Грани миров

Всё началось с девицы Чэн. Габриэль никогда бы не подумал, что девушка из далёкого Китая может разрушить жизнь его семьи. Ну в самом деле: как какая-то мелкая пигалица с узкими глазами вообще способна повлиять на его отношения с Эмили, на Адриана и даже на самого Габриэля? У Бриджит Чэн это вышло. Она появилась в реальности Габриэля, — незримо, присутствуя лишь на границе сознания, в уголке глаза, как едва различимый шёпот в ревущем урагане, — и всё тотчас пошло крахом. Изменения были такими мелкими, что поначалу Габриэль не обращал на них внимания. Адриан стал более закрытым — и что с того? Ребёнок растёт, у него такой возраст, ранний подростковый период. Эмили и Адриан переговариваются, замолкая при приближении Габриэля — что ж, у них всегда были свои особенные секретики, как у матери и сына; Эмили просто была ближе к ребёнку, чем сам Габриэль. Жена начала какую-то странную деятельность, что-то прячет и тайком носит мимо мужа? Также ничего необычного: у Эмили было много «секретов» — тех, которые Габриэлю, если честно, просто не были интересны. Из-за медленных изменений общая картинка затиралась. Спустя три месяца для Габриэля было почти нормально, что Адриан вздрагивает от резких звуков и напряжённо всматривается в тёмные углы, словно выискивая там чудовищ. Габриэль даже привык к ответам вроде «просто она смотрит», принимая их за детские игры и богатое воображение. Да ещё и выпуск новой коллекции одежды подходил, и работы было… Каким же глупцом он был, раз не замечал очевидного! Ведь это совсем не нормально, когда ребёнок вздрагивает от резкости и боится темноты, — нет, не темноты, а того, что оттуда кто-то смотрит, — и что мать ребёнка ничего с этим не делает. Неизвестно, сколько бы всё это тянулось, однако помог счастливый случай. Или несчастный — это как уж посмотреть. Просто разбирая почту в один из воскресных полдней, — прекрасное время, когда Эмили и Адриан уезжали из поместья развлекаться, а Габриэль оставался в долгожданном одиночестве, — месье Агрест наткнулся на странное письмо. Оно было тяжёлым, хотя и не являлось посылкой. Бумага конверта оказалась плотной и необычной наощупь: что-то шершавое, как плохо отделанный пергамент. А ещё письмо было влажным. На конверте не проступило ни капли, ни пятнышка, но, взяв почту в руки, Габриэль тотчас ощутил эту неожиданную влагу на пальцах. Липкую. Такую, из-за которой хотелось встать и пойти мыть руки, а нежеланную корреспонденцию просто выкинуть, не распечатывая. Вместо этого Габриэль отложил письмо и с тяжёлым вздохом открыл ящик письменного стола. Времена для месье Агреста как для модельера были неспокойные: помимо фанатов и критиков стали появляться ещё и неуравновешенные «доброжелатели», присылающие так называемые письма счастья. Обычно они состояли не только из словесных оскорблений, но и весьма неприятных дополнений: жидкости, порошков и таблеток, которых ни в коем случае нельзя было касаться. Секретаря у Габриэля ещё не было, — хотя он подумывал о том, чтобы попросить Натали, подругу Эмили, примерить на себя эту обязанность, — и с письмами приходилось разбираться самостоятельно. В первом ящике письменного стола у него лежали перчатки, медицинская маска и небольшое полотенце — просто чтобы положить его на колени, на всякий случай. Натянув перчатки и маску, Габриэль снова взял письмо в руки. Через плотный нейлон перчаток оно уже не казалось влажным, однако кончиками пальцев Габриэль чувствовал, что внутри действительно что-то есть. Какой-то твёрдый продолговатый предмет, по размеру не больше его мизинца. Ещё раз повертев конверт, Габриэль выписал в блокнот адрес и имя отправителя. Некая Б. Чэн из Китая не пожалела почтовых марок. К тому же, под всеми этими разноцветными квадратиками она ещё и оставила подпись: «Как обычно. С любовью, Б!». Оставленное рядом с подписью крошечное сердечко совсем не улучшило настроения, если честно. Письмо Габриэль вскрывал с хирургической точностью. Канцелярский нож был достаточно острым, чтобы разрезать даже странный материал конверта, — это что, действительно пергамент или вроде того? — без особых проблем. Сделав длинный надрез сверху, Габриэль отложил нож и аккуратно