Том

      — Мы с тобой топчемся на одном месте, Том.       Профессор Дамблдор задумчив, отчего идет настолько медленно, что Том постоянно себя одергивает, стоит только ускорить шаг.       — Что я делаю не так, профессор? — Том спрашивает осторожно и, остановившись, смотрит прямо в льдисто-голубые глаза. Наконец-то они сравнялись в росте. — Кажется, я неплохо освоил последнее заклинание.       — О, Том, ты освоил его замечательно. Но этого катастрофически мало. С тем, что ты имеешь сейчас, ты будешь просто отличным дуэлянтом или мракоборцем. А я хочу чтобы ты был… виртуозом.       — И что же не так? — Том старается говорить нейтрально, но все таки отводит взгляд. Показывать, что уязвлен не хочется. Как и расставаться с уверенностью, что все отлично.       — Ты слишком эгоцентричен. — Профессор Дамблдор, запрокинув голову, смотрит в серое небо и словно обращается именно к нему, а не к Тому. — До сих пор не желаешь чувствовать никакой магии, кроме своей.       — Зачем мне это? Какое мне дело до чужой магии? — Том ворчит, пинает шуршащую листву и оглядывается. Они забрались в Запретный лес слишком глубоко.       — Это важно, Том. — Мягко говорит профессор Дамблдор и, хитро улыбнувшись, манит его за собой.       Том покорно идет. Слова Дамблдора неприятны, но все же не уходят бесследно, вытягивают на поверхность целую кучу мыслей. Он действительно что-то делает не так? Где-то слабее, чем от него ожидают? С чем-то не справляется?       — И что же мы сейчас будем делать? — Спрашивает Том, отмечая, что Дамблдор ускорил шаг.       Теперь они молча пробираются сквозь спутанные кустарники, сохранившие на себе остатки пожухлых ягод, пугают птиц и тех немногих ужей, что осмелились выползать в эти дни, несущие в себе подобие тепла. Но ужи, в отличие от летних дней, молчаливы, разве что опавшие листья, которые они стремительно рассекают, не очень умело имитируют знакомое шипение.       Наконец они выходят к заросшему, почти высохшему болоту, напоминающему о себе только густым запахом тины и мутными островками воды, разбросанными меж умершей посеревшей травы. Деревья, точно брезговали старательно изживающим себя соседом, расступились, образовав неприятного вида проплешину.       — Мы сразимся с тобой на дуэли.- Наконец отвечает на вопрос Дамблдор.       — Зачем? — Напрягается Том и оглядывает местность еще раз. Пожалуй, здесь где-то прячется и трясина, где его никто и никогда не найдет. Хотя, и искать не будет. Как показал тиф, он нужен только Дамблдору, зачем-то заведшего его, словно доверчивого дурака, в самую глубь запретного леса.       Но профессор продолжает легко улыбаться и точно не замечает нервозности Тома. Он кладет ладонь ему на затылок и говорит уже серьезно.       — Но в этой дуэли ты ничего не будешь видеть.       Том не успевает понять, куда там вырваться. Затылок пронзает короткая боль, от которой темнеет в глазах. Том моргает, пытаясь согнать мешающую пелену, трет глаза, и, наконец, признает, что его окружает только темнота и легкие шаги Дамблдора. Он достает палочку из кармана мантии, крепко сжимает ее в руке и замирает. На краткий миг проскальзывает мысль, что профессор всего лишь пошутил, и унизительной и глупой дуэли не будет.       Но плечо тут же обжигает, словно огнем. Том, сделав пару шагов назад, все же не падает. Он не знает, куда бить, не знает, когда защищаться.       Следующее заклинание ударяет в грудь. Том, ударив в ответ, слышит только неприятный запах жженой травы, который становится совсем близко — следующее заклинание, толкнувшее в спину, заставляет упасть на колени.       Том быстро встает, ударяет еще раз, слышит плеск воды.       — Это не честно! — Кричит он в пустоту. — Что вы от меня хотите?!       По голени точно проводят острым лезвием и Том, не выдержав, кричит и падает, зажимая пальцами резво бегущую кровь. Рана послушно затягивается.       Том шарит руками по земле, от ужаса начинает болеть под ребрами. Он не может найти палочку — пальцы натыкаются только на потерявшую всякое подобие жизни траву и на влажную землю. Еще одно заклинание с долей милосердия ударяет рядом, отчего пахнущая тиной земля разлетается.       