Том

      Сегодня над морем летали чайки. Тому и раньше казалось, что он слышит надсадные птичьи крики, но теперь, спустя четырнадцать лет, он убедился в их реальности. От этого стало совсем хорошо – значит, еще адекватно воспринимает отголоски мира, надежно спрятанные от него за толстой стеной.       - Мой мальчик, твой чай стынет.       Том обернулся. От окна уходить не хотелось, слишком притягивало взгляд море, мелкая рябь которого скатывалась в легкую пену. Хотя, пожалуй, стоит оторваться. От подвижной воды начинала кружиться голова. Внимательно проследив за чайкой, неразличимым белым пятном бросившейся к воде и поднявшейся ввысь уже с добычей в лапах, Том вернулся в кресло.       Такое же, как и два года назад. И столовый сервиз того же тонкого фарфора, разве что директор пожалел цвета для своей мантии и предпочел нечто неясно стальное, чего было достаточно и в камере. Не дав развиться неясной обиде на директора, Том поспешил отвлечься на чай, и только когда молчание стало совсем раздражающим, спросил.       - В чем на этот раз хотите меня обвинить?       - Какая интересная постановка вопроса. – С готовностью отозвался Дамблдор и опустил подбородок на скрещенные пальцы. – Сегодня я буду только проявлять интерес к твоей жизни в последние годы. Какие обвинения могут быть к человеку, проведшему четырнадцать лет в Азкабане? Если только твои старые грехи дадут о себе знать. Но, прости старика, не предложил тебе поесть. Может быть, ты что-то хочешь?       Том только покачал головой и перевел взгляд на окно. Теперь было видно только кусочек неба, затянутого облаками, скрывшими солнце и от того точно сияющими изнутри.       - В этом году в школе произошло сразу два события. Хотя одно вполне рутинное – мы пригласили нового преподавателя Защиты от темных искусств.       Том, не удержавшись, усмехнулся – придуманное на скорую руку проклятие, являющее собой не более чем импровизацию, оказалось крайне стойким.       - Им был Аластор Грюм. - Продолжил Дамблдор. – Вернее, его внешняя оболочка.       - Душу старика высосали дементоры? – Певуче протянул Том и чуть не рассмеялся от осуждающего взгляда директора.       - Им оказался Барти Крауч младший под оборотным зельем.       - И вы в очередной раз это обнаружили, только когда он успел покалечить парочку учеников?       - Это тебя не касается, Том. Я только хочу узнать, зачем ты помог ему сбежать.       - Вы обещали, что будете только задавать вопросы, а не обвинять. – Натянуто улыбнулся Том. - Зачем, по-вашему, мне это делать? Или у вас рефлекс как у той магловской собачки? Видишь Реддла – обвини его во всем?       Дамблдор, сняв очки, потер переносицу, точно у него вдруг заболела голова. Но, когда глаза директора вновь оказались под защитой половинчатых стекол, выглядел он бодро.       - Пожалуй, ты прав. Я слишком предвзят к тебе. Но, тем не менее, Барти Крауч младший сбежал из Азкабана почти двенадцать лет назад, и это укрылось от внимания стражей. Может быть, ты замечал что-то странное?       Том, теперь напряженно глядя только на директора, ничего не ответил. Дамблдор, истолковав молчание по-своему, продолжил.       - Его отец провернул изящную аферу….       Том не слушал, только кивал. Зачем директор ему все это рассказывает? Или правда всерьез полагает, что он как-то причастен и сейчас признается в готовящемся массовом побеге пожирателей? Если из них, конечно, хоть кто-то сохранил душу, а не прильнул к решетке, прося прекратить дементоров свои мучения.       - …потрясающая женщина. И потрясающая материнская любовь, жаль, пошла не во благо. Я ведь говорил тебе, что нет магии сильнее, чем любовь?       - Да говорили, - раздраженно отмахнулся Том.       Говорил, много раз говорил об этом директор, как ни странно, именно в Азкабане Том впервые об этом задумался. Вернее, не задумался, а чуть не выл каждый день от зависти и непонимания. Безымянная женщина, вскоре утратившая облик своего сына, до конца своей жизни уже не вставала с кровати, тихо постанывая от боли, скручивающей кишки – Том тогда еще не прекращал своих путешествий по незащищенным умам узников. И в тоже время, стоило только коснуться ее сознания, как захватывало самое настоящее счастье от того, что ее сын сейчас жив, на свободе. Дементоры до самой смерти так и не смогли приблизиться к ее камере, бестолково кружа в коридоре.       