***
Солнце. Оно пробивалось сквозь паутины веток и стучало в окна машины, несущейся через лес. Я открыла окно и высунула голову, чтобы вдохнуть свежий запах хвои и земли. Аромат свободы кружил мне голову, и вот я снова стала той Лайей, которая прилетела сюда, надеясь на безмятежный отпуск с сестрой. Я улыбалась, щурясь от яркого света, я не верила своим глазам, впервые видя что-то кроме каменных стен, старинных картин и густой зелени вокруг замка. Теперь я была той точкой, в которую я всегда смотрела из створчатого окна своей спальни. Я не знала, зачем Лео вывез нас из замка, наверное, я даже не хотела этого знать. Это призрачное ощущение свободы меня опьянило. Но чем дальше мы ехали, тем отчетливее я понимала — мы поднимаемся в горы. Дорога была разбитой, лес становился гуще и, не выдержав, я спросила: — Влад отдал приказ убить нас и спрятать в лесу? Лео усмехается, сжимая руль, Милли крутит у виска. В салоне играет Depeche Mode, и парень начинает подпевать, вероятно, чтобы я перестала задавать ему вопросы. В этом плане он оказался менее терпеливым, чем Влад. Последний был готов терпеть истерики любого рода. Когда мы поднимаемся ещё выше, в салоне заметно холодает. Деревьев снова становится меньше. Старые ели сменяются соснами, изредка виднеется бук, вершины гор острыми пиками служат нашим ориентиром, а деревушки утонули где-то левее горного серпантина. Наконец, автомобиль Лео останавливается. — Дальше пешком, — говорит он, открывая дверь. Милли хватает огромную сумку, и я в искреннем недоумении смотрю на сестру. — То есть, мы отправились в поход? — мой голос обрывается на последнем слове. — Сейчас, когда Влад... — Да! — сестра высовывает язык. — И мы даже пойдём купаться! В горах есть озеро. Я взяла купальник для тебя, ты же снова встала в позу! Закатываю глаза, изо всех сил сдерживая раздражение. Хорошо, я ожидала это. Я знала, что Лео выкинет что-то подобное, вот только не совсем понимала — почему так рано и почему в такой спешке? Будто... будто ему нужно было вывезти нас из замка. Эта мысль ударяет меня в спину, заставляя споткнуться. Я смотрю на Лео с прищуром. — Разве Сандра не должна быть с нами? Он оборачивается ко мне с присущей лишь ему ребяческой улыбкой. Я словно снова вижу Аслана, бросающего палку Гузалик или в шутку пихающего Влада плечом. Это вызывает табун мурашек на моей шее. — Она улетела с Владом. И уходит вперёд, забирая сумку из рук Милли. Ответ Лео костью встаёт в моем горле. Высокие деревья сливаются в одну яркую зелёную картинку, пожар разрастается в груди. Мне знакомо это чувство. Жгучее, ядовитое. Я ненавижу его, нет, я ненавижу его причину. — Замечательно, просто замечательно, даже Сандра с ним, а я тут по лесу гуляю, — бормочу себе под нос, пиная камни. Тонкая нить тропинки тянется вверх. Мы минуем заросли кустарников, и я выставляю лицо к свету, коротко улыбаясь тёплым солнечным поцелуям. Милли и Лео идут впереди — о чем-то увлечённо болтают и, вероятно, сдерживают желание взяться за руки. Стиснув зубы и раздражённо вздохнув, я вдруг замираю, заметив удивительной красоты пейзаж, расстелившийся перед нами. Голубая водная гладь первой привлекает моё внимание. Маленькое озеро среди высоких гор и старых деревьев, точно мираж в пустыне, влечет к себе. Глубокие тени не падают на этот невероятный оазис, и каждый дюйм здесь не скрыт от вездесущего солнца. У самого берега разбросаны камни, вершины гор отражаются в лазурном зеркале воды, и всюду трава — свежая, густая трава. Сначала на машине, а после пешком мы поднялись достаточно высоко, а потому воздух здесь пьянит. Губы мои ненароком дрогают в улыбке. Милли радостно вскрикивает и, схватив у Лео сумку, несётся к озеру, на ходу сбрасывая с ног босоножки. — Милли! — кричу я, очнувшись от красоты увиденного. — Милли, ещё утро, вода наверняка