8
Глубинные тропы вывели их к самому побережью, в дне ходьбы от Недремлющего моря. Ещё несколько уходит на то, чтобы добраться до ближайшего портового городка и отыскать подходящий корабль. У них почти нет денег и припасов, зато есть потрёпанная и пропыленная одежда, пара клинков, подбитая с двух сторон челюсть и магический посох до кучи. Ближайшая речка помогает более-менее привести в порядок внешний вид, но дыры водой не залатать, и они по-прежнему похожи на одичалых оборванцев. Любой нормальный капитан на арбалетный выстрел не подпустит столь подозрительных типов к своему судну, но где вы видели нормальных моряков? Вопрос с деньгами насущнее. Не то чтобы для двух взрослых здоровых мужчин проблема заработать на дорогу до Орлея, но лишнего времени тратить не хочется. - Первым делом отправим сообщение в Скайхолд, - изложил Тревельян свои соображения ещё тогда, в лесу, когда первый пар схлынул и Алларос стал способен к более-менее адекватной беседе. - Нужно оповестить советников, что мы живы, пока они не перевернули вверх дном все тоннели под Оствиком в поисках наших хладных тел. Пока будем ждать ответа, я поищу связи в городе. Там наверняка найдется какая-нибудь знатная фамилия, знакомая с Тревельянами. А дальше - кто первый успеет: либо мои гипотетические друзья окажут нам услугу, либо Жози с Лелианой организуют такой эскорт, что мы ещё соскучимся по тихим уютным Глубинным тропам. План звучит вполне здраво, но обладает всё тем же недостатком: слишком долго ждать. Поэтому, пока Инквизитор ищет воронятню и ворочает какие-то прогнозы в своей рыжей голове, Алларос по-простому уводит кошель у первого же растяпы зажиточного вида. - На птичку, - подкидывает он монету Тревельяну, когда они останавливаются у башни. Тот рефлекторно её ловит и вопросительно приподнимает бровь. Алларос отвечает самым невинным выражением лица, на которое только способен. - Завалялась в дальнем кармане, - поясняет он. - Строчи своё письмо, а я пока проверю ещё раз: чем демоны не шутят, вдруг на корабль наберётся? Вечером следующего дня они отчаливают в Джейдер, знаменитый порт на востоке Орлея. На каюту, понятное дело, в "дальних карманах" не наскреблось, поэтому следующую неделю предстоит провести в общем трюме. Так, пожалуй, даже лучше: Алларос понятия не имеет, как бы ему удалось пережить столько времени с Инквизитором наедине. Всё словно вернулось к самому началу. К тем дням, когда Тревельян был для Аллароса недостижимым стягом, а Алларос для Тревельяна - одним из тысяч безымянных солдат. К тем дням, когда стена между ними казалась непреодолимой. Но если тогда, чтобы её расшатать, требовалось лишь больше общения, то теперь... Теперь Алларос даже в теории не может представить, что ему следует делать дальше. Чего хочет он сам. Чего ждёт от него Тревельян. Ничего, подсказывает здравый смысл. Ничего он от тебя не ждёт. Ты видел его глаза в тот момент, когда он понял, как ты к нему относишься. В них было замешательство. Неловкость. Ты ему никто, случайный спутник, и он не ждёт от тебя ничего, кроме верной службы. А ты... Можешь ли ты теперь оправдать эти ожидания? Так ли ты предан ему теперь, после всего, что произошло? Это парадокс, бессмыслица и нелепость. Даже в пьяном бреду Алларос не мог вообразить, что однажды не сможет простить Инквизитору спасение своей жизни. Это чувство омерзительно, оно пожирает его изнутри, как недавно - скверна, присосавшись черными щупальцами к сердцу и пуская в него яд всякий раз, когда Инквизитор возникает в поле зрения. Это чувство - единственная объяснимая константа в обломках жизни Аллароса. В решении Инквизитора, безумном, опрометчивом, нет ни логики, ни мотива, ни перспектив. Оно не подкреплено ничем, оно выбивается за рамки не только разумного, но и хоть сколько-нибудь осмысленного, оно не могло быть принято тем Тревельяном, которого знал - перед которым преклонялся - Алларос. Его Тревельян не мог заключить сделку с порождениями тьмы ни на каких условиях. ...Никогда в жизни Алларос не смог бы предположить, что однажды будет мечтать повернуть время вспять, чтобы превратиться в чудовище и умереть - но умереть в мире, где Максвелл Тревельян остается собой, а не кем-то незнакомым, непонятным и непредсказуемым. И - чего уж там - пугающим.*
