Том

      Однажды Том выиграл деньги. Совсем немного, но вполне достаточно для того, чтобы, не обращая внимания на куцый от частых стирок костюмчик, небрежно отдать монеты за пломбир и почувствовать себя принадлежащим к одному из тех прилизанных детей с налитым румянцем щек, которым в жаркий день обязательно полагалось мороженое. Тогда Том на спор продержался под водой чуть больше двух минут. Пожалуй, он смог бы и дольше, если бы не жгучая боль в груди, под конец ставшая настолько невыносимой, что в пару быстрых гребков пришлось добраться до поверхности, чтобы, забывшись, судорожно сделать вдох.       Тот парень, оставшийся в памяти без имени, но зато во взрослой соломенной шляпе, только громко захлопнул крышку часов и заявил, что Том не справился. Врал, конечно же, врал. Одного пристального взгляда в глаза хватило на то, чтобы заставить его изменить свое мнение, отдать обещанное и самому Тому твердить потом воспитателям, что он ни в чем не виноват. Он никого не пугал, никому не угрожал, ни у кого ничего не требовал.       И вообще это не он.       В этот раз легким не пришлось гореть огнем — рука, крепко сжимающая палочку, сама рассекла воду в сомнительном движении, повторяющем рисунок перевернутой подковы, а пузырь, укрывший голову, позволил вдохнуть. С магией нырять ощутимо проще, даже если все происходит не по собственному желанию.       Темнота, до того надежно вставшая перед глазами, начинала выпускать белые силуэты инферналов. Тощие, презревшие пропорции и совершенно неподвижные, точно, затащив его к себе, они перестали видеть смысл в дальнейших движениях.       Том, не удержавшись, дотронулся до кожи того, чтоб был ближе всех. Холодная, настолько, что хочется отдернуть руку, и гладкая, упругая, без малейших признаков разложения.       Инферналы не гниют, но все же, казалось, вся вода пропиталась сладковатой гнилью, точно…       Том, не скрывая ужаса, отшатнулся. Движение, которому на земле полагалось быть порывистым и быстрым, в воде оказалось медленным, ленивым, не удлиняющим расстояние от того, что когда-то создал сам.       Эти белые тела, безупречно гладкие, проворные, и безнадежно пахнущие гнилью, его творения. Его магия, когда-то заточившая их на дне озера — да и кого «их», если бы Том помнил хотя бы одно имя… — несла в себе этот аромат разложения, сладковатый, густой и совершенно не узнаваемый. Потому что…       Это не он.       — Вас создавал Волдеморт, — прошептал Том.       Конечно же. А он, Том Реддл, их уничтожит, чтобы не существовало даже отголоска магии, пахнущей даже не смертью, а той неприглядностью, что происходит многим после, укромно под землей.       Оттолкнувшись от дна, Том в пару гребков оказался на поверхности. Инферналы, теперь уже сохранявшие неподвижность, остались внизу.       Не без труда встав — мокрая одежда тянула к земле — Том посмотрел на успокоившуюся воду. На краткий миг собственная идея показалась глупой. Кто может найти здесь кладбище инферналов? А даже если и найдут, кто свяжет эту гниль с ним? Верно же теперь его магия пахнет по-другому. Иначе Геллерт бы сказал… Веселый задорный Геллерт, ныряющий в подвижную холодную реку, где вода настолько чиста, что сверкает на солнце. Геллерт, который уже ничего не сделает, если он вернется в Азкабан. Сколько дают за кладбище инферналов, даже с явно истекшим сроком давности?       Нет, пусть это и дело рук безумного прошлого по имени Волдеморт, но избавиться нужно, чтобы не тащить гниль в новую жизнь, пусть и лишенную перспектив, но зато…       И что зато?       — Ничего у тебя никогда и не было, — твердо сказал себе Том, с мрачным удовлетворением слушая, как эхо повторяет его слова.       Только вывести их на берег и сжечь. Ему ведь тоже подчиняется Адское пламя. На так некстати взбрыкнувшую магию из прошлого хватит…       Под веками жгло, но тепло, убаюкивающе согревающее ставшее ленивым тело, начало отступать, отчего сон, становясь зыбким, впускал в себя звуки извне.       