раскрыл губы послания. Внутри было красно. Не ярко-красно, скорее, бордово-красно. И действительно жидко, как-то даже слишком. Стало ясно, почему у конверта такой странный материал: обычная бумага от этого красного промокла бы сразу и насквозь. Переборов внутреннее отвращение, Габриэль запустил пальцы в нутро конверта, чтобы вытащить… другой палец. Настоящий, заляпанный красным. Примерно три секунды Габриэль не понимал, что находится у него в руках. Когда же до его ошеломлённого разума это дошло, он вздрогнул, медленно отложил палец и конверт, — тот упал на бок, и всё красное растеклось вокруг, как пролитая в забегаловке кола, — и вышел из-за стола. Руки у него подрагивали. Непослушными пальцами, — пальцами, ха! — Габриэль стянул перчатки, затем маску. Полотенце, упавшее с коленей, он поднял и кинул на стол не глядя. Впитает хоть немного красного — хорошо. В уборную он едва не бежал. Минут пять он просто стоял в ванной, упершись руками о раковину и бездумно глядя на воду. Кран был открыт до упора, однако Габриэль не слышал шума воды; только гул собственной крови в ушах и крошечные барабанчики там же, отсчитывающие излишне сильный ритм его сердца. Когда же в его сознание ворвались окружающие звуки, Габриэль поднёс руки к воде и принялся их мыть. Они и так были чистыми. Перчатки спасли. А вот на рукаве осталось пятнышко, и пиджак Габриэль сдёрнул с себя с неожиданной для модельера ненавистью. В кабинет возвращаться не хотелось. Во-первых, Габриэль всё-таки был обычным человеком, хоть и популярным. Он привык получать письма с угрозами, с наркотиками, с кислотными порошками, да ещё чёрт знает с чем. Но вот частей тела он ещё не получал. И опыт этот ему не понравился. Во-вторых Габриэль был в растерянности. Что… что ему делать? Как себя вести? Это только в кино да в сериалах герои с лёгкостью находят выход из странных и неприятных ситуаций. А у него был стол, залитый кровью, чей-то палец, полученный по почте, и пятно на любимом, — в прошлом, — пиджаке. Так и не придя ни к какому выводу, Габриэль вызвал полицию. Утомительное ожидание слуг закона перешло в столь же утомительные ответы на одни и те же вопросы. Габриэля допрашивали так, словно это он сам отрезал кому-то палец, а полицию вызвал чисто для развлечения или чтобы сознаться в содеянном. Одно только радовало: Эмили и Адриан развлекались где-то далеко от дома. Кажется, сегодня жена повела их ребёнка в аквапарк… но Габриэль не был уверен. Вечером, когда Эмили в будуаре расчёсывала свои прекрасные светлые волосы, Габриэль стоял у окна в спальне и смотрел на скрытый в темноте сад. Ночные тени причудливо вились на едва живой траве и путались в полуголых кустах. Весна только вступала в свои права, и почки едва начали распускаться. Небо было чистым, лишь немного запачканным грязно-серыми облаками. Прекрасный ночной пейзаж. И силуэты обнажённых ветвей деревьев совсем не напоминали Габриэлю переплетение мёртвых пальцев. Эмили подошла сзади и прижалась к его спине. Мягкое тепло женского тела не помогало успокоиться; напротив, Габриэль словно ещё больше закаменел от него. Странно. Раньше помогало. — Что случилось? — спросила Эмили, потираясь лбом о плечо мужа. — Ты сам не свой. Целую минуту Габриэль думал, стоит ли вообще рассказывать о произошедшем. Придя в итоге к мысли, что больше ему всё равно рассказать некому, он тяжело вздохнул. Ну не Одри же беспокоить из-за… пальца. — Сегодня я разбирал почту… Жена отшатнулась и неверяще уставилась на супруга. — Сегодня день почты?! Габриэль кивнул, смотря в отражение на оконном стекле. Эмили была прекрасна, как всегда, и напуганное выражение её лица придавало ей некоторое сходство с оленихой: большие глаза, невинность в каждой черте, приоткрытые нежные губы… но с чего такая реакция? — Да. Воскресенье. Она приложила пальцы к губам — милый и любимый жест неверия и растерянности. — Я думала суббота… Он повернулся к жене. В её глазах был практически испуг. Она боялась… чего? — Мне пришло письмо, — сказал Габриэль, внимательно следя за реакцией, — от некоей Б. Чэн. Китай. Вот оно. Испуг пропал, но появилась в знакомой зелени решимость, которую Габриэль не любил. Это была глупая, разрушительная