о ещё одном способе… но Маринетт, хотя и читала такую литературу, всё же не была в ней уверена. Сама Дюпэн-Чэн, к примеру, не могла бы даже представить секс в подобных условиях. Это был бы какой-то быстрый животный акт, в котором нет места чувствам, удовольствию или хотя бы любви. Много ли приятного в подобном? — Ледибаг, ты зависла. — Да, спасибо, — Маринетт потёрла лицо; ощущение маски под пальцами скорее нервировало, чем успокаивало. — Сейчас мы направляемся к телебашне, может удастся сделать видео для успокоения людей. Ну, хотя бы призвать к тому, чтобы не занимались самолечением в такой ситуации. Кот не выглядел убеждённым. — И что же ты им скажешь? — скептически спросил он. «Понятия не имею», — подумала Маринетт. — На месте пойму, — отмахнулась от капли недоверия Ледибаг. — Идём. Поскольку даже плохой план всё-таки оставался хоть каким-то планом, Кот не стал спорить: широко ухмыльнулся, подмигнул напарнице и первый перепрыгнул на соседнюю крышу. Ледибаг ещё несколько секунд смотрела вслед Нуару, даже не пытаясь контролировать выражение собственного лица. Маринетт была уверена, что на нём явно можно разглядеть отчаяние. В самом деле, ситуация была просто отвратительной. Ещё никогда Чудесные не сталкивались с настолько одержимыми злобой и ненавистью акумами; ещё никогда демоны не пытались так откровенно их убить. Маринетт связывала силы и озлобленность одержимых с прошлым поведением Чудесных. Очевидно, что акумы, побеждённые героями, возвращались за Грани или откуда они там пришли. Логично было бы предположить, что они давали своим знакомым, — применимо ли к акумам это слово? — то, что на уроках маркетинга называли обратной связью. И развязное, уверенное поведение Чудесных, а также их чрезмерное бравирование собственной силой стало причиной для того, чтобы послать в бой кого-то посильнее Бабблера. Хотя тот тоже был довольно стрёмным, что в костюме, что в способностях. Все акумы были стрёмными, если уж говорить откровенно. Даже те, что вроде бы оказывались достаточно безобидными или имели какую-то не слишком сложную цель, которую было легко достигнуть. Ну там, леденец для малыша-гиганта, хлебные крошки голубям для голубь-мэна, личность Ледибаг для Альи-вай-фай — хо-хо, подруга, знала бы ты, — или что-то вроде того. После достижения цели или осознания её нереальности и последующего отказа многие акумы просто теряли какую-либо мотивацию вредить людям, и расправиться с ними становилось простой задачей. Совсем другое дело — акумы, которым разрушение или проявление их сил доставляло удовольствие. Так было с сексуальной рыженькой акумой, так происходило сейчас с Палачом, так было с одержимым электриком. Таких акум не уговоришь мирно сдаться; терроризм для них был чем-то естественным и необходимым, как трава для кролика. Телебашня выглядела удручающе. Огромное, сияющее на солнце здание было почти таким же убогим, как осквернённая Сен-Сюльпис. Крови, правда, оказалось меньше, зато разрушений — больше. Смотреть на это было почти так же неприятно, как и на церковь. Если Сен-Сюльпис была для Маринетт местом редкого отдыха, то телебашня воспринималась как один из оплотов стабильности. Ну, в самом деле, в каком теперь доме нет телевизора? Какая семья не смотрит новости и не включает репортажи Шамак лишь для того, чтобы посмотреть на одну из самых харизматичных женщин Парижа? Маринетт не была уверена, что теперь Надья выжила или хотя бы осталась в своём уме. В стройных рядах окон телебашни то и дело попадались чёрные провалы; оставшиеся целыми стекляшки не радовали грязными разводами из пыли и запёкшейся крови. Внутри можно было разглядеть кучи мусора и свисающие провода, выдернутые из стен едва ли не с корнем. Чудесные переглянулись. Внутри они всё-таки надеялись, что телебашня уцелеет, как и люди, работающие в ней. Всё-таки Шамак и её команда были настоящими ветеранами, если дело касалось акум или какой-то иной опасности. Даже ходил слух, что Надья брала к себе исключительно военных репортёров и операторов, чтобы люди, работающие на мадам