Грани миров

Что может быть отвратительнее, чем сотня откровенно толстых обнажённых людей, снующих туда-сюда по улицам? Маринетт не была противницей полноты, ни в коем случае. Но ей, как и любой другой нормальной француженке, совершенно точно не нравилось, когда все эти колышущиеся тела ходят вокруг, волнуясь, как неспокойное море. Тем более, если все телеса напрочь лишены одежды. Может быть, это были приемлемо во времена древней Греции или же в Риме, но не в двадцать первом веке. Ну не просто же так была придумана одежда! Кот выглядел скорее заинтересованным, оглядываясь по сторонам. Его не смущала ни нагота, — модель же, пф, — ни объёмы этой наготы. — Барокко, однако, — оценил Кот очередную красавицу, что прошла мимо, соблазнительно покачивая целлюлитными бёдрами. Маринетт поморщилась. Ну неприятно ей было на всё это смотреть! Если у тебя есть целлюлит — то почему бы не упаковать его в джинсы или хотя бы в велосипедки, как Ким Кардашьян? Столько вариантов! Кот, заметивший выражение её лица, расхохотался. — Ох, миледи, прекрати! Это всего лишь картины, не больше! — Ожившие и гуляющие по улице. Голые. — Да ладно тебе, — он поцеловал руку Ледибаг, — всего лишь. Картины. Раньше была такая мода, и полнота воспевалась во всех его формах. Ого, ты только глянь, это же Свобода! С картины Эжена Делакруа! Обалдеть! Маринетт посмотрела, куда указывал Нуар, и удивлённо подняла брови. Действительно, Свобода с полотна Делакруа, с голой грудью и флагом в руках. Женщина оглядывалась по сторонам с выражением странной растерянности на лице, и Маринетт даже стало её жалко. — Попробуем поговорить? — предложила она. Не встретив сопротивления, Ледибаг спрыгнула с крыши и побежала к Свободе. Кот бежал рядом. — Знаешь, миледи, мне всегда было интересно: эта Свобода — она является олицетворением республики, или это всё-таки Марианна, девушка, которая… — Вот у неё и спросишь, — прервала Кота Ледибаг. — Давай. Нуар козырнул пальцами и, замедлив шаг, пошёл к Свободе. Маринетт осталась чуть поодаль, достав йо-йо: неизвестно, что там в голове у этой женщины. Кем бы она ни была, она оставалась порождением акумы-полководца. А значит, и их врагом. Эмили и Габриэль остались на крыше, обеспечивая дополнительную страховку. На лице у Агреста-старшего горел ярко-фиолетовый силуэт бабочки, мадам Агрест держала в руках оставшиеся карты, как своё единственное оружие. Кот подошёл к Свободе и завёл ничего не значащий разговор. Маринетт полностью сосредоточилась на его фигуре, даже не слыша слов: что-то её смущало во всей этой картине, но вот только что?.. Точно. В одной руке у неё был французский флаг. Во второй Свобода держала ружьё. И на нём был острый и длинный штык. Ледибаг едва успела выкинуть вперёд йо-йо и вытянуть Кота из-под широкого замаха этим самым штыком. Не замедляясь, Маринетт побежала в сторону, таща за собой Кота на привязи: леска обернулась у него вокруг живота, так что Нуар получил своеобразный поводок от своей напарницы. Сзади громыхнул выстрел — как раз такой, какой ожидаешь от старого оружия. Оглянувшись, Маринетт увидела, как Свобода с перекошенным от злобы лицом пытается перезарядить своё оружие и, не подобрав юбки, бежит за ними. Кот восстановил равновесие и выпутался из лески, не прерывая бега. Габриэль и Эмили следовали за героями по крышам, так и не спустившись вниз. — В Лувр, миледи? Ледибаг ничего не ответила. Естественно в Лувр, что за глупые вопросы? Через полквартала они перешли на верхние пути: внизу нервно стучали копытами лошади и курили всадники в старинных мундирах. Маринетт даже не пыталась узнать, с какой картины эти молодцы выпрыгнули. — О, это Учелло, — узнал всадников Кот. — Прикольно. Героев нагнали родители Адриана, стоило Ледибаг и Коту Нуару немного замедлиться. — Как я заметил, — сказал Габриэль, — на вас не нападают, если вы не приближаетесь. — К тому же, видимо, их способности ограничены тем, что в них вложено художником, — добавила Эмили. — Это неплохо. — Почему? — В Лувре множество портретов и практически нет сказочных мотивов. Ледибаг всё ещё не понимала, поэтому потребовала пояснения. — Если придётся сражаться, то вашими противниками