черта его любимой жены: отстаивать что-то потенциально вредное, при этом ничего не объясняя. — Ты знаешь, что было в этом письме? — прямо спросил Габриэль. Эмили покачала головой. Похоже, не врала: между бровей у неё залегла глубокая печальная морщинка. — Нет. Эта девочка общалась с Адрианом, я в их переписку не влезаю. После этого мир остановился. «Как обычно.» «С любовью, Б!» И сердечко в конце. Письмо предназначалось его сыну. Никогда ещё Габриэль не был так близок к тому, чтобы ударить собственную жену. Эмили он обожал до умопомрачения, но в этот момент его древним инстинктам она казалась опасностью для горячо любимого ребёнка — для Адриана. И её надо было изолировать. Её надо было просто убрать от него! Чтобы не сделать ничего непоправимого, Габриэль отошёл на несколько шагов. Кулаки у него сжимались и разжимались, но выхода для злости не было — и она варилась внутри, перегнивая во что-то очень дрянное. — Так было надо, — сказала Эмили, продолжая хмуриться. — Понимаешь, есть вещи… — …которые ты мне не можешь объяснить. Это было обычной отговоркой для неё. Когда Эмили уезжала в Тибет для каких-то раскопок и изысканий, Габриэль принимал эту отговорку. И когда она пропадала на несколько часов — не измена, что вы, он был уверен. Просто она не могла объяснить. И когда она разговаривала с каким-то странным китайским старикашкой — тоже. И даже когда она могла встать посреди ночи из супружеской постели, чтобы вернуться только под утро. Габриэль, на самом деле, много чего терпел и прощал. Но теперь дело касалось не только его; не только их отношений. Дело касалось Адриана. — Либо ты мне всё объясняешь… — Послушай, это!.. — Ты послушай. Либо ты мне всё объясняешь, либо ты можешь выметаться из этого дома. Ребёнка ты больше не увидишь, да и меня тоже — разве что только на разводе. После этого ты можешь уезжать в Китай, отправляться в Тибет с кучей китайцев, общаться с кем угодно, делать что угодно. Нам с Адрианом это уже будет неважно. Эмили открывала и закрывала рот, не в силах выдавить из себя хоть что-то. Маленькая красивая рыбка, выброшенная на берег. — Адриан мой сын, — прошептала она. — Ты не посмеешь… — Только ты об этом забыла, видимо. И, нет, Эмили: я посмею. Он поплачет пару месяцев, возможно, возненавидит меня за разлуку с тобой — пусть. По крайней мере я буду уверен, что мой сын не сойдёт с ума из-за очередного письма от сумасшедшей фанатки или кто там был. — Да что не так с этими письмами?! Габриэль поджал губы. То, что Эмили даже не знала о внутреннем содержании писем, с одной стороны, говорило «за» неё. С другой же… какой же безответственной матерью она себя показала, когда не стала проверять содержание корреспонденции восьмилетнего ребёнка! Какие вообще могут быть причины для подобного попустительства?! Габриэль не просто так ограничил все контакты Адриана с общественностью. Несмотря на юный возраст, его сын оказался прекрасной моделью, и его популярность выросла за какие-то полгода до небывалых высот. Особенно востребован Адриан был в странах Востока, где на его ангельскую внешность едва ли не молились. У Адриана было много фанатов, и каждый третий хотел бы прикоснуться к кумиру. Естественно, всё это делалось через письма, потому что других контактов Габриэль не оставлял. Большая часть корреспонденции фильтровалась ещё на почте по особому распоряжению месье Агреста; остаток разбирал сам Габриэль. И, как оказалось, его жена, которая тайком относила странные послания от Б. Чэн Адриану. «Как обычно.» Габриэль сел на кровать и развязал шейный платок. — Письмо, Эмили, не было обычной запиской. Это оказалась посылка. В какой-то степени. — И?.. На фоне лёгких летящих занавесок Эмили смотрелась великолепно. В её полупрозрачном пеньюаре, что открывал больше, чем закрывал, она была похожа на ночное видение. Молочные плечи, яркие глаза, выражение полного отчаяния и непонимания на лице. Картинка. Габриэль усмехнулся. День его первой встречи с Бриджит Чэн стал началом конца его счастливой жизни. Именно в этот день Эмили узнала о несчастливой переписке Адриана, а Габриэль познакомился не только со странной девушкой из Китая, — только на словах, слава богам, — но и с