холодная! — Это ты холодная! — не обернувшись, отвечает она. На этом наши препирательства не заканчиваются. Я нервничаю, когда она заходит в воду, нервничаю, когда сама не сдерживаю желания присоединиться к ней. Конечно, вода оказывается почти ледяной, но мы быстро привыкаем к ней, а Лео, усевшись на остром камне, фотографирует нас и смеётся. Он присоединяется к нам не сразу и, к моему удивлению, держится на расстоянии от моей сестры. Хрустальная горная вода будто смывает мои проблемы. Я ныряю, позволяя ей забраться в мою голову, вымыть оттуда навязчивые мысли о Владе, но, вынырнув, снова вижу на берегу его силуэт. Это превращается в паранойю. — Это что там, Влад стоит? — Милли подплывает ко мне, цепляясь за мои плечи, как за надувной круг. Поперхнувшись вдруг попавшей в моё горло водой, я широко распахиваю глаза. Ресницы слиплись из-за воды, но я узнаю даже размытые очертания. Мне хочется камнем пойти ко дну, лишь бы не поддаваться своей, очевидно, паранойе, но неужели она передалась и Милли? Я усмехаюсь и отворачиваюсь. Нет, невозможно. Мы приехали час назад, да и откуда ему знать... — Сдаётся мне, он идёт сюда, — фоном слышу смех Лео. Нервно сглатываю. Неуверенно держась на воде, я снова оборачиваюсь, и теперь замираю: одну за другой расстегивая пуговицы на рубашке, а затем снимая пиджак, он приближается к озеру. Сердце пропускает удар, когда длинные мужские пальцы касаются пуговицы на брюках. — Лео, ты самый лучший! Устроил нам такую развлекательную программу, включив сюда ещё и стриптиз, — где-то рядом Милли пытается шутить. Кровь приливает к лицу, пульсирует в венах, жаром своим делая из холодной горной воды невыносимую лаву. Сияя своим бесподобным рельефным телом, Влад оказывается в одних боксерах и уверенной походкой ступает в воду. Я приоткрываю рот, забываю, как дышать, и когда вода добирается до его талии, он ныряет и в считанные секунды оказывается возле нас. — Милли, я думаю, нам пора немного погреться на солнце, — Лео хватает мою сестру за руку, и вместе они отплывают к берегу. Я, как завороженная, смотрю на Влада. Его взгляд прикован ко мне. Он разводит руками воду, приближаясь ко мне, и улыбается, останавливаясь. Вероятно, Влад может коснуться дна, в отличие от меня, и когда его руки вдруг обхватывают мою талию, меняя наше положение, я удивлённо ахаю. Чувствую ступнями каменистое дно, слегка улыбаюсь. Он заботится обо мне даже в таких мелочах... — Даже ничего не скажешь? — спрашивает Влад, заправляя мокрую прядь волос мне за ухо. — Не ударишь меня, не закричишь? Я настолько околдована им и тем фактом, что он каким-то совершенно невероятным образом оказался здесь, что едва могу разлепить губы. Есть только один способ убедиться в том, реален Влад или нет, и я охотно пользуюсь им, обвивая шею мужчины руками. Но он сам меня целует. Вложив в этот миг всю нежность и всю теплоту, которую забрала у нас ледяная вода озера, прижав меня к себе и скользнув языком в мой рот. С каждой секундой поцелуй становится всё более смелым, жарким, обжигающим: наши языки сплетаются, наши руки не хотят отпускать друг друга, между нашими телами нет и малейшего расстояния. Его губы тёплые, мягкие, окунающие меня в любовь — ту самую любовь, о которой так усердно кричит моя интуиция, ту любовь, что я видела в его глазах в самый первый день нашей встречи. Никто не поверит в сказку о любви, родившейся за пару недель, но что, если ей несколько веков, что, если она вечна? Я вздрагиваю и вздыхаю, почувствовав разряд возбуждения, прокатившегося по всему моему телу. В один миг мне вдруг хочется больше: мне хочется его всего, без остатка, так, чтобы он каждую клеточку меня собой заполнил. Но я отдергиваю себя от самых потаенных и самых сильных желаний, отрываясь от его губ и касаясь ладонью его щетинистой щеки. Губы Влада искусаны мной, и я