Not an Island (Не остров)

Эдиан-Дельта IV отличалась отсутствием разумной жизни и относительной безопасностью. Кроме того, это была первая возможность высадиться на планету, представившаяся им в течение почти двух месяцев, и, как следствие, у них было много желающих проводить исследования. Их обязанности были немногим сложнее простой каталогизации местной флоры — несложная задача для любого офицера Звездного Флота, — но производительность Спока все же пострадала достаточно, чтобы капитан это заметил. Менее чем через десять минут после высадки у Спока случился приступ. С последнего прошло несколько недель, так что поначалу он почти принял это за реакцию на что-то в воздухе или аллергию. После того, как эпизод миновал, Спок продолжил выполнять свои обязанности, но затем случился еще один приступ, затем еще один, и еще один после этого. Споку удавалось скрываться первые несколько раз, когда он чувствовал, как его лицо краснело, а уши пекло, но во время пятого раза Кирк говорил с ним и шел рядом с набором для сбора образцов, а Спок уже пользовался оправданием про «зов природы» в тот час. Поэтому он опустился на одно колено перед желтым цветком — сорняком, который рос по всей поверхности этой части континента — и попытался притвориться, будто цветок поглотил его внимание, борясь с гипервентиляцией. Поскольку атмосфера содержала более чем достаточное количество кислорода, не было причин, по которым его легкие испытывали бы трудности. Кирк встал над ним, глядя в другую сторону, и испустил длинный удовлетворенный выдох. — Пахнет весной, Спок. Солнце, вода и хлорофилл. Ветер на Вулкане когда-нибудь так пах? — Только возле полюсов во время короткого сезона дождей. Спок невидящим взглядом уставился на дисплей трикодера и опустил свободную руку в траву, чтобы не упасть. Его почти тошнило. Ощущение спазмов в животе было очень неприятным. — М-м, — ответил Кирк, отвлеченный… тем, что обычно отвлекало его. С ним было так много возможностей. Спок не мог сосредоточиться достаточно, чтобы определить точный объект его внимания прямо сейчас. — Эй, там источник, питающий реку впереди. У нас уже есть около десяти таких одуванчиковых штук. Давай дальше. Лучше пойдем, посмотрим, есть ли у них пресноводные ракообразные или членистоногие, — он сделал паузу, и его голос показался странным на слух Спока, когда он смягчил его, добавив: — Или лягушки. Неужели именно этот тон люди называют «мечтательным»? Или, может быть, «ностальгическим», в память о юноше, которого невозможно вернуть? Мысль о крохотной версии Джеймса Кирка, ловящего лягушек на Земле, была странной, но в то же время… единственная характеристика, которая пришла на ум, была сепия, и это не имело для Спока особого смысла в данном контексте. Воображаемый образ мальчика-Джима вызвал у него цепочку воспоминаний. Мальчишкой на Вулкане Спок часто выкапывал valit-lar из их гнезд в пустыне. Его матери не понравилось, что он приносил все свои находки в дом, но она все равно улыбалась его энтузиазму. Спок прекратил эти раскопки, когда ему исполнилось семь лет — такие занятия не подходили будущему мужу Т’Принг. По крайней мере, так ему сказала мать клана Т'Принг. — Вы ведь понимаете, что вероятность того, что на этой планете появились земноводные, достаточно похожие на земных, чтобы их можно было назвать «лягушками», приближается к нулю. Ваше желание искать подобную форму жизни нелогично. Кирк издал раздраженный звук: — Это не должно быть логичным, Спок. Знаешь, люди так делают. Мы выискиваем знакомые вещи в чужеродной среде. — Вы антропоморфизируете, а затем очеловечиваете объекты, которые следует судить по их собственным критериям. — Тебе нравится давить каждую йоту веселья, которую я могу получить от исполнения служебных обязанностей? Спок замолчал достаточно надолго, поскольку Кирк был прав относительно его намерений, ответив на комментарий о лягушках таким образом. Ему нужно будет помедитировать над причиной этой оплошности. Если не было иных причин, то странные ощущения, бунтующие против его контроля, могли быть причиной его нерационального и