Османская Империя, XV век Влад
Владу часто снится один и тот же сон: со сдержанной улыбкой предвкушения он поправляет свой камзол и, благодарно кивнув стражникам, открывшим для него массивные двери в несколько метров высотой, входит в свои владения. Ледяной замок отца встречает его благодарственной тишиной, трепетом долгожданной встречи, прохладным дуновением ветра, ласкающим оголенные участки шеи нового князя. Но затем тишина вдруг сменяется буйством радостных возгласов его верных подданных, приветствующих государя, а из галдящей пирствующей толпы навстречу ему выходит она. Его княгиня, любовь его света и враг его тьмы, смысл его существования, часть его прошлого и всё его будущее. Шуршание многочисленных юбок и подъюбников, взмах шоколадных кудрей, лавандовый аромат её парфюма и задорный девичий хохот — она влетает в его объятия, всю горечь очередной разлуки в эти объятия вкладывая. А он шепчет ей на ухо клятву, ту клятву, что незримым постулатом выжжена на их душах: «Я всегда буду возвращаться к тебе, моя бабочка». Его пальцы касаются кулона на её тонкой молочной шее, и она улыбается, поднимая на возлюбленного благоговеющий взгляд. Свидетельство их вечной любви. Разобьешь хрупкий аметист, и от них обоих ничего не останется. Она будет бережно хранить его подарок, а он будет хранить её — ото всего зла, от бед и от самого себя. Как будет хранить и охранять своё государство: трон по праву передан ему, и отец им наверняка бы гордился. Им и Раду, с восхищением смотрящего на брата с высоты пьедестала, где князя верно ждут его приближенные. И всё настолько правильно, настолько безупречно, что Влад невольно ловит себя на мысли о том, что это может оказаться видением, сном, буйством воображения. Тогда он открывает глаза. Неугасаемый жар Востока обдает его привычно хмурое лицо. Кыбле поднимает горячий песок, заставляя тот истерично носиться по сухой потресканной земле и бесцеремонно забираться в стойла к лошадям. Ещё один по обыкновению жаркий день в Эдирне, беспощадность угасающего лета и обжигающее дыхание поджидающего за голубым горизонтом сентября. Капли пота собираются на лбу юноши, и он смахивает их рукой, разочарованно вздыхая. Аслан расчесывает гриву лошади и искоса смотрит на приятеля. — Чего вздыхаешь? — с привычными нотками веселья в хрипловатом голосе спрашивает он. — Душно, — Влад возводит взгляд к высокому деревянному потолку, вглядываясь в каждую дощечку. — Можно выучить язык, привыкнуть к местному укладу, но климат... — В Болгарии погода мягче, я это отчего-то так ясно помню, — неожиданно говорит Аслан и мечтательно улыбается, но уже спустя секунду сжимает челюсти и отворачивается к лошади. — Тебе бы там не понравилось. Слишком много солнца. Ты его не любишь. Изучающий взгляд Влада скользит по золотистым волосам лучшего друга. Аслан редко говорит о своём прошлом. Он будто всегда был здесь, в этой Османской Преисподней: он был слишком смиренен для статуса пленника и никогда не питал особой ненависти к местным демонам, во всяком случае, никогда этого не показывал. Если бы он однажды не открылся ему, Влад так и не узнал бы, что судьбы их до невозможности схожи. Только вот Аслан плывёт по течению и ждёт, когда жизнь укажет ему верный путь, а Влад сам прокладывает свою дорогу. Юноша подходит ближе к другу и, потрепав его по кудрям, улыбается. Теперь искренне. — Где бы найти такую утопию, в которой мы свободно посещаем родные края друг друга, при этом не имея этого постыдного клейма беглеца или пленника. — Клеймо беглеца... звучит заманчиво, — с улыбкой протягивает Аслан. — А знаешь, что ещё более заманчиво? — Что? — злотовласый юноша поднимает с пола узду и обращает к другу любопытный взгляд. — Сегодня вечером тренировка. Снова можно будет представить смазливое лицо этого подлеца Мехмеда на месте противника. — Только не вонзи в него кончар. Вряд ли Барыш-бей это одобрит. Влад смеётся, и былое напряжение, возникшее между ними, мгновенно растворяется в раскаленном воздухе. Юноши возвращаются к рутинной работе на