Том

      - Надеюсь, ты не позабыл навык парной трансгрессии? – Холодный ветер заглушал слова, а от того Дамблдору пришлось повторить вопрос дважды.       Том кивнул. Голова немного кружилась то ли от обилия свежего воздуха, то ли от открывшейся бескрайней морской перспективы. То ли от самого осознания, что совсем скоро можно будет просто идти и идти, а вокруг будет кипеть жизнь, будет что-то меняться, а все то приятное или радостное, что родится в голове не загребет своей жадной лапой дементор.       - Что же, Том Реддл, свободный человек, давай покинем этот остров. – Чересчур торжественно сказал директор, крепко обхватывая своего спутника ладонью чуть повыше локтя.       Не успел Том задуматься, куда пропало его второе имя, как от резкого рывка потемнело перед глазами. Как только под ногами появилась опора, он, недолго думая, попытался опуститься на колени – новая привычка, выкормленная Азкабаном. Лучше приступ пережидать лежа на полу, это факт.       - Том, мальчик мой, - рука Дамблдора еще крепче обхватила локоть, не давая нормально двигаться – посмотри на меня. Мы просто трансгрессировали, это не падучая. Все таки ты забыл…       Том, поверив директору, открыл глаза и с готовностью тут же прикрыл их рукой – отчего-то казалось, что везде, где не высится громада Азкабана, должно светить ослепляющее солнце. Но на этом небе солнце если и было, то пряталось за одним из серых облаков, тяжелых даже на вид. В воздухе неряшливо кружились редкие снежинки и уютно пахло корицей. Том глубоко вздохнул. Что-то не так.       Распрямив спину, Том огляделся. Наверное, сейчас стоило радоваться. Хотя бы от того, что все таки еще раз довелось увидеть пряничные домики Хогсмида, крыши которых украшены разноцветными круглыми фонарями. Откуда-то доносились тонкие детские голоса, исполняющие под звон колокольчиков рождественский гимн. Другие же дети, менее мелодичные, бегали по вычищенным от снега до скользкой брусчатки улицам.       Что-то казалось знакомым, но в тоже время… Тогда тоже по улицам бегали дети, и тоже пахло… чем же пахло? Но фонари горели, это точно.       - Дальше придется прогуляться, как помнишь, в Хогвартсе запрещена трансгрессия.       Том только кивнул, и, не отрывая взгляда от детей, направился за слишком резвым Дамблдором. Было обидно, что снег не хрустит под ногами. Зима же, раньше так не чистили дороги, это точно. Да и что это за Рождество такое, когда нарядные дома не разделяют извилистые белые улочки? Том попытался вспомнить, белела ли тридцать лет назад Годрикова впадина, но кроме сидящего в кровати мальчика память ничего не подкидывала. Только неясные запахи – наверное, тоже корица – размытый свет фонарей и веселые детские визги.       - Почему я опять должна быть Волдемортом?       Маленькая козявка, по глаза закутанная в слишком большой для нее когтевранский шарф и размахивающая игрушечной волшебной палочкой, которой встроенное заклинание позволяло щедро сыпать искрами, встала перед толпой друзей, грозно притопнув ножкой.       «А почему бы и нет?», отстранено подумал Том, останавливаясь и глядя на воинствующую девчушку. Уж лучше изобразить заинтересованность, чем признать, что уже устал.       - Он же всегда проигрывает!       - Прямо вот всегда. – Проворчал Том, и, укутавшись в шарф не хуже не желающей быть темным лордом козявки, поспешил за директором.       Ветер дул в лицо, отчего ранее безобидные снежинки превратились в маленькие жала, а ставшая диковинкой за тридцать лет мантия путалась под ногами. Дверь одного из домиков, украшенная венком, распахнулась, и, появившийся на пороге заспанный пухлый волшебник, крикнул:        - Счастливого Рождества!       Том остановился. На этот раз не из-за усталости, хотя она опять начала уговаривать отдохнуть непривычное к длительной ходьбе тело.       Тридцать лет назад, когда он все же проиграл, в Годриковой впадине не было снега. Совсем. Потому что тридцать первого октября положено лить дождям. И пахло не корицей, а запеченной тыквой. И тогда…       - Тогда был Хэллоуин. Не Рождество! – Крикнул Том в спину директору, отчего тот, наконец, остановился.       - Да, Том, - осторожно сказал Дамблдор, когда Том его догнал – я не утверждал обратного.       - Да подождите вы! – Запястье начало ощутимо подергивать и Том с силой прижал его другой рукой к животу. Стало немного больно. Зато можно оправдать то, что глаза стали слишком сильно слезиться. Хотя, здесь сыграл свою роль и ветер. Да, конечно, ветер. – Полтора лишних месяца в Азкабане! Полтора месяца жизни!       - Послушай меня, - руки директора легли на плечи, отчего одно плечо, против воли, дернулось, отчего Том попытался изобразить отвращение, чтобы хотя бы в глазах Дамблдора жест выглядел подвластным сознанию. – После Азкабана тебе нужно восстановиться. И я решил, что лучше Хогвартса места не найти. А чтобы тебе никто не мешал, я решил дождаться каникул. Сейчас ты отдохнешь, окрепнешь, потом я верну тебе палочку. Ты не помнишь, что она все это время хранилась в моем кабинете? И ты попробуешь нормально жить.       - Как потом? - С трудом выговорил Том. Лицо директора расплывалось перед глазами, отчего казалось, что он говорит в пустоту.       - Мальчик мой, зачем тебе эти десять дней колдовать? – Донеслось словно издалека. – Нужно приходить в себя, волшба – лишняя трата сил.       - Я свободный человек! – Том сорвался на крик. – Я волшебник и имею право на ношение волшебной палочки! Вы мне ее отдадите, как только мы придем в школу, или…       Или темнота все же укроет его от неотвратимо наступающего позора. Хотя, все не так ужасно – директор предупредил о своем прибытии за сутки, за что Том, отказавшись от воды на ближайший день, был ему немало благодарен.       Голова все же болела. Том, не открывая глаз, провел налитой тяжестью рукой по затылку. Не найдя шишек, аккуратно ощупал виски и лоб. Или он удачно упал, или Дамблдор успел все исцелить. Хотя, старый волшебник, вероятно, и не дал поваляться на холодной земле.       Глубоко вздохнув, Том открыл глаза и долго разглядывал высокий сводчатый потолок. Даже в полумраке комнаты он сохранял свой песочный цвет. Не удерживая откровенно глупой улыбки, Том сел на кровати и долго разглядывал яркий камин, не только прогоняющий из комнаты зимний холод, но и поселивший по углам уютно подрагивающие тени. Тяжелые шторы, бархат которых пропускал любопытный свет уличного фонаря и пушистый ковер, по которому можно ходить даже босиком, что Том и не преминул сделать. Привычная усталость после приступа заставляла двигаться медленно, но каждый шаг, шаг свободного человека не мог не доставлять удовольствие. Пожалуй, когда этот момент станет воспоминанием, его хватит на полноценного патронуса.       Кивнув самому себе, Том направился к маленькому столику, на котором стоял прозрачный графин с водой. За столиком же высился стеллаж с книгами, и трудно было понять, что вызывает большую жажду. В конце концов, не пил он чуть больше суток, а не читал, не считая маленькой заметки из Пророка, тридцать лет.       Но все-таки рука сначала потянулась к воде, полностью оправдывая магловскую теорию с какой-то там пирамидой. Графин оказался слишком тяжелым, а потому, вернее, только поэтому, выскользнул из рук, стоило только распахнуться массивному дереву дверей.       Появление Альбуса Дамблдора эффектно сопроводилось звоном стекла и тихим ругательством. Отойдя от осколков и мокрого пола подальше, Том мрачно посмотрел на навестившего его директора. Интересно, ему дадут выйти из этой комнаты? Допустит ли старик, чтобы по его коридорам, пусть почти пустующим в зимние каникулы, бродила бешеная собака?       - Ты иногда умеешь быть очень убедительным, Том Реддл. – Без привычной мягкости сказал директор и быстро, точно боялся передумать, протянул ему волшебную палочку.       Том, не задумываясь, как это выглядит со стороны, также быстро схватил ее, ощутив родное тепло в ладони.       - Постарайся не говорить о том, что ты был в Азкабане, в моих планах вычеркнуть этот факт из твоей биографии. – Директор не сдвинулся с места.       Том, хотевший было огрызнуться, только кивнул. Как ни хорошо колдовать без палочки, но с ней спокойнее и кажется, что ничего неосуществимого попросту не существует.       - И постарайся больше так не нервничать. Все таки даже такой человек, как ты не заслуживает смерти в первый год свободы.       Том только кивнул, направляя палочку на осколки графина. Подумать только, словно эти годы он жил без левой руки. Улыбнувшись, Том хотел произнести заклинание. Простое заклинание, которое, впрочем то, не очень и нужно, осколки сами соберутся от усилия воли, желания и магии, конечно же. Но есть же специальное слово, маленький отголосок латыни, знакомый с первых курсов Хогвартса. Вертящийся в мыслях и безнадежно ускользающий от того, чтобы быть произнесенным. Том, не выдержав, засмеялся. Пожалуй, слишком громко и некрасиво. От собственного смеха заболели ребра, глаза заслезились, а вид Дамблдора, до того беспристрастный, стал выражать отвращение – губы поджаты, взгляд брезгливый.       - Да наплевать.- Немного успокоившись, Том взмахнул палочкой. – Представляете, забыл слово. Вам разве не смешно? Это разве не смешно?!       …       Директор никак не ограничивал его передвижения по замку. К тому же, к вящему удовольствию обоих, они не виделись.       Том вставал рано и, не разлеживаясь в кровати, чуть не бежал открывать шторы, чтобы увидеть робко краснеющее рассветное небо. Он сам себе не мог ответить на вопрос, что больше доставляет удовольствие – возможность наблюдать за рассветом или такое рутинное действие, как открытие штор. Или само наличие окна в комнате.       По вечерам он, собрав возле кровати стопку книг, долго наблюдал за камином. Оказалось, можно соскучиться по огню и превращающимся в пепельную труху поленьям.       Не оставалась без внимания и ванная, с разноцветной пеной и летающими под потолком мыльными пузырями. Помнится, целую вечность назад именно горячая вода окончательно убедила приютского мальчика Тома в превосходстве волшебного мира. Хотя, что-то подсказывало, что за прошедшие десятилетия маглы должны продвинуться в плане личных удобств. Ведь должны же они придумать что-то кроме своих бомб, от которых лопались осколками окна в приюте?       Старался Том, насколько позволяли установившиеся рождественские морозы, гулять – тратить магию на то, чтобы согреться, он считал глупым. Да и с ней не вспомнил бы он забытое удовольствие от горячего напитка, приятным теплом разливающегося в замерзшей груди.       Пожалуй, он был благодарен директору за передышку. И, позволь гордость, не поленился бы вызнать очередной сладкий пароль для горгульи на входе в кабинет и лично сказать спасибо. Но они не пересекались. Что, впрочем, тоже не расстраивало.       Но приходилось встречаться с другим человеком, как минимум для того, чтобы забрать зелья. Укрепляющее, успокаивающее, и прочие необходимые «щее», состав которых обещал сделать если не реже приступы, так мягче судороги. Том, не находя в них ничего плохого и не особо веря в пользу, пил безропотно – отчего-то оказался приятным подобный отголосок заботы.       …       Том сидел на лавке в кабинете зельеваренья, из-под полуопущенных век наблюдая за четкими движениями Северуса Снейпа. Зельевар хоть и не высказал удовольствия от присутствия молчаливого зрителя, прогонять не стал. Он мало изменился с их последней встречи, разве что стал крупнее, угрюмее и, бесспорно, солиднее. Если в юности развевающаяся, как крылья летучей мыши, мантия, смотрелась нелепо, то теперь, верно, вызывала чуть ли не страх среди студентов.       И все же, они оба опустились – темный лорд и его пожиратель смерти. Один иногда падал на землю и захлебывался пенистой слюной, другой запугивал детей. Велика, наверное, радость видеть целый класс зашуганных малышей, негнущимися пальцами режущих ингредиенты и портящими от этого самый простой напиток.       Нет, если бы Тому тогда дали преподавать, то он бы, несомненно, влюбил бы в себя каждого ученика. А где ученик, там и последователь. Жаль, что его уже опередил хитрый Дамблдор.       Мыслей коснулся неприятный холод. Том резко выпрямился, еле удерживаясь от того, чтобы вскочить. Зелье в котле у Снейпа вскипело и тот, отвлекшись на огонь и с удивлением обнаружив, что тот еле тлеет, ядовито произнес.       - Вы чуть не испортили зелье. Между прочим, ваше зелье.       - Я знаю допустимую температуру кипения укрепляющего настоя. – Лениво ответил Том, возвращаясь в расслабленную созерцательность. – А вас попрошу больше не тренировать на мне навыки легилеменции. Мы поняли друг друга?       В какой-то момент Тому показалось, что Снейп просто схватит его за шкирку и вышвырнет из класса. Пожалуй, это было бы даже весело. Но зельевар, пробурчав что-то про невыносимых французов, опять обратил свое внимание к котлу.       …       С французами задумка Дамблдора. В первый вечер, когда Том отсмеялся, кувшин был восстановлен, а нужное заклинание вспомнилось, оказалось, что новоявленный Том Реддл - и опять он забыл спросить, куда делось второе имя – никак не может быть выпускником Хогвартса. Не править же воспоминания всему преподавательскому составу и ученикам?       А потому Шармбатон. Том Реддл – сирота из Франции.       Почему бы и нет? В конце концов нужно менять стратегию, раз предыдущая потерпела такую неудачу.       …       В канун Нового года Том решил обойти замок. Навестить знакомые закоулки, посмотреть, что стало с заброшенными классами, где он занимался после уроков. Вернее, сверх, уроков.       В Выручай комнату проведать крестраж, заходить не решился – кто знает, насколько интенсивно следит за ним Дамблдор. Как-нибудь потом, пусть пока диадема полежит в безопасности.       И, тем не менее, несмотря на легкое ощущение присутствия старого волшебника, настроение не желало покидать насест под названием «выше ожидаемого».       Утром рядом с кроватью лежал сверток, Том, с удивлением узнал летящие буквы с завитушками.       «С Днем Рождения, Том».       - Ну надо же, сам уже забыл. – Пробормотал он, срывая упаковку, чтобы удивиться еще больше.       Сказки Барда Биддля. Пожалуй, они стоят того, чтобы провести утро, не вылезая из постели с книгой в руках.       Уже вечером, бродя по коридору в компании гулкого эха, он не мог выкинуть из головы этот подарок. Зачем-то старый волшебник захотел, чтобы он прочитал эту книгу, да и не книгу целиком, а одну лишь сказку, отмеченную нарисованным чернилами поверх типографского текста знаком. Судя по всему, знаком Даров смерти. Интересно, конечно, почему мантия треугольная. Но Дамблдор художник, он так видит.       Но Дары так или иначе не покидали мыслей. Тридцать лет назад Том ухватился бы за возможность найти непобедимую волшебную палочку, но, видимо, годы в Азкабане сделали его слишком осторожным. И брезгливым. Да и что это за палочка такая, что меняет хозяев, как перчатки? Вещь, которая просто обязана быть сугубо индивидуальной много веков подряд прошла через сотни рук волшебников. А то, что ни один ее хозяин не умер своей смертью? Какой смысл побеждать на дуэлях других волшебников, если в итоге умрешь не по собственной воле. Глупо, крайне глупо. Лучше развивать собственные способности.       Мантия невидимка? И зачем она? Грабить Сладкое королевство? Том, представивший себя ворующим шоколад с полок, не удержался от смешка.       Пожалуй, только воскрешающий камень чего-то да стоит. Просто увидеть мать, ту самую женщину, которая в далеком двадцать восьмом году не смогла больше жить, чем немало омрачила рождение своего тогда еще ничего не понимающего сына. Да, от камня бы он не отказался, но только ненадолго. Этот Дар, кажется, притягивает смерть ничуть не хуже своей сестры из бузины.       Том же всегда планировать жить. А теперь особенно.       Заброшенный класс превратился в заваленный. Том поначалу замер на пороге, вспоминая, туда ли пришел. Но нет, кажется, все правильно. Четвертый этаж, восточное крыло, два поворота налево и один направо. И вот – свободный большой класс полностью в его распоряжении. Можно повторять пройденное на уроках – ведь в гостиных колдовать нельзя, а лучше идти вперед программы, чтобы быть лучшим среди слизеринцев, чтобы хоть как-то оправдать свое магловское происхождение.       