вспыльчивого поведения. Это было неприемлемо. В то же время он осознал, что часть эмоций состояла из различных оттенков зависти. Джиму разрешали веселиться в детстве. Ему разрешали охотиться на лягушек и наслаждаться этим. Его никогда не ругали за это и не говорили, что удовольствие от любого времяпрепровождения неприлично для мальчика пяти лет. Или семи, или двенадцати, или… Кирк вздохнул, и Спок слушал, как он пинает гальку и траву. — Ты еще не закончил? — Минуту, — ответил Спок, возясь с трикодером. Его колени оставались слабыми — если он попытается встать сейчас, то обязательно споткнется и выдаст свое состояние. Он только надеялся, что Кирк не стоит под углом, который позволял бы ему видеть показания трикодера, поскольку Спок заблокировал дисплей, чтобы предотвратить случайное стирание данных. Кирк расхаживал, касаясь рыхлых камней и веток, касаясь различных неядовитых растений, и даже потыкал палкой какой-то улей с насекомыми. Спок подумал о том, чтобы попросить его оставить насекомых в покое, но когда он наклонил голову, чтобы взглянуть через плечо пригнувшемуся Кирку, у него перехватило дыхание. По всему телу выступил пот, и горячая волна прокатилась так неожиданно, что он, должно быть, издал какой-то звук. — Спок? Спок тяжело дышал, забыв о трикодере, и постепенно сгибался, пока его лоб не коснулся прохладной травы. И это было блаженством, потому что ему внезапно стало так жарко, а тенистая зелень ощущалась такой освежающей... Быстрый приглушенный звук шагов Кирка приблизился к его изогнутому телу, и рука, словно клеймо, опустилась на плечо Спока. — В чем дело? Что произошло? Тебя кто-то ужалил? Спок почувствовал, как его коммуникатор зажужжал у бедра, и моргнул, открыв глаза, слишком раздавленный, чтобы действительно уделить этому внимание. Его сердце ощущалось похожим на порванный парус корабля на сильном ветру, трепещущее и рвано стучащее в боку, и он не мог по-настоящему сосредоточиться, потому что чувствовал, что его голова вот-вот отвалится от тела. Дыхание было резким для его собственных ушей, но все же отдаленным, потому что кровь хлынула за его барабанные перепонки с почти оглушительным ревом, и теперь он дрожал, и ему было слишком жарко, и все, что он мог сделать, это повалиться на бок, не издавая лишних звуков. Коммуникатор Кирка чирикнул, когда тот активировал его и позвал Маккоя. Его рука скользнула вниз, чтобы остановиться между лопатками Спока. — Боунс, у нас неотложная ситуация. Прежде чем Кирк успел что-то сказать, голос Маккоя вернулся, как эхо в консервной банке. — Ты со Споком? Я только что увидел тревогу на его биомониторе, и не могу его поднять транспортером. — Да, он рухнул на землю во время снятия показаний. Где ты? — Исходная точка высадки. Я знаю, где вы. Он в здравом уме? Кирк наклонился над ним, и Спок тяжело сглотнул, когда его желудок сжался. Как ни странно, он не чувствовал себя так, будто извергнет какое-либо его содержимое, и все же внизу его живота был неприятный жар, от которого сжималось горло. — Он в сознании и залился краской. Кирк провел костяшками пальцев по щеке Спока, и тот вздрогнул и одернулся, резко всхлипнув. Искрящееся покалывающее ощущение после прикосновения затанцевало по поверхности его кожи, словно крошечные иголки. Это не было болью, но и приятным тоже не было, и от этого жар в брюшной полости стал более выраженным. — Немного теплый на ощупь. Хотя я не могу сказать, горячее ли он, чем обычно — он все равно прохладнее меня. К тому же довольно сильно потеет, но дрожит, как будто ему холодно. Спок облизнул губы, потому что во рту было сухо, будто туда вату набили, но обнаружил, что на самом деле слюноотделение у него даже больше, чем обычно. Он сморгнул каплю пота, считая свое дыхание — частое и быстрое, — и… сбился со счета. Несущественно. Все его симптомы, казалось, свидетельствовали о неизбежной рвоте. Он так давно не болел, что, должно быть, совсем забыл, как это в точности ощущалось — его угрожало вырвать. Скорее всего, так оно и было. Кирк растирал круговыми движениями спину в манере, которая, он считал, должна