В Джейдере их встречают. Попечитель городского совета предоставляет им сопровождение, комнаты в своем особняке, возможность отдохнуть, нормально вымыться и выспаться. Находятся и лошади для дальнейшего пути, и новая одежда, и почтовые птицы, и несколько писем из Скайхолда. Инквизитор пробегает их взглядом, два суёт Алларосу, одно - за пазуху. Алларос почти уверен, что чувствует запах духов Жозефины. Неделю назад это бы его задело; сейчас тупой укол кажется ничтожно слабым по сравнению с тем, что творится на душе с момента возвращения на поверхность. Куда больше его занимают мысли о горячей ванне, ожидающей в покоях. Горячая чистая вода - Митал энансаль, что может быть лучше. Алларос утопает по кончики ушей, растекается, растворяется от блаженства, и даже промелькнувшая на краю сознания мысль о том, что где-то за стеной точно так же отмокает Тревельян, не может его отвлечь. На какое-то время, пока вода исходит паром, а кости превращаются в желе, Алларос перестаёт существовать. Приводит в себя озноб, незаметно прокравшийся на плечи. К сожалению, законы природы не подчиняются желаниям даже самых усталых эльфов, и ванна банально остывает. Алларос, собрав остатки силы воли, соскребает с себя двухнедельную пыль, выбирается, буквально падает на кровать - и собирается исчезнуть вновь, до самого утра. Стоит только векам слипнуться намертво, как дверь содрогается под решительным стуком. - Ужасный Волк вас сожри, - обреченно выдыхает Алларос. У него нет сил встать, не сил одеться, нет сил даже открыть глаза и шевельнуть пальцем. Команды мозга просто не доходят до мышц, импульс теряется где-то в дороге. А может, и нет их, этих команд. Чем голова не может похвастаться этим вечером, так это ясностью рассудка. Алларос вяло надеется, что визитёр поймет, как ему не рады, и отвалит обратно в ночь. Но Максвелл - он ни на секунду не сомневается, что это Максвелл, это ясно как день по характеру стука, да и кому ещё он может тут понадобиться - Максвелл отступать не привык. Алларос тянет до последнего и соскребается с постели, только когда Инквизитор начинает звать его по имени. Ему плевать, что этот взрывчаткой начинённый дредноут может ненароком поднять на уши половину особняка: скорее, срабатывает понимание, что переждать бурю не выйдет. Не дождавшийся ответа Инквизитор, если долгое молчание его обеспокоит, запросто войдет вместе с дверью. Алларос соскребает ватное тело с постели, заворачивается в узорчатое шёлковое покрывало и босиком шлёпает к двери. Нежнейший шелк холодит кожу, ворс неваррского ковра щекочет пятки, ноги кажутся непривычно тяжёлыми. Ему дважды плевать, что подумает о нём Инквизитор и вездесущие слуги: достаточно того, что он вообще встал. Репутацию милорда этим уже не испортишь. Ситуация становится ещё прекраснее, когда он видит бутыль тёмного стекла в руках Тревельяна. Смешок вырывается сам собой: теперь-то уж точно каждый здешний поварёнок будет клясться, что своими глазами видел, как Инквизитор изволит прилюдно предаваться утехам с эльфийским любовником. Ах, какой скандал! Алларос приваливается плечом к косяку, перегораживая проём, исподлобья, с неприятной ухмылкой щурится на Инквизитора: - Ты слегка припозднился. Я уже в постели. Максвелл морщится с лёгкой досадой - брось, что за мелочи! - и, бесцеремонно сдвинув Аллароса с прохода, входит внутрь. Настолько уверенно, что на долю секунды Алларосу кажется, будто это он ошибся покоями. Вино Максвелл ставит на стол возле камина, сам останавливается у кресла там же, но не садится, а встаёт за спинкой и опирается на неё локтями. - Прости, что потревожил, - извиняющимся тоном произносит он. - Я бы не стал, но более удобной возможности не представится до Скайхолда, а оставлять всё как есть... Словом, прости, я бы не побеспокоил тебя, не будь на то причины. Вопиющего