— Думаешь, она сможет вытащить его оттуда? — Я не знаю, Рон. Они, конечно, родственники, но… — Они никогда не любили друг друга. Ты уверена, что другого выхода нет? — Да, это единственный способ, который даёт книга.
Запах подгоревшего завтрака заставляет Гарри сжать свою шляпу ещё крепче, потому что гнев растекается по венам, давая силу. Тетя Петунья смотрит на него как обычно, и Гарри нестерпимо хочется показать ей, кто она на самом деле. — Люди постоянно говорят, какой ты храбрый и отважный, — делает попытку она. — Но ты прячешься во сне. Разве это храбро? — А про вас люди говорили, что вы добрая, — отвечает Гарри. — Но вы запирали ребёнка в тесном чулане, морили его голодом и всеми возможными способами давали понять, что ему не рады, что он живое непрошеное наследие двух гадких людей. Как вам такое?— Что-то происходит. Он хмурится. — Может, если она разозлит его, он проснётся?
— Тебя скинули мне на голову! — кричит тётя Петунья, и Гарри хочется кричать на неё в ответ. Но он этого не делает. Он просто говорит: — Я оказался у вас. И это, по-вашему, я был обузой? Вы заставляли меня убирать, готовить и прислуживать вашей семье каждый день. Без меня вы бы каждый день просыпались в шесть утра, чтобы приготовить завтрак. У вас бы обгорела спина от нескончаемой работы в саду. — Значит, ты всё помнишь, — говорит тётя Петунья. Но Гарри не уверен, потому что не помнит ничего из сказанного. Слова просто продолжают приходить к нему, и он верит в них. — А теперь открой глаза, — приказывает тётя Петунья, и Гарри слышит только «Поднимайся! Вставай! Сейчас же!», сопровождаемое стуком, словно тысяча паучков отбивает лапками ритм в своих тёмных углах чулана. И в этот момент Гарри знает, что делать. Земля под его ногами превращается в песок, в море, в чистое небо грёз. Деревья обмениваются шепотками, протягивая друг другу ветви-руки и украшая своих соседей листьями разной формы и цвета, а плачущие лилии перестают лить слёзы.— Он снова успокаивается. Мы должны что-то сделать! — Ты же сама знаешь, Гермиона, это единственный способ… — А если не получится? Что, если он останется таким навсегда? — Я… я не знаю… я просто…
— Вы никогда не понимали магию, — говорит Гарри, и Алиса прищуривается. Он больше не хочет слушать её, поэтому продолжает говорить. Он рассказывает ей историю. Он не знает, откуда приходят к нему слова. Не помнит ничего, не знает, откуда берутся все эти предложения. Это история о мальчике, который провёл детство в чулане, обрёл свой дом в замке и умер в лесу. Он рассказывает ей историю двух сестёр — горькую историю разлуки и боли. Он рассказывает ей историю о трёх ребятах — а может быть, и о четырёх — которые делали невозможные, невероятные вещи, и всё же Гарри верит в их чудеса. Верит этой истории, которую рассказывает. Он рассказывает ей о полётах, огне и скрытых от глаз комнатах. О людях, которые превращаются в животных, о зеркалах, показывающих нечто большее, чем просто отражение, о камнях, дарующих вечную жизнь. И он рассказывает ей о шляпах. О коронах. О пуговицах, реках и камешках. О вечно куда-то спешащих кроликах, длинных коридорах и мертвых птицах. Он рассказывает ей об одной шляпе и одном мече, а затем о другой шляпе и другом мече. Он даже рассказывает ей о Червонном Короле, и слова сыплются словно угли, искрящиеся желанием, страхом и горем. Она слушает. И чем дольше Гарри говорит, чем дольше она слушает, тем сильнее она бледнеет и растворяется.— В чём дело? Он больше не двигается… — Ты думаешь… Эй, она же не может проиграть? — Мы должны были попробовать отправить кого-нибудь другого! — Кого? Заклинание совершенно ясно сказало, что должно быть кровное родство. — Но если мы потеряем его просто потому, что она приложила недостаточно усилий…
Теперь Гарри знает — эту битву надо вести не на мечах. Его слова окутывают его, как плащ, как самые надёжные доспехи, сделанные из всего вокруг и одновременно из ничего. За его спиной внезапно мурлычет Чеширский Кот. Мурлычет! Кот в шкуре змеи, мурлычет! Как можно не восхищаться этим чудесным миром? Тётя Петунья желала нормальности, и Гарри подумал, как же она глупа. На этом свете не существует ничего нормального. — Выходи отсюда, — говорит тётя Петунья, но ее голос слаб. — Иначе ты останешься в этой ловушке навсегда. — Я не в ловушке, — говорит ей Гарри. — Я свободен. Я Безумный Шляпник, и никем иным я бы не хотел быть. — Я бы никогда не подумала, что мне будет жаль тебя, — плюнула ему тётя Петунья. — Но ты только посмотри на себя. Безумец! Сумасшедший, и, похоже, ты этим гордишься! — Так и есть, — говорит ей Гарри. Он не подходит ближе, хотя задается вопросом, может ли он что-нибудь сделать, чтобы ускорить её смерть. — Уходи, Алиса. Уходи и никогда не возвращайся. — Ты пожалеешь об этом, — говорит тётя Петунья, но отворачивается. — В любом случае, я старалась изо всех сил. Это всё, что я готова была сделать ради таких, как вы.— Она просыпается. — Но если она просыпается, а Гарри нет, тогда… — Нет. Нет, нет, Нет, Нет. Вернись. ВЕРНИСЬ, ДУРСЛЬ. Иди, просто попробуй еще раз. Просто… — Это не может закончиться вот так.
И всё заканчивается.