успокаивать в соответствии с человеческими социальными нормами, но это только усиливало дискомфорт. Споку казалось, что внутри него, где-то ниже пупка, угнездились раскаленные уголья. Покраснение усилилось — и да, сейчас его определенно вырвет. Вертиго стало еще острее, чем ему казалось возможным, и он попытался сориентироваться с помощью своего окружения. Осознание того, что он не может, почти толкнуло его в панику. Кирк схватил его за плечо, когда Спок начал подниматься на колени. — Эй, нет, оставайся на месте. Маккой скоро будет. — Меня… собирается… — Спок попытался сказать больше, но ему пришлось позволить своему лбу упасть, когда волна тошнотворного тепла прошила его насквозь, выгибая спину в ответ на сжатие желудка. Ему удалось вернуться на колени, и он, вероятно, сообщил достаточно, чтобы Кирк понял, поскольку теперь чужие руки поддерживали поперек живота. Спок попытался отодвинуться, уползти вперед, чтобы не испортить форму капитана, но Кирк оттащил его назад и крепче прижал к себе. У Спока перехватило дыхание, а затем он застонал, когда мышцы нижней части спины напряглись, посылая прилив давления вверх по позвоночнику, на мгновение лишив зрения. Он попытался сглотнуть, чтобы уменьшить непосредственную угрозу рвоты. — Хорошо, — успокоил Кирк, одной рукой обнимая Спока за талию, а другой снова поглаживая его спину между лопаток. Должно быть, это был исключительно человеческое телодвижение, потому что все, что оно принесло Споку — это желание увернуться. Он не мог вспомнить, чтобы его мать когда-либо применяла подобный жест, когда он болел в детстве. Спок шире уперся коленями в землю, чтобы компенсировать неуверенное равновесие, и почувствовал, как его зубы несколько раз щелкнули, когда его знобило и сотрясало от тошноты. Это было не так неприятно, как он помнил из юности, когда имел тенденцию подхватывать вирус терранского гриппа. Уже за эту малость он был благодарен. Пока Спок оставался неподвижным и держал голову опущенной, он чувствовал, что может сохранять контроль над своим желудочно-кишечным трактом, хотя и допускал возможность потери сознания из-за того, как часто он дышал. У него не хватало сил, чтобы удержаться от гипервентиляции или от разрывания комков безнадежно раздавленной растительности, когда его руки непроизвольно сжимались. Хлорофилл окрашивал его ладони в ярко-зеленые пятна, похожие на солнечные ожоги. Он чувствовал, как мышцы желудка и живота судорожно стискиваются от напряжения. Как только Спок заподозрил, что действительно сейчас упадет в обморок, прибыл Маккой со шквалом слишком большого количества разнонаправленной энергии — это наждаком прошлось по всем чувствам. Спок услышал, как доктор что-то сказал о частоте сердечных сокращений и кровяном давлении. Когда он почувствовал острый укол гипоспрея на шее, то с удовольствием приветствовал темноту. * * * Спок проснулся в лазарете, чувствуя себя сумрачным и гиперчувствительным. Когда он приоткрыл глаза, все выглядело слишком ярким, впиваясь в глаза. Он снова зажмурился из чувства самосохранения, но свет продолжал врезаться в мозг сквозь веки. Где-то слева от него Маккой пробормотал: — Просто снотворное выветривается. Твоя глупая гибридная биология ведет себя, будто сходит с ума каждый раз, когда я тебя лечу. Споку следовало бы придумать умную ремарку. Однако, в голову ничего не пришло. Маккой вздохнул, словно неспособность Спока ответить стала свидетельством того, насколько вулканец болен. Возможно, так оно и было. — Как ты себя чувствуешь? «Как будто смерть согрела»‎, — подумал Спок автоматически. Какое любопытное человеческое выражение. Теперь он понял значение, даже если оно включало чрезмерное преувеличение и было слишком драматичным, чтобы оправдать его использование вслух. Вместо этого он сказал: — Я хотел бы выразить протест против чрезмерного уровня освещения. А затем подавил желание съежиться от смазанности произношения. В голосе Маккоя прозвучала мягкость, когда он ответил: — Свет на тридцати процентах, Спок. Это не чрезмерно. — О. Он не хотел говорить это вслух — вокализация не имела