Том торопливо создает щит. Один из лучших — он продумывал его все лето, новое заклятие, кажется, не оставляло его даже в тифозном бреду. Вот только не так он хотел показать его учителю. Том надеется, что это даст время найти палочку, но щит не выдерживает следующей атаки, разлетевшись с громким хлопком.       Том от отчаяния вскакивает на ноги и еле удерживается, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу от досады или ликования. Как же он мог забыть.       Сознание Дамблдора окружено слишком знакомой защитой. Он столько раз учился обходить эти щиты, что сейчас уже не видит особой трудности. Только увидеть, где стоит учитель и какое заклятие пустит следом…       Голову пронзает резкая боль, а темнота точно взрывается разноцветным фейерверком. Том сжимает пальцами виски и опускается на колени, борясь с тошнотой. На глазах выступают слезы, быстро катятся по щеками. От боли, конечно же. И от обиды, от такого даже не проигрыша, а от чистого избиения, издевательства.       Том зло проводит ладонью по мокрой щеке и замирает. Ему кажется, что что-то поменялось. Определенно да. Откуда взяться в осеннем болоте цветочному запаху. Приторному, тяжелому. Том поднимает голову, осторожно вдыхает. В спину ударяет новое заклятие, сделав аромат цветов еще гуще.        Тому кажется, что он знает, откуда слышится запах. Быстро разворачивается и ударяет, не думая о словах. Он просто хочет достать, задеть, проиграть не столь позорно. Воздух вокруг точно замерзает и звенит, но все перекрывает смех Дамблдора. Первый живой звук, нарушивший тишину. Но Том уже не слушает. Цветочный аромат смещается левее, оттуда же спешит навстречу новое заклятие, почти видимое, благодаря густому запаху. Том просто уворачивается и ударяет в ответ. А затем, поверив цветам, что Дамблдор теперь за спиной, резко разворачивается и заставляет листья, ставшие острее стекла, окружить настоящим бураном издевающегося над ним волшебника.       Теперь он не замечает, что зрения нет. Оно кажется совсем ненужным, когда можно увидеть магию по-другому. Узнать заранее, какой мощи готовится заклинание, просчитать, можно ли увернуться или поставить щит. Том, забыв усталость и обиду, увлекается. Слишком увлекается, преследуя цветочный запах, стараясь ударить в самый центр, извести, смешать с умирающим запахом болота и…       Зрение возвращается резко. Том, пошатнувшись, прикрывает глаза ладонью.       — Очень хорошо, Том. — Устало говорит Дамблдор.       Том, сощурившись, смотрит на него. В руках у профессора две палочки, а из носа течет тонкая струйка крови и тут же теряется в рыжеватой щетине.       — Она вся пахнет одинаково? — Жадно спрашивает Том, пытаясь вдохнуть в себя остатки цветочного аромата.       — Ох нет, — Дамблдор, посмеиваясь, подходит ближе и хлопает по плечу — каждый по-разному. Теперь тебе есть, чем заняться.       — Палочку отдайте. — Беззлобно говорит Том. Теперь он доволен, хотя профессор мог объяснить и по-другому.       — Да подожди ты с палочкой. — Теперь Дамблдор смеется в открытую. Слишком добродушно, чтобы не улыбнуться в ответ. — Смотри, все ладони обгорели. Волшебник ты мой великий…       …       Настроение испортилось окончательно, стоило только взглянуть на потолок. Потрясающий потолок в Большом зале, имитирующий звездное небо, которого, в прочем, никогда нельзя было увидеть над Хогвартсом. Похожее небо он видел в горах, с Геллертом, когда ночи стали настолько теплыми, что позволяли лечь на землю и молча смотреть вверх.       Здесь же одного взгляда хватило для того, чтобы закружилась голова. Или причина рябое мерцание свечей, отражающееся даже в пустой золоченой посуде?       Том отодвинулся от стола и низко опустил голову, неотрывно смотря на ладони. Пока что спокойные, не подрагивающие. Жаль, Дамблдор умер и так и не успел ответить на вопрос, могут ли калеки преподавать в школах волшебства. Ведь если место, где все просто едят уже вызывает дурноту, то что будет на уроках? Что будут делать бедные ученики, когда он упадет прямо перед ними? Но и отказаться он тоже не мог. Все, что угодно, лишь бы не превратиться в еле заметную тень потрясающе-успешного Геллерта. Сохранить иллюзию жизни, где он чего-то да стоит.       