существом, что было намного более… странным. Выслушав рассказ о пальце, крови и полиции, Эмили растеряла все свои слёзы. Её щёки стали такими бледными, что венки вокруг глаз расцвели синим — очень трогательно, Габриэль бы даже восхитился, если бы не ситуация. Но он был так утомлён прошедшим днём, что даже не отреагировал на возможный источник вдохновения. Ему было почти всё равно, когда Эмили вышла из комнаты и вернулась, держа в руках странную шестигранную коробку. Красное дерево, расписанное красными же китайскими, — наверное, — узорами и золотом. Значок Инь и Ян сверху, в середине. — Что это? — поинтересовался Габриэль без особого интереса. — Шкатулка для Талисманов, — ответила Эмили, не поднимая глаз. Она как-то хитро прокрутила крышку, и шкатулка раскрылась, словно цветок. Множество отделений — и все пустые, кроме одного. Брошь в отделении с рисунком бабочки была симпатичной, не больше. Напоминала чем-то жемчуг, только с очень приятным фиолетовым оттенком. Эмили взяла эту брошь и прикрепила к пеньюару. Между ней и Габриэлем в короткой вспышке света появилось что-то маленькое, с крыльями и огромными глазами — как большой мультяшный мотылёк. Существо что-то запищало на китайском, Эмили ответила, и после этого маленькое непонятно что поздоровалось на вполне внятном французском. На этом Габриэль решил, что с него хватит. Не говоря ни слова, он ушёл из спальни, и не возвращался в неё до следующего вечера. Ночь он провёл в кабинете, отмывая и без того чистый стол спиртовыми салфетками. Спал на диване там же, из-за чего спина и шея к вечеру простреливали болью, а голова при каждом неудачном повороте просто взрывалась. За день Эмили развела бурную деятельность: много разговаривала с Адрианом, узнавала о произошедшем у полиции, пригласила домой десткого психолога для первичной помощи, пересмотрела вещи сына и выбросила все оставшиеся «подарки», от которых Адриан не успел, «как обычно», избавиться. Габриэль за этот день позавтракал, поцеловал сына и отменил все деловые встречи-обеды-договоры на следующие три недели. Под ночь Эмили всё так же ждала его. Габриэль пришёл в их спальню, как побитый жизнью пёс, и без сил опустился на кровать. Больше всего ему хотелось просто лечь на его любимый ортопедический матрац, — не диван! — закрыть глаза и провалиться в сон. И чтобы вся эта история с Бриджит оказалась просто историей. — Ты готов продолжать? — спросила Эмили, вновь надевая брошь. Мотылёк, появившийся перед ней, был всё таким же мультяшным. Он смотрел фиолетовыми глазами на Габриэля и ждал его ответа. «Нет» — и ничего не будет. «Да» — и жизнь Габриэля, он был уверен, покатится прямиком в ад. Так какого чёрта он тогда сказал «да»? Это была, пожалуй, самая долгая и тяжёлая ночь в жизни Габриэля. И самая невероятная: сколько бы он ни пытался, а уложить в голове саму возможность существования в мире магии оказалось крайне непросто. — Помимо обычного, физического мира, — рассказывала Эмили, пока странное существо порхало под потолком, — существует также энергетический и духовный. Энергетический мир связан с физическим, но часто люди его не видят, или же им не дают видеть. Духовный мир — тот же загробный, про него есть информация в каждой религии, в основном правильная. Работа Хранителей Талисманов состоит в том, чтобы стабилизировать энергетический мир и не давать ему влиять на физический. — И в том, чтобы духовный мир не проникал в первые два, — добавил мультяшный мотылёк. — Сложная это работа, если честно. Габриэль молча сидел, пытаясь переварить узнанное. Есть Хранитель — один на всех. Он охраняет Талисманы, — от чего? Эмили не знала, — и распределяет их между другими Хранителями, обычно каждому по одному Камню Чудес. Талисманов много, не один набор, не одна шкатулка… однако конкретно та шкатулка, в которой был талисман Нурру, — это мотылёк, — оказалась растеряна. То ли по случайности, то ли из-за людского разгильдяйства. Хреновый у Талисманов оказался Хранитель, как понял Габриэль. В шкатулке осталась только брошь мотылька. Где остальные — Нурру не имел понятия. — Храм, где жил Хранитель, был разграблен, — предавалось существо воспоминаниям. — Ну, это же Тибет. Китай там как