Перевёрнутая Судьба

      Ваня чувствовал себя неуютно в этом доме. Всё чуждое, всё иное. Здесь всё другое. Другая атмосфера на улице, другие люди.       Здесь неуютно.       Чувствуется, что кто-то когда-то хотел исправить это, словно чья-то женская рука стремилась принести в этот дом частичку себя.       И чувствуется, что сам хозяин дома пытался продолжить это, но не смог. Не смог, потому что не умел.       Например, в углу стоял большой, но еле живой фикус, который явно забывали поливать. По дому стояло много цветов, но все они были искусственными.       Ну кухне многое было расставлено как дома — по-родному и слегка небрежно, но даже в этом чувствовалось педантичная рука немца. Возникало ощущение, словно хозяйка дома была славянкой.       Да и пахло в доме отчаянием и скорбью. Аж мурашки по коже.       Дома не так. Несмотря на все горести, там было по-своему тепло и уютно.       Оленька поддерживала порядок, Наташа пыталась ей помогать, а он…       Брагинский вздохнул, сжав переносицу. А он никчёмный помощник. Закрылся в себе после всего случившегося, решил, будто это лишь его проблема. А ведь девочкам тоже было больно… Было больно не только от смерти родителей, но и от того, что брат отдаляется и так себя ведёт…       Ваня неожиданно ощутил большой прилив стыда. Он был таким эгоистом, позволил тоске захлестнуть себя…       Лишь однажды он наконец выбрался из своей скорлупы, вновь пошёл на контакт с сёстрами и решил, что жизнь налаживается.       Франциск был его маяком. Он указывал верный путь, помогал и утешал. Брагинский любил его. Или просто привязался?.. Он и сам не знал. Но остаётся фактом, что они были очень близки.       Ваня покрутил кольцо на пальце и вздохнул. Он нашёл это украшение не так давно. Когда-то оно принадлежало самому Бонфуа, но тот, заметив по-настоящему завороженный взгляд сороки, смеясь, подарил колечко.       Брагинский же, боясь потерять, убрал его в дальний угол и забыл. Ну и хорошо. А то выкинул бы в порыве горячки. А кольцо-то правда красивое…       Да и не хотел Ваня больше убегать от своих проблем. Он хотел помнить обо всём, что с ним случилось. И Франциск лишь очередная страница в его жизни.       Красивая и невероятно притягательная страница…       Но, несмотря на всю вновь появившуюся тоску по прошлому, Брагинский не хотел возвращать это. Он простил Франциска. Простил и даже немного понял. При возможности, Ваня предложил бы им стать друзьями.       Оля всегда говорила, что он слишком отходчивый… Она как всегда была права. Интересно, как там они… Он же даже толком ничего не объяснил, лишь обнял на последок и сказал, что будет как вернётся.       Людвиг его за такое конечно не похвалил, но и ничего не сказал. Не до этого ему было. Казалось, что Шульц и силой бы заставил Ваню остаться, да вот слишком отвлечён для этого был.       Людвиг вообще стал всё больше игнорировать всех, отчего Брагинский с грустью узнал в нём самого себя. Он пытался помочь, но Шульц упрямо закрывался в себе, грубя и отправляя Ваню к Гилберту, считая, что они хорошо проводят время друг с другом.       Это было правдой. Брагинскому нравилось общество Байльшмидта. Он был весёлым, интересным и открытым. Вот только они каждый раз зовут с собой Людвига, пытаются ему помочь, а в ответ слышат лишь упрёки.       Поэтому в итоге они решили дать Шульцу время, чтобы прийти себя. И именно поэтому они не мешаются у него под ногами, всё время гуляя по живописным улицам.       Помимо бед с Людвигом и недосказанностей с Гилбертом, Ваню тревожило обилие идей в голове для своей книги. С момента поступления на журналиста у него появилась мечта — издать собственную книгу, которая бы нашла отклик в душах людей. Но пока что в голову не приходило ничего, кроме маленьких набросков, которые лишь иногда что-то шевелила и в сердцах читателей.       