Шамак, не боялись оказаться в любой ситуации. Тактика, кстати, себя оправдала. Надья Шамак и её команда были единственными, кто показывал Парижу и парижанам настоящую сторону акум. И единственными, с кем герои не отказывались работать. — Что дальше? — тихо спросил Кот. Ледибаг глубоко вздохнула. Нащупав руку напарника, Маринетт изо всех сил сжала его пальцы. Ответное пожатие вселило в её сердце крупицу уверенности. — Баннеры всё ещё работают, — заметила она совершенно ровным голосом. — Так что камеры и аппаратура, очевидно, тоже должны. — Кровь. Внутри наверняка упыри. — Естественно. — Разделяемся? — На её мрачный взгляд Кот пожал плечами. — Ну, а что? Я отвлекаю, ты снимаешь нужное видео, потом встречаемся дома. — Да ни за что. Ледибаг расслабила хватку практически сведённых судорогой пальцев и шагнула к Нуару. Кот моментально обнял её и склонил голову, чтобы получить мягкий поцелуй. Нуар уже был выше Ледибаг на добрых полголовы и явно не собирался останавливаться в росте; про себя Маринетт не была уверена. Всё-таки китайские корни давали о себе знать, хотя отец у неё и был довольно высоким. Внутрь телебашни Чудесные забрались привычным им способом — через крышу. Не было никакого смысла залезать через разбитые окна и нарываться на наверняка снующих в темноте упырей. Голодные твари всегда находились в поисках еды, — крови, — но обычно оказывались слишком тупыми, чтобы понять, где найти новую жертву. Так, исходя из наблюдений Ледибаг, вампиры почти никогда не меняли свои «охотничьи угодья» — места кормёжки, где упыри были обращены. Конечно, из этого правила были исключения. Иногда акуманизированный делал то, что Маринетт про себя назвала Солдатами — те же упыри, только сильнее, быстрее и, чёрт бы их побрал, умнее. Солдаты не были привязаны к месту обращения и вполне резво передвигались по городу, обращая людей в низкоуровневую нежить. Какое счастье, что эти Солдаты были классическими вампирами. Они боялись света, чеснока, серебра и осины и выходили на улицы только по ночам. Тем не менее Чудесные всё равно старались не сталкиваться с ними лишний раз: их единственная встреча едва не окончилась печально для Ледибаг, которая просто не ожидала большой прыти и ума от обращённого. К сожалению, Солдаты внешне практически не отличались от обычных упырей. Даже усиленные чувства Кота были неспособны определить улучшенную нежить от простой. На крыше не было ни единой души. Хорошо и плохо одновременно: хорошо потому, что сражения с упырями непременно давались Маринетт очень сложно; плохо потому, что подсознательно Ледибаг всё-таки надеялась на то, что хоть кто-то из персонала телебашни выжил и закрылся от опасности на крыше. Впрочем, второе предположение вскоре подтвердилось: не успела Маринетт дойти до двери, ведущей на лестницы, как её окликнул Кот. Нуар нашёл двух самоубийц. Это были мужчина и женщина, которые, совершенно очевидно, занялись сексом прямо перед суицидом. Они лежали рядом друг с другом, по-детски подогнув ноги и сцепив руки. Лица у них были совершенно умиротворёнными, а запястья оказались испачканы в крови. Рядом валялись карманный нож и пустой контейнер из-под таблеток, который Кот тотчас поднял. — Снотворное с успокоительным эффектом, — прочитал он на упаковке, — отпускается только по рецепту лечащего врача. При передозировке… летальный исход. Ледибаг скривилась и забрала у Нуара его находку. Нож был грязным от крови, внутри контейнера всё ещё оставалось несколько таблеток, ярко-жёлтых и слишком позитивно выглядящих для лекарства, которое без особых проблем убило двух людей. Хотя, может быть, Маринетт просто себя накручивала. Они всё-таки себе вены вскрыли. После того, как наглотались таблеток. Обе находки она совершенно бездумно закрепила на леске йо-йо. Ну, мало ли — вдруг пригодятся? — Идём. У нас нет времени, чтобы задерживаться. Кот, как и всегда, послушался безоговорочно. Они спустились на несколько этажей вниз, внимательно вслушиваясь в тревожную тишину. Здание вымерло, но даже трупах есть личинки. Здесь роль трупоедов