И к чему такие жертвы, вопрошал Том, все глубже погружаясь в воспоминания незнакомой ему женщины. Но кроме образов ребенка, то еле держащегося на ногах, то стоящего с большим чемоданом подле свистящего Хогвартс-экспресса, ничего не находил. К чему? Ради чего?       Когда вместо женщины появился новый, ничем не примечательный узник, Том, так и не найдя для себя ответов, получил новый вопрос. А могла бы его мать пожертвовать собой ради него? Да что там пожертвовать, могла ли она просто остаться жить ради него или какая-то неведомая болезнь тоже подтачивала Меропу Мракс?       Том слышал про нее только от своего дяди, но ничего более ясного, чем то, что она была сквибом – да и с какой стати, разве сквибы могут готовить приворотные зелья, чтобы опаивать красивых маглов? – вычленить из невнятной речи не мог. Но за все девять лет соседства с Морфином Мраксом Том так и не решился коснуться его воспоминаний, боясь увидеть ту самую женщину, умершую в приюте после родов и окончательно убедиться, что ради своего сына Меропа ничего не захотела бы сделать. Даже просто жить. Разве кто-то требовал от нее большего?       - Ты слишком задумался, мой мальчик. Признаться, я успокоил свою подозрительность, а потому позволь закончить нашу встречу на более приятной ноте.       Директор положил рядом с недопитым чаем газетную вырезку. Том осторожно взял желтоватую бумагу в руки. С фотографии ему счастливо улыбалась и махала более молодая версия Джеймса Поттера.       «Гарри Поттер – победитель Турнира трех волшебников!»       Том бегло пробежал глазами статью, говорившую о четвертом чемпионе школы Хогвартс и смекалке, с которой он выполнял все задания. Надо же, за четырнадцать лет даже читать не разучился…       - Этот чертенок, - неожиданная нежность в голосе директора заставила забыть про статью – как-то ухитрился подбросить свое имя в кубок. Весь в отца, просто поразительно!       …       Конечно же, он думал о побеге. Еще до того, как Краучи совершили свой подмен. Как только дементоры, побрезговав огрызком его души, ослабили свое внимание, и как только магия вернулась в полном объеме, он начал просчитывать варианты.       Выходило все просто. Нужно только уметь колдовать без палочки. И найти брешь в магии, тонкой сеткой покрывающей стены. На это ушло несколько лет, пожалуй, да. Он нашел изъян до первого визита Дамблдора или после? Но посему выходило, что можно снести часть стены и, прежде чем дементоры среагируют на всплеск магии, трансгрессировать.       Все казалось таким простым и понятным ровно до этого момента. Трансгрессировать. А куда? В горы, леса? Прятаться всю жизнь и вздрагивать от каждого шороха? Раскрыть одно из своих умений, часто приносившее ему победу?       Тома передергивало от отвращения, когда он представлял свои фотографии на первых страницах газет, эту охоту, где бывшего узника, грязного и заросшего, будут медленно, год за годом загонять в угол. Как бешеную собаку. Так, кажется, назвал его Дамблдор. Значит, он искал изъян в защите Азкабана почти двенадцать лет.       Том как-то видел бешеную собаку. Она забрела на задний двор их приюта. Тощая настолько что, казалось, ее бока соприкасаются друг с другом, она двигалась только боком. С приоткрытой пасти стекала вязкая пенистая слюна, а задние лапы иногда сводило судорогой, отчего монотонное рычание животного прерывал скулеж. Конечно же, ее убили. На одну больную, пусть и еще опасную, собаку вышло аж двое маглов, и после первой пули, прекратившей скулеж и хрипы, в сведенное судорогой тело ушло еще несколько. И только тогда маглы стали говорить громко и уверено, один даже пнул животное в недвижимый дыханием бок.       Бешеная собака.       Его истощенное бесконечными бегами тело также изуродуют заклятиями, и только потом кто-нибудь из мракоборцев позволит себе удовольствие пнуть уже неопасного Темного лорда.       Нет, он останется здесь и выйдет спокойно, бережно вынося с собой остатки гордости. Если ему дадут выйти.       