облизываюсь, вдруг ощущая капли крови на языке. Его хватка на моей талии усиливается. Настолько, что это заставляет меня пискнуть от боли. — Прости, — он отводит от меня изменившийся взгляд. — Прости, я не хотел причинить тебе боль. — Ты не сможешь, — шепчу я. Обхватываю его щеки руками, заставляя Влада посмотреть мне в глаза. Синеву затопили чёрные зрачки, в которых я вижу свое отражение. Капли воды собрались на ресницах, брови сведены к переносице. Он красив, он так необычайно красив, что я вижу его повсюду — и в прошлом, и в настоящем, и во снах, и в глубокой задумчивости. Его прекрасный образ навязчиво преследует моё воображение, и видеть его, наконец, перед собой — лучшая награда за трепетное ожидание. — Знаешь, это моё любимое место, — говорит он, проводя кончиком пальца по моей нижней губе. Завороженно смотрит на кровь, опускает ладонь в воду, снова отводит взгляд. Я вдруг зачем-то вспоминаю о старике в темнице, что всучил Владу монету, но, хмурясь, отгоняю от себя непрошеные мысли. — Поэтому Лео привёз нас сюда? Он знал, что ты придёшь. — Да, — Влад улыбается. — И давно ты вернулся? — Нет. — Влад, эти ваши игры... — Больше никаких игр, Лайя, — твёрдо отвечает он, усиливая хватку на моей талии и кончиками пальцев касаясь поясницы. — Я поклялся тебе, что вернусь и отвечу на все твои вопросы. Мне остаётся лишь прикусить губу, скрывая улыбку. Но уже спустя пару мгновений я начинаю дрожать, и Влад чувствует, что я замёрзла, в воде подхватывая меня на руки и стремительно покидая озеро. Я улыбаюсь, прижимая голову к его груди. — Я так счастлива, что ты вернулся. Что бы ни произошло, главное, что ты здесь, со мной. — Я не узнаю тебя, — шепчет он, улыбаясь. — А я начинаю себя узнавать. Замечаю Милли и Лео: они стоят возле машины, фотографируя окружающие нас горы. Опустив меня на траву, Влад хватает свой пиджак и накрывает мои плечи. — Я думаю, нам пора возвращаться в замок, — своим привычным тоном говорит мужчина. Откуда-то взявшаяся паника одолевает рассудок. Мне кажется, будто это последний миг, когда мы такие — совсем скоро за нами закроются тяжёлые дубовые двери, и Влад, сжимая челюсти и блуждая напряжённым взглядом по моему побледневшему лицу, окунет меня в новый пугающий мир. Тогда всё будет иным, и мы будем иными. В мятеже опасений и предвкушения во мне вдруг просыпается другая Лайя — та, которую я прежде никогда не знала. Я скидываю с плеч его пиджак и переворачиваюсь на живот, лукаво улыбаясь. — Я хочу позагорать. В твоём замке темно и холодно. Мне нужно солнце, — растянувшись, как кошка, лепечу я. Он возвышается надо мной. Я вижу страдальческое выражение его лица: затуманенный взгляд сканирует мою спину с выпирающими лопатками, останавливается на пояснице, но поднимается к небу, когда Влад ненароком скользит им по моим ягодицам. Время для нас будто потеряло свой смысл. Не сдержавшись, мужчина опускается на колени передо мной и проводит плавную линию по моему позвоночнику указательным и средним пальцем. Снова выгибаюсь, прикусывая губу и утопая в плену ощущений, блуждающих от возбуждения к какой-то нездоровой одержимости. Перевернувшись на спину и поднявшись на локтях, я усмехаюсь. Его взгляд прикован к моей шее. — В прошлый раз ты и взглянуть на меня не мог. — А сейчас не могу глаз от тебя отвести, — мгновенно отвечает Влад. Мы смотрим друг на друга всего секунду, прежде чем голос Милли заставляет нас вздрогнуть и обернуться: — Ну, что вы там развалились! Я хочу в город! Поехали в город!***
