Век бабочки

Влад уехал. Не знай я его, решила бы, что сбежал. Была ли я в ужасе, в панике, в смятении, когда следующим после тех роковых событий утром направилась в его комнату и наткнулась там на Антона, собирающего с пола окровавленные осколки? Мне было всё равно. «Господин улетел в Швейцарию повидаться с родственниками», — надломленным то ли от испуга, то ли от чего-то ещё голосом сказал дворецкий. Разумеется, он лгал. Ответ лежал на поверхности, нет, не просто лежал — был разбросан окровавленными осколками, кажется, зеркала. В той бойне в особняке Влад, вероятно, упустил Мэтта и теперь бросил все силы на то, чтобы его найти. Я так думала, я в это верила, я хотела в это верить. Заслужил ли Уолш расправы? Как и любой человек, который считает, что он может похитить кого-то слабее него, чтобы выманить того, кто сильнее его. В этой битве двух заклятых врагов я оказалась чьим-то мачете и чьим-то щитом. Мне нужна была лишь гарантия того, что моя сестра и я будем в безопасности. На остальное я плевать хотела. А послевкусие поцелуя... его вытеснило всё пережитое мной: от свиста пуль и стонов боли, до дурного сна, увиденного мной. Я себя не узнавала. Сама бросилась к нему в объятия, сама спроецировала это безумие в его комнате, позволила рассудку затуманиться, позволила себе даже в бессознательном состоянии сблизиться с Владом. Конечно, моей вины в этом не было. Это всё Лале. Наивная глупая Лале, до беспамятства влюблённая во Влада. Иногда мне казалось, что моя жизнь и вовсе не принадлежит мне, а если и принадлежит, то я усиленно отторгаю какую-то важную истину, продолжая играть в рационализм. Но во что мне верить? В то, что флакон с лавандовым маслом — связующее звено прошлого и настоящего, а Мэтт и Влад настоящего есть Мехмед и Влад из прошлого? В какой-то момент этого стало слишком много для меня. Если бы не овладевшее моей душой равнодушие, я бы, наверное, обрадовалась отъезду Влада. Я нуждалась в восстановлении сил, а потому, в перерывах между мольбой, требованиями, приказами Антону позволить мне позвонить Милли, я сидела на балконе и смотрела на густой зелёный лес. На третий день скука и горечь от бездействия захватили меня: шесть раз я пыталась проникнуть в кабинет Влада, чтобы добраться до телефона и позвонить Милли, пару раз исследовала замок, в последний чуть дольше задержавшись в таинственной комнате с зеркалом, и без конца воспроизводила в памяти все пережитые мной моменты, пытаясь анализировать, сопоставлять, отклонять. Я остановилась на смирении и попытке поверить в то, что Влад действительно не желает мне зла, но это не убавило моих вопросов. Тогда настало время обращаться за ответами. — Может, принести вам чай? Заглянувший на балкон Антон сводит брови к переносице и скользит по моему лицу сочувственным взглядом. Я качаю головой, и когда дворецкий уже собирается уйти, останавливаю его: — Влад ещё не вернулся? Губы мужчины трогает полуулыбка. — Нет, но я уверен, что скоро господин покончит со своими делами. — Ты имеешь в виду милую встречу с семьёй, Антон? — язвительно отмечаю я и возвращаюсь к картине. — Когда я увижу свою сестру? — Вы должны спросить об этом хозяина, — вероятно, мой тон обижает Антона, и он, кивнув мне, уходит с балкона. В груди появляется знакомое щемящее чувство. Я снова повисла в воздухе, снова руки мои оказались связаны, в голове разразился бардак. Моя Милли по-прежнему с Сандрой, а до конца этого кошмара осталось ровно две недели. Перед глазами изо дня в день одна и та же картинка: я забираю свои вещи, забираю сестру и с облегчённым вздохом мчу в аэропорт — прямиком к прежней жизни. И только мертвый взгляд Хасана, уставившийся на меня с картины, твердит: Ничего уже не будет как прежде. Приступив к реставрации, я то и дело жду, когда меня потянет ко сну или когда я рухну в обморок. Но этого не случается и тогда, когда проходит несколько часов, а большая часть лица шехзаде оказывается открыта моему взору. Меня охватывает разочарование, отчаяние, паника — может быть, этих погружений в прошлое и не было никогда? Может, всё это было лишь моим домыслом или, боже упаси, Влад подсыпал мне наркотики? Страх сцепился с азартом. Рвение, с которым я реставрировала картину, отгоняло сомнения. Я доберусь, доберусь до этой чёртовой Лале и найду ответы. Чего бы мне это ни стоило. Доберусь.