конюшне, изредка обмениваясь короткими фразами и с каждой минутой всё глубже погружаясь в раздумья. Оба думают о своём, о важном, о таком, кажется, скором. Не важно, служба ли это в гвардии султана или возвращение в Валахию — их уже нет здесь, на этой конюшне, они где-то далеко, и кажется, их не достать, силком не вытащить из мира весьма реальных и осуществимых грёз. Однако кто-то пробегает неподалёку, поднимая столб пыли и песка от своих ног, и лучшие друзья переглядываются, выходя из стойла. Влад заметно оживляется, увидев своего брата, бегущего в сторону дворцовых ворот. — Раду! — выкрикивает юноша, улыбаясь. — Раду, постой! Услышав знакомый голос, подросток замедляет свой бег, а затем и вовсе останавливается, оборачиваясь к конюшням. Аслан подпирает плечом деревянный косяк, Влад же направляется прямиком к младшему брату. Только подойдя ближе, он замечает ужас и страх, замеревшие на бледном лице двенадцатилетнего мальчика. Влад наклоняется к нему, обхватив его плечи руками. Кровь уже застывает в венах, сердце уже грохочет в груди, а ведь Раду ещё даже ничего не промолвил! — Что произошло? — спрашивает Влад, вглядываясь в его голубые, как небесная гладь, глаза. Раду хлопает длинными ресницами, выдыхает, кажется, весь воздух из лёгких, а затем лепечет: — Мехмед наконец пришёл в себя! Я хочу подслушать, что говорят во дворце, в порядке ли он! Отпусти, Влад, времени у меня мало, вдруг его увезут куда, султан Мурад уже здесь! — мальчик пытается вырваться, но старший брат усиливает хватку, недоуменно качнув головой. — Да отпусти, говорю! — О чём ты говоришь? — Влад оборачивается к Аслану, взглядом подзывая друга к себе. — С чего ему приходить в себя, на него кто-то напал? Сжав губы в тонкую полоску, младший Басараб демонстративно отворачивается. Кровь начинает закипать, а хватка на плечах брата усиливается. Эта странная, совершенно безумная, сотни раз запрещённая Владом дружба Мехмеда и Раду возникла неожиданно и грозилась никогда не быть рассекреченной, если бы Сафак-бей однажды не лицезрел их шуточный поединок на кончарах. Конюх поведал об увиденном Владу, и юноша сорвался в султанский сад, чтобы затем замереть в изумлении: они хохотали, сидя на песке и побросав оружие. «Не смей приближаться к нему», — выплюнул тогда Басараб, едва сдерживая яростное желание схватить этого скользкого типа за грудки и как следует начистить его довольную физиономию. Но Раду вдруг вступился за врага, велев брату отступить, и это предательской болью отозвалось где-то в грудной клетке молодого парня. Он отступил — в окружении целого легиона бостанджи, обступивших трусливого султана, у него попросту не было выбора, но, увидев Раду на следующий день, грозно велел ему пресечь всякое общение с падишахом. Конечно, никакие запреты не действовали на мальчишку, и это то, что выводило Влада из себя. — Разве я не сказал тебе держаться подальше от него? — рявкает Влад, встряхнув брата за плечи. — Хватит отводить взгляд, Раду, говори, что стряслось. Когда Аслан подходит ближе, сложив руки на груди, Раду настороженно оглядывается по сторонам и, наконец, выдаёт: — Эта безумная! — вскрикивает он, а затем, понизив тон, продолжает: — Лале-хатун, племянница султана Мурада, ударила его кинжалом в спину, когда он пригласил её на хальвет... Мехмед только сейчас пришёл в себя. Говорят, рана была такой глубокой, что лекари его едва спасли! Сегодня на заходе солнца её казнят! Внутри Влада все леденеет, замирает, весенним льдом трескается и вонзается в сердце миллионами острых осколков. Дышать становится невыносимо трудно, будто что-то мешает в горле, а пелена ужаса уже застилает его глаза. Прежде он такого не испытывал. Его всего будто вывернули наружу, оставив органы кровоточить и плавиться на палящем солнце — это какая-то совершенно адская внутренняя боль, подкожная, ломающая кости и рвущая вены. Он хватается за предплечье уже мертвецки бледного Аслана, а затем безжизненным голосом спрашивает единственное, что его волнует: — Где она?Аслан