будут обычные вооружённые люди, а не сказочные существа, обладающие магией. Это неплохо. — А ещё в Лувре куча картин с религиозными мотивами, — напомнил Нуар. — Это та же магия, вообще-то, так что я бы не обольщался. — Большая часть картин — портреты, Адриан. Ледибаг прикусила губу. Слабое утешение. Она бы предпочла не сражаться вовсе. Стеклянная пирамида Лувра показалась неподалёку. Герои остановились на крыше, и Ледибаг пронзило сильнейшее ощущение дежавю: совсем недавно, каких-то пару месяцев назад они с Котом стояли точно так же и ждали, пока Роджер оцепит территорию, ведь около пирамиды парила странная акума. Могла ли Ледибаг тогда предположить, что эта странная, ненормальная одержимая окажется матерью Адриана и будет помогать Чудесным спасти мир? Как глупо была использована тогда Луна! Вот бы вернуть эту карту, сейчас бы она очень пригодилась, чтобы пройти собственно к музею. Площадь перед ним была многолюдной, однако в зрении Ледибаг все люди оказались цветными. Не горожане, а выбравшиеся из-за картинных рам персонажи. — Не думал, что в Лувре столько картин, — прибалдел от увиденного Кот. — Как-то… многовато. — Не забывай, что есть ещё хранилища не выставленных полотен, — сказал Габриэль. — Наверняка большинство из тех, кто впереди, оттуда. Полотна в Лувре обычно закрыты стеклом, из-под которого так просто не выйдешь. Хорошо ещё, что статуи не ожили. Маринетт кашлянула. — Есть вопрос поважнее удобства акум и статуй. Как нам пройти к музею, где засел демон, если площадь перед ним буквально усеяна… мобами? Кот хмыкнул и согласно кивнул на выбранный термин. Больше всего происходящее действительно напоминало ему квест в компьютерной игре. Действительно, мобы. — Миледи, у меня такая идея, — протянул он. — Выпустим собственную игру? С кучей акум и всем прочим? Мы обогатимся, точно тебе говорю. Привлечём к работе Макса, Алью и Нино, Хлою для продвижения… — Тебе мало прибыли от мерча? — подняла брови Ледибаг. — Прибыли не бывает много, — ответил за Адриана его отец, — но об этом вы подумаете потом. Сначала я предлагаю разобраться с текущей проблемой. Не дожидаясь реакции, он спрыгнул с крыши и подбежал к ближайшей «картинке» — женщине с ребёнком в средневековых одеждах. Маринетт даже моргнуть не успела, как Габриэль вытащил из трости клинок, — лут девяностого уровня, — и разрезал парочку пополам. Кровь хлынула во все стороны, как в «Убить Билла». Габриэль отскочил назад, а после и вовсе забрался обратно на крышу. Лицо у него было сероватым — не такого он, видимо, ожидал. — Была вероятность, что они распадутся пятном краски. Тогда можно было бы попытаться расчистить вам путь. — Эй-эй, смотрите! Против воли Маринетт отшатнулась от края крыши. На лице у неё появилось шокированно-брезгливое выражение, а руки поднялись в защитном жесте. Сцена, разворачивающаяся внизу после убийства картинки, оказалась далека от пасторальной: все персонажи полотен, что были поблизости, набросились на мёртвую товарку, едва услышав запах её крови. — О, Господи, — прошептала Маринетт, глядя на звериное пиршество внизу, — это же просто… — Знаешь, миледи, мне тут Плагг одно слово подсказал недавно… — Даже не смей ругаться, — осадила Кота Эмили. — Это всё равно не поможет делу. Меньше чем за пять минут возня внизу прекратилась, а персонажи картин вернулись к своим делам. Попрошайки тянули руки, знатные дамы и господа важно шествовали по брусчатке, неподалёку рыцари сражались на мечах. Вот один из рыцарей получил ранение, крошечную царапину — и люди рядом набросились на него, как стая голодных пираний. Первым кинулся именно тот рыцарь, что был ближе всего. Такие мелкие конфликты вспыхивали и гасли по всей площади, но оживших картин от этого меньше не становилось. Надежда на то, что они перегрызут сами себя, пропала, даже не родившись. — Итак, — повторил Кот, — у вас есть идеи? — Прежде всего у меня есть нехорошее предчувствие, — сказала Ледибаг. Они с Котом никогда не теряли и капли крови, какой бы ни была рана. Однако что-то подсказывало Маринетт, что не в этот раз. — У нас ведь может пойти кровь, верно? — спросила она у Эмили. Мадам Агрест склонила голову к плечу и медленно