никакого смысла. Следовало избегать лишних речей, так как было бы нелогично говорить без четкого намерения. Он рискнул снова открыть глаза и поморщился, когда яркость захватила его зрение. — Что ж, — вздохнул Маккой, шевелясь и шурша на заднем плане. — Твой пульс вернулся к норме вскоре после того, как я ввел тебе успокоительное. Остальные твои показания нормализовались примерно за полчаса. Я думаю, что это какое-то хроническое заболевание, но не спрашивай, что его спровоцировало. Я хочу, чтобы ты остался здесь на ночь для наблюдения, а утром мы обсудим варианты. — Принято. Спок прищурился, глядя на потолок лазарета, и подождал, пока его ментальная дисциплина исправит процессы, ведущие по большей степени к мигрени. Барабанный стук частично исчез в его сознании, и он почувствовал, как напряжение в мускулах вокруг глаз начало ослабевать. — Вы закончили анализ моего генетического кода? Где-то в стороне его ног Маккой ответил: — Предварительная оценка готова. Нет никакой деградации и никакого ущерба в генетической структуре помимо того, который можно ожидать при воздействии умеренного уровня радиации, присущего космической среде. А тот ущерб, который мы обнаружили, не повсеместен: похоже, что он ограничен несколькими клетками здесь и там, а не фактором, пронизывающим все твое тело. Это не настолько серьезно, чтобы повлиять на твое здоровье, — он вернулся в поле зрения Спока, вытягивая файнбергер*. — Не двигайся. Он начал медленно водить им надо лбом Спока, не отрывая глаз от показаний, отображаемых на мониторах над кроватью. — Знаешь, что твоя ДНК — это чертово произведение искусства? Я думаю, может быть, в этом проблема. Выведенные природой формы жизни имеют много мусора, загромождающего их генетический код — лишние куски, копии, кое-какие пережитки, некоторые последовательности, которые просто никогда не запускаются в наше время или чьи триггеры были выведены из вида эоны назад. У тебя этого нет, — Маккой прижал файнбергер к своей ладони легким движением запястья и пальцев, затем немного наклонился, хмуро изучая Спока. — Зрачки немного сужены. — У меня легкая головная боль, — признался тот. — И ты используешь свое вуду, чтобы отрезать болевые рецепторы, не так ли. Интонация доктора не предполагала, что его заявление было задано как реальный вопрос. Спок распознал риторическое употребление и промолчал. Маккой закатил глаза и выпрямился, тем самым удалившись из поля зрения Спока. — Так и думал. Я действительно хочу, чтобы ты перестал это делать. Если ты не говоришь мне, как себя чувствуешь, я не смогу составить точную картину твоих симптомов. — Вы, конечно, правы, — Спок распознал желание защитно свернуться вокруг себя и избавился от него. — Я буду сообщать вам об этом в будущем. — О, чудненько, — Маккой тихо вздохнул в углу у своего приборного шкафа, затем пошел обратно в направлении Спока. — В любом случае, я подумал, что с нашим несовершенным пониманием так называемой мусорной ДНК, возможно, что некоторые незначительные компоненты могли упустить из твоего гибридного кода — что-то, что, могло активироваться так редко, что никто просто не фиксировал этого в экспериментах. Или, может быть, что-то с переключателем, настолько оторванным от двери, что никто и не подумал его проверить. И, может быть, последствия у отсутствия этой штуки накапливаются: например, ежегодное переключение на очистку или что-то циклическое, что никогда не активируется, что объяснило бы, почему у тебя проявляются симптомы только сейчас. Оно должно было дойти до пороговой отметки. Спок вздохнул. Медленно. — Интересная гипотеза. Он сцепил пальцы на животе. — Ба, — крякнул Маккой. — Это всего лишь идея, и даже не очень удачная. Спок… — он положил руки на край биокровати рядом с бедром Спока и наклонился вперед, чтобы поймать его взгляд. — Послушай, правда в том, что ты здоров. Судя по всему, что я могу проверить или посмотреть, ты просто денди. Если это действительно что-то физиологическое — что-то генетическое, как я только что предложил, — то попытка найти это будет похоже на... поиск одной конкретной иглы в