Все годы, проведённые в Османской Империи, Аслан рос с мыслью о том, что рано или поздно он будет вынужден попрощаться с Лале. «Её выдадут замуж за пожилого пашу, а ты погибнешь в доблестном бою во имя султана», — не раз говорили ему. Он смотрел на её изящный стан, он глаз от неё отвести не мог, всё пытаясь запомнить каждую эмоцию и каждое движение той, кому юноша давно отдал своё сердце. Аслан видел, как Лале менялась: она расцветала, как цветок, нежась под восточным солнцем, обретая всё новые черты, взращивая в себе невероятную силу и отвагу. Он знал, что родители Лале сбежали из Эдирне, только бы быть вместе, и он так желал увезти её как можно дальше отсюда. Влюблённость его крепла с каждым днём, и вот уж не думал Аслан, что расставание с ней наступит так скоро. Нет, никто не увёз Лале в свой дворец и не сделал её своей женой, но их связь была так нещадно разорвана, будто они и вовсе никогда не были знакомы. О, как же он хотел возненавидеть Влада за то, что он забрал её сердце и отдал ей своё! Он хотел навсегда стереть себя с лица Земли, только бы не видеть их любовь, бабочками парящую в воздухе, только бы не быть лишним звеном в этой крепкой нерушимой цепи, только бы не чувствовать этих ядовитых шипов, вонзающихся в его душу. Как же он упустил этот момент, как не заметил, что целомудренная дружба двух подростков перешла в нечто большее? Каждый раз, когда Аслан задавался этим вопросом, к нему немедленно приходил ответ: «Между Владом и Лале никогда не было дружбы. Они полюбили друг друга в тот первый миг, когда встретились их взгляды». Но теперь, узнав страшную правду, слетевшую с уст Раду, Аслан готов на всё. Пусть он мучается, пусть видит, как Лале и Влад любят друг друга и любовью своей рушат всё на своём пути, только бы она была жива! Только бы ничто ей не угрожало! Он ощущал острую необходимость как можно скорее увидеть девушку и убедиться в её безопасности, и желание это пожаром разрасталось в груди, пока они с Владом преодолевали это немаленькое расстояние до темниц. Но когда белые каменные стены уже показались впереди, Влад вдруг замер и выставил ладонь вперёд. — Почему ты остановился? — спрашивает Аслан, но Влад вдруг хватает его за руку, припечатывая юношу к стволу массивного дуба. — Что ты делаешь? — Да тише ты, — рявкает он, выглядывая из-за дерева — на бостанджи, расхаживающих у входа в темницу. — Их двое. Это хорошо. Кинжал с собой? Всё внутри Аслана замирает. Он рассеянно кивает, положив ладонь на ножны, но всё же решается спросить: — Я... я должен убить бостанджи? — Да, — не медля ни секунды, говорит Влад и тянется к поясу на брюках, доставая ещё один кинжал. В глазах Аслана вспыхивает удивление. — Если ты не готов, ты можешь отвлечь их отсюда. Я воспользуюсь этим и нападу. Изумленный взгляд Аслана перемещается на двух стражников, и сердце начинает бешено грохотать в груди. Он закусывает губу, раздумывая, пока Влад наблюдает за бостанджи. Мысль о том, что Лале там одна, что ей грозит смерть, заставляет все страхи отступить. Аслан касается плеча своего друга. — Нет, я пойду с тобой. У тебя есть план? — Нам нужно вызволить Лале оттуда любыми путями. Это всё, о чём я могу думать. — Сделаем это, — сжав рукоятку клинка, мгновенно отвечает Аслан. — Но прежде я хочу попросить тебя. — О чём? — Ты будешь доверять мне. Что бы я ни сказал и как бы себя ни повёл. Если я скажу, что вы с Лале должны бежать, вы побежите. — Но как же... — Я сотни раз готовил побег отсюда. Я выберусь. Я выберусь и найду вас, но ничего не выйдет, если мы не разделимся. — А если не найдёшь? — Я найду вас, во что бы то ни стало. Только дай обещание. Аслан сжимает зубы и сдержанно кивает. — Я обещаю. — Хорошо, — Влад несколько раз моргает, будто отгоняя лишние мысли. — Так. Чтобы не привлекать внимание других стражников, которые могут расхаживать неподалеку, нужно заманить одного из них сюда. Ты расправишься с ним здесь, а я в этот момент нападу на второго. Ты готов? — Влад получает кивок от друга и, повернувшись в сторону бостанджи, вскрикивает: — Эй! Здесь кто-то есть! Здесь