вида Аллароса он как будто вовсе не замечает, словно это в порядке вещей: вести серьёзные беседы в простыне. Впрочем, кто их, магов, знает. - Я тебя внимательно слушаю, - негромко отзывается Алларос, отходя от двери, но не торопясь приближаться к камину. - Присаживайся, - широким жестом указывает Тревельян на такое же кресло напротив. Словно и впрямь - хозяин апартаментов. - Я тебя внимательно слушаю, - повторяет Алларос и невоспитанно усаживается обратно на кровать. Подумав, подбирает ноги и по самые уши укутывается в покрывало, с трудом поборов соблазн сменить его на одеяло. Ни соблюдать приличия, ни способствовать беседе, ни даже одеваться он не собирается. В конце концов, Инквизитора сюда никто не звал. Максвелл не настаивает. Отлипнув от спинки кресла, он вновь берёт в руки бутылку, прячет край горлышка в щепоть - и отнимает её уже с пробкой. Есть от магии практическая польза, невольно восхищается Алларос. Бокалы находятся в буфете, вместе с сестрой-близнецом принесённой Инквизитором бутылки. Видимо, хозяин, не зная точно статуса спутника Инквизитора, решил, что лучше перестараться и оказать гостеприимство слуге, нежели ненароком оскорбить пренебрежением важную персону. - Мне не слишком нравится то, как осложнилось наше общение после посещения Глубинных троп, - неторопливо начинает Тревельян, разливая по бокалам неожиданно яркое, алое, как кровь галлы, вино. - И мне показалось, что было бы неплохо немного его облегчить, прежде чем двигаться дальше. - Какое ещё общение? - невольно фыркает Алларос. - Мы никогда не общались, милорд. Ни до Глубинных троп, ни после. "Двигаться дальше", Фен'Харел побери. Алларосу чудится такая двусмысленность в этих словах, что в животе неожиданно неуютно холодеет. Куда можно двигаться дальше ночью, в спальне, с бутылкой вина и одними штанами на двоих? Конечно же, в Скайхолд. Зато Тревельяна, кажется, не способно смутить ничто на свете. Он преспокойно преодолевает расстояние до кровати и протягивает Алларосу бокал, не обращая никакого внимания на его откровенное негостеприимство. - Зато мы прекрасно общались во время. - При всём уважении, Инквизитор... Время, проведённое на Глубинных тропах, я бы предпочел не вспоминать никогда. Инквизитор продолжает держать перед ним бокал, смотрит выжидающе, и Алларосу ничего не остаётся, кроме как его принять. - Видит Создатель, здесь нужно совсем не вино, - вздыхает Тревельян. - Но хасиндского самогона в моих покоях не нашлось, а тревожить по такому поводу наших гостеприимных хозяев совсем не с руки. Пей же, Ал, что ты на него смотришь. Если отказать, Тревельян в него это вино силой вольёт, сомневаться не приходится. На секунду Аллароса одолевает соблазн испытать судьбу и понаблюдать бесплатное представление, но он тут же признаётся себе, что сил исполнять одну из главных ролей у него сейчас нет, и опрокидывает сразу полбокала. Вино чуть горчит и отдаёт миндалём. Алларос понятия не имеет, считается ли оно хорошим среди орлесианского дворянства; наверное, считается, раз им на побоялись угостить самого Инквизитора. Лично ему вкус кажется приятным. Вполне достаточная оценка, если учесть, что вино Алларос пьёт третий раз в жизни. Удовлетворённый Тревельян немедленно вновь доливает его бокал до краёв и... опускает свой Андрасте благословенный зад прямо на пол, в смысле, на ковёр. Приваливается к кровати спиной с усталым вздохом, и Алларос ошеломлённо пялится на растрёпанную ржавую макушку в футе от своих пяток. Сухую, что характерно, хотя проигнорировать ванну Тревельян никак не мог. - Ты уверен, что самогона не было? - не выдержав, интересуется он у макушки. - Может, ты просто выхлестал его в одиночестве, прежде чем сюда вломиться? - Ты же отказался сесть по-человечески, - беззаботно отмахивается Максвелл. - Ничего, мне и так удобно. Ещё бы, невольно думает Алларос, после Глубинных-то троп. После ночёвок на камне, среди хищников и порождений тьмы, с потенциальным вурдалаком под боком. - Никак, привык, - ехидничает он. - Я вообще непривередливый. Аллароса