Перевёрнутая Судьба

      Музыка. Кругом музыка. Громкая, бьющая по ушам и надоедливая, вселяющаяся в голову и не выходящая оттуда. Гилберта немало раздражали заевшие мелодии, но он не мог ничего с этим поделать: работа бармена подразумевает то, что у тебя в голове постоянно будут навязчивые мелодии. Навязчивые мелодии и истории пьяных клиентов, любящих пожаловаться ему на жизнь. Но Байльшмидт и не против. Это занятно на самом деле. Первое время. А потом приедается. У всех те же самые проблемы, отличающиеся только людьми и местом действия, о суть та же: у кого-то вторая половинка изменила, у кого-то нет денег, у других кто-то умер, у четвертых всё разом.       Больше Гилберт интересовали молчаливые посетители. Они просто садились и заказывали, что им нужно, после чего медленно напивались, не говоря ни слова, не смотря в телефон и не приставая к другим. Байльшмидт внимательно следил за ними, пытаясь прочесть по лицу, что они думают. Но на лицах была задумчивая пустота. Гилберт гадал, что могло стрястись с этим человеком, из-за чего он так убит. Вернее даже не так. Почему он так убит.       Байльшмидт любил копаться в головах людей. И его интересовали не причины почему они здесь жалуются на жизнь или молча убиваются, а то, почему они делают это здесь. В старом, обшарпанном баре, где по субботам встречались байкеры, а по вторникам — панки. Что их привело сюда? Им больше не к кому прийти? — Гил, не отвлекайся, — позвал его хозяин бара, на что Байльшмидт кивнул и тихо фыркнул. Не нравился ему этот бар. Было ощущение, словно он принесет много проблем. Но Гилберт отгонял эти мысли от себя. В конце концов не стоит каркать, как говорит Ваня.       При мыслях о Брагинском, Гил слегка завис, вспоминая ответил ли он на его сообщение. Общались они редко, но надолго и на совершенно разные темы, скачущие туда-сюда. И происходило это каждые две-три недели. Байльшмидт усмехался, глядя на это, но молчал. Он понимал, причину таких разговоров. Ваня считал себя верным до кончиков пальцев, не желая причинять кому-либо боль, как когда сделали с ним, а потому опасался любых подозрительных контактов, особенно с ним, зная, что между братьями есть некое напряжение вызванное им. Однако Людвиг не был особо разговорчивым и нежным. И Брагинский, судя по всему, начинал скучать, вот и стучался к тому, кто в любой момент может поднять дух и выслушать.       Гилберту было приятно, что ему доверили такую важную миссию. И совсем немного жалел мальца, который попал в очаровательную, но нудную ловушку под именем «Людвиг». Ему и самому иногда было скучно рядом с братом, что уж говорить о совсем молодом пареньке, которому на месте не сидится и энергия через край хлещет.       И, наверное, именно поэтому он не общался с Людвигом уже неделю. Им не о чем было пока разговаривать и Гилберт просто набирал событий, чтобы потом вывалить всё разом. Ну и ещё потому, что чувствовал вину за общение с его парнем. Неправильно это как-то, за спиной у брата развлекать его вторую половинку. — Януа! — Байльшмидт сморщился и оглядел помещение в поисках такого наглого существа, посмевшего назвать его этим глупым прозвищем.       К стойке подошёл широкоплечий мужчина, отбрасывая светлую челку назад и открывая серые, насмешливые глаза. В целом он выглядел достаточно привлекательно, но почему-то все равно не хотелось с ним общаться. — Ральф… — Сжав челюсти произнёс Гилберт, — Какими судьбами? — Это к тебе вопрос, Януа. Виски. — Байльшмидт выполнил заказ и поджал губы, слишком сильно вцепившись в тряпку, которой протирал бокалы. — Ты ж уехал? В эту… Эм… В Вену, разве нет? — Ральф сделал глоток алкоголя и окинул собеседника взглядом. — Нет. Что мне делать в Вене? Я… — Нет-нет! Стой! Я сам вспомню… Будапешт? — Гилберт вздохнул и отрицательно покачал головой, — Рим? Опять нет? Да куда ж ты поехал, старый черт? — В Россию, Ральф, в Россию.       Мужчина удивленно и недоуменно посмотрел на Гилберта, приподняв брови, отчего его лицо сделалось туповатого вида. Пока Ральф переваривал полученную информацию Байльшмидт обслужил ещё несколько клиентов, выслушал печальную девушку и вновь начал протирать бокалы. — Что там-то ты забыл, Януа?       