А потом уже, узнав, что мать его волшебница и вдохновившись хоть и дальним, но родством со Слизерином, практиковать искусства более изящные и опасные, и, конечно же, импровизировать. Сюда он приводил и своих первых «сторонников», чтобы они принесли клятву верности. К сожалению, клятва никак не помешала им отвернуться от него, стоило только пасть. Том провел рукой по шершавому камню стен. Да, класс был тот. Сами стены помнят его волшбу. Что такое полвека для старинного замка?       И, тем не менее, за это время класс будто бы обрюзг. Парты, так и не дождавшись взмаха палочки юного Реддла, словно сами выстроились вдоль стен, да так и остались подобно уродливым наростам. Если же между партами оставались прорехи, то туда обязательно втискивалась мебель: стеллажи, сундуки, мягкое, начавшее пахнуть гнилью кресло и массивный шкаф, закрывший собой окно.       Том медленно прошелся по съеденному хламом пространству класса. Поностальгировать не получалось. Слишком большая была разница между звенящим от зимнего холода и магии импровизированного зала для тренировок из прошлого и нынешней, собравшей бесполезное старье комнаткой. Хотя, он сам уже давно не походил на амбициозного лучшего ученика Хогвартса. Поэтому, умей класс видеть и понимать, то тоже бы немало удивился переменам в знакомом человеке. Нет, захламленной развалиной Том себя не ощущал, но бесполезным, пожалуй, да. Всего неделя отделяла его от момента, когда придется покинуть стены замка и вернуться в жизнь. А что бывшие темные лорды делают в обычной жизни, Том не представлял.       Еще раз оглядев памятное для себя место, Том собрался было уходить – пора принимать бесполезные зелья от Снейпа – как шкаф, тот самый, закрывший одно из окон, начал дрожать. Задержав дыхание, Том сделал пару торопливых шагов назад, да так и замер, прекрасно зная, что сейчас будет. Где-то на задворках сознания промелькнул интерес – какой облик боггарт примет сейчас? Ведь должно же что-то измениться в собственных страхах после годов в Азкабане? Кто знает, может быть именно сейчас Том Реддл, в своей новой жизни потерявший второе имя - единственную ниточку, цепляясь за которую он много лет назад вышел к своей семье – сможет посмеяться над своими страхами? Хотя, сомнительно. Сейчас Том не понимал, над чем ему смеяться. В прочем, чего бояться он также понять не мог.       Из-за приоткрытой дверцы вышел он сам. Не вывалился мертвец, не выполз дряхлый старик, судьбой которому было начертано издохнуть прямо на полу. Этот Том Реддл или давно позабыл свое заточение в Азкабане, или никогда его и не знал. Гордая прямая спина, надменный взгляд, никаких следов усталости на лице, отчего резкость черт кажется хищно-притягательной. Красивый молодой мужчина, неизвестно что забывший в заваленном классе. Том, напряженно наблюдающий за медленно бродящим меж старой мебели двойником, не сразу заметил, как класс начал заполняться людьми.       Сначала он услышал гул невнятных разговоров, и лишь затем понял, что они уже не одни.       И над чем здесь нужно смеяться? Над превосходящим оригинал двойником или над собирающейся безликой толпой?       И чего бояться?       Двойник, точно прочитавший его мысли, пристально посмотрел на Тома. Взгляд его сделался неподвижным, а бледность лица, до того казавшаяся аристократичной, стала неприятно-восковой. Том, прерывисто вздохнув, поднял палочку. После каждой встречи с боггартом он жалел, что для заклинаний прежде всего важны усилие воли и понимание того, что сейчас произойдет, а не волшебное слово. И если усилием воли Том мог бы сейчас заставить себя расхохотаться, то понимание отсутствовало напрочь. Боггарт требовал искреннего веселья, а как можно смеяться над самим собой? Мертвым, старым или… Двойник рухнул на пол, и Том, прекрасно зная, что за этим последует, отвернулся, как безликая толпа людей, все больше заполняющая комнату, грянула смехом. Издевательским, конечно же, издевательским. Да и как еще можно смеяться над человеком, корчащимся от судорог на полу?       С таким трудом он заставил себя уважать, бояться. С таким трудом поставил себя выше остальных, даже чистокровных черт знает в каком поколении. С таким трудом… И все, чтобы превратиться в посмешище.       Как можно смеяться над самим собой и над издевающейся над ним толпой? И как же тогда победить этого боггарта….       