шпион! — и снова прячется в тени дуба. Кровь бешено носится по венам. Задержав дыхание, юноши наблюдают за тем, как бостанджи, осмотревшись по сторонам, оставляет свой пост и направляется прямиком к ним. Влад кивает своему другу, и в этот момент, скрывшись за кустарником, идущим параллельно с направляющимся к Аслану бостанджи, подбирается к темнице. Аслан прижимается к коре дуба, думая, выдаёт ли его присутствие здесь грохочущее сердце. Совсем рядом с хрустом ломается ветка, слышится тяжёлое дыхание. Он ждёт три секунды, четыре, и когда внушительная тень ложится на траву рядом, парень разворачивается, застав стражника врасплох, хватает его за плечи и рывком перерезает ему горло. Звук лезвия, полоснувшего кожу, предсмертный хрип и последний вздох — теперь это будет звенеть в его ушах каждый миг его жизни. Аслан чувствует, будто в этот момент, момент первого убийства, он умер сам. Во всяком случае, частичка его души точно почернела и покрылась сажей. Но размышлять о содеянном некогда. Усадив тяжёлое рухнувшее тело на землю, он выглядывает из-за дерева и замечает Влада, утаскивающего мёртвого бостанджи за стену темницы. Встретившись с другом взглядом, Влад возносит в воздух три пальца. Трое. Внутри ещё трое стражников. Чёрт возьми. Проделав тот же путь через гранатовый кустарник, что и Влад, Аслан подбирается к дверям темницы, уходящей глубоко под землю. Прежде ему никогда не доводилось там бывать. — Два коридора, один — к женским решеткам, другой — к мужским, — тихо говорит Басараб, прислушиваясь к звукам внутри, а затем оборачивается к другу. — Ты в порядке? Побелевшие губы и отрешенный взгляд служат ответом на его вопрос. Вздохнув, Влад сжимает плечо Аслана. — Рано или поздно это случилось бы. Тебе пришлось бы убивать на войне. — Давай вернёмся к тому, как мы вызволим оттуда Лале, — раздраженным шёпотом спрашивает рыжеволосый юноша. — Один бостанджи стоит на распутье, у него ключи от решёток. Двое охраняют мужские и женские камеры. Нам нужно устранить их, пока они не пустили клич о помощи. Скорее всего, уже через несколько минут сюда прибудет целая армия. Нам нельзя испытывать удачу. В ответ на его слова парень кивает. Навалившись плечом на дверь, Влад отворяет преграду и буквально влетает внутрь, пока Аслан закрывает её на несколько замков, чтобы не привлечь внимание охраны извне. — Вы кто такие?! — басом вскрикивает бостанджи, вставая из-за стола, и из коридоров тут же выбегают другие стражники, нападая на парней. Трясущейся рукой Аслан достает окровавленный кинжал, изо всех сил стараясь игнорировать настигший его ураган противоречивых чувств. Высокий мужчина тянется к ножнам, вызволяя кончар и бросается на Влада, который пользуется этим прямым нападением — его главной ошибкой, отскакивая в сторону и нанося врагу смертельный удар в спину. Воспользовавшись замешательством и удивлением Аслана, охранник темницы берет юношу в захват, приставляя кинжал к его горлу, и пока Влад отчаянно борется в поединке с другим бостанджи, парень изо всех сил пытается вырваться из мёртвой хватки. Он поднимает локти и выворачивает их, тем самым высвобождаясь из кольца рук стражника, а затем, толкнув его к стене, наносит ему несколько ударов в живот. Но бостанджи не готов сдаваться, он из последних сил борется с юнцом, и даже рассекает кончаром его плечо, но рана становится невинной царапиной по сравнению со следующим ударом Аслана, который оказывается для него смертельным. Выронив рапиру, бостанджи падает на землю. Не медля ни секунды, юноша оборачивается, чтобы увидеть Влада, вынимающего кинжал из спины охранника. В глазах темнеет от ужаса. Басараб подбегает к нему, но вдруг замирает, уставившись за плечо друга. Заметив это, Аслан оборачивается. Пара белесых глаз угрожающе сверкает в темноте мужских камер. Он нервно сглатывает — выглядит это жутко неестественно, но Влада это, кажется, не отталкивает. Наоборот, схватив приятеля за плечи, он с каким-то совершенно нездоровым возбуждением и кажется даже будто бы нотами радости в голосе проговаривает: — Найди ключи и вызволи Лале из камеры. Не выходите из коридора, пока я сам за вами не приду. Что бы вы ни услышали, не смейте выходить. — Но Влад... — растерянно шепчет Аслан. — Живее, ну!Лале