Зал сотрясли аплодисменты и крики. Верно, робкой колонной начали заходить первокурсники. В голове начал нарастать знакомый гул. Том замер. Выходить некуда, трансгрессировать нельзя. Кисти рук начали подрагивать, как чьи-то ладони легли на плечи, а гулу составил конкуренцию медленный шепот.       — Предлагаю выпить за новый учебный год.       Том, с трудом обернувшись, увидел склонившегося над ним директора.       — Ну же, — еще тише проговорил Снейп — выпейте то, что в кубке перед вами. Дамблдор лично разрабатывал это зелье, и я, кажется, довел его до ума.       — Сейчас и проверим? — Смог улыбнуться Том, беря двумя руками кубок. — Хуже уже не будет, верно?       — За новых учеников! — Уже громко сказал Снейп, и золотой бок его кубка ударил кубок Тома, содержащий нечто безвкусное.       Мир начал проясняться. Сначала в него вклинился звучный голос Макгонагалл, приглашающей будущих первокурсников пройти распределение. Затем присоединился запах горячего воска и взволнованный шепот учеников. Рука, уже спокойная, поставила кубок на стол. Том, не веря в то, что, кажется, все обошлось, выпрямился. Со стула, стоящего рядом с Макгонагалл спрыгнула девочка и весело, под теперь уже кажущимися приятными аплодисменты, побежала к столу гриффиндорцев. В дверях стояли Поттер и Уизли, делали вид, что охраняют — Том только усмехнулся, представив, как в Большой зал врывается Геллерт. Пожалуй, два сопливых мракоборца именно та сила, что смогла бы его остановить.       Кивнув на радостное махание Поттера, Том прибавив к списку вопросов к Дамблдору еще один, переключился на распределение. Все как и много лет назад, кто знает, может и табурет тот же. Кого-то шляпа направляла на нужный факультет, только успев коснуться головы, над кем-то думала долго. Том помнил и себя. И глухое раздражение от того, что его фамилия в середине списка, и неприятно внимательный взгляд профессора Дамблдора — верно, гадал, вернул ли Том украденные вещи — и слишком долгий разговор с чужим голосом в голове. Шляпа предлагала ему Когтевран. Предлагала настойчиво, но так и не свернула упрямого одиннадцатилетку с пути. Интересно, и сколько учеников сейчас ведут именно такие беседы?       Заметил Том и белобрысые макушки племянников Поттера. Мальчик стоял, насупившись, а девочка чуть не подпрыгивала от нетерпения. И к Макгонагалл, стоило только прозвучать ее имени, она не только прибежала, но и чуть не вырвала шляпу из рук. В прочем, шляпа, кажется, не коснулась ее головы, а сразу истошно отправила на Гриффиндор. Поттер и Уизли хлопнули по рукам, и тут же устремили все внимание на мальчика. Питер, кажется. Паренек, отказавшийся далеко не таким бойким, как сестра, в нерешительности уселся на табурет и, стоило только Распределяющей шляпе коснуться макушки, втянул голову в плечи. В зале повисла долгая тишина, завершившаяся торжественным Пуффендуй.       — Нехорошо, когда братьев и сестер разлучают. Особенно близнецов. — Задумчиво проговорил сидящий рядом профессор Флитвик.       — А мне кажется, ему пора отдохнуть от своей бойкой сестрички.- Шепнул Том преподавателю заклинаний.       — Везет вам, на ваш факультет уже набрали детей, можете сидеть спокойно. А я все переживаю, как в первый раз знаете ли.       — Да будет вам, в этом возрасте почти все дети хорошие.       — Вот именно, что почти… погодите, что? Вы слышали?!       — Одиннадцатый ребенок идет на Пуффендуй. — Пожал плечами Том. — Кажется, в спальне мальчиков будет тесновато.       — И в спальне девочек. — Подал голос до того молчащий Лонгботтом, что сидел по левую сторону. –Двенадцатый человек на вашем факультете, профессор Реддл.       — Хочу тринадцать. — Заявил Том, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. — Очень символическое число, не находите?       И Распределяющая шляпа, точно услышав его слова, недолго думая отправила последнюю девочку к уже охрипшему от радостных воплей столу пуффендуйцев.       