***

Османская империя, XV век

— Твой турецкий стал намного лучше. — Это всё Аслан. Он не теряет надежды. — Отсутствие надежды и заставляет меня с тобой возиться. Под раскидистой кроной древнего дуба их трое. Закатное солнце ласкает румяные улыбающиеся лица подростков, и нет ничего прекраснее этого мига. Как вода, свобода утекает сквозь их пальцы, но они радуются и ничтожным каплям, что испаряются под палящим восточным солнцем. Их будущее заволокло густым туманом, но ни Лале, ни Аслан, ни Влад не думают об этом сейчас. Им бы оттянуть этот момент, когда они — ещё юные, наивные, влюбленные — дорожат каждой секундой и не боятся смотреть вперёд. А что там, впереди? Лале кладёт ладонь на густую траву и вздыхает, когда её пальцы соприкасаются с пальцами Влада. Они переглядываются, и щёки девушки мгновенно вспыхивают пунцовым румянцем. Лицо голубоглазого юноши трогает улыбка — уже не такая робкая и не такая неискренняя, как в его первые месяцы во дворце. Аслан вздыхает: — Хотя я и не унимаю ощущения, что Влад знал турецкий задолго до своего попадания сюда. — Не может быть, — Влад усмехается. Лале хитро улыбается, подозревая нотки лжи в его бархатном голосе. — Когда мы только с тобой познакомились, я всё гадал, в какой момент ты воткнешь нам в спину кинжал, — неловко улыбнувшись, Аслан пожимает плечами. — У тебя был такой взгляд... бр-р-р. — У него были на то весомые причины, — встревает Лале, нахмурив брови. Опешив, Аслан не находит нужных слов. Влад наклоняется к девушке и бормочет что-то вроде «не надо». Эта тема всегда была под запретом. Он не обсуждал с ними своего отца и свою жизнь в Валахии, никогда не возвращался к воспоминаниям, никогда не открывал свою душу полностью, обнажая самые крохотные её участки лишь рядом с Лале. Казалось, будто этот Влад ненастоящий, каменный, безэмоциональный, правильный, такой, каким его хотят видеть. Его обида и злость на османов проскальзывала крайне редко, но и тогда он находил в себе силы включать полный контроль над своими словами и своими действиями. Влад будто... будто ждал чего-то, натянув на свое безупречное лицо маску смирения. Придёт время, и она осколками разлетится в стороны, задев всех, кто находится рядом. Вот только думать об этом ни Лале, ни Аслан не хотят. — Я поражаюсь твоему таланту сбегать от Шахи-хатун и слуг, — в надежде благополучно сменить тему, говорит Аслан. — С полчаса прошло, а тебя ещё не хватились. Влад не отрывает от её румяного лица восхищённого взгляда. Это он показал Лале нужные лазейки, а в те редкие минуты, когда они оставались наедине, именно он научил её искусно вводить в заблуждение как свою наставницу, так и бостанджи, которые без преувеличений были повсюду. Лале знала: Влад досконально изучил этот дворец, но с какой целью? Это её не волновало. Она верила ему, безоговорочно верила, даже если в глубине души знала, что Влад действительно не так прост, как это может показаться на первый взгляд. — Что ты сказала Шахи-хатун? — не унимается Аслан, одаривая Лале любопытным взглядом. Она поворачивает голову в сторону своего друга и невинно улыбается, разглаживая складки на платье. — Сказала, что у меня урок. А когда слуги отвели меня к учителю, притворилась, что у меня недомогание. Ходжам Мустафа хотел было позвать лекаря, но я сказала, что слуги за дверью и отведут меня в тюрбе. Думаю, мне просто повезло. Да простит меня Аллах. Уставившись на насыщенно-зелёные листья дуба и выглядывающее из-за них голубое небо, юноши молчат. Вероятно, каждый думает о чем-то своём, и только Лале не может позволить им глубоко погрузиться в размышления. — Что