Отчаяние пахнет сырой землёй, солёное, как слёзы, прокладывающие дорожки по грязным щекам, холодное, как кончики пальцев, куда не поступает кровь. Отчаяние — конечная остановка всех душевных метаний. Это принятие неизбежного. Принятие собственной смерти. Её, как мешок с камнями, приволокли и бросили в этой темнице. Платье Лале, щедро подаренное дядей Мурадом, порвалось, измялось, испачкалось за эти три бесконечных дня, проведённых здесь. Её глаза не видели света, горло не ощущало прохладной влаги воды, а в израненном сердце больше не было жизни. Да и какая же это жизнь! Ту жизнь, которую Лале считала своей, уничтожил беспощадный огонь и чужие руки, а это её новое существование во дворце больше напоминало обугленные обломки. Но даже средь них смогли пробиться два прекрасных цветка — дружбы с Асланом и любви с Владом. Теперь и это у неё собирались отнять. Лале сидела на холодной земле, перебирая дрожащими пальцами маленькие камни и безостановочно размышляя о том, хотела бы она повернуть время вспять и не достать кинжал из рукава своего платья. Выложив камнями слово «нет» она тяжело вздохнула. Мехмед был мерзок ей. Да простит её Аллах, но она всем сердцем надеялась, что он мёртв, что наказание соответствует преступлению. Разумеется, покушение на жизнь падишаха непростительно и карается отсечением головы, но ведь должен же быть какой-то выход. Даже если она и вовсе не заслуживала жизни. Крупные капли слез падали на землю, разбивая пыль. В углу стояла миска с водой, как для какого-то животного, а у самой решётки валялось несколько нетронутых пшеничных лепешек. Лучше умереть от голода, чем от руки палача. Лале съежилась, представив, как её голова катится по земле. Что будут чувствовать в этот момент Влад и Аслан, её суетливая наставница Шахи-хатун? Как долго продлится их скорбь? Все мечты рухнули на неё обмякшим телом Мехмеда, и не было у Лале и малейшего шанса на спасение. Но может быть там, на небесах, она встретится со своими родителями? Сможет их обнять, разрыдаться на плече у матери и получить долгожданный поцелуй в лоб от отца? Надо же, даже в смерти есть свои плюсы. Погрузившись в свои мысли, Лале не замечает движение возле своей камеры. Лишь когда бостанджи уходит, а откуда-то из глубин, там, где находится выход, раздаётся крик стражника, она подскакивает с места и припадает к прутьям. Она обхватывает их руками, ведь слабость в ногах от голодания не позволяет девушке стоять долго. Во мраке темницы ничего не видно, но звуки отчетливые: звенит металл, что-то тяжёлое падает на землю, крики, хрипы, сбитое дыхание и снова металл. А затем всё стихает. Слышатся тяжёлые шаги. Отпрянув от клетки, Лале обхватывает себя руками и отходит как можно дальше, почти упираясь спиной в каменную стену. — Лале! — знакомый голос касается её навосторенного слуха, но она не спешит покидать свое пристанище в виде глубокой тени. — Лале, ты здесь?! — Аслан?! — слетает с её губ вымученное. Пляшущий огонь в факеле в самом конце коридора озаряет знакомое лицо, и Лале снова бросается к решётке. Аслан улыбается, увидев подругу. Они переплетают пальцы, но девушка не верит, отчаянно не верит в тот безумный факт, что он пришёл её спасти. Сердце вдруг отчего-то болезненно сжимается. — Где Влад? — первое, что спрашивает она. Улыбка мгновенно сползает с лица Аслана. Он отпускает её руки, тянется к поясу за ключами и опускается на колени, чтобы открыть решётку. — Он здесь, — тихо отвечает юноша, вставляя ключ в замочную скважину. — Он в мужских камерах, велел нам не выходить, пока сам за нами не придёт. Лале сглатывает, чувствуя немыслимое облегчение, охватившее её. Как только Аслан открывает дверь камеры, она бросается в его объятия и горько всхлипывает. Поглаживая девушку по спутанным волосам, парень до побеления сжимает губы. — Мы вызволим тебя