Конечно, в город мы не поехали. Лео отчего-то нервничал, когда автомобиль спускался по горному серпантину, и что-то говорил Владу, но из-за громкой музыки я не слышала почти ничего, кроме обрывков фраз вроде «всё кончено» или «не смей туда спускаться». Я терпеливо ждала и пыталась обуздать свое любопытство, ведь знала, что совсем скоро они мне обо всем расскажут. Мне хотелось выведать у Влада и о его охоте на Мэтта и о том, какого черта Сандра полетела с ним, но все мысли вмиг испарились, когда я увидела мелькнувшее вдали лавандовое поле, тут же сменившееся островом леса. Вспышка воспоминания ослепила меня, голова закружилась. Легенда. Одна и та же легенда, дважды рассказанная одним и тем же человеком. Как я не подумала об этом, как не вспомнила! Температура поднимается, а кровь начинает шуметь в ушах. Влад... боже мой, Влад ведь пытался, давал мне намёки, а у меня и мысли не было... накрыв рот ладонью, я врезаюсь изумленным взглядом в спинку сиденья. Впервые он рассказал мне её там, во дворце в Эдирне, в объятиях звёзд глубокой ночи. Во второй раз я услышала её пару недель назад, когда очнулась после падения. Нет, нет, нет, нет, нет, это просто... безумие? Или очередная попытка оттолкнуть то, что тянется ко мне, что опутывает меня сетями неизбежности? Я погрязла и не смогу выпутаться. Игра в дурочку закончилась, Бёрнелл, ровно как и игра в отрицание. Хватит трусить, истерить и искать логику. Здесь не может быть логики, это... — Лайя? Я вздрагиваю, уставившись на протянутую руку Влада. Только сейчас понимаю, что мы уже приехали в замок. Милли хлопает дверью, выходя из машины. Нервно сглотнув и пытаясь побороть головокружение, я принимаю помощь в виде руки Влада и останавливаюсь. Смотрю на него несколько секунд — изумленная, побежденная. Он спрашивает, в порядке ли я, а я, точно в бреду, в небытие, в зыбучих песках собственного страха плетусь по ступенькам, поддерживаемая его сильной рукой. Это просто случается с тобой. То, что ты отрицала, то, от чего ты бежала, рано или поздно возникает перед тобой. И тогда ты или принимаешь это, или продолжаешь бежать. Кажется, я всё ещё пытаюсь выбрать второе. — Я... я выпью воды, оставьте меня сейчас, — хрипло шепчу я в ответ на очередной вопрос Влада. Возле меня хлопочет Антон, но я отказываюсь от его помощи и под изумленные взгляды столпившихся в холле Милли, Лео, Влада и Антона плетусь на кухню. Держащая стакан рука трясётся, и все в моих глазах плавится и дрожит. Неужели всё это прошлое принадлежит нам? Как же это возможно? Что это, магия? Но почему, почему я не помню этого? А как же Милли, почему я не видела её в своём прошлом, в нашем прошлом? Тошнота подступает к горлу. Голова не перестаёт кружиться. Я опираюсь о кухонную тумбу двумя руками, делая жадные вздохи, и вдруг замечаю в мусорном ведре бинты, густо пропитанные кровью. Сердце пропускает удар, тошнота усиливается, и всё, что тяжёлым грузом навалилось на мои плечи, с силой толкает меня в пропасть. В этой пропасти нет света и нет никаких тревог. В этой пропасти есть только сон. Безмятежный сон, в котором пахнет мёдом и цветами.***
Переливаясь на палящем восточном солнце, насыщенная медовая карамель ароматом своим соблазняет всех пчёл, что радостно слетаются из сада прямиком к изобилию расстелившихся на столе сладостей. Пахлава, джезерье, пишмание, лакма, казандиби — лучшие угощения Турции манят взор и заставляют руки непроизвольно тянуться к золотым подносам. Лакомство искушает, и я уже забираюсь на высокую лавку, когда ласковый голос мамы заставляет меня замереть. — Лале! — заливистый смех мелодией льётся из ярко-малиновых губ. — Терпение, ягнёночек. Не всё сразу, хорошо? В обиде надутые губы тотчас же сменяются широкой улыбкой, когда мама подхватывает меня, совсем ещё маленькую, может быть, ещё ничего в этом мире не понимающую, на руки. Вся радость Вселенной сияет в её янтарных глазах, бледное лицо без единой морщины излучает свет, и я тянусь к нему, обнимая молодую женщину за шею и касаясь кончиком носа бархатной щеки. Она кружится вместе со мной, а перед глазами ярко мелькают разноцветные вспышки утреннего небосвода, её цветастого