Сквозь слёзы

      Солнце уже давно скрылось за горизонтом. Предметы отбрасывали длинные сизые тени. Мой взгляд лениво блуждал по комнате, не задерживаясь ни на чём надолго. Так проходил уже не первый час: с самого обеда меня придавило жестокой апатией. Вместо своей обычной утренней прогулки я остался дома. Завалился на раскладушку и попытался читать, но ничего не вышло. В голове зудели совершенно не радужные мысли. Отбросив книгу прямо на землю, я пошёл на кухню за сигаретами. Руки не слушались, когда я пытался поджечь спичку. Это была плохая идея — я не успел прикурить, огонь спустился по древку и обжёг пальцы. Выругавшись, я выбросил обугленную спичку в раковину. От соприкосновения с мокрым дном от неё пошёл пар. В зажигалке кончился газ. Психанув, я смял сигарету и отправил в мусорное ведро. Меня всего колотило, я метался из угла в угол и никак не мог найти себе места. Виной тому была новая дозировка таблеток. По возвращении с прогулки в горах я созвонился со своим психиатром. Услышав рассказ о моих успехах, она предложила снизить дозу до половины таблетки. Я согласился. Никто из нас не мог предположить, что к обеду я полезу на стену от тревоги, а потом скачусь на дно смертельного безразличия.       Я сидел на полу, привалившись спиной к стене. Из распахнутых двери и окон доносилось пение сверчков и цикад. Прохладный вечерний ветер трепал занавески. Всё было таким спокойным и умиротворяющим, но я не мог почувствовать спокойствие и умиротворение. Меня точно отбросило на две недели назад, в ульсанскую квартиру брата, которая успела превратиться из надёжного убежища в тюрьму. В те долгие, утомительные часы страданий, когда я не мог осилить эту жизнь, мне снова начало казаться, что я никогда больше не смогу почувствовать себя счастливым.       Скрип калитки вывел меня из оцепенения. Я вздрогнул и прислушался, не показалось ли мне? Нет, мне не показалась — в саду зашуршала трава, раздались твёрдые уверенные шаги. В дверном проёме я увидел тень, скрытую вечерним полумраком, и услышал вежливый стук.       — Эй! — прозвучал чуть сиплый голос. — Бэкхён, ты дома?       Волнение и страх, охватившие меня на миг, в одночасье сменились смущением. Я вдруг представил, как выгляжу сейчас — с засаленными волосами, в потной футболке, бледный как полотно. Наверняка Чанёль, а это именно он нерешительно отдёрнул москитную сетку с двери и заглянул в коридор — вряд ли Чанёлю понравится такая картина.       — Спит что ли? — едва слышно пробурчал парень.       — Я не сплю.       — Твою ж мать, Бэкхён! — воскликнул Чанёль. Я увидел, как он дёрнулся и схватился за сердце. — С ума сошёл?! Какого хрена ты так пугаешь?!       Я представил его лицо — перекошенное от страха, с выпученными глаза и смешно оттопыренными ушами. Стало даже немного стыдно. Поднявшись с пола, я одёрнул футболку, пригладил волосы и вышел в узкий коридорчик, на ходу щёлкнув выключателем. Проход озарил яркий жёлтый свет, а мы с Чанёлем оказались друг с другом почти нос к носу. В очередной раз я удивился, насколько он высокий для своих лет. Парень был одет в знакомую мне худи и спортивные шорты, обут в шлёпанцы, а в руке держал пакет с логотипом своего магазина.       — Привет. Ты чего в темноте сидишь?       — Привет. Да так, просто… Извини, я не ждал гостей.       — Да, прости, что так ворвался! — сказал Чанёль. — Просто ты не пришёл в магазин, и не отвечал на сообщения, так что я… ну, забеспокоился, короче, и принёс тебе перекусить. Хотя не надо было, наверное?       — Нет! — воскликнул я. — То есть, да! Я имею в виду, что благодарен за то, что ты пришёл. У меня и правда пусто в холодильнике. Может, пойдём на кухню? Умираю от голода!       Чанёль просиял и юркнул в ближайшую дверь. Я задержался на пару секунд в коридоре, чтобы перевести дыхание. Внезапное появление Чанёля всколыхнуло во мне что-то, чему я не мог дать названия. Его забота была приятна, но в то же время вызвала тревогу. Я испугался, что мы оба истолкуем слова и действия друга превратно. К тому же, часть меня, сравнительно небольшая, хотела, чтобы Чанёль поскорее ушёл, и я смог остаться один. Такие мысли заставляли испытывать вину.       — Не знал, что взять, поэтому выбрал рамен, — услышал я голос Чанёля из кухни. Его звук немного успокоил меня, и я смог взять себя в руки.       — Спасибо.       — И ещё шоколадных «Пепперо», ты говорил, что любишь их.       — Ты запомнил?       Я был удивлён и тронут. Поймав мой взгляд, Чанёль заметно смутился и тут же отвернулся, чтобы наполнить водой из-под крана кастрюльку для рамена. Кухня была маленькой, но в тот вечер казалась ещё меньше. Я решил набрать воды в чайник, и мы с Чанёлем оказались очень близко, плечо к плечу.       — Какой ты самостоятельный гость, — сказал я, чтобы как-то сгладить возникшую неловкость.       — Ну ты вроде как не против.       — Нет.       Я включил чайник, а Чанёль чиркнул спичкой и поджёг газ на плите. Огонёк под кастрюлькой вспыхнул голубым. На улице поднялся ветер, и ветви вишни, росшей у стены, застучали по оконному стеклу.       — Гроза собирается, — заметил я. Залетавший в форточку воздух уже пах озоном.       — Не люблю грозу, — признался Чанёль.       — Боишься грома?       — Нет, бояться надо молнии. Один раз я видел, как молния шарахнула в дерево.       — В детстве я тоже всегда боялся, что молния попадёт в наш дом. До того, как узнал про громоотводы.       — Это ты меня сейчас так ребёнком назвал? — притворно возмутился Чанёль. Он улыбнулся и посмотрел на меня. Глаза казались почти чёрными, а волосы опять торчали во все стороны.       — Ты и есть ребёнок, — ответил я. — Даже причесаться нормально не можешь.       — Фу ты зануда!       Трудно было не согласиться. Мы замолчали, но молчание не угнетало. Наоборот, в нём сквозила приятная недосказанность. Пока Чанёль возился с упаковками от рамена, я заварил нам чай. Очень скоро запахло острым говяжьим бульоном. У меня от одного запаха громко заурчало в животе.       — Ты вообще ешь? — спросил Чанёль. — Выглядишь как скелет!       — У тебя синдром бабули? — поддел его я.       — Смейся-смейся!       Своей грубоватой заботой Чанёль напомнил меня самого. Мне тоже редко удавалось быть мягким с дорогими мне людьми. В старшей школе, а потом и на первом курсе, пока мы ещё жили вместе с Бэкхо, я ухаживал за ним, когда он болел. Болел он всегда сильно, с высокой температурой, и превращался в самое беспомощное существо на свете. Мне приходилось отпаивать его бульоном, пичкать таблетками и обтирать влажным полотенцем. Несмотря на то, как разрывалось сердце при виде его страданий, я всегда был почти жесток в проявлении чувств. Сейчас я понимаю, что это позволяло мне держаться и не свалиться с горячкой на соседнюю койку, но тогда я ненавидел себя за это. Каждый раз корил за саркастические замечания и клялся, что больше так не буду, но стоило открыть рот, как слова против воли превращались в камни в чужой огород.       