После традиционной речи директора не меняющейся, кажется, годами, и традиционно вкусного ужина, Большой зал пришел в движение. Старосты, пытаясь перекричать школьников, выстраивали в ряд первокурсников.       — Профессор Реддл, вы не продолжите ужин с нами? — Макгонагал тронула выходящего из-за стола Тома за руку.       — Как только провожу первый курс в их спальни. — Улыбнулся Том, с удовольствием отмечая неприкрыто удивленные взгляды.       — На то есть старосты, в нашей школе такие порядки.       — Мне кажется, вы хотите взвалить слишком много ответственности на плечи подростков.       Губы Макгонагалл стали совсем тонкими, а Снейп, усмехнувшись, покачал головой.       — Мне нравится ход ваших мыслей, юноша! — Профессор Флитвик соскочил со стула. — Пожалуй, тоже пойду познакомлюсь со своими детьми.       Подле стола пуффендуйцев стояли, сжавшись в кучку, первокурсники и испуганными совятами озирались вокруг. Старосты с блестящими значками на мантиях, пытались хоть как-то перекричать толпу и заставить детей сдвинуться с места. Увидев подошедшего Тома, оба вытянулись в струнку:       — Здравствуйте, профессор Реддл!       Том, еле удерживаясь от того, чтобы не засмеяться, пожал им поочередно руки.       — Добрый вечер мистер Дин, мисс Брукс. Остальные студенты знают пароль от гостиной?       Мисс Брукс, симпатичная худенькая девушка с толстой черной косой, залившись краской, опустила глаза. Ее напарник, здоровый для своих пятнадцати светловолосый парень, оказался более готов к диалогу.       — Нет, сэр. Мы не успели.       — Тогда бегом. — Том мягко подтолкнул обоих к выходу. — Чтобы к тому моменту, когда мы с первокурсниками придем к гостиной, там не было никакой толпы.       Не обращая больше внимания на шмыгнувших в выходы их Большого зала старост, Том повернулся к первокурсникам.       — Встаем парами! Кто с кем хочет. Мисс Голд, парами, это по двое, я умею считать. Ну что, — Том быстро пересчитал детей, не отказывая себе в удовольствии вспомнить, как считал также много лет назад слизеринцев — молодцы. Питер, а ты что стоишь такой грустный?       Отчего-то Том и не удивился, что забитый племянник Поттера так и не решится никому протянуть руку и враз оказался тем самым тринадцатым учеником. Теперь мальчик, кусая подрагивающие губы, с тоской смотрел то на опустевший стол гриффиндорцев, то на двери, где еще совсем недавно стоял Поттер.       — Мне не хватило пары, — сказал он так тихо, что пришлось наклониться, чтобы услышать.       — Как это не хватило? — Удивился Том. — А то, что я стою один, тебя не смущает? Давай руку, пойдем с тобой впереди, будем показывать всем дорогу.       Том сжал несмелую детскую ладошку и, оглянувшись на остальных притихших первокурсников, махнул им рукой, предлагая идти вперед.       И все равно не покидало неприятное ощущение, засевшее где-то под ребрами. Потенциальная любовь детей — очень мило, но в какое же сравнение она идет к той всеобщей любви, что завоевывает для себя Геллерт?       Тихо сидеть в школе, зависеть от зелий Снейпа, год за годом учить разных детей одному и тому же, в то время как другой, лучший настолько, что глупо даже завидовать, навсегда укрепится в звании великого волшебника?       Что же.       Том, почувствовав, что губы начинают дрожать также как у крепко держащего его за руку Питера, еще раз повернулся к детям и заставил себя улыбнуться.       Что же.       Пусть так.       …        — Оказывается, вы не давали Геллерту вернуться в Англию, профессор. — Заметил Том, кладя перед бледным Дамблдором газету.       — О, должна же быть от моей смерти хоть кому-то польза.       Дамблдор хитро улыбнулся. Кажется, он подзабыл сказки и был не в курсе, что нахождение в мире живых приносит ему только страдание.       Геллерт, бывший молчаливым свидетелем их беседы, открыто улыбался с первой страницы «Ежедневного пророка», а громкий заголовок вещал о том, что он безумно счастлив вновь оказаться в Англии, в стране, которую когда-то любил всем сердцем, но из-за ошибок прошлого оказался лишен возможности вернуться.       — Ожидал увидеть от Геллерта войну. Иногда приятно ошибаться.       — Он же не дурак, в отличие от меня. — Пожал плечами Том, вырывая из газеты страницы с нужной статьей и аккуратно складывая их. — Но вы лучше мне скажите, что за зелье сварил Снейп?       — Гордость не позволяет пойти и спросить?       — Бросьте. — Том махнул рукой. — Именно гордость меня к нему и погонит. И все же?       — Просто я заметил, что низкие концентрации сока адониса и омелы снимают судороги и в принципе успокаивают. А поскольку ты всегда чувствуешь приступ где-то за минуту, то я решил, что ты будешь успевать выпивать зелье. Оставалось только попросить Северуса довести зелье до ума. Полагаю, ты сможешь варить его и самостоятельно. Не знаю, надолго ли его хватит, и…       — Спасибо. — Коротко прервал его Том и, посмотрев на воскрешающий камень в своих руках, все же спросил. — Насколько я понимаю, первый крестраж мы создавали с вами вместе и вы уже изначально знали, куда я прячу половину своей души?       Дамблдор, точно передумав издеваться и увиливать, кивнул.       — И вы специально сказали об этом Геллерту? Чтобы он добил меня?       — Том. — Дамблдор впервые на его памяти отвел взгляд. — Я хотел, чтобы его убил ты.       — Очень смешно, профессор! Я могу только убить его эстетические чувства пеной у рта и мокрыми штанами! Что за инфантильный подход к делу? Если вы действительно видели в Геллерте угрозу, тогда почему не разобрались с ним сами, как только он сбежал из Нурменгарда? Или вы думаете, бывшие узники в первое время находятся на пике своей силы?       — Я ошибся, Том. И, кажется, под конец жизни совсем утратил связь с реальностью. И я устал от нашего разговора, Том. Ты не против, если продолжим в следующий раз?       Том, покачав головой, положил камень на стол. Дамблдор привычно исчез, а Том, пробежав еще раз глазами статью про Геллерта, аккуратно разгладил бумагу, думая, куда же все-таки складывать все газетные вырезки. Кажется, их намечалось очень много.       …       Воскресный день выдался, к счастью, без дождей, а потому короткая вылазка в Хогсмид получилась приятной. Том, быстро отправив Геллерту посылку — он выбрал самую красивую и большую сову, с блестящими темными глазами и необычным золотистым оперением — теперь медленно брел по пока еще пустынным улочкам. Школьников начнут выводить только со следующей недели, и пока Хогсмид тихо дремал отдыхал от дементоров, то охраняли его по вечерам.Том надеялся, недолго.       Первая неделя выдалась суматошной. В перерывах между занятиями Том разводил потерянных первокурсников по кабинетам, попутно призывая запоминать, какие ступеньки на лестницах могут исчезнуть, какие двери фальшивые, и как себя вести, если лестница все же решила изменить свое направление. Теперь один из учеников всегда держал его за руку, пришлось даже, как только Том заметил, что те начинают чуть ли не драться, составить график тех, «кто будет идти за руку с профессором Реддлом».       С более старшими курсами оказалось проще. Весело загнали в клетки разлетевшихся ко кабинету пикси; поговорили с четвертым курсом, до этого надежно спрятав палочки, о непростительных заклятиях; весь урок писали с пятым, а затем и седьмым курсами контрольную, чтобы проверить, есть ли что в головах перед СОВ и ЖАБА; добродушно помучились с шестым, пытались заставить заклинания срабатывать от мысленных приказов; не избежали недоразумений с третьим курсом, когда Том объявил, что вместо боггарта они сразу проходят гриндлоу. На каждом факультете нашелся умник, что поинтересовался, почему они не следуют программе, на что Том нашелся быстро — боггарта еще нужно найти, смысл проговаривать заклинание просто так? И вообще, это занятие можно попросить провести Поттера, только зря ходит по школе и мешается…       Приходили письма и от Геллерта, каждый день. Внимательно прочитанные они складывались в стопку и прятались в шкаф. И, наконец, в воскресенье, Том решил ответить на все разом. К письму он приложил мантию невидимку, все же решив, что авторитету только повредит периодически заглядывающий к нему мужчина, пусть это и Геллерт. Вернее, Гелечка, оказавшийся страшным красавцем, а не ужасным стариком-диктатором, отсидевшим почти полвека в тюрьме — нечто похожее Том слышал почти от любой студентки, что прижимали к груди журналы, с которых в наглую улыбался тот самый Грин-де-Вальд, сбросивший с себя полог тайны и оказавшийся обычным человеком.       