отсюда, хорошо? — Но как? — спрашивает она, заглянув в его зелёные глаза, в которых затаился какой-то ужас, что он пережил совсем недавно. — И как вы пробрались сюда? Здесь полно охраны! — Пока не полно, но скоро, чувствую, будет. Тебя уже допрашивали? Они точно казнят тебя или держат до приезда Мурада? Лале отводит взгляд, чувствуя дрожь, пробежавшую по позвоночнику. — Султан Мурад велел отсечь мне голову, — с трудом проговаривает она. Сила её слов отталкивает Аслана. Он в неверии качает головой. — Невозможно... мне казалось, он любит тебя больше, чем Мехмеда. Ты что-то путаешь, Лале, кто тебе это сказал? — Аслан, — Лале делает несколько рваных вздохов. В груди начинает непримиримо жечь. — Это он сделал так, чтобы мои родители погибли в пожаре. Он сказал это в порыве гнева Халиль-паше, который пытался защитить меня. В тот год трагедии, за день до этого... вечером нам прислали дворцовые сладости. Это было последнее предупреждение моей матери вернуться в Эдирне и не позорить род. А уже следующим утром в доме случился пожар. Этот дьявол говорил, что он не хотел гибели моей матери, что пожар предназначался отцу, ведь он знал, что в это время мы с мамой завтракали в саду, а отец возвращался из поездки и должен был войти в дом один. Но он не пошёл, он сразу же направился к нам, я так хорошо это помню, я помню, как папа обнял меня в последний раз, в последний, я это почувствовала, Аслан, но будучи совсем ребёнком не поняла своих чувств. Отец увидел сладости. Они с мамой зашли в дом, чтобы поговорить, и тогда посыльный султана, что поджидал его, устроил поджог и запер все двери. Он же и отвёз меня в Эдирне. Кровь отливает от лица юноши. Он сжимает кулаки, вглядываясь во влажные от слез глаза Лале. Ему хочется забрать всю её боль, но это не поможет. Теперь она будет жить с ней всегда, она не позволит дышать полной грудью, в то же время, она уже освободила девушку от десятка вопросов. — Не могу поверить, — шепчет Аслан, устремив взгляд в пустоту. — Он сам тебе это сказал? — Нет. Он сказал, прокричал, что мои родители получили по заслугам тогда, особенно, мой отец, и что теперь из-за них он будто бы проклят. Нетрудно было догадаться, кто оказался виновником пожара. Я столько всего ему наговорила... а он объявил о моей смертной казни. — Так он решил загладить свою вину перед тобой? Избавившись от тебя? — Пожалуйста, Аслан, найди Влада и уходите. Вам грозит опасность, если вы будете со мной, нам не сбежать отсюда, кругом стража... я уже приняла свою судьбу. Резко схватив девушку за руку, он с изумлением заглядывает в её заплаканные глаза. — Нет, Лале, мы тебя здесь не оставим. Мы выберемся отсюда вместе. Мы никогда не принадлежали этому месту, и, поверь мне, не будем. Доверься нам. Я уверен, у Влада есть решение, и оно... Внезапно чей-то крик, а затем совершенно нечеловеческое рычание прерывает Аслана. Бросив на лучшего друга изумленный взгляд, Лале делает рывок, чтобы броситься на звук, но сильные руки юноши вдруг её останавливают. — Отпусти, Аслан! Ты сказал, что там Влад! Влад! — кричит она в пустоту. — Влад, ты слышишь меня?! Что это был за зверь? — Влад велел не выходить, Лале, — сомневающимся тоном молвит Аслан. — Мы должны доверять ему. Снова крик, за которым следуют поистине жуткие звуки. Теперь это не просто рычание. Где-то в глубине темницы будто ломаются кости, звоном прокатывается чей-то хриплый смех. Они будто попали в Преисподнюю, в пыточную, но Лале плевать хотела на страх, она хочет как можно скорее увидеть Влада и убедиться, что с ним всё в порядке. Только кольцо рук Аслана не позволяет ей, и без того обессиленной, сдвинуться с места. Она ударяет его в грудь. — Мы должны помочь ему! Неужели ты не понимаешь?! Аслану действительно страшно. Он и представить не может, как эти звуки связаны с Владом, но ему велено было... очередной устрашающий звук раздаётся из мужских камер. Переглянувшись, друзья одновременно подрываются с места и бегут к его источнику. Лале выхватывает факел из держателя и первая несётся в тёмный