Вот и сейчас Брагинский лишь недовольно смотрел в исписанную идеями тетрадь, вздыхая. Столько идей, столько возможных сюжетных поворотов, но… Как же всё это только написать?       Для этого нужно долго изучать, продумывать… А Ваня не особо терпеливый. Не любит сидеть на месте.       Хотелось бы написать что-то с детективной линией, да вот как же узнать. Как написать?       Откинувшись на спинку дивана, Ваня захлопнул тетрадь и откинул ручку. Ну нет так нет. Потом посидит и потом подумает… И вообще, у него вдохновения нет, чтобы что-то писать…       Решив, что раз ничего не выходит, то Брагинский решил прогуляться по дому. А то скоро от скуки на стену уже полезет.       Ваня медленно и неторопливо шёл по коридорам, рассматривая всё до мелочей и не заметил, как забрёл в кабинет. — Ой… — Тихо произнёс он, проводя руками по столу. Раньше Ваня особо не разглядывал обстановку, но сейчас мог с уверенностью сказать, что он ничем не отличался от типичных кабинетов. Тёмный дубовый стол с аккуратными кучками бумаг, по бокам окна, с синими портьерами, кресло; искусственные цветы и несколько шкафов.       Под одним из них валялся какой-то листок, что удивило Брагинского. Чтобы у Людвига, да беспорядок?       Ваня подошёл и поднял его, внимательно рассматривая. Договор купли-продажи. Кажется, именно такой выкидывал Шульц совсем недавно. Только здесь было видно, кому собирались продавать       Брагинский нахмурился, усиленно пытаясь вспомнить, где же он видел или слышал такую фамилию. — Что ты тут делаешь? — Произнесли позади, отчего Ваня вздрогнул и прижал бумагу к себе. — Людвиг, б… блин! — Воскликнул он, нахмурившись и выдохнув. Шульц и ухом не повёл, продолжая буравить Ваню взглядом. — Что ты тут делаешь? — Повторил вопрос Людвиг, складывая руки за спиной и подходя ближе. — Гулял по дому. Забрёл сюда. В чём проблема? — В том, что это рабочее место, а не место для игр. Иди отсюда.       Ваня сжал кулаки, случайно смяв листок, и несильно ударил Шульца в грудь, поджав губы. — Знаешь что? Так говорить ты можешь с кем угодно, вот только не со мной. Франциску не позволял и тебе не позволю. — Так и иди к своему Франциску. — Сказал Людвиг, наклоняясь к нему. — Стой. Ты не можешь, — Усмехнулся он и обошёл едва сдерживающего гнев Брагинского. — Иди ты знаешь куда! Я с ним ношусь круглыми сутками, стараюсь не попадаться на глаза лишний раз, поддерживаю и это всё? Я не прошу даже «спасибо», Людвиг! Я просто хочу человеческого отношения к себе! — А Гилберт хорошо справляется с этим, да? — Даже не поворачивая головы сказал Шульц, рассматривая бумаги.       Ваня сжал челюсти, что аж зубы скрипнули и молча вышел из кабинета, захлопывая за собой дверь.       Он понимал, что Людвиг переживает, что у него стресс и горе, но такое отношение к себе никто терпеть не станет.       Вздохнув и сунув криво сложенный листок в карман, Ваня вернулся обратно, неся с собой ещё и кофе       Людвиг поднял на него взгляд, выгибая брови, на что Брагинский молча и явно обиженно поставил кружку и сел в кресло. Ваня принципиально не смотрел на Шульца и читал книгу, которую стащил из шкафа.       Людвиг хмуро посмотрел на кружку и вздохнул, подходя к Брагинскому. Он даже не посмотрел в его сторону. Шульц протянул мелко дрожащую руку и погладил Ваню по голове, отчего Брагинский вздрогнул и всё же поднял голову. — Прости, — Тихо сказал Людвиг и наклонился к Ване, невесомо целуя его в уголок губ, — И спасибо.       Ваня дёрнулся и хмуро уставился в книгу, третий раз читая одно и то же слово и не понимая о чем говорит его собеседник. И наверное именно поэтому он не заметил слабой улыбки Людвига.