кивнула. — Это возможно, — сказала она. — Ваши раны не кровоточили из-за того, что их наносило духовное существо, из духовного мира. Вы же были в мире физическом и частично в энергетическом… однако теперь, когда Грани растворяются, духовный мир смешивается с физическим. Значит, кровь будет. — Просто отлично. Замечательно. Великолепно! Будь под ногами какой-нибудь камень, Маринетт бы обязательно его пнула. Камня не было, так что для успокоения ей пришлось глубоко дышать и надеяться на удачу. — Почему, раз Грани растворяются, сюда не хлынул поток потусторонних гостей? — спросила она, пытаясь выровнять дыхание. — Полководцы. Их фигуры настолько большие, что закрывают собой бреши. Маринетт надавила пальцами на веки и села на корточки. Замечательно, акумы не хлынули в мир из-за того, что им не дают пройти акумы побольше. Сразу за этой мыслью возникла другая: а как им с Котом восстановить Грани, которые, судя по всему, пошли Нуару под хвост? Что им делать-то? Как восстановить то, что Маринетт даже представить себе не может? Как эти Грани выглядят? Как старая занавеска или как что-то более фундаментальное? И что с ними, чёрт бы их побрал, делать?! Паника подкрадывалась на мягких сфинксовых лапах, и Маринетт вцепилась пальцами в собственные хвосты. Вдох-выдох, Ледибаг, отставить истерику — для неё вообще не время. Сначала в любом случае стоило позаботиться об акуме, и только потом заводить разговор о латании старых занавесок. К тому же, как показала ситуация с палачом и Упырём, Таролог точно знала, что делать. И к чему всё это приведёт. Что Маринетт оставалось? Только положиться на чужое предвидение и всезнание. — Чисто теоретически, — сказал Кот, — мы можем подстреливать людей по одному, чтобы другие их сжирали. Тут неподалёку был охотничий магазин. — Слишком много времени, — отклонила вариант Маринетт. — И я не припомню за тобой такой кровожадности, котёнок. На лице Габриэля опять появился фиолетовый контур бабочки. Смотрел мужчина при этом на одну из картинок — молодого паренька в очень бедной одежде. На лице у этого юноши тоже горел силуэт бабочки, и он замер, когда голограмма появилась около его глаз. Габриэль прикрыл веки, и фиолетовое свечение пропало. Паренёк очнулся и продолжил жевать травинку, подпирая спиной фонарный столб. Словно ничего не происходило. — Я смогу вас провести, — утомлённо сказал мужчина. — Но на этом моя помощь кончится. — Провести? — переспросил Кот. — Как? — Заставлю море краски разойтись, как перед Моисеем. Готовы? Герои переглянулись и кивнули. Габриэль опустился на одно колено, немного наклонил торс вперёд и вытянул руки в сторону площади — так, словно между его ладоней должен был появиться как минимум фаербол. Подспудно Маринетт этого и ожидала. Но у Габриэля всего лишь загорелись кончики пальцев, а на лице снова появилась голограмма бабочки. — Вперёд, — приказал он. — Быстро! Не медля ни секунды, герои и Эмили спрыгнули с крыши и побежали ко входу в музей. У людей рядом с ними то появлялись, то исчезали фиолетовые маски-бабочки на лицах, и в итоге персонажи старых полотен не реагировали на близость Хранителей Камней Чудес. Почти перед самым входом в музей случилась осечка: маски заискрились на лицах персонажей, а затем пропали — уже насовсем. Маринетт обернулась, но с такого расстояния смогла увидеть лишь то, что Габриэля на крыше не было. Эмили, заметив её замешательство, схватила Ледибаг за руку и силком впихнула в музей. Двери Таролог захлопнула перед лицом картинок, начавших приходить в себя; для надёжности Мадам Агрест воспарила и на голой силе опустила железный заслон — ещё одну преграду между реальностью и музеем. Кот в это время наблюдал за тем, как персонажи внутри рвут друг друга: хитрый Нуар, пробегая мимо кучки нелюдей, успел кого-то поцарапать и вымазать в крови оторванный же кусок ткани. И теперь этот кусок он накинул на того из картинок, что был ближе всего. Естественно, остальные в миг накинулись на соплеменника и принялись его грызть. Мужчина, не понимающий, что происходит, защищался как мог — и ранил этим других. Грызня грозила перейти в бойню. — Идём быстрее, тут есть боковой проход. Они скользнули в почти