Глава третья
18 августа 2020 г. в 21:40
Письма из мира с любовью.
50-е
«Тёмной ночи тебе, отец!
Позволь рассказать тебе о странах, в которых я успел побывать за те полтора года, что я не писал тебе, за что не устану просить твоего прощения, но, поверь, я был не в силах найти ни минуты свободного времени. Как ты помнишь, последним местом, где я остановился прежде, чем пропасть, был город Каир, только-только переживший революцию. Я прихожу в суеверный и весьма натуральный ужас, вспоминая те ужасные дни, свидетелем которых, я по счастью, так и не стал. Кругом стройка, на днях утвердили Генеральный план реконструкции Каира, и я чувствую себя лишним среди всех этих людей в касках. К слову сказать, одну отправляю тебе, чтобы ты мог представить как забавно и колоритно я смотрелся на одной из площадок, среди бетона и пыли. Однако, то уже в прошлом, хотя тот араб был хорош... Впрочем тебе это не интересно, да и не дело - доверять бумаге столь интимные подробности.
Следом за Египтом моё внимание упало на Японию, мой путь до которой лежал через Землю Обетованную, но в Израиле я не задержался надолго, мне оказался тягостен местный климат и люди, потому я миновал эту страну меньше, чем за месяц, так и не обзаведясь связями. Пожалуй, здесь бы понравилось тому трактирщику, что покоится на нашем кладбище вот уже сто лет. Не желая более задерживаться, я воспользовался документами, что мне любезно предоставили в Египте, и улетел к островам и прогрессу. Помимо этого, здесь я нашёл то, что так долго искал, отец, покой души и тела.
Моё путешествие началось с цветения сакуры им же я, наверное, и окончу его, следующей весной. Эта величественная страна поражает меня своей чуждой глазу европейца красотой и слаженностью. Я сожалею, что не был здесь в расцвет её величия, мне приходится довольствоваться тем, что может дать мне история и Ёсивара, со всеми его обитателями. Да, не удивляйся, я стал завсегдатаем местного «квартала красных фонарей». Ты бы поверил мне, что я влюбился в женщину, отец? А если я скажу, что люблю буквально всех и каждую обитательницу этого уголка услады во всём суетном мире? О, отец, они хороши как птицы и бабочки, прекрасны в своей красоте фарфоровой куклы. Но мне посчастливилось успокоить и своё сердце, впервые за столько лет найти благодарные уши и прелестное тело. Отоко-гэйся, мужчина-гейша, встретился мне на седьмой день моего пребывания в Японии, он случился со мной неотвратимый, как катастрофа, и прекрасный, как лотос. Имя я не стану доверять письму ещё и потому, что человек этот жив, и, я верю, что его ждёт насыщенная и прекрасная жизнь. Могу сказать лишь одно, его кимоно отливает лиловым и синим, а кожа столь бледная и нежная даже без белил, что я всё чаще ловлю себя на мысли: «Не вампир ли ты, мой неподражаемый цветок?». Он очень красив, отец, можешь мне поверить.
Прости, я утомляю тебя ненужными подробностями, но не думай, что ночи мои наполнены лишь излишествами и праздными прогулками под луной (она, к слову сказать, здесь дивно хороша и похожа на огромную жемчужину, что прикрепили точно булавку к небу). Я изучаю язык и местные единоборства, мне также пришлась по нраву и местная философия, с огромным удовольствием пополняю нашу библиотеку всё новыми книгами. Думаю, и тебе они придутся по нраву.
Однако, боюсь, не найти мне здесь нового дома для нас, отец. Эта страна чужда подобному постоянству, мне чудится что эти люди меняются непрерывно и пугающе умны, порой мне кажется, что даже мой неподражаемый цветок знает обо мне что -то опасное, чего не стоит знать смертному. Но спросить я опасаюсь, и это ещё одна причина, по которой я не называю имён - боюсь твоей расправы. Он никому не скажет, а если и скажет, то не будет услышан. На том и держится наш покой.
Совсем скоро светает, мне следует готовиться ко сну. Моё письмо летит к тебе, дыша моими самыми искренними чувствами.
С любовью и покоем в сердце,
Твой сын, Герберт.»
60-е
«Безлунной ночи тебе, отец!
Не сомневаюсь, ты пускаешь, все мои письма на растопку камина у себя в кабинете, но, прошу, сохрани это в память о тех прекрасных днях, что мы провели в Париже тогда, почти триста лет назад. Ты вспомни те балы и приёмы при дворе. Вспомни и сохрани в памяти, потому как всего этого более нет. Кругом волнения и протесты молодых парижан, им опять не угодила экономика и социальная политика нынешнего президента. Мрак, да и только. Но тем не менее, я нахожу эту страну довольно забавной в своих изменениях, хотя по-прежнему тоскую по прошлому. Должно быть, старость для меня наступила слишком рано, раз я так придаюсь умилению при виде старинных дворцов и прекрасных картин, ныне хранящихся в музеях и частных коллекциях у богачей, что, увы, не представляют ценности того великолепия, что хранят.