пробирает беззвучный, немного нервный смех; частично он прорывается наружу, и Тревельян озадаченно запрокидывает голову, пытаясь понять, что там с ним происходит. Алларос торопливо прикладывается к бокалу. - Макс, я очень устал, - честно признаётся он. Неожиданно - без малейшего намека на раздражение. - И ты не меньше. Спасибо за вино, и за... небезразличие тоже спасибо, но нам обоим сейчас стоит отдохнуть. - Ох, да ты и впрямь совсем расклеился, - озадаченно вскидывает бровь Максвелл. - Открыл мне дверь, ни разу не послал к демонам, а теперь ещё и благодаришь. - Дай мне выспаться, и утром я с удовольствием буду игнорировать тебя дальше. - Значит, я вовремя. - Проваливай. - Тебе долить? - Макс. Проваливай. - На столе есть виноград. Западные маркхэмские провинции, судя по форме и размеру, к тому же сейчас там самый урожай. С лаидским полусухим... Ал? Алларос со стоном падает на бок, утыкается лицом в подушку и натягивает покрывало на голову. Это не Инквизитор, это стихийное бедствие. И его не остановить.*
Деликатный Тревельян таращится в стену, потягивая вино, пока он натягивает узкие штаны и свежую рубашку. Вещи немного не по размеру, но это беспокоит Аллароса в последнюю очередь: главное, что они чистые. Собственные он перед ванной скинул на пол и, пожалуй, уже никогда не поднимет. Пригладив подсыхающие волосы пятернёй, Алларос проходит к камину и опускается в кресло напротив Инквизитора. Плавно откидывается на спинку, вытягивает босые ноги в облегающих бриджах и кладёт их на стол. - Не стесняйтесь, Инквизитор, - улыбается вкрадчиво он, замечая, как ненароком задерживается на них взгляд Тревельяна. - Я полностью в вашем распоряжении до самого приезда в Скайхолд. - Ал, ты ведь пообещал, - тяжело вздыхает Тревельян. - Быть хорошим мальчиком. С радостью, милорд. О чём вы хотели поговорить? Тревельян смотрит на него таким долгим, укоризненным взглядом, что Алларосу в самом деле становится немного стыдно. Он вдруг видит, что под глазами у Инквизитора такие же круги от усталости, как и у него. Что на нём тоже новая, не его рубашка, точно так же надетая после убивающей всякую силу воли ванны. Что ему тоже ничуточки, вот ни капельки не хочется копошиться в этой дурно пахнущей ситуации, но он стиснул зубы и пришёл. Потому что, в отличие от некоторых, привык думать не только о себе. Алларос снимает ноги со стола и опускает взгляд в свой бокал. - Я тебя слушаю, Макс, - тихо произносит он. Мимолётный кураж тает без следа. Тот с задумчивостью провожает голые лодыжки взглядом: - Твои ноги - преступление против нравственности, ты в курсе? - Не знал, что маги заботятся о нравственности. - Маги - не особо. А вот знатные семейства Вольной Марки - очень даже. Мне, как понимаешь, приходится балансировать. - Понимаю, - так же тихо откликается Алларос. В каждой шутке есть доля шутки. Алларос действительно понимает: он сам находился в похожем положении, когда жил в клане. С одной стороны, долийцы прямолинейнее людей, а с другой - слишком уж сильна в их обществе роль традиций. Незыблемость некоторых доставила Алларосу куда больше проблем, чем хотелось бы. Тревельян отставляет бокал, устало трёт виски кончиками пальцев. Его хвалёный оптимизм растворился точно так же незаметно и бесследно, как только что - нервное веселье Аллароса. - В Круге быстро учишься ловить момент и ценить сиюминутные радости жизни, - ещё более задумчиво продолжает он. - Сиюминутные желания. Сиюминутные симпатии. Возможность спереть флягу спирта или подсыпать храмовнику блох в шлем... - Благословенная Митал, Макс. - Прости. Словом, я умею ценить прекрасное - такое, как твои ноги, например. Грех не полюбоваться, как они лежат на столе, и уж тем более грех упустить возможность закинуть их к себе на плечи. Вино, которое так не вовремя отхлебнул Алларос, идёт не в то горло. Он сгибается пополам и надрывно кашляет в рукав, безвозвратно его забрызгав. - ...