платья, нашего сада и гранатовых деревьев. Птицы заливисто распевают свою песню, где-то вдалеке слышится шум моря, в воздухе пахнет буйствующей весной и сладостями, ожидающими меня на столе. Май в самом разгаре. В глазах пестрит от обилия цветов, и так сладостно кружится голова... — Мама, — я округляю глаза, когда она ставит меня на ноги, и лишь её нежные руки уберегают меня от падения. Ещё такая неуклюжая... — Какой добрый господин прислал нам эти угощения? Она наверняка собирается ответить мне, и даже присаживается на корточки, чтобы быть со мной одного роста. Улыбаюсь, разглядывая свою красивую маму, проводя ладонью по её густым каштановым волосам и цепляя рукой указательный палец женщины. Мягко перехватив мою ладошку, мама оставляет на ней поцелуй и прикрывает глаза. Чьи-то шаги за её спиной заставляют меня в любопытстве выглянуть из своей верной защиты. И тут же радостно вскрикнуть: — Папочка! Он на лету подхватывает меня, закружив и поцеловав в обе щеки. Его жёсткая короткая борода колется и заставляет меня поморщиться, но я всё равно обнимаю его за шею руками и прижимаюсь к груди мужчины. Слышу, как часто бьётся его сердце, поднимаю на папу взгляд и улыбаюсь карим, почти чёрным, как два уголька, глазам. — Красивая моя девочка, — шепчет он, целуя меня в лоб. — Я словно вечность тебя не видел. — Альтан, — нежный голос мамы заставляет меня улыбнуться. Не выпуская меня из своих крепких рук, папа подходит к ней и целует в щеку, прижав к себе в крепком объятии. — Хафисе, жизнь моя... — он заводит прядь её длинных волос за ухо и вдруг меняется в лице, когда замечает стол, валящийся от сладостей. Глубокая морщина появляется меж его густых бровей. — Откуда всё это? Он... это он? Птицы точно перестают щебетать, Мраморное море унимает рокот своих волн, а дыхание мамы становится нервным, прерывистым. — Дочка, садись за стол, следи за пчелами, хорошо? Не пускай их к своему лакомству! Я попросил их, чтобы они тебя не обижали, — папа шепчет эти слова мне на ухо, а после отпускает. Босые ноги касаются свежей густой травы. Я с удивлением и непониманием слежу за тем, как мама и папа, о чем-то тихо и взволнованно переговариваясь, следуют по тропинке, ведущей к нашему небольшому дому у подножия горы. Но интерес к ним угасает слишком быстро, и вот я уже со всех ног мчусь к своей сокровищнице. Пчёлы — мои верные соперники — довольно жужжат, собираясь над пахлавой и взмахивая своими крыльями. Слова мамы о терпении прочным табу вспыхивают в памяти. Подпираю подбородок рукой и, надув губы, разглядываю золотые подносы с резной каймой и инициалами. К несчастью, я ещё не знаю всех букв. Но вдруг дикий грохот заставляет меня оторвать взгляд от угощений и испуганно повернуться в сторону нашего дома. Я не сразу замечаю огонь, бьющийся в окнах и поедающий стены, но уже точно знаю, что беда поглотила моих родителей. Треск дерева и камня, узнаваемый крик отчаяния и столб дыма, устремляющийся в небо... эта картинка навсегда поселилась в моих зрачках. — Мама! Папа! — кричу, срывая горло, и бегу к дому, вдруг останавливаясь, когда вижу силуэт отца, пытающегося выбить окно. Там огонь... повсюду огонь. Он буйствует в нашем доме, накаляет каменные стены, пожирает крышу, он насмехается надо мной — такой маленькой, едва достигшей шести лет, совсем беспомощной. Я вижу, как в отчаянии бьётся мой папа, пытаясь спасти их, слышу крик мамы, утопающей в огне, слышу свой громкий детский плач и чувствую эту копоть, что уже заполняет мои лёгкие. Становится трудно дышать. Жарко, как в жерле вулкана жарко... Я спотыкаюсь, падаю, разбивая колени, я изо всех сил пытаюсь до них добраться — до этой заветной двери, чтобы помочь им выбраться. Но чем усерднее я бегу, тем дальше и призрачнее становится силуэт отца, пока огонь беспощадно съедает пространство вокруг. Насыщенная