следует постарался, должен сказать. У Династии были свои Талисманы, это да… Вот нам и досталось. За Плагга и Тикки я, конечно, могу особенно не переживать, а вот остальные… Дуусу, Муллу, Трикс… где их теперь искать? Эмили успокаивающе гладила мотылька по крошечной спинке, а Габриэль хмурил бровь и кривил губы. — Это всё крайне занимательно… но при чём тут мой сын и китайская девица? Эмили посмотрела на мужа из-под ресниц, и этот взгляд вызвал у Габриэля нервную дрожь. Спокойствия не добавляло и маленькое существо у женщины на коленях: названный Нурру тихо, но очень тяжело вздохнул. — Каждый Хранитель Талисмана рано или поздно проходит своеобразную эволюцию. Помнишь покемонов? Габриэль кивнул. Как не помнить: Адриан находился в том возрасте, когда эти несчастные покемоны были единственным, что занимало его голову. Навскидку младший Агрест мог назвать по крайней мере полсотни имён странных цветных монстров. Взглянув на Нурру, Габриэль не сдержал усмешки. Да уж, мотылёк мог быть тем ещё покемоном. — Не отвлекайся, — сказала Эмили. — Эволюция как правило не затрагивает внешний вид, но добавляет способности. Иногда их можно выбирать, иногда нет. Мне в каком-то смысле повезло — и я получила предвидение. Это уже было не смешно. Габриэль, услышав о способности к предсказанию будущего, напрягся ещё больше. Кто не знал историю о сумасшедшей Кассандре? Закончила троянская царевна очень уж печально, не спася ни себя, ни свой город. — И что же ты увидела? Эмили улыбнулась. Габриэль мог видеть по её лицу, что жена испытала не только облегчение, но и благодарность за то, что он не задаёт вопросов и просто верит её словам, несмотря на… да на всё. Но, откровенно говоря, было сложновато не верить. Хотя бы потому, что перед Габриэлем сидел маленький фиолетовый покемон-бабочка. — Нашего сына. Не совсем взрослого, но уже не ребёнка. Он такой красивый, Габриэль, весь в тебя… и он идёт по жизни с девушкой, очень важной для него и для нас всех. Девушка из семьи Чэн. Они созданы друг для друга, понимаешь? И есть ещё кое-что… Габриэль от её мягкого тона только отмахнулся. — Откуда ты знаешь, что это та самая девица Чэн, скажи мне на милость? В Китае это наверняка не самая редкая фамилия, слишком уж простая. Может, ему предназначена другая Чэн, а может это Чан или Чен, или Ченг, или ещё как — в Китае много похожих фамилий. — Видения не очень чёткие, но… голубые глаза, тёмно-синие волосы, строение лица… это она. — И что, у наречённой нашего сына не полный набор пальцев? Габриэль пытался сдержать яд в голосе, но он всё равно пропитал слова. Эмили вздрогнула и подняла на мужа взгляд. Судя по блеску её глаз, до Эмили начало доходить. — О, боже, — прошептала она, прижимая пальцы к губам. — Боже, я едва не свела с ума нашего сына… в видении у неё все пальцы на месте… Габриэль вздохнул. Ночь они едва спали: всё больше говорили и лежали на кровати в обнимку. Эмили то смеялась, то плакала, то просила у мужа прощение за собственную самонадеянность; Габриэль в большинстве своём молчал. Его злость перегорела ещё вчера. Успокаивать Эмили не было никакого желания. Габриэль чувствовал её дрожь и слышал слёзы. Он всё ещё любил свою жену, несомненно, но сейчас было важно, чтобы его упрямая Эмили поняла, что едва не сотворила с их ребёнком. Габриэль не был уверен, что психотерапевт поможет Адриану забыть о происходящем. Хотя бы потому, что сначала нужно объяснить ребёнку, что с ним произошло… в любом случае, пусть этим займутся специалисты. Днём Эмили занималась ребёнком; Габриэль спал. У него не было энергии после бессонных ночей, как у его жены, и обычное человеческое тело требовало своих часов тишины и покоя. Тем не менее проспать всё равно вышло не больше четырёх часов, слишком уж Габриэль нервничал. Весь остаток дня после недолгого сна он провёл в саду. Было холодно, — весна лишь недавно изгнала зиму из Франции, — но это действовало как-то ободряюще. Третья ночь вновь была посвящена разговорам. — Почему ты мне не доверяешь? Эмили сидела в будуаре и расчёсывала волосы. Нурру парил рядом, в задумчивости пытаясь раскусить расписанную золотом пуговицу. Милое создание, только слишком уж нереальное. — Не доверяю? С