вы будете делать вечером? — Мы с Владом собирались в конюшню. Сафак-бей просил ему помочь. А ты, Лале? Чем ты займешься? Девушка устремляет взгляд в небо и вздыхает. — Как всегда. Буду вышивать и не выглядывать из покоев, только бы ненароком не наткнуться на Мехмеда, иначе... — Лале вдруг прикусывает язык и накрывает ладонь рукой, смекнув, что сказала лишнего. Нет, нет, нет! Не нужно им знать о том, что Мехмед в ней заинтересован. Отношения шехзаде с Владом и без того оставляют желать лучшего — как бы её откровение бедой не закончилось. — Забудьте. Буду вышивать. Но несущегося коня уже не остановить, и Влад поворачивается к ней, а на лицо его ложится тень беспокойства вкупе с зарождающейся злобой. Аслан напрягается всем телом. — Иначе что, Лале? — нетерпеливо спрашивает Влад. — Ничего, — быстро лепечет она, краснея и пряча взгляд. Аслан и Влад поднимаются на ноги и становятся перед раскрасневшейся Лале, недовольно сложив руки на груди. Она знает: они добьются правды, но чего эта правда будет ей стоить? Мехмед жесток, хитёр и коварен. Если он почувствует угрозу от кого-либо из них, то сделает всё, чтобы мальчиков вывезли из дворца или, не приведи Аллах, казнили. У него уже была такая попытка с этим нелепым указом об обучении пленных юношей. Ах, если бы не Халиль-паша, такие вечера в компании друзей Лале-хатун могли бы только сниться! — Лале, скажи нам правду, — настаивает Аслан. — Он приставал к тебе? — вена на шее Влада вздувается, желваки пляшут на скулах. — Лале, если это... — Нет! — чуть громче позволенного вскрикивает девушка и встаёт на ноги, чуть отступая назад. — Ничего такого не было! Он просто... просто пугает меня. Только и всего. Они ей не верят. Недоуменно переглядываются, скрывая в своих глазах сотни вопросов. Их ненависть к Мехмеду была обоюдна и обоснованна. Заносчивый шехзаде со своими поистине смешными планами на мир (ведь что он может сделать без одобрения Халиля-паши?) был так наивен в своём стремлении подчинить себе весь мир. Ведь у него были связаны руки, а янычары, поднимающие бури недовольств и требующие возвращения на трон султана Мурада, только накаляли ситуацию во дворце. Всё было так шатко, а потому Мехмед в любой момент мог вернуться в Манису. Оставалось лишь дождаться. Сцепить зубы и дождаться. Но как это сделать, когда Лале всем своим видом показывает, что он не оставляет её в покое? Влад сжимает кулаки и глубоко дышит, пытаясь успокоиться. — Я... я думаю, мне пора. Урок скоро подойдёт к концу, и Шахи-хатун отправит за мной слуг, — Лале нервничает, когда поправляет платье и старательно не смотрит в глаза друзьям. — Как ты улизнешь от бостанджи на входе? — Аслан вскидывает брови. Бросив беглый взгляд в сторону Влада, девушка улыбается и пожимает плечами. — Я что-нибудь придумаю, — отвечает она и уже намеревается уйти, когда Влад вдруг осторожно берет её за запястье, заставляя остановиться. Сердце девушки пропускает удар. Аслан смотрит на руку своего друга и нервно сглатывает. — В чем дело? Слова, которые собирается произнести Влад, очевидно, должны быть услышаны только Лале, а потому он наклоняется к ней, быстро зашептав: — Завтра, когда все уснут, приходи к этому дубу. Я должен тебе кое-что показать. Едва ли Лале успевает подумать о сказанном, когда Влад отпускает её и, хлопнув помрачневшего Аслана по спине, устремляется в сторону конюшен. Эти новые чувства, овладевшие и телом её, и душой, и разумом, не дают ей покоя, с каждой секундой обостряясь всё яростнее, заставляя глупую взволнованную улыбку рваться наружу, а сердце трепетать от сладкого предвкушения. Сжав губы в тонкую