выполняли скребущиеся и хрипящие упыри, слоняющиеся по этажам без дела. — Ты помнишь, где съёмочная? — практически беззвучно спросила Ледибаг. Кот уверенно кивнул и вышел вперёд. Хотя Ледибаг неплохо видела в темноте из-за особенностей жучиного монохромного зрения, она всё равно была уверена, что чувствам Кота стоит доверять больше, чем её собственным. Хотя бы потому, что Нуар намного чаще напарницы пользовался своими звериными примочками, тогда как она больше сокрушалась из-за частичного дальтонизма. По пути к съёмочной площадке Кот свернул нескольким упырям шеи. Поначалу Нуар старался быть аккуратнее с обращёнными, — всё-таки люди, как он думал, — но после нескольких неудачных моментов Плагг доступно объяснил своему носителю, что укус такой твари для юноши опасен в той же степени, что и для любого другого его сверстника. То есть, квами не гарантировал, что после страстного засоса от упыря Кот не станет таким же. В таком случае не было бы даже смысла бороться. Маринетт честно сказала Коту, что вряд ли она бы в таком случае продержалась долго: Нуар стал бы чем-то вроде супергероя среди Солдатов и упырей. И, хотя Кот посмеивался над идеей стать «суперсолдатом», чего Ледибаг не понимала, он изменил стиль боя на более безжалостный и эффективный. Ледибаг так и не хватило духу сказать Нуару, что у неё сбоит Чудесное Исцеление и что, вероятно, она не сможет вернуть всех к жизни. Если вообще сможет сделать хоть что-то… Может, Париж так и останется в руинах. Кто знает? Съёмочная площадка оставалась такой же чистой и ухоженной, как Маринетт и помнила. Незаметно девушка перевела дух: хоть что-то из её прежней жизни осталось неизменным. Она даже могла сказать, на какие кнопки нужно жать, чтобы начать съёмку — благо, часто видела, как это делают операторы во время интервью Чудесных. Да и Алья объясняла, как удобно пользоваться профессиональными огромными камерами, а не «этим вашим дешёвым ширпотребом, чёрт возьми, я хочу нормальную камеру, Мари-ин!». Пока Ледибаг настраивала оборудование и наводила камеры на сцену, Кот прошёлся по периметру площадки и проверил, все ли двери закрыты. К тем, на которых замок был сорван, Кот подтащил тяжёлые шкафы, компьютеры и всё, что не понадобилось бы при съёмках. — Уходить отсюда скорее всего будем с боем, — заметил Нуар, разглядывая получившиеся баррикады. Ледибаг отвлеклась от настройки камеры и хмуро посмотрела на парня. — Почему это? — Ты не помнишь, как шумят все эти камеры? — Шумят?.. — Ну, для меня шумят. А у упырей, как я понял, слух не сильно хуже моего. Скорее всего, обращённые уже знают, что мы внутри. Ледибаг поджала губы и вернулась к работе. — Так что же не идут сюда всем скопом? — Не знаю. Может, тупые. А может нас уже окружают или зовут сюда Солдатов. — Сейчас день. — Они вполне могут передвигаться по подземке или в канализации. Будто мало вариантов. Маринетт удовлетворённо хлопнула по корпусу камеры и кивнула. — Ты чёртов пессимист, Кот. — Я просто думаю о том, как уберечь тебя от опасности, жучок. Это было бы крайне романтичное и милое высказывание, если бы Маринетт не слышала краем уха тяжёлое хриплое дыхание упырей. Поэтому она лишь быстро улыбнулась Коту и включила запись на камере, после становясь прямиком перед ней. Оборудование действительно стало издавать тяжёлое низкое гудение: виновата в этом была не столько камера, сколько перегруженная и изношенная система электрических проводов, которые упыри, к тому же, знатно пожевали. Было вообще удивительно, что ток всё ещё продолжал течь по измочаленным острыми зубами проводам. Чудеса, не иначе. Нуар подошёл ближе и поправил технику, чтобы Ледибаг было хорошо видно. После одобрительного кивка Маринетт глубоко вздохнула и прямо уставилась в камеру, пытаясь собрать в своём взгляде всю уверенность, что ещё осталась в Чудесных. — Жители Парижа. Я знаю, что ситуация сейчас не из лёгких. Я знаю, что вам страшно, больно, одиноко, что вы не уверены в будущем и думаете, что стоите на грани падения цивилизации. Я знаю, что большинство из вас не верят в