если только это никому не выйдет боком, - растерянно заканчивает Максвелл. - Я опять сказал что-то не то. - Продолжай, - хрипит Алларос, кое-как выпрямляясь. Он знал, конечно, что Инквизитор - натура прямолинейная едва ли менее, чем долийцы, просто воспитание сглаживает. Но чтобы так... Тревельян крутит в пальцах бокал и поднимает на Аллароса виноватые глаза: - Я далеко не церковный послушник, Ал. Но я также не кретин и не сволочь. Сиюминутные связи хороши, только когда они сиюминутны для обеих сторон. Алларос чувствует, как его скулы против воли начинают гореть. Алларос нестерпимо желает, чтобы прямо сейчас здесь открылся очередной разрыв и проглотил к демонам либо его, либо Инквизитора с его достойной друффало деликатностью. Алларос закрывает глаза и повторяет недавний жест Инквизитора: с силой трёт виски подушечками пальцев. Похоже, им обоим этой ночью предстоит не раз схватиться за голову. - Ты для этого припёрся посреди ночи? - наконец спрашивает Алларос. Голос всё ещё хриплый, то ли от кашля, то ли от ледяной дыры под рёбрами. - Ответить отказом на предложение, которого тебе никто не делал? - Отчасти. Не люблю оставлять за спиной неразрешённые проблемы, - обезоруживающе пожимает плечами Максвелл. - А она для тебя неразрёшенная? Что ж, позволь прояснить. Если вы, милорд Инквизитор, хоть палец протянете к моим... ногам, я не постесняюсь сломать вам руку. Легче? - В какой-то мере. - Тогда предлагаю закрыть этот вопрос раз и навсегда. Тебе не о чем беспокоиться. Я не доставлял тебе проблем год, не доставлю и впредь. Лицо у Тревельяна становится совсем виноватым, и Алларос обречённо понимает: нет, не закроет. - Год, - тихо, неверяще как-то произносит Максвелл. - Борода Создателя, Ал, целый год. Алларос кривовато усмехается: - Только не делай вид, будто в этом есть что-то необычное. Народ любит вас, Инквизитор. - Да, но обычно немного не так. - Ещё пара слов на эту тему, и в Скайхолд ты поедешь в лубках. - Определённо, совсем не так, - бормочет Инквизитор. Алларос вновь прикладывается к вину: успокоить саднящее горло, охладить саднящее сердце. Ни одно обещание не заставит его говорить о своих чувствах с человеком, который никогда их не разделит. Как обычно, Тревельяну это не мешает. - Я не совсем об этом хотел поговорить, - видя, что от Аллароса инициативы не добиться, терпеливо говорит он. - И ты злишься на меня совсем по другой причине. Алларос не знает, что злит его больше: настойчивость Максвелла или то, с какой убеждённостью это было сказано. Сам он упрям не меньше, и потому молчит. - Я много раз пытался объяснить, почему сделал то, что сделал, - не отступает Максвелл, - но ты упорно отказываешься начинать этот разговор. Я могу понять, что ты не согласен с моим решением, но неужели так трудно хотя бы попробовать поговорить, прежде чем обрубать канаты? - Ты заключил союз с порождением тьмы, - отрывисто говорит Алларос. - Объяснений этому нет и быть не может. В глазах Инквизитора, как и тогда, в пещере, нет ни следа сомнения. - Я не мог оставить тебя там. - Почему, Ужасный Волк тебя сожри? - срывается Алларос. - Я две недели ломаю голову над причинами твоей трогательной заботы, и, представь себе, не нахожу ни одной! - Присяга действует в обе стороны, - напоминает Максвелл. - Я в ответе за тебя. Я в ответе за каждого солдата, что приносил мне клятву. - Дерьмо собачье! Так не бывает, Макс. Не бывает так, чтобы Инквизитор жертвовал жизнью, честью, нервами, в конце концов, ради едва знакомого разведчика! - Это было не решение Инквизитора, - медленно, голосом низким настолько, что местами он пропадает, произносит Максвелл. Алларос запоздало замечает, как потемнели его глаза и побелели скулы. - Это было решение человека, который поклялся, что больше никто не останется погибать из-за его якобы незаменимости. Алларос впервые видит Тревельяна в ярости - и зрелище остужает его почище ведра холодной воды. - Столько людей, - негромко, с затаённой ненавистью продолжает Максвелл, - смелых, достойных людей погибло просто потому, что не на их руке оказалась Метка. Просто для того, чтобы я мог ей воспользоваться. Это имело смысл, пока Корифей был жив - но