***

      Том хочет нравиться всем. Он всегда улыбается, а при разговоре с преподавателями смущенно отводит глаза. Он знает много синонимов к словам «спасибо», «пожалуйста». Со взрослыми все очень просто. Вежливый и симпатичный мальчик-сирота, несомненно одаренный магически (а здесь Том старается особенно, вызубривая параграфы учебников и привыкая к взмахам волшебной палочки – до одиннадцати лет он колдовал без нее и казалось странным зависеть от куска дерева, пусть и с внутренностью из пера птицы-феникс). Преподаватели любят его и он это чувствует.       Разве что, профессор Дамблдор. Он знает про то, что в приюте Том воровал, вернее, собирал трофеи, и запугивал других детей, хотя они того заслужили. Декан гриффиндора, прекрасно помня угрюмого приютского мальчика не попадает под очарование нового Тома Реддла – студента Хогвартса. Том не прекращает улыбаться, но смотрит настороженно на волшебника, по мановению руки которого предметы меняют свою форму. Дамблдор даже не улыбается, когда Том, единственный из всех превращает спичку в иголку на первом уроке трансфигурации. Сухо дает баллы Слизерину и добродушно хвалит пухлощекую девчонку с Когтеврана, чья спичка покрылась тонким слоем серебра. Том продолжает улыбаться, уже тогда понимая, что с профессором Дамблдором войну он проиграл.       Проиграл он войну и со своими однокурсниками. В общей гостиной и в спальне он не улыбается. Он – грязнокровка, ему дают это понять в первый вечер. Милые улыбки расцениваются как заискивание. Он – второй сорт неизвестно как оказавшийся на факультете Слизерин.       Поэтому Том Реддл, любимец преподавателей (кроме вездесущего Дамблдора) и лучший ученик школы, всегда насторожен и напряжен в гостиной своего факультета.       Он не считает себя пылью под их ногами, но и не идет на открытое столкновение. Но иногда мечтает, что василиск, крепко спящий в подвалах замка, польстится чистокровными волшебниками. Но проверять еще не время – Том не уверен, что сможет сдерживать огромную змею, как и не уверен в том, что родословная Мраксов имеет к нему непосредственное отношение. Но ведь он же говорит со змеями, как Слизерин…       На столкновение идут слизеринцы. Почти через пять лет после их совместной учебы. Как он не заметил их шепотки и переглядывания? Почему не насторожился от того, что в спальне появился незнакомый сундук? Слишком был увлечен умирающими в лесу кроликами, а потому теперь неподвижно стоит посреди спальни, смотря на мертвого себя. Сердце бешено стучит, а щеки начинают гореть и, наверное, уже покрываются уродскими красными пятнами. Боггарт наслаждается его страхом, Том это чувствует, но не как не может отвести взгляда от своего мертвого лица с широко распахнутыми глазами. Как у тех кроликов в лесу.       - Нужно уметь смеяться над своими страхами, Реддл! – Кричит белобрысый Малфой.       - Или твои тупые родители магглы писаются в штаны от каждого громкого звука? – Подхватывает Лестрейндж.       Блэки смеются. Откуда их столько набежало?       Легко смеяться над гигантскими змеями, призраками и пауками. Но как смеяться над смертью?       Том с трудом отрывает взгляд от боггарта, на теле которого начинают появляться буроватые пятна. Том смотрит на сокурсников. Ему не хочется, чтобы они смеялись.       - Силенцио, - тихо говорит он и, не замечая немого удивления, почти шепотом добавляет – Круцио.       Он не думает о ком-то конкретном, и, верно, поэтому, на пол падают все, извиваясь от боли не хуже кроликов в лесу.       Им страшно. Им теперь тоже страшно. Том видит это по их немым лицам.       Том перешагивает через боггарта и наклоняется к Малфою, но обращается ко всем.       - Что же вы не смеетесь? Нужно уметь смеяться над своими страхами. Будьте достойны своих чистокровных родителей. Давайте попробуем еще раз. Круцио!       