чего ты это взял? Габриэль лежал на кровати поверх покрывала, сложив руки на животе, и рассматривал потолок. Недоумение своей жены он слышал, но не видел. Он вообще за эти три ночи узнал её лучше, чем за предыдущее десятилетие брака. — Почему ты не рассказала, что являешься Хранителем Нурру? Так это, вроде, называется? Некоторое время Эмили молчала. — Я не говорила, что являюсь его Хранителем. — Не являешься? — Этого я тоже не говорила. Габриэль поморщился и потёр глаза. — Ну так скажи уже что-нибудь, будь добра. Все эти игры в понимаю-не понимаю мне порядком надоели. Психотерапевт, — наверное, он назывался по-другому, Габриэль не уточнял, — разговаривал с Адрианом, и прогнозы были неутешительными. Произошедшее с ребёнком, как сказал врач, останется с ним на всю жизнь. Нельзя просто взять и стереть Адриану память. Хотя и очень хочется. Нужна была долгая работа. И, возможно, пара стаканов удачи — капелькой тут уже не обойдёшься. Со стороны будуара послышался тяжёлый вздох. На этот раз не от Эмили, а от её покемона. — Дело в магии, мастер Габриэль. Есть такое волшебство как Тайна Личности. Вроде заклинания. Не даёт Хранителям Талисманов раскрыться, даже если они этого хотят. Особенно когда они этого хотят. Габриэль приподнялся на локтях и посмотрел на говорившего. Всё же странно было общаться с большим мультяшным насекомым. Да и голос у него был под стать: высокий, пищащий, как у дешёвой игрушки. — Но я же всё равно всё понял. Что она твой Хранитель. — Однако Эмили об этом не говорила, — пожал крошечными плечиками Нурру. — А потому магия не сработала. Ваши догадки, мастер, всегда остаются исключительно вашими…. к тому же, со мной магия Тайны Личности порой работает слабее, чем с другими. Дело в циклах. Габриэль поджал губы. «Циклы» ассоциировались у него исключительно с женскими особенностями организма, а Нурру позиционировал себя как мужчину. Мальчика? Особь мужского пола. Заметив его заминку, Эмили покачала головой. — Не те циклы. Это скорее похоже на человеческие дни рождения. — Только вот мои циклы привязаны к моей магии, мастер Габриэль. А на неё очень много завязано. Эмили отложила расчёску и встала из-за будуара. Пару секунд она дала Габриэлю насладиться своим видом — их небольшая привычка, никогда ему не надоедающая. Она красуется, он восхищается, они любят друг друга. Обычно после этого следовала ночь, полная нежности и сбитого дыхания. Не в этот раз. Эмили легла рядом с Габриэлем, и он по привычке её обнял. Как бы ни была сильна его обида и непонимание, а любовь всё равно прогрызала путь наружу из облитого чёрным сердца. — Нурру, если говорить очень просто, страж границ между нашим физическим миром и миром духов. Он не даёт монстрам из фильмов ужасов пробираться сюда. Остальные Талисманы, как я поняла, нужны для того, чтобы ловить тех, кто всё-таки пролез. Нурру удостоился скептического взгляда. — И что, — сказал Габриэль, — ты один следишь за всеми этими… — Гранями, — подсказала Эмили. — …гранями? Спасибо. Нурру вздохнул и уселся на подушку рядом с Габриэлем. — Была ещё Юми. Паучиха. Она латала прорехи. Но я давно её не видел, она пропала после геноцида народа Айну на островах, которые вы сейчас называете Японией. Вероятно, её Талисман упал в воду… найти Камень Чудес в таком случае очень сложно. Габриэль кивнул. Да уж. Ползать по морскому дну наверняка непросто, особенно таким покемонам, как Нурру. Тут нужно что-то водоплавающее. — Найти потерянный камень вообще сложно, — заметила Эмили. — Тут нужны не только способности… — Но и удача, да, — согласился Нурру. — Ещё был Солл, геккон. Он ел тех, кто переходил Грани, почти сразу. У него никогда не было Хранителя, он терпеть не мог людей. А вот поесть любил… пропал после падения Вавилона. Вероятно, его Талисман где-то в пустыне. Также пропали Адж, — его Талисман упал в вулкан; Назар из Галилеи; Кех — не видел его со смерти Хор Каа, последнего фараона из первой династии; Оан и Эра из Греции… следить за Гранями остался только я. Эмили погладила Нурру. — Бедный мой малыш… сложно тебе одному. — Со мной ты. И теперь Габриэль. Я не один. Габриэль бы поспорил насчёт своей принадлежности, но в глазах маленького покемона