Приглушенное камнем где-то далеко шумело море. Верно, как всегда бесновалось. Невидимое, как всегда невидимое. Сколько вечеров он провел в Азкабане, прислонившись ухом к стене и слушая еле слышный рокот волн.       Где-то бежала вода, заполнявшая расщелину, ведущую в пещеру.       Странно, он совсем недавно накладывал заклятие, запрещающее ей двигаться. А его всегда хватало и на обратный путь, сколько бы он не провел в пещере. Но мысль промелькнула вяло, задавленная сонным дурманом.       Начинающий подступать холод уже не казался надоедливым. Том, обняв себя, замер. Просыпаться не хотелось, решительно не хотелось, отчего раздражал собственный слух, зачем-то улавливающий никому не нужный шум. Пожалуй, ничего страшного, если он еще поспит. Холод — не беда. В конце концов, за тридцать лет в Азкабане он так и не смог убить, чего бояться сейчас?       — Надеюсь, ты сейчас не собираешься биться в конвульсиях? — Раздался знакомый голос, богатый не присущими ему мрачными интонациями.       Том, вздрогнув, открыл глаза, но тут же, повинуясь накатившей тяжести, задремал.       Показалось. Чей бы этот голос ни был, показалось. Он никого сюда не приводил, кроме тех приютских ребят, Эмми и Денниса, так смешно боявшихся озера, на дне которого тогда ничего и не было.       Денниса и Эмми.       Денниса…       Он же привел сюда братьев.       Резко вздрогнув, Том попытался приподняться на локте. Рука, казавшаяся неуклюжей, совсем чужой, не держала. От кончиков пальцев по коже точно побежали крохотные искры.       Том, сильно зажмурившись, чтобы окончательно прогнать пелену, открыл глаза, с облегчением понимая, что он — единственный человек в пещере. И, кажется, вообще единственное существо, живое или мертвое.       Захотелось рассмеяться и лечь обратно, на бывший когда-то притягательно горячим камень. И поспать еще совсем немного, совсем чуть-чуть. Просто набраться сил и вернуться домой. Ведь теперь есть, что называть домом.       …       Машина остановилась прямо около подъезда. Том, с трудом оторвав голову от стекла, улыбнулся обернувшейся к нему девушке-водителю. Дорогу он помнил плохо, кажется, все же задремал. Как и плохо помнил, как все-таки заставил себя выйти из пещеры и трансгрессировать, куда хватило бы сил, лишь бы рядом оказались люди.       — Сэр, — девушка казалась встревоженной — вам точно не нужна помощь? В паре кварталов отсюда есть больница…       Том, не найдя сил ответить, помотал головой. В кармане, к счастью, нашлись маггловские деньги, вполне еще приличного вида. Успели высохнуть. Как и он. И сколько же он пролежал на полу в пещере?       — Нет, сэр, не стоит, мне по пути… — попыталась возразить девушка, но Том, положив деньги на сиденье, вышел из машины.       В квартире оказалось пусто. Слишком пусто, но, к счастью, тепло. Том, долго стоял посреди комнаты, вспоминая, куда же делись те немногие вещи, которыми он успел обзавестись за несколько месяцев работы в Министерстве. Хорошо, что кровать застелена, правда, как-то неряшливо, точно на ней кто-то уже спал.       Махнув рукой на бестолковые мысли, Том, забравшись под одеяло, наконец, заснул.       Уже среди сновидений, бестолковых, бывших более серыми штрихами, нежели полноценными картинами, стало тепло. Чьи-то горячие руки легли на лоб, заставляя тянуться ближе, к огню, к знакомому ворчанию, наконец, согреть заледеневшие ладони в ладонях чужих…       Когда Том окончательно проснулся, было еще светло. Привычное дерево за окном лениво шевелило ветвями в такт ветру, оставляя на потолке знакомые предзакатные тени. На кухне завлекательно шумел чайник, и слышались шаги, порывистые, легкие, как и человек, появившийся в дверях.       — Ну что, победитель инферналов, — Геллерт иронично приподнял бровь — не соизволишь поужинать?       — Откуда ты узнал? — спросил Том, грея руки о стакан с чаем. Первый, обжигающе горячий, он выпил быстро, молча.       — Пришлось заглянуть в твои мысли, ты был не слишком разговорчив. Ты знаешь, что тебя не было две ночи?       Том пожал плечами. Пожалуй, следовало ожидать, что его сон на полу пещеры окажется не столь мимолетным.       — Понятно, — кивнул Геллерт — ты наелся?       Не успел Том кивнуть, как Геллерт, быстро встав, оказался за спиной. Цепкие пальцы с силой вцепились в ухо, и близко, совсем близко раздался лишенный привычной насмешки шепот.       — Еще хоть раз попробуешь вот так уйти! — пальцы сжимались все крепче. — Без предупреждения пропасть! Ты думаешь о ком-то, кроме себя, ты, эгоистичный…       — Прекрати! — Том, придя в себя, быстро оказался на ногах. Рука потянулась к уху, постыдно горячему. Привычный жар начинал ползти по шее к лицу, а где-то в груди сжался тугой комок, не дающий вырваться наружу никаким словам.       — Это не боггарт, Том, чтобы сказать «ридикулус» и все прошло, — спокойно сказал Геллерт. — Что бы я делал, если бы ты умер?       — То же самое, что и обычно, — вышло почти шипение — Продолжил бы жить дальше.       Лицо Геллерта точно окаменело. Том, смотря исподлобья на непривычно сжатые губы и потемневшие глаза, отступил на пару шагов назад. Геллерт же, коротко замахнувшись, ударил по щеке. Ладонь тут же взметнулась к ставшей совсем горячей коже.       — Черт, — еле выговорил Том.       Геллерт, бросив безразличный взгляд, развернулся и быстро, незнакомыми, тяжелыми шагами, вышел с кухни.       — Черт, — прошептал Том, и, точно очнувшись, крикнул — Геллерт, стой!       Геллерт и правда, остановился. Уже у дверей, уже в пальто.       — Гел, послушай, прости меня!       Геллерт, неторопливо застегивая пуговицы, сказал совсем тихо, непривычным, чужим голосом.       — Я тебя прощаю, Том Реддл. Надеюсь, ты доволен. До свидания.       Рука рванулась было, чтобы схватить за рукав, но замерла. Геллерт, пожав плечами, вышел в коридор и, с негромким хлопком, трансгрессировал.       — А этот твой герр Грин-де-Вальд оказался ничего так мужик. Позвонил мне на следующее утро, как ты пропал.       — Угу, — пробормотал Том, мешая остывший чай.       Братья Криви начали барабанить в дверь совсем не вовремя. Том сплевывал в раковину кровь, тупо наблюдая, как красные полосы, смешанные со слюной, закручиваются водоворотом, прежде чем уйти в слив. Язык саднило, приятно саднило, забирая на себя все мысли. Болел и затылок — совсем уже непривычно, ведь сколько месяцев его голову во время приступов держал Геллерт, оказывается, тоже смертельно уставший от него. Том, подняв голову, посмотрел на себя в зеркало.       — Я и сам от себя устал, Геллерт. — Прошептал он и еле удержался от того, чтобы не отшатнуться. То непривычное выражение, что приняло лицо Геллерта до оплеухи… вот же оно, безразличный кукольный взгляд, опущенные уголки губ. Восковая маска, которую зачем-то примерил на себя герр Грин-де-Вальд. — И тебя за собой тяну.       Захотелось разбить зеркало. Кулаком. Но если бы только помогло. И если бы кисть, еще недавно сведенная судорогой, сжалась в кулак.       И в дверь постучали.       Два неугомонных создания, с коробкой пирожных и искренними улыбками на лицах.       — И, кстати, он очень заинтересовался моими фотографиями. Я имею ввиду, цветными движущимися фотографиями, — продолжал вещать Колин.       — Он заинтересовался только одной, где этот придурок был, — пробормотал Деннис, не трудясь сделать перерыв между поглощением пирожных.       — Но потом попросил показать остальные! — не унимался Колин. — И вообще, почему ты не сказал нам, что вы тусите вместе? И что ты ничего не ешь? Не думаю, что пока ты занимался своей темной магией, тебе приносили еду. По крайней мере, судя по твоему виду…       — Я понял тебя, Колин, — устало отмахнулся Том, отламывая кусочек от пропитанного кремом бисквита. От сладкого стало легче, по крайней мере, появились силы сидеть ровно, а не устало прислоняться к стене.       — Я рассказывал, какой тупой новый парень работает у нас в отделе? — хмуро поинтересовался Деннис, допивая одним глотком остатки чая.       — Детка, иди, погуляй, — мягко коснулся его плеча Колин, и, как только Деннис скрылся, заговорщицки зашептал — Этот твой Геллерт бросил все дела и искал тебя, а ночью спал здесь. Сказать, что я в шоке — ничего не сказать.       Том только кивнул, вспоминая незаправленную постель.       — И сейчас он нам позвонил, сказал прийти к тебе, якобы, тебе будет грустно. Я, конечно, сказал, что это обычное твое состояние… Но ты так и будешь молчать? Молчание оправдано только в том случае, если ты ешь. В остальном отказываюсь искать объяснения.       — Спасибо, — хрипло выдавил Том — что пришли.       Колин только покачал головой, а на кухню опять ворвался Деннис, держа в руках маленький прямоугольник бумаги.       — О, Том, ты все-таки решил лечиться! — непривычно возбужденно вскричал он, кладя на стол визитную карточку кузена Поттера.       Том, дернувшись, быстро смял жесткий картон в кулаке.       — Просто завалялось. — Коротко сказал он.       — Да ты что, Деннис, он скорее себе язык откусит, чем помощь у магглов попросит. — Натянуто засмеялся Колин, разглядывая Тома непривычно проницательно. — Слушай, а если без шуток, это же хорошая идея. Если волшебники помочь не могут, то, может быть, обратиться к науке…       — Хватит уже!       — Просто Том не любит слушать правду, — заметил Деннис, опять протягивая руку к пирожным.       — Почему бы просто не посидеть и не попить чаю? Молча! — сладкое, давшее силы на раздражение, не дало сил его скрыть.       — Как скажешь. Но может все-таки позвонить этому мистеру Дурслю?       Чашка, которую Колин держал, обхватив обеими ладонями, разлетелась осколками.       — Что же, — задумчиво проговорил старший Криви, наблюдая за тем, как чай, покидая разлившуюся по столу лужицу, медленно капает на пол — никто не пострадал, кроме твоего чистого пола. Уже хорошо. Не хочешь, так не хочешь, Том. Пойдем, закажем еды и посмотрим какой-нибудь фильм. Тебе завтра уже детей учить, нужно привести тебя в форму.       …        Октябрь проходит быстро. Кажется, только-только серебристый олень патронуса гордо стоит, подняв переднюю ногу, перед восторженными школьниками, а Том все еще с мутной головой сидит за столом и, смотря на вихрастый затылок, чувствует благодарность к Поттеру, так кстати согласившемуся скрыть его неумение пользоваться чарами, как уже проходит первый матч по квиддичу.       И только команда Пуффендуя, стоя гурьбой, потупившись, у стола, просят разрешения устроить вечеринку в честь не столь вероятно победы, а Том уже делает вид, что не слышит, как музыка и веселый гогот из гостиной уходят далеко по коридору.       Еще в начале месяца дожди заканчиваются, а камины чинят, отчего в замок возвращается уют. На грядках позади хижины Хагрида наливаются огненным цветом тыквы, раздаются вширь, притягивая взгляд своими округлыми боками, и слегка пахнут магией — совсем неуловимый запах хвои, заботливо помогающий им расти.       Первокурсники, наконец, осмелев и освоившись, разбредаются по классам сами, отчего появляется много свободного времени. Том дольше сидит за завтраком, дожидаясь, пока Большой зал опустеет, а на горячей булочке растает масло. Под вкусные ароматы и редкие звуки отодвигаемых скамей, он лениво перебирает воспоминания, которые могли бы вызвать патронуса. Поттер, не теряя надежды добиться чего-то большего, чем быстро тающая серебряная дымка, велит думать, вспоминать, чувствовать. И, пожалуй, воспоминания есть, даже слишком счастливые, но потускневшие, лишенные своего блеска, не имеющие никакой ценности без главного компонента.       