полоску, чтобы не выдать эмоций, она поднимает голову и встречается с отрешенным взглядом Аслана. В зелёных омутах нет ничего, кроме опустошения, когда юноша не своим голосом спрашивает: — Что он тебе сказал? — Пожелал спокойной ночи, — с робкой улыбкой лепечет она. В недоверии сощурившись, Аслан качает головой и сухо прощается с Лале, направляясь вслед за Владом. В мыслях его и в душе поднимается настоящий бунт: одна сторона так уверенно отторгает очевидное, другая же обливается кровью. Неужели... неужели они влюблены? Как же он мог не заметить этого раньше? Глубокие взгляды, подаренные друг другу, робкие улыбки, стремление Влада узнать о Лале всё, что известно самому Аслану... Температура поднимается, дышать становится трудно, и он спотыкается на ровном месте, сотни раз ругая себя за невнимательность. Во всём. Заметив в одной из конюшен Влада и Сафак-бея, Аслан стискивает зубы и ускоряет шаг. Они говорят о чем-то, и по обеспокоенному выражению лица лучшего друга юноша может сделать вывод, что разговор не из приятных. — Аслан! — Сафак-бей натягивает на свое морщинистое лицо доброжелательную улыбку и выходит из стойла. — Иди сюда, скажу что. Тюран-ага искал вас с Владом, сообщить хотел, что султан Мехмед изъявил желание устроить поединок на кончарах с вами и ещё двумя пленными мальчиками. Завтра после обеда вы оба должны быть в султанском саду. Аслан бледнеет, оперевшись о деревянную перегородку и нахмурив брови. Это не страх, нет, определённо не страх, однако едкое предчувствие чего-то поистине дурного не позволяет ему радоваться оказанной чести. В отличие от Влада, который впервые за долгое время улыбается, даже не пытаясь скрыть победную усмешку. Он принимает это за шанс. И беспокоиться здесь должен не Аслан.

***

Пригород Брашова, наши дни

Неприятный влажный холод, коснувшийся лба. Пара капель, стекающая по виску. Мягкий шёпот: — Лайя. Лайя, очнись. Выбираюсь из заточения прошлого с глубоким вздохом и паникой, охватившей затуманенный рассудок. Ничего не вижу и ничего не чувствую, кроме разъедающего душу волнения, а потому, открыв глаза и наткнувшись на небесную синь знакомых глаз, с облегчённым вздохом обнимаю Влада за шею и притягиваю его к себе. — Пожалуйста, не иди туда! — сокрушаюсь я, всем телом прижимаясь к возлюбленному и вдыхая его аромат. — Он всё подстроил, я знаю, этот поединок бедой кончится! Его руки, интуитивно сомкнувшиеся на моей талии, осторожно отстраняют дрожащее в страхе тело от себя. Мой взгляд испуганно мечется по знакомому балкону, и лишь спустя несколько мгновений, наткнувшись на обеспокоенное лицо Влада, я понимаю: мы в настоящем. Сердце пропускает удар. Чертыхаюсь и убираю руки от его горячей шеи, обнаруживая нас на полу. — Ты в порядке? — спрашивает мужчина, мягко касаясь ладонью моей щеки. Вздрагиваю и отстраняюсь, рассеянно кивая. Вероятно, Влад вернулся, когда я без сознания  лежала на полу, и пытался привести меня в чувство. Что ж, у него это не вышло. — Д-да, — почти не размыкая губ, тихо говорю я. — Солнечный удар, наверное. — Солнечный удар? — он обращает взгляд к небу, которое заволокло густой пеленой чёрных туч, и усмехается. — Да, вполне возможно. Наконец, Влад встаёт и протягивает мне руку. Впервые без колебаний принимаю его помощь, оказываясь на одном уровне с ним и поднимая голову, чтобы создать зрительный контакт. Удивительно. Ещё с минуту назад я не была собой, а он, очевидно, не был собой. Что это за магия, овладевшая моим сознанием? Как же мне научиться жить с этим? Нужно всё обдумать. Нужно остаться наедине с собой и подробно расписать каждый увиденный