была такая тоска, что сказать что-то против у мужчины просто не повернулся язык. — Ладно. И причём тут циклы Нурру и его рабочие обязанности? — Связь прямая, — сказала Эмили. — Когда кончается старый цикл и начинается новый, Нурру ослабевает. Это как перерождение, кокон, чтобы стать бабочкой… — …а он всё ещё не бабочка?.. — …бабочкой посильнее, Гейб! Акумы развиваются, становятся мощнее — и Граням тоже нужен более сильный страж! Каждой эпохе — свои силы и способности, если говорить проще. Это звучало логично, хотя и не слишком обнадёживающе. Если для пригляда за Гранями требовалось целых восемь волшебных созданий, то мог ли Нурру в одиночку делать свою работу достаточно хорошо? На прямой вопрос мотылёк даже не обиделся. — Я последняя преграда, хотя так не должно было произойти. Я плохо справляюсь, мастер Габриэль. Я не могу латать прорехи, как это делала Юми; не могу есть акум, как Адж и Солл; не могу уничтожать одним желанием, как Назар. У меня нет способностей Эры и Оана, — они могли обращать врагов в друзей. И я даже не Кех с его огромной силой и безграничной властью для своего Хранителя. Я всего лишь снимаю давление на Грани, чтобы они не лопнули. — Каким же образом ты… — Он пропускает акум в мир, — сказала Эмили. — По одному. Чтобы была возможность этих существ уничтожить. Если бы был Талисман Божьей Коровки, то можно было бы ещё и очищать… но пока только так. — Да, Тикки всегда очень помогала. И Плагг тоже, хотя он очень едкий. Во всех смыслах. Габриэль прикрыл глаза. Эмили была Хранителем Нурру, значит, она тоже как-то участвовала во всей этой вакханалии с пропусканием. Только как? — О, участие прямое. — рассмеялась на вопрос жена. — Сначала я пропускаю сюда акуму, а затем её убиваю. Беспокойство за жену, которая каким-то образом внезапно оказалась охотником на паранормальных чудовищ, захлестнула Габриэля с головой. — А можно в этом как-нибудь без тебя? — спросил он. — Нурру кажется достаточно сильным, чтобы самому… — Он будет выпускать бабочек со мной или без меня, Габриэль. Но кто будет их уничтожать? Ты же не хочешь, чтобы наш мир превратился в подобие… ну, не знаю. Сайлент-хилла? — Плохое сравнение. — Мне ничего не идёт в голову. Нурру подобрался поближе к Габриэлю. Чего мужчине стоило не передёрнуться от подобной близости, он не знал. — Дело ещё вот в чём, мастер. Если я буду выпускать бабочку, то она пройдёт, так сказать, чистой. И очень сильной. Но Хранитель эту бабочку фильтрует, и в итоге акума получается ослабленным. Победить его легче, намного легче. Конечно, при полном наборе стражей Граней я никого не пропускаю, потому что нет нужды… но сейчас такое время. Габриэль кивнул и покрепче прижал к себе жену. Ему бы задуматься над словами Нурру, но в тот момент он, кажется, вообще ни о чём думать не мог. «Фильтрация» в итоге Эмили и убила. Это было, в принципе, ожидаемо: даже на кухне фильтры для воды Агресты меняли минимум два раза в год. Как часто тогда должен менять носителей Нурру, если они выпускают по три-четыре акумы в неделю? Что самое ужасное, Эмили прекрасно всё это знала и понимала, на что она идёт. Ведомая своими предвидениями, она сознательно позволяла Нурру использовать себя в качестве фильтра для акум. Пропуская одну тварь за другой, а после сама же с ними и сражаясь, Эмили накапливала в себе не только позитивную энергию для эволюции, — про неё Габриэлю рассказал Нурру много позже, — но и «грязь», снятую с проклятых чёрных душ. Естественно, она начала угасать. Поначалу это проявлялось в повышенной утомляемости. Эмили просто начала спать, как обычный человек. Габриэль на это внимание не обратил, просто потому, что не задумывался над графиком жены. Но Нурру давал ей возможность не спать вообще, и появившаяся потребность в отдыхе должна была насторожить Габриэля… Не насторожила. Затем у Эмили пропал аппетит. Она больше не хотела сладостей, не ела фрукты, да и воду пила едва-едва. Внешне Эмили осунулась, посерела лицом, и её обычная одежда внезапно стала ей крайне велика. Тут-то Габриэль, наконец, раскрыл глаза. И потребовал у супруги ответа. — Всё в порядке, — улыбнулась в ответ на его беспокойство Эмили. — Кажется, я просто исчерпала свой ресурс. Узнав