теперь его нет, нет разрывов, и я ничем не ценнее любого из своих солдат. Ничем не ценнее тебя. Никто, демоны побери, никто больше не будет прокладывать мне дорогу к спасению своим телом. Он шумно выдыхает, залпом опрокидывает бокал и пронзает Аллароса взглядом, способным пригвоздить к камню. - Ты осуждаешь меня, потому что я не Инквизитор. Не безупречный Инквизитор, которому ты приносил клятву и которому предан всей душой. Я Максвелл Тревельян, и ты ни демона лысого, ни вшивого виспа обо мне не знаешь - не говоря уже о том, чтобы любить. Алларос почти готов к тому, что сейчас Максвелл встанет и хлопнет дверью, но он всего лишь бессильно откидывается в кресле, словно опустошённый этой вспышкой, и закрывает глаза. Алларосу хочется сделать так же. Закрыть глаза, растереть их кулаками, а когда откроет - чтобы никакого Тревельяна рядом и в помине не было. За неполные пять минут он уже второй раз полностью выбивает его из колеи. Алларос уверен, что третьего просто не выдержит. - Ты спасал не меня, - почти беззвучно, одними губами шепчет он. - Ты спасал себя. Прерывисто вдыхает и выдыхает. Вместе с воздухом грудь наполняет лёгкость, разносится по венам, заставляет губы разъехаться в горькой улыбке. - Себя, - повторяет он, жмурясь. Бокал Тревельяна пуст; Алларос тянется к бутылке, наполняет его и придвигает к широкой ладони. Большая, с мозолистыми костистыми пальцами, она мало напоминает холёные руки магов, которые Алларос видел до этого. Она... настоящая, тёплая даже на вид. Алларос помнит, какими крепкими и надёжными руки Инквизитора могут быть; Алларос помнит, что эти скульптурные, грубоватые, но такие совершенные кисти были одной из первых вещей, что загипнотизировали его в Инквизиторе. Он смотрит на крупные костяшки, обтянутые сухой загорелой кожей, на длинные ловкие пальцы, но перед глазами встают совершенно другие руки. Меньше, тоньше, изящнее. Так похожие на его собственные - но без мозолей от тетивы и кинжалов, без вечно обломанных ногтей. Руки, созданные для прикосновений к нематериальному, - но вполне способные отвесить ему, Алларосу, хороший подзатыльник. Руки того, с кем Алларос пришёл когда-то в этот мир - и с кем, как он думал, уйдёт. Тревельян наощупь находит бокал, сжимает тонкую ножку и только после этого открывает глаза. - Командиру не пристало так разочаровывать своих подчинённых, - устало говорит он. - Этого не повторится. Алларос издает тихий смешок, улыбка ещё глубже впивается в его рот. - Я всегда поражался, как тебе удается быть таким... невозможным. Совершенство не в человеческой природе. - Он рассеянно гладит кончиками пальцев горлышко бутылки. - Спасибо, Макс. Теперь я хотя бы верю, что ты человек. Уголок рта Тревельяна дёргается в слабом намеке на усмешку - обращайтесь, пожалуйста. Они утыкаются в свои бокалы, и повисает тяжёлая, долгая тишина. - Ещё есть время отдохнуть, - наконец разрушает её Тревельян. Поднимается из кресла - откровенно вымотанный, встрёпанные ржавые кольца рассыпались по плечам, чужая рубашка широковата в поясе. Босой, только сейчас замечает Алларос. - Создатель свидетель: я вырублюсь прямо на пороге, и никаким порождениям Тени меня сегодня не видать. - С этого я и начал, - бурчит Алларос. На этот раз усмешка Максвелла выглядит куда более правдоподобной: - Не мог же я оставить нетронутым такое хорошее вино. - Вспомни об этих словах, когда утром не сможешь меня разбудить. Алларосу не хочется вставать. Провожать Тревельяна, смотреть ему в спину или, хуже того, в глаза, запирать за ним дверь... Ему не хочется шевелиться, не хочется покидать нагретое кресло. И, чего уж там, вино действительно неплохое. - Я собираюсь вступить в Орден Серых Стражей, - произносит он, когда рука Максвелла ложится на дверную ручку. Алларос затылком чувствует, как в него упирается пристальный взгляд, и продолжает: - Замолвишь за меня словечко перед Командором? - Конечно, - роняет Максвелл. Дверь за ним захлопывается, и Алларос, словно из него разом выдернули скелет, с беззвучным выдохом обмякает в кресле.