Как же Альбус Дамблдор был точен тогда, при первой их встрече.       Бешеная собака.       Еще один кошмар Азкабана.        …       - Вы что-то невеселы, профессор. Неужели не нашли к новому учебному году преподавателя Защиты?       Директор и правда задумчив. Ни привычной хитринки в глазах, ни загадочной полуулыбки. А, как оказалось, такие мелочи неплохо маскировали возраст. Сейчас перед Томом сидел усталый старик, отчего настроение, и без того хорошее, приближалось к отметке «превосходно».       - В этом году нам и не пришлось его искать, мой мальчик. Министр Фадж сам выдвинул кандидатуру.       - Надо полагать, их насторожил пожиратель под оборотным зельем. – Открыто улыбнулся Том. – Но неужели вы пришли пожаловаться на министерские проверки?       Хотя, даже если и так, Том совсем не против, особенно если учесть, что директор, изменив привычкам, навестил его ночью. Поразительно тихой ночью, когда на обнаженном небе выстроились в одном известном им порядке звезды, а в почерневшей воде нет нет, да поблескивали огоньки, зеленые, да синие. Планктон, решил Том, вспомнивший серые обложки магловских энциклопедий, зачитанных в приюте.       Он долго стоял у окна, вдыхая прохладный соленый воздух. Даже спустя пятнадцать лет он не утратил чувства смены дня и ночи. Не сошел с ума, наверное. И не постарел. И через еще пятнадцать лет он выйдет отсюда молодым – замечательная привилегия тех, кто однажды посвятил свою жизнь темным искусствам. Куда там старикам, почитающим неведомую любовь за самую сильную магию. Что с нее толку, если она позволит покрыться коже морщинами, дыханию стать тяжелым, а мыслям медленными?       И Том даже не знал, что сегодня его больше радует. То, что он сам молодой и крепкий – вернее, будет крепким, когда выйдет отсюда и приведет себя в порядок – или что Дамблдор безнадежно стар? Могущественный, но старик, светлая магия которого на редкость плохо замедляет годы?       - Проверки много времени не займут. После выборов Фадж уже не будет иметь никакого влияния.       - Уверен, вы уже выдвинули кандидатуру своего какого-нибудь талантливого и жутко преданного ученика?       - Несмотря на всю твою иронию, ты прав, Том. – Дамблдор сегодня не улыбался. – Уже сейчас симпатии на стороне Джеймса Поттера.       - Мракоборцев выбирают Министрами только если близится война. - Том откинулся на мягкую спинку кресла. – С кем планируете бороться, профессор?       - Геллерт Грин-де-Вальд бежал из Нурменгарда.       Том только досадливо цокнул языком, надеясь, директор хотя бы ненадолго удовлетворится подобной реакцией.       Сбежал, значит. Еще один самый умный, решивший стать властелином мира. Сердце забилось быстро и болезненно. Зависть, это же просто самая настоящая зависть.       - Его уже поймали? – Спросил Том, надеясь, что его голос прозвучит хотя бы небрежно.       - Нет. И он уже установил диктатуру в Германии.       Удар сердца. И еще один, разбивающий в осколки тихий вечер. Потому что ты трус, Том Реддл. Ханжа и трус.       - И у меня есть основания полагать, что только годы отделяют его от попыток захватить магическую Британию.       - Причем здесь я? Или, думаете, что у меня не получилось сбежать из Азкабана только потому, что все это время я помогал Грин-де-Вальду? – Прошипел Том.       - Ох, нет конечно, мой мальчик. – От невесомого смеха Дамблдора захотелось кричать и что-нибудь разбить, желательно, старый крючковатый нос. – Наконец-то я вижу истинное лицо Тома Реддла. Все эти светские улыбки и мечтательные взгляды в окно чужеродно смотрятся там, где место только ярости. Но сейчас я тебя понимаю. Геллерту удалось то, о чем тебе остается только и мечтать.       Можно снести стену. Так, чтобы его и старика похоронило под обломками.       - А знаешь почему, Том?       Или попытаться убить старика. Он расслаблен. Не успеет защититься.       Убить, и больше никогда не выйти отсюда.       - Я, все таки, скажу. Потому что Геллерт никогда не был один. Почти все его сторонники сохранили верность ему и, когда настал подходящий момент, помогли вернуться к власти. Тебе же, Том, не поможет никто. Геллерт удерживал всех уважением к себе и стремлением к общей цели. Ты же никогда не знал никакого другого средства, кроме страха. И сам ты трус. Ты боялся своих сторонников, превозносил их чистокровность, пытался подняться на одну с ними ступень посредством насылаемого на них ужаса. Поэтому от тебя все отвернулись. Единственное, что о тебе вспоминают твои сторонники, так это пытки за каждый неверный шаг.       - Я не пытал. Я наказывал. Это разные вещи. – Процедил Том.       - Но итог один. Поэтому, ты можешь злиться сколько угодно и портить свое лицо печатью ярости. Из Азкабана тебе предстоит выйти только законным путем.       - Это все замечательно, профессор.- Резко выдохнув, Том встал. – А теперь объясните мне, зачем вы здесь. Полагаю, все те маленькие недоразумения вы могли решить и без моего участия.       - Сядь, Том. И успокойся. Сегодня прекрасный вечер для того, чтобы все объяснить. Ты, наверное, хочешь узнать, почему лорд Волдеморт погиб, а Том Реддл остался жить?       - Потому что вы решили, что раз Том Реддл не смог убить ребенка, и не тронул его мать, то он еще не совсем конченый. И, возможно, годы Азкабана его исправят. – Скучающим тоном бросил Том, демонстративно закатывая глаза. – Я все таки вас немного знаю, профессор. Вы сентиментальны.       - И даже такой человек, как ты, заслуживает шанса. – Поучительно сказал Дамблдор и прихлопнул ладонью по столу, точно припечатывая сказанное. – Но есть еще одна причина, более веская для того, чтобы сохранить тебе жизнь. Потому что отдавать на поцелуй дементорам того, кто выжил после смертельного проклятия, несколько недальновидно.       - Несколько недальновидно считать, что я выжил после авады.- От бредовости сказанного не хотелось даже смеяться.       - Я был там, мой мальчик. В ту ночь в Годриковой впадине. Когда Джеймс узнал, что защита дома пропустила темного мага, он в первую очередь пришел за помощью ко мне. Вместе мы трансгрессировали и успели как раз вовремя. Ты уже стоял перед кроваткой малыша Гарри. Я не успел даже что-то предпринять, как зеленый луч ударил тебе в спину. Джеймс оказался готов на все, чтобы защитить своего сына.       - Вы ошиблись. – Холодно бросил Том.       - Нет, мой мальчик. Нет. И когда я увидел, что ты все еще дышишь… Признаться, я был уверен, что ты уже не проснешься. Но потом мне доложили, что ты пришел в себя в одном из министерских подвалов, где держали твоих сторонников. Очень слабый, практически лишенный магии. Но живой. Я наблюдал все эти годы, ожидая, что твоя смерть лишь отсрочилась и что в один прекрасный миг ты замертво упадешь в своей камере. Но нет, ты жив, здоров и, дай тебе сейчас в руки палочку, сможешь колдовать. Поэтому я решил вызнать твой секрет. Как ты нашел способ избежать смерти?       - Все очень просто, профессор. – Том скрестил на груди руки. Пятнадцать лет наедине с самим собой и дементорами провел он, а с ума сошел директор. До ужаса забавно.- Заклятие не было авадой, только и всего.       - Очень жаль, Том, что ты не хочешь быть со мной откровенен. – Печально улыбнулся Даблдор. – Придется мне искать ответ в твоем подсознании. Я понимаю, что у тебя должны остаться щиты, но, обещаю, постараюсь, насколько возможно, обойти их стороной и не сделать тебе больно.       Том замер под направленной на него палочкой. Он знал, что директор не увидит ничего, кроме ничего не значащих воспоминаний о давно прочитанных книгах и увиденных красивых пейзажах. Сознание – последнее, что у него осталось, и он не позволит в нем копаться, даже великому Альбусу Дамблдору, талантливому легилементу. Впрочем, Том также не считал себя обделенным способностями в области чтения чужих и защиты своих мыслей.       - Я сказал вам правду, вы ничего не найдете. – Выговорил он до того, как директор произнес заклинание.       Нет, за сохранность своего сознания он не волновался. Но уже знал, что произойдет другое, что вернется новый страх последних лет.       - Легилеменс. – Твердо сказал Дамблдор.       