Убивая время, Том заглянул в магазин перьев Писарро, выставивший на витрину всю печатную продукцию магической Британии. Со страниц «Ведьминого досуга» Геллерт рассказывал про свою семью — отца, немецкого аристократа и маглорожденную волшебницу мать. Особенно он выделял бабушку-маггла, приписывая свое воспитание ей в заслуги. В подтверждение его слов с черно-белой недвижимой фотографии на мир взирали высокая стройная женщина с тонкой талией и седыми волосами, кокетливо прикрытыми шляпкой и пухлый карапуз, испуганно смотрящий в камеру.       Со страниц «Ежедневного пророка» Геллерт говорил, что ничего не имеет против магглорожденных волшебников. Что магия одинакова у всех и не зависит от родословной.       В «Еженедельнике ловца» Геллерт рассказывал о том, что в пору обучения в Дурмнстранге был капитаном команды своего факультета, а «Новости волшебного мира» извещали о том, что Дурмнстранг вновь объявляет набор студентов.       — Да ты я смотрю разошелся. — Тихо сказал сам себе Том, с улыбкой листая «Придиру», где Геллерт глубокомысленно заявлял, что молодость его как политика совсем не красила и сейчас он усиленно работает над исправлением всех своих ошибок.       — Я так и знал, что без нас ты начнешь разговаривать сам с собой. — Раздался знакомый насмешливый голос по которому, как оказалось, Том успел соскучиться. — Стой, где стоишь, тут свет хорошо падает.       Короткий щелчок камеры с трогательно выключенной вспышкой известил о том, что можно опять двигаться.       Том, положив журнал на место, повернулся к братьям Криви, которые, до того довольно скалящиеся, тут же напустили на себя строгость.       — И подумать только, киданул нас ты, а приходить к тебе должны мы! — Возмущенно сказал Колин, как только они вышли на улицу.       — Я теперь занятой человек, — Том подышал на замерзшие руки — как никак еще и декан. Не могу надолго отлучаться.       — Том, не хочу тебя расстраивать, но тебе дали самый отстойный факультет. На Пуффендуй идут те, кому больше нигде не нашлось места.       — Что-то я не заметил, Денни, чтобы на Пуфендуй отбирали детей, что остались после остального распределения. — Безмятежно ответил Том и не удержался от усмешки. Лет пятьдесят назад он думал точно также, но разве стоит в этом признаваться? — Спорим, в этом году мы получим кубок школы?       — Ты как всегда безумен. — Заржал Колин. — Но я даже спорить не буду. Да станет тебе известно, наш отдел занял третье место в дуэльных соревнованиях, даже без присутствия твоей сиятельной задницы. Поэтому не удивлюсь, если впервые за хреналлион лет Большой зал станет желтым.       — Вот то то же. — Том довольно сощурился. Отчего-то казалось, что этих четырех месяцев и не было и они просто продолжают недавно законченный разговор. — Может быть, пойдем где-нибудь посидим? Я уже успел проголодаться, пока шел сюда.       — Дело говоришь. — Отозвался Деннис, недовольно глядя в отказывающийся работать телефон. — Сто лет не был в «Трех метлах». Да со школы наверное. Кстати, нам прислали нового сотрудника, ты даже не представляешь, насколько он тупой…       Под рассказ Денниса они быстро пересекли тихую улочку. Уже перед дверьми в «Три метлы», последнее воскресенье не тревожимые толпами школьников, Коллин, слегка ухватив Тома чуть повыше локтя, отвел его в сторону.       — Я просто хочу, чтобы ты знал. — Сказал он тихо. — Я скучал по тебе, дружище.       Том, точно обжегшись об искреннюю улыбку, отступил. На какой-то миг стало тяжело дышать, точно признание Колина с силой сдавило грудную клетку. Но всего на миг, затем все отпустило, отчего слова, казавшиеся теперь самой настоящей правдой, вырвались наружу.       — Я тоже.