коридор, путаясь в многочисленных юбках, за ней, отгоняя самые жуткие мысли, бежит Аслан. — Влад! — кричит она, вглядываясь в каждую камеру. Девушка вдруг замирает, увидев тело, лежащее на сырой земле. Всхлип слетает с её губ. Она оборачивается, отдаёт Аслану факел и бросается к Владу. Одежда на нем разодрана, а бледная кожа настолько ледяная, что даже льдом этим можно обжечься. — Нет, нет, нет! — кричит Лале, склонившись над ним и прижимая его к себе. Она обхватывает его щеки, целует, гладит чёрные волосы и взывает к Аллаху, моля Всевышнего не оставлять его. — Не умирай, Влад, я прошу тебя! Нет! Аслан качает головой, чувствуя, как солёные слёзы стекают по его щекам. Приложив ухо к груди юноши, Лале в ужасе содрогается — оно не бьётся! Его сердце, то сердце, что было отдано ей, сейчас совсем не бьётся! — О, боже... — шепчет она, чувствуя, как жизнь медленно оставляет и её. Минутную, напитанную горем тишину заполняет чей-то вздох. Лале поднимает взгляд на Аслана, но тот остаётся неподвижен. Тогда кто-то вдруг цепляется за тонкое запястье девушки, и она в изумлении поворачивает голову к Владу, что делает жадный вздох и, отстранив от себя возлюбленную, резко принимает сидячее положение. Радостно всхлипнув, Лале обхватывает его по-прежнему ледяную шею руками. — Ты жив! — вскрикивает она. Аслан смотрит на Влада, точно на призрака. Невозможно... секунду назад его сердце не билось! Тем не менее, радость вытесняет все вопросы, и он улыбается, стирая слезы с щёк. — Лале, я... — голос Влада хриплый, безжизненный. Повернув голову в сторону девушки, он вдруг резко вздрагивает. Его взгляд опускается на её налитые кровью губы, на пульсирующую жилку на шее, поднимается к в удивлении округленным глазам. Увидев, как тяжело ему становится дышать, Лале тянется, чтобы расстегнуть первые пуговицы его рубашки, но Влад резко перехватывает руку девушки, отстраняя её от себя. Она поднимает на Аслана недоуменный взгляд. — Нам... — голос снова тонет в хрипе. Влад замирает, будто прислушиваясь к чему-то, а затем тихо чертыхается, предпринимая попытку встать. — Нам пора. Бостанджи уже идут сюда. — Но что здесь произошло? — указывая на его разодранные брюки и кафтан, дрожащим голосом молвит Лале. Аслан протягивает ему руку, помогая встать. Отшатнувшись от своего друга, Влад хватается за голову. — Я пойду впереди, — вместо хрипов в голосе теперь лёд. Заметив выражение лица Лале, он подходит к ней и, обхватив её бледные мокрые от слез щеки, невесомо целует в губы. — Всё будет хорошо. Я освобожу нас. Его слова внушают ей толику уверенности, но не успокаивают. Аслан в недоверии смотрит на Влада: в его синих глазах определённо что-то изменилось, как и в лице его теперь совсем безжизненно бледном. Будто почувствовав на себе взгляд лучшего друга, Влад отпускает Лале, отворачивается и уверенной походкой следует к двери. — Идём, идём же! — подгоняя девушку, говорит Аслан. Слышится грохот. Влад с ноги выбивает тяжёлую металлическую дверь, впуская в темницу поток света. — Чёрт! — вскрикивает юноша, накрывая лицо ладонями и падая на колени. Аслан и Лале мгновенно подлетают к нему, но он убирает от себя их руки, сощуренно вглядываясь вдаль. Толпа бостанджи уже несётся к ним. — Бегите! Бегите, я их задержу! — Но, Влад... — девушка качает головой, не желая вставать. — Со мной всё в порядке. В порядке! Бегите же! Аслан. Обещание. Эта фраза действует на него почти обезоруживающе. Схватив Лале за локоть, он поднимает её, изо всех сил отпирающуюся, с земли. Она кричит и вырывается, стражи все ближе, и, встав с колен, Влад оборачивается к ним, чтобы крикнуть: — Бегите к конюшне, возьмите двух лошадей и ждите меня там! Аслан тащит Лале к указанному месту, пробираясь с ней через заросли кустарника, царапающего их кожу. Последнее, что они слышат прежде, чем обернуться и увидеть несколько лежащих на земле трупов — напитанный ужасом раздирающий крик бостанджи.Мехмед