незаметную дверцу, оставляя нарисованных людей рвать друг друга. Закрывшаяся дверь отрезала их от рычания и нечеловеческих возгласов. Маринетт шла следом за Котом, не особо задумываясь, куда он направляется. В какой-то момент под ногами возникла лестница, ведущая наверх, и девушка безропотно начала подниматься. — Как мы будем искать акуму? — спросила она у Эмили, идущей сзади. — Нам нужно какое-нибудь знаменитое полотно. Пока мы были на колеснице, Габриэль смог посмотреть через глаза полководца. Большой зал, бежевые стены, впереди полукруглые поручни. — Поручни? — Адриан обернулся к матери и замедлил шаг. — Так это же элементарно. За полукруглыми только Джоконда Да Винчи, причём оригинал, а не репродукция. — Значит, к этой картине нам и надо. Адриан кивнул. Они поднялись по лестнице и прошли по коридору, на ближайшей развилке Агрест свернул налево, затем ещё и ещё. Маринетт поначалу старалась отслеживать его путь, но довольно быстро сдалась: Кот знал, куда идти, так что нужно было просто следовать за ним. — Ты помнишь план Лувра? — спросила она. Нуар махнул рукой. — Мы довольно часто тут сражались, миледи. Я посчитал, что, если я выучу план, то смогу быть тебе более полезен, — он запнулся и посмотрел назад, прямо в её удивлённые глаза. — Это было до того, как мы с тобой устаканили наши геройские отношения, честное слово. Маринетт растерянно кивнула. Первое время у них с Котом всё было сложно: страхи, недоверие, неприятие… но у акум, особенно у очень опасных акум, оказался настоящий талант сближать напарников. Сложно не доверять человеку, что раз за разом вытаскивает тебя из когтистых пальчиков смерти. Иногда буквально. Встречавшихся на пути персонажей полотен Кот сносил в сторону удлиняющимся шестом. Маринетт примерно представляла, из-за чего Нуар не нежничает с существами, что выглядели как люди: где-то там, недалеко от музея, находился отец Адриана, неизвестно в каком состоянии. Сейчас было не до нежностей с теми, кого в реальности могло даже не существовать. В зале Джоконды неожиданно не оказалось ни единой души. Кот очередным взмахом жезла откинул в сторону стражников — двумерных египетских Анубисов, таких больших, что они едва помещались на этаже. Следы египетской живописи отлетели с такой лёгкостью, будто весили не больше листа бумаги. Если бы была возможность закрыться в зале наедине с акумой, герои бы так и сделали. Однако вход оказался простой аркой, без намёка даже на самую хлипкую дверь. — Что же… вы пришли. Джоконда всё так же загадочно улыбалась со своего полотна, и взгляд у неё был расслабленно-мягким, практически материнским. Маринетт сразу же ощутила, как у неё зачесались кулаки: так и хотелось треснуть по этому самодовольному лицу, заставить исчезнуть осточертевшую улыбочку и выбить пару-другую зубов. Никогда ещё предмет живописи не вызывал у Маринетт подобного приступа ярости. Они остановились перед поручнем, ограничивающим доступ к картине. Джоконда смотрела на них, они — на неё. Пауза затягивалась. — Ну, что будем делать? — спросил наконец Нуар. — Да, мне тоже интересно, — вторила ему картина. — Как вы будете решать возникшую проблему? Ледибаг потёрла виски. Ей казалось, что удача, что так щедро осыпала их кампанию своими дарами, бралась прямиком из мозга Маринетт. Не зря же ей так сложно было думать после особо удачных для Чудесных моментов? — Может, сломать стекло? — предложила Маринетт. Для сохранности полотна то было накрыто стеклянной подушкой, которую акума не стал ломать. Маринетт не знала, по собственной ли прихоти демон этого не сделал, или же просто не смог. В любом случае, чтобы добраться до Моны Лизы, от стекла им пришлось бы избавляться. — Тогда акума вырвется наружу, — покачала головой Таролог. — Стекло, как соединение огня и песка, неплохо заземляет и не даёт акумам пройти в мир. Не зря же барокамера для моего тела была стеклянной. — А глифы? — Они просто не позволяли акуме разломать хранилище пополам. И сдерживали её, конечно. — Предлагаю уничтожить картину, — Нуар показательно зевнул, словно не происходило ничего особенно интересного, и закинул руки за голову. — Катаклизм и пуф, все дела. Пепел, так и быть, я