Геллерт не объявляется. Том, наблюдая в Большом зале за стрекозой Трелони, собирающей на свои побрякушки свет всех свечей, представляет то самодовольство, что коснется ее тонкого личика, стоит ей только узнать, что ее разорванные ожерелья, кошки и единицы оказались правдивы. Да и с водой угадала. Но подходить не хочется, кто знает, вдруг перед Хэллоуином прорицательница запаслась новыми, отнюдь не безрадостными предсказаниями.       Но газеты говорят, что у герра Грин-де-Вальда все хорошо. Он часто появляется в Министерстве и даже нанес личный визит семье министра, оценив кулинарные способности жены Поттера-старшего и поиграв с его детьми в квиддич.       — И он снитч почти в упор не видит, — возбужденно говорил тогда Поттер — хотя, в его возрасте то простительно.       С палочки срываются серебряные искры, а Том недовольно смотрит на Поттера. А что он сам увидит без своих очков? Но Том молчит и продолжает вспоминать — за две недели занятий не получилось даже подобия патронуса, хотя в Большом зале уже робко вышагивают серебристые звери.       Хотя, подчас, кажется, что все получится. Стоит только достать аккуратную стопку писем и просто сидеть, положив на них ладонь. Тогда кажется, что сейчас комнату зальет белый свет патронуса, но еще одного взгляда на стопку хватает, чтобы мир потускнел. Он так редко отвечал.       — Все заслуженно. Все правильно. — Повторяет себе Том, закрывая глаза и слушая убаюкивающий треск камина.       Утром тридцать первого огород Хагрида сиротеет, зато столы ломятся от ярких сладких пирогов и сочных кусков запеченной тыквы. А в кармане лежит записка, принесенная утром неприметной совой.       «Наверное, хватит уже дуться друг на друга.       Приду вечером, сразу после того, как в Дурмстранге закончится праздник.       Геллерт»       И Том отвечает быстро, хотя сова, продрогшая в схваченное легким морозцем утро, сидит, нахохлившись, и не думает улетать.       «Я буду ждать тебя, Геллерт»       Пожалуй, сегодня на занятии с Поттером что-то может пойти лучше. Сегодня у всех хороший день — весь Хогвартс радуется, что мрачный директор на весь вечер отбывает в Дурмнстранг и с праздником их будет поздравлять пусть и строгая, но человечная Макгонагалл, в кармане Тома записка от Геллерта, Колин, приславший тремя днями ранее восторженное письмо, направляется в Дурмнстранг, делать фотографии с открытия, а Поттер… К счастью, он даже не подозревает, что этот день для него просто Хэллоуин. А не тридцатая годовщина со смерти родителей. Верно, от этого серебряная дымка не испаряется, а долго еще висит в воздухе, чтобы рассеяться от бурных поздравлений Поттера.       Ведь все же хорошо, и даже рефлекторно хорошо, когда Макгонагалл, в полной тишине, отменяет праздник. Том не перестает глупо улыбаться, и, прикусив щеку, еле сдерживает рвущийся наружу истеричный смех.       Не стоило забывать, что в его жизни ничто не пойдет гладко и приятно, верно, он это заслужил, конечно заслужил.       Но почему в очередной раз задевает Геллерта? Почему захвачен именно Дурмстранг, где Геллерт, свежий и веселый, праздновал открытие школы?       И почему он, Том, до сих пор еще здесь? Когда рука уже давно должна сжать медальон, бывший крестраж, и привести его к крестражу настоящему, созданному без убийств и темной магии, но от того не менее влекущему к себе?       …       Том медленно брел вдоль чуть подрагивающего воздуха. Верно, при свете дня купол, окруживший Дурмстранг, опалесцировал, переливался под скудным, почти ноябрьским солнцем, но теперь он слегка дрожал в свете фонарей, стройными рядами окружившими дорожки перед замком, и искажал свободный полет легких капель дождя.       