Но не будем о грустном, отец, то дела прошлого. В настоящем же я встретил Магду, думаю, ты всё ещё помнишь эту чудную девушку, что так задорно бегала по нашему склепу от Куколя? Так вот, она так и не рассказала, как выбралась из Трансильвании, но составила мне компанию, так как особо ничем и не была занята. Её, конечно, утомляют выставки, однако же она весьма хорошо разбирается в современных реалиях и быстро находит общий язык с людьми. Мне это на руку, да и в компании путешествия пошли стремительнее и как-то живее, что ли. Я придумал представлять её своей сводной сестрой, благо в нас есть некоторое сходство, роднящее табурет с троном, но что поделать, так возникает меньше вопросов.
Меня манит Англия, отец, мне кажется Ла-Манш шепчет мне, зовёт, но я не думаю, что отправлюсь туда сейчас. В моём списке ещё много стран, где я ищу наш новый дом, увы, мне пока не встретилось ничего стоящего. Жди новых писем, надеюсь, они всё же не все сгорают в жестоком огне.
С любовью и ностальгией,
Твой сын, Герберт.»
70-е
«Звёздной ночи тебе, отец!
Поздравь меня, я успел принять участие в революции! Не тревожься, обошлось без жертв и выстрелов, это была сексуальная революция. Мы с Магдой в Нью-Йорке и это всеобщее безумие вот-вот сведёт меня с ума и захватит в свой плен. Впрочем, я не думаю сопротивляться, мне равно идут цветочные венки и клёпанные курки из кожи. Из-за каждого поворота слышаться "Занимайтесь любовью, а не войной!", поверь отказаться от подобного предложения не в моей власти. Все эти люди на парадах и демонстрациях так свободны и вольны, точно птицы. Им не страшны ни смерть, ни боль, одурманенные наркотиками, алкоголем и вседозволенностью, они сами просятся в объятья и подставляют шеи с готовностью и едва ли не мольбой. Магда на прошлой неделе успела подраться с каким-то пьяным музыкантом, о, она была сама воинственность и красота, когда топила несчастного в озере возле Бруклинского ботанического сада. Прекрасное зрелище, скажу я тебе.
Однако боевые подвиги бывшей служанки не самое главное событие, отец! Скажи мне, для тебя такое же открытие, как и для меня, то, что в мире есть маги? Ты только представь сколько мы пропустили, не зная об этом и не знали бы и дальше, если бы меня не забрали с одного из митингов за права "меньшинств", где я искал себе приятную компанию и сытный ужин. Но не беспокойся, со мной обошлись крайне бережно и осторожно, а после того как провели разъяснительную беседу, вся суть которой сводилась к тому, что принимать пищу нужно в тишине и уединении, а не на главной площади, в особенности если твоя еда может громко кричать. О отец, ты бы видел их стражей порядка, то есть авроров, а уж их глава Департамент защиты магического правопорядка... Но увы, он всё это время интересовался лишь нашей общей знакомой, которой пришлось вносить за меня залог. Мне, кстати, весьма понравилась их башня, оборудованная под штаб магов. Глава же Комитета по защите магических существ не произвела на меня и половины того благожелательного впечатления - скучная, серая женщина с невыразительным лицом усталой лошади, хоть так и неприлично говорить о дамах.
Так вот, после того досадного происшествия, я попросил одного из авроров рассказать мне о их мире и показать город с точки зрения магов и не прогадал! Джеймс был так любезен, что не только провёл экскурсию, но и спросил разрешения составить нам компанию до конца поездки. Ни я, ни Магда возражать не стали. О, какие люди эти волшебники, отец, это безмерно весело, находиться рядом с ними, то и дело что-то взрывается, падает и расцветает. А их палочки? Ты представляешь, кусок обработанного дерева, немногим больше писчего пера, сердцевину которого набивают всякой всячиной от шерсти магических животных, до волос существ, подобных нам. Я просил свести меня с таким мастером и узнать можно ли сделать подобный артефакт для меня. Джеймс обещал представить меня одному из таких чародеев, но предупредил, что волшебство, в том смысле, в котором его пользуют маги, нам, вампирам, недоступно. Это печально, но ожидаемо, к тому же они всего лишь люди, хотя и живут дольше лишённых способностей, около ста-ста двадцати лет, а некоторые и дольше.
Вот сейчас, дописывая письмо я сижу в спальне в квартире, что предоставил нам Магический Конгресс Управления по Северной Америке (какое смешное именование, согласись) и думаю о том, что мог бы остаться здесь навсегда. Вот только делать я этого не стану и не из-за того, что власти против. Судя по всему, Джеймс уже и следить забыл, как было велено, вместо этого сочиняет со мной фальшивые отчёты для начальства и ходит слушать джаз от гоблинов. Да-да, они тоже существуют, отец, и недурно играют на саксофоне.
Меня же, по прежнему, притягивает к себе Англия, всё это мрачное очарование и густые влажные туманы, полные тайн. Теперь же, с новыми знаниями, я могу с уверенностью заявлять, что там найдётся чем заняться и мне, и тебе. Там, правда, говорят, неспокойно, если верить Джеймсу, но, думаю, скоро всё разрешится. Безумные диктаторы долго не живут априори, нам с тобой это хорошо известно.
С любовью и удивлением,
Твой сын, Герберт.»