***

      Голова привычно болела. Том попытался поднять руку, чтобы не менее привычно оценить возможные повреждения – хотя, судя по тому, как стягивало кожу на лбу он все таки упал неудачно – но рука, словно став чужой, отказалась подчиняться.       - Ты слишком рано проснулся, мой мальчик. Ключица срастется не ранее, чем через час.       - Понятно. – Прохрипел Том, с неохотой открывая глаза. Видеть Дамблдора не хотелось. Как и любого человека, ставшего свидетелем его слабости.       - Зелья Северуса не помогают? - Почти расстроено спросил директор, сидящий на стуле рядом с кроватью.       - Нет. – Ответил Том и, подумав, добавил. – Стало даже хуже. Раньше я чувствовал, когда все начнется и успевал лечь. А сейчас даже не помню, когда упал.       - Я нашел тебя в заброшенном классе. – Начал Дамблдор, и, заметив вопросительный взгляд Тома, пояснил. – У меня есть карта, на которой видно передвижения всех обитателей замка. И ты слишком долго находился на одном месте в восточном крыле. Я счел нужным проверить.       - Вы опять спасли мне жизнь. – Усмехнулся Том.       - Не говори глупостей, мой мальчик. И позволь тебе в кое-чем признаться. Раз ты все равно бился в судорогах, я изучил твою душу, вернее, ее остатки.       Том, сил которого не оставалось на злость, только приподнял брови, но сразу же отказался от даже такого способа выражения эмоций – ссадина на лбу также не успела затянуться.       - И я понял, как ты пережил смертельное проклятие в ту ночь. Сколько ты говоришь, у тебя крестражей?       - Пять, - немного подумав, ответил Том. Как будто старый поганец не знает.       - Не знаю, обрадую тебя или расстрою, но уже шесть. Заклятие вместо того, чтобы уничтожить твою душу, откололо от нее кусок, видно слишком нестабильной она была. И…       - Теперь в доме Поттеров стоит какая-нибудь неразбиваемая ваза. – Закончил за него Том, прикрывая начавшие болеть глаза. Он подумает об этом когда проснется, а сейчас попросту нет сил. Но Дамблдор продолжал говорить.       - Так и есть, Том. В доме Поттеров находится твой шестой крестраж. И я уверен, именно он причина твоей падучей болезни.       - Возможно, - не стал спорить Том. До чего же хотелось спать.       - И если тебе нужна помощь в том, чтобы собрать твою душу воедино…       - Я сам! – Резко припечатал Том и, забывшись, попытался встать.       - Не двигайся, иначе ключица неправильно срастется.       Том, поморщившись, кивнул. К своей душе он не подпустит никого и никогда, да и про Поттеров нужно еще проверить, хотя, конечно, похоже на правду. От пяти крестражей не трясло.       Этим он и займется, когда закончатся его чудесные каникулы. Тем более так удачно Грин-де-Вальд размашисто вышагивает по Европе и посматривает на скрытую туманом Британию. Пусть Дамблдор отвлечется на темного лорда, сохранившего полный комплект зубов.       После затянувшего молчания, Том, уже не в силах бороться со сном, посмотрел на Даблдора. Старик ведь, совсем старик.       - Профессор Дамблдор. – Засыпая, пробормотал Том. Директор, до того отвлекшийся, обратил свое внимание на него. И как можно так смотреть, что чуть не каждой клеточкой чувствуешь взгляд? – Здесь очень хорошо. Спасибо вам.