уберу. Мона Лиза приоткрыла губы в более широкой улыбке. Блеснули острые клыки, тонкие, как иглы — такой же зубной набор был у большинства акум, что Маринетт видела. Что у Гробовщика, что у Упыря, что у Мусоралочки — у всех словно был один и тот же стоматолог. — Милый, не советую, — сказала картина. — Если ты убьёшь мамочку живописи, то что же будет с её детками? Детки сойдут с ума от горя и начнут крушить всё подряд… Маринетт цыкнула и раскрутила йо-йо. Они могли застрять здесь на долгие часы, — судя по всему, этот полководец был из говорливых акум, которых она терпеть не могла, — так что стоило уже взять дело в свои руки и просто призвать Талисман Удачи. В руки ей спланировал маленький лотерейный билетик с большими цифрами. Двадцать? — И что это должно значить? — вздохнула Ледибаг, убирая билетик в йо-йо. Супер-зрение, как назло, тоже ничего не подсказывало. Тишина и глушь, никаких маленьких намёков или одного большого ответа. Ни-че-го. — Миледи, не хочу ни на что намекать, но я слышу, как к нам приближается… ну, много кто приближается. Маринетт и сама это слышала. Видимо, Джоконда обладала некоей разновидностью связи с другими картинами, раз смогла позвать на помощь своих подчинённых. Другие герои полотен, не скованные стеклянными тисками, начали заходить в зал — медленно и неспешно одни, практически бегом другие, прыжками, скачками, чуть ли не ползанием. Герои перепрыгнули через деревянные поручни и отступили к картине. Эмили осталась стоять на месте: её картинки не трогали, воспринимая за свою. — Таролог, может быть, ты что-то сделаешь? — спросила Маринетт с нервным смешком. Кот распрямил шест и выставил его перед собой и напарницей. Эмили молчала и не двигалась, из-за чего сердце Маринетт начало сбиваться с ритма. Да ладно. Да быть того не может. Да не может Таролог всё-таки оказаться дерьмовой акумой! Не тогда, когда Маринетт только-только смогла убедить себя в обратном! — Ма-ам, самое время что-нибудь реально предпринять. Ледибаг и Кот прижались спинами к стеклянной преграде и замерли. Боковым зрением Маринетт видела, как подалась вперёд Джоконда из своей картины: мягкие руки коснулись стекла изнутри, кончики пальцев любовно скользнули по непреодолимой преграде. Эмили замерла, как статуя Венеры Милосской. Взгляд у неё опять сделался равнодушным и холодным, словно не глаза были на её лице, а две стекляшки. Зелёные бутылочные донышки. Один из нарисованных, — видимо, с того же полотна, что и Свобода, — ружьём разломал деревянные поручни. Через образовавшийся проём он прошёл вперёд, нехорошо ухмыляясь — так, как может только очень плохой человек, готовящийся к плохому делу. — Кот, — сказала Маринетт. — Давай. Нуар коротко оскалился, схватил Ледибаг за талию и прижал к себе, развернувшись спиной к подходящим картинам. Поцелуй Кота был злым и слегка солёным. Может быть, Адриан плакал из-за предательства. А может из-за того, что их с Маринетт долго-и-счастливо так и осталось пустыми мечтами. В любом случае, рука, пенящаяся Катаклизмом, утонула в стекле и впилась в полотно. Маринетт не закрывала глаз во время их с Нуаром прощального поцелуя, а потому видела, что Кот больше сосредоточен на картине за девушкой, чем ей самой. Не было никакого визга, как в случае с Кумиром, или других световых эффектов. Акума умерла с едва слышимым шипением. А вот её подчинённые… Толпа грохнула, как простолюдины, казнившие короля. Была в их крике и радость, и ярость, и даже неверие: как так, никакой больше власти? Никакого подчинения? Можно делать… что угодно? Маринетт зажмурилась и изо всех сил обняла Кота. Тот ответил ей тем же: обвил своими руками и прижал к себе, углубляя поцелуй. Нуар точно плакал; слёзы катились и из глаз Маринетт. Ей не хотелось, чтобы её предсмертные разговоры были сделаны не напрасно. — Мне жаль, Адриан, — услышала Ледибаг голос Эмили. После этого наступила тишина. Звуки словно кто-то выключил пультом, до того неожиданно всё оборвалось. Не было никакого плавного перехода от громкости к молчанию, всё произошло в одну секунду. Тишина ударила по ушам, дезориентируя и выбивая дыхание. Или же в последнем виноват поцелуй? Она отстранилась от Кота. Нуар