хороший исход происходящего. Я знаю всё это, и я прошу прощения за то, что мы с Котом довели ситуацию до такого. Стеклянная линза камеры беспристрастно смотрела на Ледибаг. Маринетт могла только гадать, насколько сильной будет реакция парижан, когда они увидят, — и услышат, — эту запись. Если, конечно, в Париже остался хоть кто-то разумный, кто сможет отреагировать на её слова. Маринетт уже два дня не видела простых людей. — Сейчас вам тяжело, однако вы должны знать, что после нашей победы и Чудесного Исцеления вы не будете помнить о произошедшем. Все ужасы сотрутся из вашей памяти, когда вернётся обычная жизнь. А потому я прошу вас: не усложняйте мне работу. Не убивайте себя, потому что самоубийц мне возвращать тяжелее всего. Те, кто был убит или обращён акумой, вернутся, но я не могу с уверенностью сказать того же про тех, кто совершил суицид. К тому же, самоубийцы более склонны к запоминанию того, что происходило во время нападения акумы. Кот напряжённо вглядывался в одну из баррикад и досадливо морщил нос. В какой-то момент напарник вытащил шест и пошёл к проблемной двери с оружием наперевес. Маринетт тоже слышала, как туповатые упыри неуверенно кружат около этого входа. Она понимала, что говорит достаточно громко, и что вампиры отлично слышат не только её голос, но и глубокое живое дыхание. Но что она могла поделать со всем этим? — Вы можете помочь мне сейчас, — сказала Ледибаг, не отводя взгляда от блестящей линзы. — Не убивайте себя и не давайте другим наложить на себя руки. Просто ждите, потому что мы с Котом спасём вас. Ждите и верьте в нас. Как и всегда. Кот принял боевую стойку и замер, как каменная статуя. Ледибаг прошла к камере и остановила съёмку. Вовремя: в тот момент, когда она вытащила карту памяти с отснятым материалом, баррикады разлетелись в щепки под рык нескольких Солдат. Нуар не шелохнулся, несмотря на пролетевшие рядом обломки. Его зелёные глаза были широко раскрыты, а зрачки, Ледибаг была уверена, пытались раскрыться в два полноценных чёрных провала — как у всех кошек, когда они готовятся напасть. — Надо же, какие у нас сегодня гости, — услышала Ледибаг тихий вкрадчивый голос. — А я уж думал, что вы не почтите нас своим присутствием. Следом за упырями в комнату медленно вошёл их создатель-акума. Впрочем, «вошёл» было не совсем корректным словом, чтобы описать способ его передвижения: одержимый двигался настолько медленно и плавно, что правильнее было бы сказать, что он «вплыл». Он был высоким — может быть два метра или чуть больше. Его кожа оказалась светло-серой и выглядела крайне нездорово для обычного человека; даже на вид она была плотной и холодной, как камень. Вытянутое лицо не имело бровей и чётко очерченных губ. С первого взгляда казалось, что рот Упыря — это просто линия, которая разделяет его голову на две части. Длинный нос выглядел неестественно, как и любая другая черта вампира. Глаза Упыря оказались узкими и без ярко выраженных век. Ресниц, естественно, тоже не было, как и радужки. На светло-розовой больной склере можно было разглядеть только широкую точку зрачка. Упыри, скалящиеся у ног своего создателя, совсем не были на него похожи. Даже одежда различалась: обычная у нежити и помпезная у акуманизиованного. Упырь носил щегольский светло-лиловый шейный платок, заколотый под горлом драгоценной брошью, и чёрный плащ, облепивший его фигуру и лишивший её любых изгибов. И словно было мало сходства с киношным Дракулой, у Упыря были чёрные зализанные назад волосы и по-эльфийски вытянутые уши. Зато рот совсем не напоминал о графе из Трансильвании: Влад Цепеш совершенно точно не мог похвастаться полным набором клыков. О, нет, у Дракулы, насколько Маринетт помнила, была не акулья пасть, а вполне себе симпатичные зубки. Упырь же своими клыками мог при желании дробить кости. — Ледибаг, в операторскую, — приказал Нуар. Маринетт облизнула пересохшие губы, но без пререканий начала отступать к свободному выходу. Насколько она слышала, за выбранной дверью не хрипели другие упыри, и дорога до операторской