Гилберт шумно выдохнул через плотно сжатые челюсти и фыркнул. Его всегда раздражало это глупое прозвище. Всегда. С самой школы, когда Ральф не придумал ничего лучше, как назвать своего товарища в честь месяца, когда тот родился. И ладно бы, если бы это осталось в пределах той самой школы и её стен, но нет. Одноклассник нёс это прозвище с собой и всегда окликал Гилберта только им. Байльшмидт злился, игнорировал друга, но всё в итоге водилось к тому, что приходилось смириться. А после всё вновь начиналось по кругу. Казалось, что нас самом деле Гилберт никогда не перестанет пытаться переучить Ральфа и наконец вдолбить ему мысль, что он не Януа. — Тебе тридцатник, Бауэр, а ты продолжаешь звать меня Январём. Тебе не стыдно?       Ральф громко засмеялся, отпив коньяка. Байльшмидт сморщился и долил ему ещё, зная, что всё равно попросит. — Ни капли. Ты забавно злишься. — Ещё более забавно будет, когда я в один момент не выдержу и врежу тебе, Ральф. — Согласен. То ещё шоу будет.       Бауэр вновь захохотал, а Гилберт лишь фыркнул. Накаченный и широкий Ральф выглядел сильнее и мощнее, невысокого и худого Байльшмидта. Но, это много раз доказано, внешний вид только устрашал и больше ничего. Бауэр не умел, хоть и любил драться. Вернее, затевать конфликты, пафосно звать на разборки всех своих знакомых, вырубаться после первого же удара, а после рассказывать всем, что ему просто разбили стул об голову.       А Гилберту как-то разбивали. Между прочим, из-за непутёвого друга, а вернее, из-за его увлечения. Тогда Ральф перешёл дорогу каким-то крутым ребятам и, конечно же, позвал своего любимчика Януа на помощь. А Байльшмидт и не пытался отнекиваться — он и любил и умел драться. Да и дури у него в то время было с лихвой. Вот и поплатился за это рассечённой бровью, затылком и сломанным носом, а также едва не получил пулю в ногу. Возможно Гилберт в тот момент поседел. Возможно. Но мы это узнать не сможем, хоть Байльшмидт ещё долго потом шутил, что, кажется, его волосы стали ещё белее. — Тебе здесь не скучно, Януа? — Наконец произнёс Ральф, окинув друга взглядом. — Да нет. — А зарабатываешь сколько? — К чему прелюдия, Ральф? — Рыкнул Гилберт, отдавая какому-то полуживому от алкоголя мужчине очередной шот. — Да я работу неплохую знаю. Да, не совсем по тебе, но платят хорошо.       Байльшмидт вскинул одну бровь, перестав протирать стаканы, после чего полностью повернулся к Бауэру. Его немного напрягало, что именно Ральф предложил ему работу, но ничего поделать с собой Гилберт не мог. Он любил вкусно поесть, хорошо выпить и красиво одеться, а для всего этого нужны были деньги. Нет, конечно всегда можно было бы вернуться к брату и работать с ним, но Гилберт не хотел. А когда он чего-то не хочет, то и делать он это не будет. — Знаю я твою работу. — Да не, ты чего. Я давно со всем этим завязал, не парься. Да и работа-то безобидная. Знаешь Гретхен Эркерт? — А? — Гилберт хмуро откинул волосы с лица, не понимая, о ком говорит приятель, — Кто это? — О, друг. Отстал ты от жизни. — Я спросил кто это, а не твоё мнение.       Бауэр цокнул и закатил глаза, пробубнив что-то про невоспитанных альбиносов, но Гилберт пропустил это мимо ушей. Его волновало только то, что это за Гретхен и где он мог раньше про неё слышать. — Она разводит лошадей. — Услышав ответ, Байльшмидт посмурнел. И всё? Лошадей? Что в это такого интересного? — И продаёт их высокопоставленным людям, Януа. Её лошади всегда побеждают в скачках. У нее самые редкие и ценные породы. — А мне то с того что? Флаг ей в руки. — А то, — раздражённо начал Ральф, — что ей сейчас требуются работники. Платят прекрасно. Всё, что тебе надо будет делать — время от времени ездить за неё на собрания.       Гилберт засмеялся от нелепости. Он приехал сюда, чтобы уйти от всей этой бумажной волокиты, как его вновь тащат на ту же самую работу. Где же он так провинился? Бауэр недоуменно на него воззрился, не понимая, что он такого смешного сказал. — Нет, Ральф, нет. Это всё не моё. Я лучше уж в баре буду просиживать, чем с умным лицом по кабинетам таскаться. — Ну смотри. От хорошего предложения отказываешься.       Бауэр сделал последний глоток и оплатил, после чего встал и, задержав на приятеле взгляд слишком долго, усмехнулся и развернулся. — Так и будешь дальше в никчёмных барах тусоваться. Ни денег, ни бабы, ничего. Впрочем, ничего нового.       Гилберт вскинул голову, уже намереваясь догнать Ральфа, но его остановил новый заказ и то, что если он сейчас набьёт Бауэру лицо, то ему точно не выплатят премию. Кинув тряпку на стойку и рыкнув «щас», Байльшмидт налил клиенту самбуку, чувствуя, как в груди растёт раздражение. Его унизили. Практически открытым текстом назвали никчёмным. Эго Гилберта было растоптано. Но сдаваться он не был намерен.