Какое-то время ничего не происходило, директор, впервые на памяти Тома, удивленно приподнял брови. А затем резко стало темно. На краткий миг глаза что-то увидели, когда Том уже лежал на полу. Ножки стола, расплывшийся вблизи рисунок ковра. Послышался звук поспешно отодвигаемого кресла. Слов директора он уже не разобрал – мощная судорога перевернула на спину и откинула голову назад. И только после этого темнота опять укрыла его.       Сначала он почувствовал металлический вкус во рту и неприятно холодеющую слюну на щеке. Но ничего, есть вещи позорнее, а значит, страшнее прикушенного языка, но в этот раз повезло, штаны сухие. Том с трудом открыл глаза – веки отяжелели и были словно не его. Ровно, как и тело, тяжелое и расслабленное не желало слушаться. Если бы он сейчас лежал в своей камере, то непременно бы заснул. Но рядом Дамблдор, а значит, нужно встать, хотя бы попозже, да, немного позже…       - Том, мальчик мой…       Взгляд, наконец, сфокусировался на лице директора. Вид озадаченный, брови нахмурены.       - Давно у тебя падучая?       - Нет, - выдохнул Том. Язык также отказывался подчиняться, да еще и начинал болеть. – С Азкабана.       - Том! Не спи!       Резкий удар по щеке и он опять открывает глаза.       - Отчего это с тобой случилось, Том?       Том тупо смотрит на директора, пока его лицо не начинает расплываться, но новая пощечина возвращает зрению четкость.       - Неужели не понятно? – Том говорит очень тихо, что директору приходится наклоняться так низко, что борода щекочет лицо. – Я же бешеная собака…       …       Первый раз он отключился, когда проник в мысли Беллатрисы Лестрейндж. Бурный поток безумно ярких образов захватил его, заставил захлебнуться восторженной яростью и фанатичной преданностью человеку, лица которого она никогда не видела, как на самом пике сменился темнотой. Открыл глаза Том в своей камере. Казалось, ничего не изменилось, и только засохшая слюна на подбородке помимо отвращения взывала неясную мысль. Что-то не так. И тут же Том рассмеялся от ее абсурдности. В Азкабане было все не так.        И, тем не менее, отключаться он стал чаще. Заметить было трудно –ни часов под рукой, ни меняющего цвет неба за окном. Иногда удавалось угадывать по остывшей еде, перелитой воды в ванной, разлитом чае.       Но когда безобидные выпадения из времени переросли в большой припадок, выкручивающий тело судорогами? Когда слюна начала пениться, а тело то биться, то застывать в приносящих боль позах?       Пришлось отказаться от своих ментальных путешествий - единственного вида магии, на который не реагировали дементоры и который хоть ненадолго позволял уйти из Азкабана. И все же то была достойная жертва, спасающая от едкого стыда, заставляющего кусать губы и часто смаргивать, когда он дрожащими от отвращения руками стягивал мокрые штаны.       Азкабан ли, дементоры или заклятие Джеймса Поттера все таки посадили его в самую настоящую тюрьму. Тюрьму тела, тюрьму постыдной болезни, которая затем и подчинит себе дух.       Если, конечно, бешеную собаку, как тогда в приюте, никто не пристрелит раньше.       …       Дамблдор положил перед ним на стол небольшой стеклянный шарик, заполненный белесоватым туманом.       - Хочу кое что проверить. Возьми его в руки. – Пояснил он.       - Похоже на шар для гаданий. – Заметил не пошевелившийся Том.       - Так и есть, - директор устало провел рукой по лицу – это пророчество Сивиллы Трелони. То самое, из-за которого ты направился в дом Поттеров. В свете последний событий, я не уверен, что темный лорд из пророчества это ты, а не Геллерт. А значит, какой-нибудь младенец, родившийся в конце лета, может подвергнуться опасности. Поскольку пророчество может услышать только тот, кому оно предназначено, нынешняя проверка не займет много времени.       Том лишь пожал плечами и взял шар. Холодное стекло начало нагреваться, а туман внутри клубился все быстрее, точно хотел вырваться наружу. «Грядет тот…». Том бросил шар на стол и тот, докатившись до края, замер под взглядом директора.       - Семнадцать лет назад ты бы все отдал, чтобы услышать его.       - Поэтому я здесь. – Усмехнулся Том. – Вы могли бы дать его младшему Поттеру, а не добираться через полмира ко мне.       - Гарри - голос директора опять стал до противного мягким – мечтает о геройстве. И информация о его избранности может привести к плачевным последствиям.       - Мудро. – Заметил Том, поежившись. За окном сегодня бушевал шторм, и стекло чуть не трещало под напором ледяных брызг.       - Том, ты не хочешь добровольно сказать мне о заклинании против смертельного проклятия?       - Я вам говорю правду уже второй год, профессор. – Вздохнул Том и, не замечая удивленного взгляда директора, лег на пол. Без элемента падения падучая приносила меньше боли. – Но если вы хотите дать волю своей жажде насилия, то, пожалуйста. Что вам может сделать бесправный узник Азкабана?       Дамблдор, не говоря ни слова, порывисто вышел из комнаты, хлопнув дверью.       - Сдерживаться опасно для здоровья, Альбус. – Тихонько засмеялся Том в пустоту.       …       -…насколько нужно быть эгоистом! Грин-де-Вальд установил диктатуру по всей Европе. Он идет к нам. Будут гибнуть люди только из-за того, что ты не хочешь, просто не хочешь сказать, как противостоять смертельному проклятию!       Дамблдор кричал. Впервые на памяти Тома кричал, даже, скорее, был в гневе. Голубые глаза сверкали, а сама фигура, казалось, источала невероятное сияние, от которого хотелось не только зажмуриться, но и закрыть ладонью глаза, что Том непременно и сделал, если бы руки слушались. Дамблдор был большим, слишком большим, особенно если лежать перед ним на полу. И слишком громким. Пожалуй, сейчас Том ему бы все рассказал, по крайней мере, что-нибудь выдумал, раз старик за четырнадцать лет после первого разговора так и не поверил. И глупо было думать, что он забыл. Не забыл и сейчас показывал весь свой гнев, пытаясь добиться правды. Понимает ли он, что Том уже не может говорить?       - Ну же, Том, подумай о ком-то, кроме тебя! Люди погибнут из-за твоего молчания.       Как же хотелось спать… Том только закрыл глаза и тут же захрипел от боли – крик закончился еще в начале их встречи. Щиты, надежно укрывающие сознание, ломались один за другим.       - Говори, Том. Через год тебе жить в этой стране! В стране, где из-за твоего молчания будут умирать волшебники.       Еще один щит взорвался, прогнав перед взором ряды мертвых кроликов и, как ни странно, первый поцелуй с хорошенькой белокурой немкой-маглом. Дамблдор лишь отбросил воспоминания, как ненужный мусор, отчего самому Тому они на миг показались ничего не значащими. Новая вспышка. Как еще долго до той ночи у Поттеров и как сказать старику, что он ничего там не увидит.       Том из воспоминаний берет в руки кольцо с черным камнем, снятое с пальца неподвижно лежащего Морфина Мракса. Это лишнее. Поэтому воспоминание уничтожают тысячи молний, как и уничтожают всякий свет вокруг, а тело опять сотрясают судороги. Гроза, настоящая гроза. Которая за сегодня? Падучая, когда оклюменция превратилась в ничего не значащее слово, защищала его тайны не хуже ментальных щитов. Сколько припадков он сегодня пережил. Уже нет ни стыда, ни отвращения. Только бы все закончилось.       Том трижды проходит перед стеной на восьмом этаже и стену поражают молнии.       Молнии разят и школьный хор, поющий под жаром парящих в воздухе свечей, и появляющуюся метку на руке Игоря Каркарова, и игроков в криддич, летающих под проливным дождем, и…       - Хватит! - Получается выкрикнуть, когда ноющие мышцы расслабляются.       Дамблдор и впрямь остановился, садясь перед ним на колени. В руке его появляется платок и старый волшебник начинает вытирать кровавую слюну с щеки Тома. Воздушная ткань пачкается и Том испытывает почти что жалость – испортили хорошую вещь.       - Крестражи. Их, кажется, четыре… Не… помню. – Том перевел дыхание. – Наверное, поэтому… авада… не убила.       Весь облик директора, до того грозный и справедливый теперь выражает разочарование. Том, понимая, что будет дальше, в бесполезном жесте закрыл голову руками – не возникало сомнений, что Дамблдор захочет узнать, где спрятаны осколки его души.       Но новой боли и молний не последовало. Зашелестела мантия, а через мгновение раздался привычно-мягкий голос директора.       - Отдыхай, Том. Через год я заберу тебя отсюда. Хотя, кто знает, может быть к тому времени оставаться в Азкабане будет намного безопаснее.