не выпускал её из рук, да и самой Ледибаг было попросту страшно смотреть куда-либо кроме его глаз. — Нам нельзя умирать ни в коем случае, — прошептала Маринетт. — Почему? — таким же шёпотом ответил Адриан. — У меня заготовлены подарки для тебя на ближайшие полгода. Нуар хмыкнул и криво улыбнулся. Он уже не плакал — минутная слабость прошла, как и у Ледибаг. Слёзы всё равно были бы бесполезны. Ничего не происходило. — Надо посмотреть, — сказала она. — Не хочу. — Надо, котёнок. — Тогда я первый. Он рукой закрыл ей глаза и поцеловал дрожащие веки, прежде чем отстраниться. Ледибаг замерла, не в силах разлепить ресницы. Она бы простояла так целую вечность, если бы не голос Адриана: — Маринетт… открой глаза. Она послушалась — и тотчас выдохнула. Рядом не было ни единой души, ни следа акум, картин, людей, ничего. Только Кот рядом с лежащей на полу Эмили. Эмили? Преодолевая слабость в ногах, Маринетт двинулась вперёд. Дойдя до Кота, она опустилась на корточки и посмотрела на лежащую перед ними женщину. Эмили Агрест была мертва. В её руке оказалась зажата карта, Шут, потускневшая и надорванная с одной стороны. — Она… она использовала карту, чтобы, видимо, закрыть Грани. Она же перемещалась благодаря Шуту… Нуар медленно опустился на корточки и коснулся подола юбки матери. Маринетт обняла Кота, не сводя глаз с неподвижного тела. — Ясно, почему она медлила, — Адриан рвано вдохнул. — Кому захочется умирать… я тоже медлил, когда… — Тихо. Тихо, Адриан, всё будет хорошо. Он мотнул головой, и Маринетт была с ним согласна — не будет. Есть такие вещи, которые времени не в силах исправить, и смерть одна из них. — Надо… надо её похоронить. И найти отца. Прикусив губу, Маринетт кивнула. Почему-то ей казалось, что хоронить придётся двоих. Идти по вымершему Лувру было просто неприятно. Площадь перед музеем тоже оказалась пустой, как в ужастиках, и её герои преодолели как можно быстрее. Запрыгнув на крышу, на которой они оставили Габриэля, Адриан глухо застонал: его отец был мёртв. Габриэль лежал там же, где встал на колено, чтобы помочь им дойти до акумы. Видимо, сказался перерасход сил и изношенность его организма; не зря силы Бражника пропали, так и не доведя героев до музея. Адриан подошёл к Габриэлю и уложил мать рядом с ним. Аккуратно провёл когтистой ладонью по волосам отца. Синхронизация спала, и Камень Чудес Мотылька лежал рядом с шейным платком мужчины. — Забери его, — сказал Адриан. — Забери, иначе я его разломаю. Маринетт поспешила снять Талисман и отойти в сторону. В таком состоянии Адриан действительно мог наделать глупостей, просто из-за того, что не думает о последствиях. Кот вообще был порывистым, из-за чего частенько страдал. Не для того они столько мучились с акумами, чтобы уничтожить последнюю надежду на нормальную жизнь. Грани просто лопнут без Нурру, как без последнего Стража. Ледибаг отошла от Кота и достала подарок Супер-Шанса. Крошечный лотерейный билетик с двадцатым номером. Может быть, ей повезёт, если она использует Восстановление? Оно могло воскрешать, Ледибаг убеждалась в этом едва ли не с каждым нападением акумы. Пусть удачи, что осталась у Маринетт, хватит ещё на одно чудо, ну пожалуйста! Не повезло. Чудесное Исцеление вернуло всё на свои места: людей, машины, звуки, Париж. Но не вернуло Габриэля и Эмили. Маринетт сняла синхронизацию с Тикки и прикрепила брошку к лацкану своего пиджака. Возникшему перед её лицом Нурру она слабо улыбнулась. — Всё закончилось, маленький мотылёк, — сказала она. Нурру тревожно хмурил надбровные дуги, — бровей у него не было, — и с болью смотрел на Маринетт. — Не совсем, Хранительница. Мой цикл всё ещё не перезапущен. Я слишком долго его сдерживал, и теперь не могу завершить его сам. Эмили говорила, что Колесо… Ты не могла бы?.. — Конечно. Она осторожно подошла к Коту и положила руку ему на плечо. Нуар скинул её ладонь и по-животному отполз в сторону, даже не посмотрев на собственную девушку. Маринетт вздохнула и склонилась над юбками Эмили. Где-то у неё ещё были карты… Да, вот они. Маринетт вытащила оставшиеся два картонных квадратика и отдала один из них Нурру. Мотылёк с благодарностью принял его и сразу