и прожитый не мною миг. От времяпровождения под кроной дуба и до новости о том, что Мехмед пригласил на поединок Влада и Аслана. Чего ради? Неужели... неужели эта вражда уходит корнями в несколько сотен лет? И вместе с вопросами прошлого на меня неподъемным грузом обрушиваются вопросы настоящего. Именно они порождают ярость, заставившую меня с силой толкнуть Влада в грудь. — Как ты мог вот так уехать?! — кричу я, срывая на нём весь свой гнев. Пошатнувшись, мужчина упирается спиной в перила. Я подхожу к нему почти вплотную: — Без малейшего предупреждения просто взял и сбежал! Оставил меня здесь! — заношу руку, чтобы ударить его, но Влад со смешком перехватывает моё запястье, прижимая его к своей груди. — Отпусти! — Я был уверен, что тебе всё равно, — с убийственным спокойствием говорит он и хватает меня за талию, вдруг меняя наше положение. Теперь я прижата его сильным телом к широкой периле балкона. — Я тоже, — хриплю я, поднимая на него взгляд. Пелена прошлого спадает, и глаза застилают воспоминания того сна, безумного сна, где я без колебаний отдалась ему. В горле пересыхает, а он склоняется надо мной, будто каждую мысль с упоением считывая. Он так близко, так близко, как в ту ночь, когда его обнажённое тело нависло надо мной, а его губы пылкими поцелуями покрывали каждый дюйм моей кожи. Не проходит и миллисекунды, когда невозможное уступает место случившемуся: достаточно лишь немного опустить взгляд. На его губы. Наш поцелуй. Он вспыхивает в моей памяти подобно двадцать пятому кадру, и я точно сошла бы с ума, если бы не стальной самоконтроль, выработанный годами. Но контролировала ли я себя, отдавала ли отчёт своим действиям, когда, увидев его, бросилась к нему в объятия и так крепко поцеловала? И как долго я смогу винить в этом Лале?.. — Лайя, — имя моё, молитвой слетевшее с его уст, заставляет мои колени подкоситься. Цепляюсь за его плечи, боясь упасть. — Ты уже близко, — вдруг говорит мужчина, окончательно сбивая меня с толку. Зрительный контакт, нет, не просто контакт, настоящая битва, длится ровно столько, сколько я могу себе позволить. Самообладание летит к чертям, и я толкаю его к стене, высвобождаясь из этих изумительно пахнущих и крепких оков. Ухожу с балкона, нарочно громко топая ногами и направляясь вниз. Влад глухо смеётся, следуя за мной. Останавливаюсь у лестницы, чтобы смерить его уничтожающим взглядом. — Ты искал Мэтта? Он жив? — резко спрашиваю я. Он выгибает бровь, потирает подбородок и пожимает плечами. — Я ездил к семье. — Ну, конечно. Скажи мне правду, Влад, хотя бы раз в этой жизни скажи правду. — В этой жизни, — Влад качает головой, глядя куда-то мне за плечо. — Да. Я искал Мэтта. И да, он всё ещё жив. — А остальные? Те, кто был в особняке? Замерев, мужчина не сразу находит нужные слова. Я вижу его борьбу, вижу, насколько тяжело ему даётся правда и насколько мне легко издеваться над ним, ведь мне давно всё известно. Конечно, никто не выжил. И это, как ни странно, меньшее, что наводит на меня ужас. Сжимаю руки в кулаки и спешу спуститься вниз по лестнице, когда вновь слышу его голос. — Лайя, постой! — Влад уже где-то близко, совсем близко, хватает меня за руку, останавливая. Вспышка воспоминаний прошлого ослепляет меня, но не успеваю я с головой окунуться в них, как вдруг оказываюсь прижата к его сильному телу. Мужчина хватает меня за подбородок. — Ты ненавидишь меня? Боишься? Хочешь снова сбежать? Мир замирает, прислушиваясь к нашему сбитому дыханию. Мой взгляд стекленеет, а сердце унимает свой привычно бешеный стук. Ложь вертится на языке. Боже мой, я так сильно хочу ему