зелень сада вмиг покрывается чёрной сажей, над морем клубится ядовитый дым, а небо застилает густой багряной пеленой. Я слышу своё имя, в последний раз и на последнем вздохе произнесенное моей мамой... Я тихим хрипом зову её в ответ. Мне отвечает оглушающий грохот рухнувшей крыши. — Мама! — вскрикиваю я, судорожно садясь в кровати и касаясь мокрыми ладонями солнечного сплетения. Сердце бешено качает кровь, а воздуха не хватает — кружится голова. В глазах моих всё в огне, на деле же меня окружает густая синева глубокой ночи. Рвано дышу и чувствую, как слезы обжигают щеки, когда чьи-то руки вдруг окольцовывают мои плечи и прижимают к своей широкой груди. В нос ударяет знакомый запах — родной, успокаивающий. Цепляюсь за его рубашку, как за спасательный круг, боясь, что он разорвёт объятия, и тихо плачу, содрогаясь от вереницы ужасающих воспоминаний... вопросы ещё не успевают атаковать моё дрожащее тело: в памяти слишком свежа картинка погибающих в огне родителей. — Тише, Лайя, тише, всё прошло, — шёпот действует на меня почти гипнотически, успокаивающе. В то же время, он запускает этот вечный механизм вопросов, опасений и паники, когда я резко отстраняюсь от Влада и с испугом заглядываю в мрачную синеву его глаз. — Что ты здесь делаешь? — хриплю я. Он поднимает уголок рта и понимающе кивает. Только сейчас, когда реальность по крошечным деталям начала складываться в пазл, я осознаю, что он находится со мной в одной кровати. Нахмуриваюсь, а Влад протягивает мне стакан с водой, взятый с прикроватной полки. И правда. Сейчас это действительно всё, в чём я нуждаюсь. Отчаянными глотками выпиваю её всю. Руки дрожат, и мужчина забирает стакан, чтобы вернуть его на место и взять мои ледяные ладони в свои. Тело пронзает ток, вытесняемый волной тепла. Прикрываю глаза, а затем снова поднимаю на него свой растерянный взгляд. — Что ты здесь делаешь? — Ты упала в обморок на кухне, — не медля, отвечает он. — Я должен был убедиться, что ты в порядке, поэтому решил остаться здесь с тобой. Слова Влада, которые звучат, как правда, снова уносят меня в трагические события моего сна. Крепко зажмуриваюсь и всхлипываю, качая головой. Я знаю, чьи это родители, я знаю, чей это дом. И это то, что сжигает мою душу стремительнее любого, даже самого беспощадного огня. — Влад... — не в силах справиться с охватившим меня ураганом правды, от которого я всеми силами пыталась убежать, я вдруг цепляюсь за воротник его рубашки. — Влад, я... я, кажется, видела... — Неважно, что ты видела, Лайя, — снова его почти уюбаюкивающий шёпот. Тень тоски, пробежавшей по его лицу. Сжатые зубы, потухший взгляд. Он гладит меня по голове, создавая иллюзию спокойствия и безмятежности. Лишь сейчас я улавливаю нотки лаванды и чувствую, как медленно закрываются глаза. Упорно противостою сонливости, не отнимая от него встревоженного взгляда. — Всё прошло. Прошло, хорошо? Тебе нужно уснуть. — Сон? — мой голос становится вязким, и я почти его не слышу. — Влад, там были мои родители... мои... настоящие... Тьма туманит рассудок, аромат лаванды и парфюма Влада укачивают меня, но я всё ещё чётко ощущаю его присутствие и свою бунтующую необходимость признать, наконец, невозможное. — Тш-ш-ш, Лайя, — его губы касаются моего уха, и моё обмякшее тело не без его помощи ложится на подушки. — Это лаванда. Она поможет тебе успокоиться. — Я не знала о родителях Лале, картины не показали мне их, — точно в бреду, едва разлепляя губы, мычу я. — Я ничего о них не знала. Успокаивающе поглаживая меня по щеке и склонившись над моим лицом, он смотрит на меня с такой болью, что я чувствую её, находясь даже в почти бессознательном состоянии. И прежде чем окончательно унестись в царство Морфея, я из последних сил цепляюсь за шею мужчины и со слезами в полузакрытых глазах шепчу: — Влад... я начинаю вспоминать.