Казалось, что все это уже было. В такой же Хэллоуин он, также один, прикладывал ладонь к магии, защищающей дом. Также искал лазейку и, разумеется, также находил, чтобы встретиться внутри с тем, с чем не можешь справиться. Вот только тогда он не рассматривал проигрыш ни в одном из вариантом, теперь же…       — У Геллерта много врагов, — шепотом повторил он фразу одного из старшекурсников, с авторитетным видом прокомментировавшего объявление Макгонагалл. Правда, тот старшекурсник больше надеялся, что директор уже никогда не вернется. Впрочем, если Снейп не невинная жертва обстоятельств, покинуть стены северного замка ему уже не суждено.       Том, замерев, легко коснувшись пальцами чужой магии, чувствуя, как от холода в верх по руке бегут мурашки. Все как и тридцать лет назад. Аккуратный разрез по шву — зачем портить чужую работу? Да и незачем, не тех сил. Геллерт, весной, был прав — если он в состоянии снести купол вместе с частью замка, то ему, Тому, гораздо легче пройти внутри, ничего не нарушив. И незамеченным.       Чужая магия, легко пропустившая его, сопровождала его до школы легким тремором в запястьях. На мгновение Том остановился, ударив рукой по пустому карману, где обычно лежало зелье Снейпа.       — Ничего, успеешь. — Твердо сказал он сам себе и, легко поднявшись по широкому крыльцу, охраняемому львами с кудрявыми гривами, толкнул тяжелые двери.       Быстро пересек пустой вестибюль, и, прислушавшись, замер.       В замке стояла тишина, точно не он пару часов назад он с привычным радушием принял учеников. Сердце, совершенно не подчиняясь деланному спокойствию мысли, заколотилось — а если уже все? Том только дернул плечом, словно мог отогнать ненужную тревожность, и направился вперед по широкому, хорошо освещенному коридору.       Верно, напали на Геллерта на пиру. Значит, нужно найти аналог Большого зала, который по всем законам должен быть на первом этаже, ближе к кухне. Так ведь удобнее…       Приятный запах выпечки только подтвердил догадки. Том перешел на бег, благо мягкие ковры под ногами не давали лаконичной пустоте коридоров разносить эхо. И только оказавшись в помещении, действительно напоминавшем Большой зал Хогвартса, он понял, что пахло не сдобой.       Ваниль.       Том, осторожно переступая через разбитые тарелки, направился вглубь. Дождь, усилившийся, заливал пол через разбитые окна, лужами своими составляя конкуренцию стеклу, отражавшему свет от выживших свечей.       Подле перевернутого стола в смешных, кукольных позах лежали люди, мех на мантиях которых слипся и смотрелся жалко. Здесь запах ванили стал невыносимо горьким.       — Колин. — тихо позвал Том.       Взгляд перешел в дальний угол, к человеку, что сидел, прислонившись к стене и безвольно уронив светловолосую голову на грудь.       Том, не веря, тихо засмеялся. Быстро подойдя, он опустился на колени и приподнял пальцами холодный подбородок. Рука, переставшая дрожать, надавила на веки, тонкая кожа на которых стала непривычно твердой, но они, на мгновение опустившись, так и не захотели закрывать ставшие мутными глаза.       — Отчего же так… — прошептал Том, и, услышав шорох за спиной, упал на пол, пропуская над собой зеленый луч.       Колин, бывший Колин, тяжело опустил голову и, точно в солидарность, завалился набок.       Том, резко обернувшись, создал щит. Тот, мерцая, поглотил белый луч заклятия, а невысокий человек, неразличимый в полумраке, схватившись за горло, рухнул на пол. Том встал, неотрывно наблюдая, как тот корчится, беззвучно открывая рот.       — Смерть от удушья одна из самых страшных, не так ли? — обратился к нему Том, но человек, еще раз дернувшись, затих.       Запахло ацетоном — крайне неприятное последствие удушения. Том, поморщившись, оглянулся, в поисках живых, как стены зала точно содрогнулись, опасно задрожали остатки стекол в оконных рамах, а воздух, распрощавшись с ванилью, окрасился целой какофонией ароматов, из которых так легко оказалось выцепить лилии.       