стоге игл. Спок приподнял бровь. — Я не верю, что вы правильно использовали этот эвфемизм. — Я отлично его применил, чертов вулканец с буквальным мышлением. В любом случае, ты упускаешь, что я пытаюсь до тебя донести. — И что же? Маккой изучал его, и осторожность, с которой он, казалось, выбирал подход, озадачила Спока. Доктор мягко спросил: — Возможно ли, что это не физиологично? Спок почувствовал, как бровь дернулась, а затем поднялась вверх, пока он принимал заявление во внимание. — Вы полагаете, что причина в окружающей среде? Мы исключили пищевую аллергию или загрязняющие вещества в качестве источников. Остальные факторы — это переносимые по воздуху аллергены или загрязняющие, поверхностно-активные и другие химические вещества, используемые на всем судне, моющие средства, материалы, используемые при производстве компонентов корабля, преднамеренные попытки отравления… — Психологическая, — вклинился Маккой. Он сделал более глубокий, возможно, подготовительный вдох, наблюдая, как лицо Спока сначала сделалось пустым, а затем неодобрительным. — Спок, я думаю, это психологическая причина. — Вы ошибаетесь. Вулканцы не... — О, чухня! Давай просто оставим ту часть, где ты не совсем вулканец, окей? Спок нахмурился, что было неприемлемым ответом, а затем снова разгладил лицо. Маккой продолжил, как будто реакция Спока не имела значения. — Ты один из десяти тысяч выживших телепатов, число которых когда-то исчислялись миллиардами. Всякие узы и периферийные связи, которые ты когда-либо формировал, были вырваны из твоего черепа без какого-либо предупреждения, и я знаю, что там была какая-то психическая сеть, или облако, или... или диаспора, или что-то еще, через что вы все были связаны, которое сейчас исчезло. Это стало причиной травмы, Спок. Продолжительной травмы, которую ты никак не лечил. Телепаты вроде тебя не должны быть одни в своих головах — в природе бывали биологические прецеденты, не говоря уже о конкретных исследованиях вулканцев, которые без предупреждения частично или полностью теряли свои связи или которые были изолированы от телепатического контакта. Ты действительно думаешь, что пострадал только ты? Я знаю, что ты читал отчеты из временного поселения. Ты должен знать, насколько все плохо для некоторых из них. — Уверяю вас, мое психическое здоровье удовлетворительное. — В самом деле? — Маккой парировал. — Потому что я не так уж оптимистичен в отношении твоего состояния, если честно. То, как ты вел себя со времен Нарады, неестественно. Ты не в шоке, а должен быть. Ты потратил — сколько? — несколько часов на размышления после того, как Джим спровоцировал твоего внутреннего дикаря? А потом ничего. Ты не говоришь о Вулкане, не реагируешь, когда кто-то говорит о Вулкане. Вообще. Ты даже не напрягаешься, как будто подавляешь реакцию. Как будто ты проклятый автомат, Спок, и как бы мне ни хотелось обвинить тебя в том, что ты бесчувственный ублюдок, мне известно больше. Так, может, ты объяснишь мне, почему ты внезапно превратился в картину полного безразличия? Спок впился взглядом в Маккоя, но был вполне уверен, что для доктора выражение его лица осталось холодным и бесстрастным, как и всегда. — Возможно, моя гибридная генетика предоставила мне некоторую защиту от потрясения, вызванного разрушением моей родной планеты. Или, возможно, мои узы были слабее, чем у чистокровного вулканца, или не так многочисленны, и поэтому их потеря не причинила мне такого серьезного вреда, как другим. Возможно, мой разум не был полностью связан с коллективным бессознательным и поэтому был более защищен от отдачи после растворения психического поля. Возможно, мне просто все равно, поскольку я вулканец и следую дисциплинам разума, а чрезмерное проявление горя и тревожности нелогично, и потакание им противоречило бы моей интерпретации принципов Сурака, — Спок остановился, дыша тяжелее, чем полагалось, и сдержал себя. Гнев. Он отделил это чувство для последующего размышления и снова сдержанно посмотрел на Маккоя. — Возможно, я просто не травмирован. Я прошел обучение в качестве офицера Звездного Флота, чтобы