оказалась вполне свободной. Хоть на что-то её удачи хватило… Или нет? Открыв замок и распахнув дверь, Маринетт практически врезалась во что-то… в кого-то. В следующую секунду её вздёрнуло в воздух, а вокруг шеи обвилась удавка. С яркой неприязнью Ледибаг подумала о том, что слишком уж часто одержимые пытаются лишить её возможности нормально дышать. Она посмотрела вниз, отчаянно брыкаясь и пытаясь просунуть между удавкой и собственной шеей хотя бы пальцы. Вполне ожидаемо она увидела спокойные, уставшие глаза палача. Он уставился на неё с выражением крайней безмятежности, будто бы Ледибаг перед ним была непослушным ребёнком, а не барахтающимся в воздухе повешенным. Кое-как извернувшись, Ледибаг удалось выхватить нож, закреплённый до этого на леске, и перерезать путы у себя над головой. Девушка рухнула на пол, даже не пытаясь встать: ноги не держали. Петля искусственно созданной виселицы сначала затянулась на девичьей шее ещё сильнее, но затем расслабилась, давая Ледибаг глотнуть так нужного воздуха. Палач заинтересованно наклонил голову, рассматривая свою несостоявшуюся жертву. Ледибаг с несвойственной ей ненавистью уставилась в ответ. Где-то сзади Кот, судя по звукам, не слишком успешно отбивался от Упыря и его детей. Прежде, чем Палач успел придумать для девушки какую-то новую казнь, Ледибаг кинулась вперёд. Крошечный карманный нож вошёл в тело одержимого едва ли не наполовину. Акума, правда, даже не поморщился, — хотя Маринетт не могла быть в этом уверена, потому что его голова была скрыта мешком. По крайней мере, глаза одержимого оставались такими же спокойными и уставшими, как и до этого. Палач коснулся ножа в собственной груди и тяжело вздохнул — как родитель, увидевший проказу своего ребёнка. Сзади вскрикнул Нуар и тихо рассмеялся Упырь. Ледибаг вскочила на ноги и начала отступать назад, пока не столкнулась спиной с Котом, шипящим от боли напарником. Затем в глазах Палача появилось какое-то странное, но непременно опасное выражение, и Ледибаг мысленно приготовилась к боли. Однако она, видимо, всё ещё была нужна миру, или же в Талисмане божьей коровки остались крохи удачи. Вокруг Чудесных вспыхнуло огненное кольцо, заставившее акум отступить и зажмуриться. Вампиры, которых коснулся огонь, визжали от боли; яркий свет сильного пламени не давал Палачу увидеть героев и закончить свою грязную работу. Ледибаг и Кот переглянулись. Затем Нуар призвал Катаклизм и разрушил пол под ними. Герои свалились этажом ниже и сразу же побежали в сторону операторской. Для этого они выскочили из окон, — Кот по своей дурной природе разбил окно вместо того, чтобы выбрать уже пустую раму, — и после нескольких секунд свободного падения снова влетели внутрь здания. Чтобы добраться до операторской, им пришлось пробежать по лестнице ещё несколько этажей, но на пути им не встретилось ни души. Зато в самом пункте назначения стояла Таролог. Когда герои вбежали в операторскую, она даже не обратила на них внимание: как стояла около экранов, на которых было изображение Адриана-для-баннеров, так и осталась стоять. — Он вырос таким красивым, правда? — спросила Таролог, когда Ледибаг подошла ближе. Женщина тепло улыбнулась Коту и растрепала его светлые волосы. Её, кажется, совсем не смущал ни заляпанный кровью, — к счастью, чужой, — костюм, ни шальной адреналиновый блеск зелёных глаз. Ледибаг установила карту памяти в пустой слот и переключила несколько рычагов. Она понятия не имела, что нужно делать и только надеялась на Тикки и её удачу. Ну и на надписи под рычагами: «картинка», «звук», «запись», «повтор» и всё такое. — То огненное кольцо — это ты? — спросил Кот, ластясь к одержимой. Таролог усмехнулась. Так знакомо и по-родному, что Маринетт ощутила очередной приступ головной боли. — Конечно. Ты знал, что Солнце в Таро может обозначать пожар? Кот рассмеялся. Ледибаг удручённо покачала головой. Всё шло просто ужасно, но, может быть, у них ещё был шанс на победу. По крайней мере, после столкновения сразу с двумя акумами в голове героини родилось хотя бы подобие плана.