Значит жив.       — Прости, дружище, — прошептал Том, последний раз взглянув на Колина, и, развернувшись, быстро вышел из зала, уже зная, что за ним последуют восемь готовых его защитить инферналов, один из которых так увлекался фотографией…       Запах слабел. И был быстрее. Том бежал по лестничным пролетам, стараясь догнать, найти, но все же пришлось остановиться. Дурмстранг опять оставил только запах дождя и собственного тяжелого дыхания.       По крайней мере, он теперь знает направление.       Не дав себе отдышаться, Том двинулся дальше. Разбитые окна и опаленные картины явно говорили, что идет он верно, но полное отсутствие запахов убеждало в том, что он опоздал.       Раздался женский визг. Совсем рядом. Том, дернувшись, пошел дальше. Захотелось зажать уши. Какое его дело. Визг стал отчаяннее, и, чем громче он становился, тем яснее слышался детский плач.       Том, со злости пнув груду досок, некогда бывшими картинной рамой, ориентируясь на звук, свернул в узкий коридор. Не думая, толкнул первую дверь, и зеленый луч тут же ударил в спину мужчине, стоящим над извивающейся в его ногах женщиной. Двое других, наблюдающих, упали также быстро, и, не менее быстро поднялись, устремив на него белые, покорные лица.       По полу прошла дрожь. Стало жарко, казалось, внизу, под ними, бушует пламя, отчего камень вот-вот расплавится. Том, мельком взглянув на сбившихся в кучу учеников, поднимающуюся с пола молодую женщину, кивнул новым инферналам.       — Охраняйте, — коротко бросил он и быстро вышел из класса.       Запах лилий был совсем рядом.       Но этажом ниже Геллерта не оказалось. Пара обгорелых бывших людей и пепел на полу, вместо ковра. Но запах больше не тускнел, и грохот от творящейся магии приносил с собой пыльную крошку.       Совсем рядом.       — Геллерт! — громко позвал Том, надеясь, на него отвлекутся. Хоть кто-нибудь. Чтобы дать совсем небольшую передышку.       Расчет оказался верным. Двух магов сразу встретили зеленые лучи, третий, успевший задеть плечо какой-то липкой дрянью, рухнул на пол, не в силах сопротивляться набросившимся на него инферналам.       — Геллерт! — Том уже орал, хотя разразившаяся вокруг гроза заглушала голос.       На Геллерта нападали сразу четверо, двое из которых, не успев заметить чужого, сразу рухнули на пол. Сам Геллерт, растеряв всю резвость движений, двигался медленно, неловко держа палочку в левой руке — правая, полусогнутая, была прижата к груди — и, отступая.       Один, бывший до того просто черным пятном, резко развернулся, заставляя уворачиваться от острого заклятия, отдающего холодом, как и купол, окружающий Дурмстранг. Противник изумленно приподнял брови, отчего его мрачное лицо с крючковатым носом стало совсем нелепым. Что-то крикнув напарнику, Северус Снейп двинулся в сторону Тома.       Геллерт, оставшийся с единственным противником, наконец, заметил. Глаза его расширились от удивления, став совсем по-птичьи круглыми. Обломки камней, усеивающие пол, поднялись в вихре, направленном на Снейпа. На миг мир точно затопила пыль, лишившая возможности видеть дышать, запах лилий стал до тошноты невыносим, как грохот точно пересекла зеленая вспышка.       Тому показалось, все замерли. Чтобы дать взлетевшей пыли вернуться на свое место, под ноги. И увидеть.       Увидеть как-то по-детски трущего глаза Снейпа, в попытке вернуть быстрее зрение. Игоря Каркарова, с полусгоревшей бородой, стоящего, тяжело оперевшись ладонями о колени.       И увидеть Геллерта. Удивленного Геллерта с привычной улыбкой на губах и непривычно спокойно лежащего на спине.       — Что… — хрипло выдохнул Снейп, откашливаясь.       Каркаров лишь отмахнулся.       