— Но, Повелитель, вам нельзя вставать! — лекарь, сидящий у его постели все эти три дня, подрывается за Мехмедом, взмахивая руками. — Повелитель! Мехмед сбрасывает с себя лишние повязки, накидывая на будто одеревеневшее тело свой кафтан. — Повелитель? — он выплевывает это слово, как нечто отвратительное. — Ты что, не слышал моего отца?! Он велел освободить султанские покои! — Когда вы поправитесь, не сейчас же... — сокрушается старик, качая головой. На губах теперь уже бывшего султана расцветает поистине дьявольская улыбка. Он подходит к дверям и сам открывает их, заставляя бостанджи, стоящих за ней, в удивлении переглянуться. — Плевал я на вас. Я хочу своими глазами увидеть, как палач отсечёт голову этой наглой девке! Ментальное здоровье шехзаде пострадало не меньше физического, когда отец обвинил сына во всех бедах дворца и велел ему вернуться в Манису после выздоровления. Он будто толстым канатом связал его мечту о захвате этого мира и сбросил в бурлящие воды Средиземного моря. Все его планы на этот мир рухнули в одночасье, но он отчего-то вовсе не чувствовал горя. Кровь в его венах бурлила от осознания того, что та, кто не захотела преклониться перед ним, получит по заслугам. Мехмед испытывал от этой мысли феноменальное удовольствие и, несмотря на слабость во всем теле и боль в левом боку, уверенно шёл по коридору дворца. Пока его не остановил Акиф-бей — глава султанской охраны. — Султан Мехмед, вам не стоит выходить из своих покоев, — возбужденно лепечет он. — Я знаю, знаю, — шехзаде закатывает глаза, поднимая ладонь. — Постельный режим и прочая ересь... дай дорогу, Акиф, я должен... — Влад, — одно слово, слетевшее с уст мужчины, заставляет Мехмеда притормозить. Он медленно поворачивает голову в его сторону, и глубокая складка образуется между его густых бровей. Знакомое имя острой костью встает в горле. — Продолжай. — Он и ещё один раб вызволили Лале-хатун из темницы. Она сбежала со вторым мальчишкой, а он... он каким-то образом уничтожил с десяток бостанджи. — Что?! — вскрикивает юноша. Вся ненависть этого мира вселяется в бывшего падишаха. Вытащив из ножен Акифа его кончар, Мехмед стремительным шагом направляется в сторону выхода из дворца. Гнев гонит его вперёд. Акиф, пожилой лекарь и ещё несколько стражников несутся за ним, но он не останавливается, а, услышав чьи-то крики, только ускоряет шаг. Когда горячий ветер обдает своим дыханием его лицо, а сам шехзаде оказывается во дворе, он судорожно оглядывается по сторонам. Не заметить картину, развернувшуюся в нескольких десятках метров, практически невозможно. Возвышаясь над трупами, множеством трупов, Влад улыбается, а по кинжалу его струйкой стекает кровь. Он бросает взгляд на изумленно уставившегося на него Мехмеда, и улыбка его превращается в оскал. Шехзаде нервно сглатывает, опускает голову, чтобы сильнее сжать рукоятку, но отскакивает назад, ведь Влад уже стоит перед ним. — Что... как ты это... — Замолчи, жалкая падаль, — выплевывает Басараб, глядя в округлившиеся в ужасе глаза Мехмеда. — У меня нет и минуты, чтобы убить тебя, но я и не убью. Ты не заслуживаешь такой красивой смерти. Мы встретимся с тобой однажды, и, будь уверен, ты будешь жалеть о том, что я не уничтожил тебя сейчас. Но Мехмед его не слушает. Он заворожен, он очарован способностями Влада, он будто бы и вовсе его зауважал! Убить стольких... это колдовство. И ему срочно необходимо узнать его секрет. — Где ты взял эту силу? — спрашивает он истерично. — Где ты взял её, как мне её достать? За спиной шехзаде распахиваются двери. Оскалившись, Влад подходит ближе и резким мастерским движением вонзает клинок чуть ниже сердца Мехмеда. Не насмерть. И это самое великолепное: оставить добычу на десерт. Влад ведь охотник. Теперь охотник. — Взять его! — кричит Акиф-бей, но юноша одним только движением ладони припечатывает мужчину к стене. — О, Аллах! Он дьявол! Дьявол! Во дворце дьявол! Влад бросает кинжал на землю. Прежде, чем ринуться к друзьям в конюшню, чтобы навсегда покинуть этот Ад, он оборачивается и, одарив османов широкой улыбкой, угрожающе шепчет: — Я хуже дьявола. И я не успокоюсь, пока не истреблю вас всех.