же использовал: впитал мягкий золотисто-красный цвет, вышедший с картинки. — На этом всё? — спросила Маринетт. Нурру прислушался к собственным ощущениям. — Думаю, да. Хотя я не чувствую никаких изменений. — Может, их и не должно быть. Я тоже не замечаю различий, когда у меня день рождения. Мотылёк робко улыбнулся и подлетел к Эмили. Усевшись на её живот, он принялся гладить его, как маленький ребёнок. Это было слишком. Маринетт ощутила, как у неё задрожали губы, и отвернулась. Скольких носителей хоронят квами за время своей жизни? И сколько носителей рискуют собой ради своих маленьких помощников? Кот подполз обратно к родителям, и Маринетт отошла. На крыше было прохладно, ночь выцвела до хмарных серых сумерек. Неуютно поёжившись, Маринетт обняла себя и принялась растирать руки в попытках избавиться от нервной дрожи. И, естественно, ей не добавило спокойствия, когда кто-то помахал ей с другой крыши. Маринетт увидела это движение уголком глаза и почему-то решила повернуться. Чтобы посмотреть, кто мог разгадать тайну её личности, как сказала она сама себе. А повернувшись, Маринетт застыла: на крыше стояла она сама. Нет, стоп. Это была не она. Девушка на крыше была младше на пару лет, да и волосы у неё были чуть длиннее, хотя и такие же тёмно-синие. Голубые глаза, казалось, подсвечивались изнутри. Девушка стояла не так далеко, и Маринетт могла даже разглядеть выражение искренней радости на её лице. Короткие шорты, розовая рубашка, тёмный пиджак. Маринетт одевалась похоже, но немного не так — она терпеть не могла открытые ноги. Зато племянница матери, с которой Сабина иногда сравнивала дочь, очень любила именно такой стиль. Да и в общем в Азии мода на оголённые ноги и полностью закрытый верх… С другой крыши, отчаянно пытаясь привлечь внимание Маринетт, махала руками давно мёртвая Бриджит Чэн. Маринетт подошла ближе к краю, опустив руки. Ну, хватит. Слишком много в её жизни странностей, чтобы ещё и на мёртвую девочку реагировать. Бриджит тем временем словно пыталась что-то до неё донести. Она прыгала на месте, размахивала руками, даже кричала что-то, приложив ладони ко рту рупором. Бесполезно: с её стороны не доносилось ни единого звука. Тогда Бриджит покопалась в карманах и достала из одного лотерейный билетик. Тот самый, с крупной двадцаткой. И ткнула этим билетиком в сторону Маринетт, другой рукой при этом указывая пальцем на ладони Дюпэн-Чэн. — Какого чёрта тебе… Маринетт посмотрела на свои ладони, и оборвала себя на полуслове. В руке она держала помятую карту Таро, Страшный Суд. Двадцатый аркан. Как двадцатка на лотерейном билетике. Бриджит, убедившись, что её послание поняли, весело, но беззвучно рассмеялась. Маринетт несмело улыбнулась следом. Кажется, преждевременные похороны откладывались. Бриджит ещё раз махнула рукой, вновь привлекая внимание. На этот раз выражение лица у неё было неуверенное и даже раскаивающееся. Указав на Адриана, она положила руку себе на грудь и сжала кулак. Ей было жаль. И, судя по глубокому поклону, она просила прощения за свои действия. — Я передам, — пообещала Маринетт. Китаянка улыбнулась в последний раз и помахала Маринетт рукой на прощание. Дюпэн-Чэн даже не успела в ответ поднять руку, как вместо девушки на крыше рядом оказалась крошечная белая бабочка. — Пока-пока, маленькая бабочка, — прошептала Маринетт. — Ты наконец свободна. Она посмотрела на Кота, убитого потерей, и решительно подошла к нему. Отодвинув Нуара в сторону, Маринетт села рядом с двумя трупами, надеясь, что ей действительно явился призрак мёртвой девочки. — Нуар, мне в последнее время по голове не прилетало? — на всякий случай всё-таки спросила она. Кот сказал, что нет, и Маринетт удовлетворённо кивнула. — Отлично. Тогда это сработает. — Что сработает, миледи? — Увидишь. Она поудобнее устроилась на коленях перед телами и, крепко зажав карту пальцами, подняла Страшный Суд на уровень глаз. Чуть подумав, Маринетт повернула картинку к родителям Адриана. Их же она собиралась воскрешать, не себя. Она не знала, как заставить карту работать. Эмили просто делала что-то, и сюжет с картинки переходил в реальность, но Маринетт-то не была ни акумой, ни