про последствия «работы» Хранителем, Габриэль чувствовал себя опустошённым и едва мог вспомнить, что он делал или говорил. Но одно он точно сделал: отобрал у жены Талисман мотылька и прицепил к своему шейному платку. О трансформации и воссоединении с квами-покемоном Габриэль тогда не знал — а Эмили, естественно, ничего не говорила. У неё была идея, которая дала бы её ребёнку, — её котёнку, которого она видела в далёком будущем смеющимся рядом с девушкой-в-красном, — немного времени, чтобы вырасти и заматереть. В последнюю ночь, которую Эмили и Габриэль провели вместе, она его буквально обокрала. По-голливудски опоила вином со снотворным, увлекла в постель и стащила брошь мотылька, как маленькая щипачка. И провела свою последнюю трансформацию. Когда Габриэль проснулся утром, рядом с ним уже не было Эмили — только её бессознательное тело с молочными глазами и губами, разъехавшимися в широкой неестественной улыбке. — Её следует перенести, мастер Габриэль, — сказал Нурру, едва мужчина проснулся, — только быстрее. Она всё подготовила внизу, в оранжерее. Не соображая, что он делает, — были ли в этом виноваты яркие сны или же порошок, что Эмили смешала с вином? — Габриэль кое-как поднял тело жены на руки и отнёс вниз, в её личную оранжерею. Вокруг были бабочки, сотни белых трепещущих насекомых, и тишина такая плотная, что давила на уши. Габриэль уложил Эмили туда, куда сказал Нурру, — это было нечто среднее между барокамерой и саркофагом, — и отошёл. Квами подлетел к устройству и захлопнул его. На месте стыка крышки и самого «гроба» ярко-оранжевым вспыхнули неясные знаки — то ли руны, то ли письмена, вроде бы тибетские. Габриэль очнулся. Он смотрел на заключённую в саркофаг Эмили, и всё никак не мог взять в толк, что же произошло. Его сознание, всего минуту назад бывшее в плену наркотика, магии и Нурру, прояснялось. Вместе с ним росла злость. — Ты меня всё-таки не любишь, — прошептал он, смотря на едва дышащее тело жены. Он сам в свои слова не верил, но на другое его просто не хватило. Почему-то при взгляде на неподвижное тело своей обожаемой жены, Габриэль сразу понял: всё. Что бы он ни делал, её уже не вернуть. Время прощаться пришло слишком рано и слишком неожиданно. — Мастер Габриэль, Эмили просила меня объяснить вам, зачем… — Хозяин. — Что?.. — Хозяин Габриэль, Нурру. Теперь ты называешь меня так. Мудрому мотыльку хватило такта и опыта, чтобы ничего на это не ответить. Следующие годы стали настоящим адом. Адриан лечился таблетками и разговорами, Габриэль первый год топил горе в алкоголе. Конец его возлияниям положил Нурру: просто сказал, что износ организма уже слишком большой, чтобы продолжать в таком же духе. — Вы умрёте раньше, чем ваш сын повзрослеет, хозяин Габриэль. Это стало концом бутылок и градусов — Адриана Габриэль любил едва ли не сильнее себя самого. И у Адриана должно было остаться время, чтобы вырасти, узнать первую любовь, получить Талисман Плагга и найти свою девушку-божью коровку. Габриэль надеялся только, что он всё-таки доживёт хотя бы до его свадьбы. Быть частью Граней оказалось отвратительно. Изнутри Габриэля разрывали тысячи рук; снаружи он должен был сохранять лицо и вести дела компании. Натали помогала, как только могла помочь женщина, равно горюющая с ним по Эмили и любящая Адриана, точно своего собственного ребёнка. Ближе к шестнадцатилетию Адриана проблемы со здоровьем стало невозможно скрывать. Ребёнок, — какой он уже ребёнок. Габриэль? Он нашёл свою девушку-в-красном, остынь, старик, — видел и кашель, и кровь, и жесточайшие приступы боли. Молчал и улыбался, пытаясь поддержать отца — так, как умел. Габриэль не был уверен, что он доживёт до свадьбы своего любимого сына. Он так же не был уверен, что услышит когда-либо смех Эмили или увидит лукавый прищур её зелёных глаз. Но вот — пожалуйста: Эмили рядом, держит его за руку. Напротив них — Кот Нуар, его обожаемый ребёнок, и его девушка-в-красном. Его Ледибаг с иссиня-чёрными волосами, китайскими корнями, голубыми глазами и магией, способной восстанавливать что угодно. Маринетт Дюпэн-Чэн. Для Габриэля всё началось с девицы Чэн. И закончится всё, видимо, тоже благодаря девушке из этой семьи.