Судорога свела руку, заставив выронить палочку. Том, не обращая внимания, сделал шаг к Каркарову, тут же взмахнувшему палочкой. Сквозь грохот и прошедший совсем рядом зеленый холод пронеслась мысль, что у Игоря Каркарова тоже ореховые глаза.       Том закашлялся, просыпаясь. Приподнялся на локте, вглядываясь в белый от каменной пыли воздух. В ушах стоял тонкий звон. Пока еще тихий, не забирающий сознание. Потолок над головой зиял, все вокруг усеивали камни. Геллерта видно не было — обвал надежно укрыл его тело. Каркаров неподвижно лежал, придавленный камнем, тоже спокойный.       Раздался вздох. Том, обернувшись, увидел Снейпа. Еще более бледного, чем обычно. Директор Хогвартса, судя по придавившей его ноги каменной плите уже бывший, еще дышал.       — О, мистер Реддл, — улыбнулся он. Рука его все еще сжимала палочку — Вот уж не думал, что вы прибежите его спасать.       Том молча встал, и, пошатываясь, сделал пару шагов, прежде чем опять рухнул на пол.       — Вы везунчик. Вон та плита — Снейп указал дрожащим пальцем на каменную глыбу — прошла всего в дюйме от вас.       — Зачем? — только и смог выговорить Том, не зная, что он спрашивает. То ли действительно Снейпа, то ли себя. К чему сейчас разговоры?       — Ох, мистер Реддл, — Снейп тихо засмеялся, но смех его тут же прервал кашель, — он никому не нужен. Время могущественных стариков давно прошло. Жаль, что смерть Дамблдора его ничуть не насторожила. Да и вы ничего не заметили, что удивительно. Ему бы сидеть в своей… Германии. Кому же нужен человек, забирающий себе всю власть?       — Вы просто…       — Да может быть. Со мной вы уже отвоевали. Можете воевать дальше с министром. Ваше дело. Быть может, он посочувствует вам, ведь вы потеряли любовника. Да, мистер Реддл, карта есть не только у мальчишки Поттера. Извините, что подглядывал.       Снейп, прикрыв глаза, замолчал. Магия, защищающая замок снаружи, точно погасла.       — Ну, вот и все. Уже нет сил, — задумчиво проговорил Снейп — не сердитесь, мистер Реддл, так вышло. И мне жаль, что мое зелье так и не вылечило болезнь.       Том, подняв голову, встретился со взглядом черных глаз. Снейп усмехнулся.       — Я сделаю вам подарок, темный лорд. За то, что сохранили жизнь Лили. Вы можете попробовать защитить свое сознание, все равно исход один…       Том, не в силах оторвать взгляд, замер.       Нет, он не будет защищать свое сознание.       Он еще успеет.       Снейп, удивленно дернувшись, охнул. Его мысли и воспоминания закружились вихрем, подарив на краткий миг восторг от давно забытой, но по-прежнему изящной магии.       Все закончилось быстро. Вкусом металла во рту и расплывающимся красным пятном перед глазами. Снейп, половину лица которого залила бордовая краска, неуклюже завалился набок. В ушах нарастал гул, забирающий весь свет у мира.       Том, встав на четвереньки, попытался отползти подальше от камней, где мягче, где можно не расшибить голову и все-таки проснуться после приступа.       Жаль не отползти туда, где хоть кто-нибудь сможет помочь. Единственный человек уже остывает, заваленный грудой камней.       На краткий миг в сознании, затапливаемом бурей, промелькнула мысль. Безумная, но все равно уже нечего терять.       Знакомый рывок под пупком, направляемым только бессвязным словом «помощь». И, наконец, темнота.       …       Том открыл глаза. Пожалуй, веки были единственным, что слушалось в этом тяжелом, словно чужом теле.       Или все же не открыл. Кругом такая же темнота. И тишина. Хотя, что он ждет?       Если бы осталась хоть капля сил — он бы засмеялся. За убийство директоров Хогвартса место только в Азкабане. Где еще так темно и тихо? Тихо настолько, что не слышно собственного дыхания.       Что же.       Том, почувствовав, что окончательно устал, позволил сну еще немного поберечь его от этого мира.       Азкабан — значит Азкабан.        Какая теперь разница?