солгать... но вместо этого набираюсь смелости и, гордо выпрямившись, твёрдо отчеканиваю: — Ничего из этого. Вздыхает. Так вздыхают, когда враг вонзает клинок в твоё сердце. Последний вздох, последняя попытка удержаться за эту жизнь. А что дальше? Рай, Ад, забытие? Я не знаю, и Влад, очевидно, не знает, а потому так отчаянно цепляется за эту жизнь, когда наклоняется ко мне и останавливает свои губы в полудюйме от моих губ. Немею, задерживаю дыхание и прикрываю глаза, не сопротивляясь и зачем-то даже мысли не допуская о том, чтобы отстраниться или оттолкнуть его. Наши губы тянутся друг к другу, кончик его носа касается моего, и я рвано вздыхаю, готовая к прекрасному и неизбежному, к сокрушающему и оживляющему, когда Влад вдруг слегка отстраняется и целует меня в лоб. Парящие в душе бабочки складывают свои крылья и засыпают на неопределенный срок. Из-за вернувшегося в его взгляд льда температура понижается, а оттого мурашки пробегают по моей коже. Одарив меня дежурной улыбкой, Влад обходит меня и спускается вниз по лестнице, обернувшись лишь для того, чтобы сухо произнести: — Пойдём, Лайя. Внизу тебя ждёт сюрприз.

***

Свежий вечерний воздух, пропитанный самыми невероятными ароматами лета, идёт мне на пользу и приводит в чувство. Я делаю несколько жадных вздохов, и только потом перевожу на молчаливого Влада вопросительный взгляд. Мы стоим на ступеньках у входа в замок, а когда Антон открывает эти злосчастные ворота, я могу увидеть проезжающий по мосту автомобиль, что направляется прямиком к замку. Сердце начинает бешено колотиться в груди, когда я понимаю, кто находится в этой машине. Прикладываю ладонь к губам, и глаза мгновенно застилает пеленой слёз. — Это то, о чем я думаю? — дрожащим голосом спрашиваю я, устремляя невидящий взгляд к Владу. Он улыбается уголком губ и сдержанно кивает. Чёрный мерседес въезжает на территорию замка, а я уже не замечаю, как сломя голову несусь к нему, не веря своему счастью. Задняя и передняя двери открываются. Вижу размытый силуэт своей сестры, и она выкрикивает моё имя, рванув мне навстречу. — Милли! Моя маленькая, — шепчу я, задыхаясь от рыданий и прижимая её хрупкое тело к себе. Она смеётся, поднимая на меня заплаканный взгляд своих карих глаз. — Боже мой, это и правда ты. — Да ладно тебе, — Милли всхлипывет и усмехается, чуть отстраняясь, чтобы провести ладонью по моим волосам. — Мы не виделись неделю, а не год. Ты даже не постарела! Обескураженно открываю рот и начинаю смеяться. Меня охватывает такое счастье, совладать с которым практически невозможно. Как удивительно меняются наши ценности в зависимости от поворотов, в которые ненарочно вписывается наша жизнь. Ещё каких-то семь дней назад счастьем для меня был свежесваренный кофе или какой-нибудь новый контракт Винсента, а теперь это крепкие объятия сестры и её смех, сотней колокольчиков звенящий в душе. Осознание того, что она в порядке, что в этом безумстве мы больше не будем врозь и что Влад не обманул, пообещав ей безопасность и скорое возвращение ко мне, заставляет меня чувствовать себя на седьмом небе. Выпустив Милли из почти удушающих объятий, оборачиваюсь, чтобы поблагодарить его. Но Влад не смотрит на меня, а убийственный взгляд его направлен куда-то в сторону. Проследив за ним, изумленно открываю рот, когда замечаю возле машины Сандру и стоящего рядом с ней Лео. Отодвинув от себя девушку, он с каким-то совершенно остервенелым видом направляется прямиком к Владу, скривившемуся в отвращении. Угроза, написанная на лицах обоих, сжатые кулаки и сияющие гневом глаза говорят только об одном: Они сейчас друг друга убьют.