дистанцироваться от событий, чтобы иметь возможность продолжать эффективно исполнять обязанности офицера. Это дополняет мое воспитание, как вулканца. Я был уникально подготовлен к тому, чтобы пережить этот опыт. Маккой просто посмотрел на него и выглядел… Спок не был уверен как, на самом деле. — Ага, — выдохнул Маккой. — Возможно. Или у тебя могли бы начаться приступы паники. Какой-то посттравматический стресс. — Ваша гипотеза предполагает эмоциональную реакцию. У меня нет тревожности. — Ты бы знал, если бы была? Спок открыл рот, остановился, чтобы искренне обдумать этот вопрос, затем закрыл его обратно. Нет, он не обязательно знал бы, если бы была. Предположительно, если эта эмоция вышла из-под контроля, он вряд ли смог бы опознать ее как тревогу, поскольку не был уверен, сможет ли субъективно описать это эмоциональное состояние, если его спросят. А если бы эта эмоция не ускользнула от его контроля, он никогда бы не узнал. В том случае, если бы эмоция была похоронена достаточно глубоко, чтобы оставаться скрытой от него даже во время медитации, но достигла бы определенного порогового уровня силы, чтобы иметь возможность проявляться физически. Он пытался вспомнить свое психическое состояние на планете, анализируя свое поведение во время и между эпизодами, которые он пережил во время миссии. Хотя он мог идентифицировать и классифицировать несколько случаев нетипичного поведения, он связал их с попытками скрыть свое физическое состояние. Насколько он помнил, его поведение не менялось до эпизодов, только после. Однако это не означало, что ничего не предвещало — просто на данный момент он был не способен это идентифицировать. Доказать отрицательный результат с научной точки зрения было невозможно. — Спок? Спок поднял глаза и, хотя ничего не почувствовал, он не был совершенно уверен, что на этот раз его лицо отражает это. Странно. Было ли это тем, о чем говорили люди, когда заявляли о чувстве эмоционального онемения? — Да, доктор? — Ты ведь знаешь, что есть разница между контролем и подавлением, верно? Конечно, он знал. Теоретически. На практике, однако, он начинал всерьез сомневаться в эффективности и качестве его обучения в детстве, поскольку простой контроль не должен быть так ненадежен, как Споку всегда представлялось. — Я… — Спок обнаружил, что не имеет упорядоченных мыслей, и остановился. Голосом, достаточно мягким, чтобы не прервать слишком резко размышления Спока, Маккой посоветовал: — По крайней мере, подумай о том, что я сказал. Я не прошу тебя увлекаться терапией и целительными кругами хиппи нового века. Только не исключай эмоционального триггера, хорошо? Спок скосил взгляд на Маккоя, оценил его черты и множество выражений, слишком слабых, чтобы Спок мог их интерпретировать. Он не мог распознать ничего, кроме странной озабоченности, почти такой же, какая появилась на лице его матери, когда он пришел из школы с окровавленными костяшками и носом и отказался обсуждать это, не говоря уже о том, чтобы вести себя так, как если бы ему было больно. А поскольку он отказывался чувствовать боль, она чувствовала за него. Это было почти безропотное беспокойство, как будто Маккой знал, что Спок не примет его помощь, и все же не мог удержаться от предложения. Как ни странно, это выражение лица вызвало у Спока такое же смутное чувство стыда, какое вызывала мать. Ему это одновременно не понравилось и обрадовало. Эта реакция была нелогичной, но все же знакомой. — Я учту ваши слова, — ответил Спок, не в силах скрыть своей настороженности. Маккой коротко кивнул. — Это все, о чем я прошу. На время исследовательской миссии тебе запрещено покидать корабль, на случай если причина была все же в окружающей среде. Я дам знать, если в образцах найдут что-либо, влияющее на физиологию вулканцев. Затем он удалился, чтобы дать Споку отдохнуть. ____________________________ *Файнбергер — компактный медицинский девайс, который является портативным сканером, позволяющим дистанционно искать травмы и радиационные следы. Название добыто из новеллы «Первый артефакт», названо в честь Ирвинга Файнбергера.