одержимой. Карта оставалась всего лишь картой, даже когда Маринетт помахала бумажкой над телами, как какой-то древний шаман. Ничего. Глухо и тихо. И Кот, сидящий рядом, смотрел с болью, словно Маринетт хотела надругаться над телами его родителей. — Миледи, это… — Погоди. Должно же работать. Ну же. Давай, чёрт бы тебя побрал, работай! Карта в руках у Маринетт нагрелась. Не успев обрадоваться, девушка оказалась отброшена назад волной, похожей на взрывную. Если бы не Нуар, поймавший её в полёте, неудачница-Ледибаг просто свернула бы себе шею, упав с крыши. Над телами разворачивалась настоящая фантасмагория. Небо разверзлось, словно треснуло, и Маринетт могла поклясться, что слышат трубный иерихонский зов. Из разлома реальности был виден свет, такой ослепительный, что смотреть было больно. И перья. Было много перьев, падающих сверху вниз, но не как обычные перья, а как настоящие клинки. Нуар расчихался, хотя перья, вроде бы, были ненастоящими. Он поудобнее перехватил Маринетт и переместился подальше от разворачивающегося действа на несколько крыш. — Миледи, синхронизация. — На мне Талисман Нурру помимо серёжек, — сказала Маринетт. — Я не знаю, как они сработают вместе. Кот кивнул, принимая ответ. Они смотрели на то, как из разлома появились огромные руки, поднявшие тела Эмили и Габриэля, и как эти самые руки поставили их фигурки, словно кукол. Расслабленные шеи и склонённые головы не давали простора воображению: чета Агрестов всё ещё была мертва. — Ты думаешь, это сработает? — спросил Кот. Маринетт пожала плечами. Она понятия не имела, смогут ли последние силы Бриджит оживить родителей Адриана, но очень на это надеялась. Сабина всегда говорила, что нет ничего важнее семьи… а ведь Агресты практически стали для Маринетт семьёй. Как Бражник и Таролог, наверное, но никогда не поздно наладить отношения с Габриэлем и Эмили. — Я видела Бриджит, — сказала Маринетт. — Она просила у тебя прощение. Кот не стал спрашивать, как и когда это произошло, только кивнул. — Она, кстати, и подсказала карту использовать. Так что если всё сработает, то ты точно должен её простить. Габриэль и Эмили выпрямились, их головы больше не висели безвольно. Из открытых глаз сиял тот же свет, что и сверху, и смотрелось это жутко. Изо рта Габриэля вытекала чёрная масса, которая сгорала прямо у него на лице, не нанося при этом никаких повреждений. — Я никогда не сердился и не был обижен на неё, — вздохнул Нуар. — Нельзя обижаться на сумасшедших. Трубы, грохочущие сверху, начали затихать. Интенсивность сияния также уменьшилась: пропал свет из разлома, не текли лучи из глаз четы Агрест. Габриэль и Эмили просто стояли без движения с закрытыми веками и спокойными лицами. — Посмотрим? — предложила Маринетт. Кот кивнул и посадил её к себе на спину. Он бы и на руки её взял, но не в этой ситуации: слишком опасно, вдруг придётся сражаться. Нуар осторожно приблизился к родителями, оставляя между собой и ими расстояние в одну крышу. Посмотрел наверх и нахмурился: разлом так и не был закрыт. Ни рук, ни сияния, а вот треснувшее небо осталось. — Похоже, подходить рано, — заметил Нуар. — Ждём пять минут. Маринетт не стала слезать со спины напарника. Он смотрел на родителей, она больше разглядывала разлом. И не зря: скоро она заметила три пятнышка, приближающихся к выходу. Это были три бабочки, белые, как свадебное платье. Две из них вылетели из разлома, что стал медленно закрываться, третья осталась внутри. Маринетт подняла руку, прощаясь. Вряд ли Эмили и Габриэль нашли бы дорогу домой без помощи Бриджит. Бабочки, играясь друг с другом в полёте, подлетели к телам и впорхнули в раскрытые рты. В тот же миг Габриэль и Эмили сделали глубокий вдох и открыли глаза. — Вот теперь можно приближаться, — сказала Маринетт Коту на ухо. Он кивнул и вместо того, чтобы перепрыгнуть на крышу к родителям, медленно сел там, где стоял. Маринетт слезла с его спины и умостилась рядом, обнимая дрожащего Нуара за плечи. — А что касается вопроса, который ты задавал перед нашим последним приключением, — продолжила она, словно ничего не происходит, — то я согласна. Как думаешь, сколько этажей мой папа сделает на нашем свадебном торте?