Кухня наполнилась ароматом бульона и жарким паром. Мы решили поесть в комнате; я скатал матрац и убрал в угол, чтобы расчистить место на полу. Чанёль раздобыл в недрах кухонного гарнитура подставки под горячее. Лампочка в люстре горела одна, да и та тусклая. За окном уже начался дождь, капли размеренно барабанили в стёкла. Чтобы не натекло в комнату, мы заперли двери и окна, оставив только одну форточку.       — Мы как будто в школьной поездке, — заметил Чанёль.       — Никогда их не любил, — сказал я. — Мне трудно спать на новом месте, а в таких поездках ещё и комнаты общие. Зато Бэкхо их обожал.       — А Бэкхо — это…       — Мой брат. Мы двойняшки.       — Ого! — удивил Чанёль. Он стащил с дивана подушку, свалил на пол и уселся сверху. — Вы похожи?       — Не больше, чем обычные братья, — ответил я, и даже улыбнулся. Рассказывать о Бэкхо мне всегда нравилось. Не знаю, почему, но меня каждый раз наполняет чувство гордости, когда я говорю о нём.       — Круто! Я бы тоже хотел иметь брата.       От того, как дрогнул его рот, у меня защемило в груди. Чанёль склонился над тарелкой с лапшой, а я всё продолжал сидеть неподвижно, держа в ладони палочки, и смотреть на него. Сколько же, должно быть, одиночества копилось у него внутри. Сколько боли, невысказанных обид, безысходности. Я смотрел на его испачканные в бульоне губы, глаза, блестящие в свете лампы, ссутуленные над тарелкой плечи, и хотел обнять. Просто обнять и сказать, что всё будет хорошо. Не шутка ли? Для себя я в это не верил, но был готов поверить для Чанёля.       Когда сидеть и пялиться на него стало совсем уже неловко, я принялся за еду. Лапша была горячая, пришлось есть медленно. Чанёль же уминал рамен с завидным аппетитом. Он принялся рассказывать, как сегодня в магазине какая-то женщина обвинила его в том, что он её обсчитал. Дело чуть не дошло до драки. Рассказывал Чанёль в лицах, для пущего эффекта даже изменяя голос, и я едва сдерживал смех. Он ел и говорил, говорил и ел. Как только умудрялся? Покончив с раменом, Чанёль захрустел печеньем. Я же не торопился, хотел потянуть время. Трудно было признаться себе, но я не хотел, чтобы Чанёль уходил.       — У тебя так много книг, — сказал он и кивнул на книжный стеллаж, который я вытащил из сарая.       — С чего ты взял, что они мои?       — А чьи же ещё?       — Госпожи Чон, других постояльцев.       — Тут и стеллажа-то раньше не было, — усмехнулся Чанёль. Отставив на пол чашку с чаем, он поднялся на ноги.       — Ты часто тут бываешь? — удивился я.       — Нет, — ответил парень. — Мы просто жили здесь, когда я был младше. Снимали этот домик на все летние каникулы. Мама любит море, поэтому мы каждый год приезжали, пока она не заболела.       — Я думал, ты местный, — признался я.       Чанёль покачал головой и подошёл к стеллажу. Пальцы бережно и нежно заскользили по новеньким корешкам. Некоторые из книг я ещё не открывал. Думаю, он понял это, потому что внезапно улыбнулся и бросил на меня задорный взгляд. Удивительно, как быстро могло меняться его настроение.       — Ты всё это прочитал?       — Ещё не успел.       — А эту? — спросил Чанёль. Он повернул ко мне обложку, но я не смог разглядеть названия.       — Как называется?       И тут возникла заминка. Чанёль долго смотрел на книгу, с минуту точно. На его лице отразилось натужное напряжение.             — «Светила».       Так я и узнал, что у Чанёля лёгкая форма дислексии.       — Тебе тяжело читать? — спросил я. От моего вопроса он покраснел, но кивнул и убрал книгу на место. — Как же ты справляешься в школе?       — Ну, хреново, если честно. С математикой всё «ок», но по литературе и корейскому у меня низкие баллы. Я не могу читать бегло, мне приходится долго сосредотачиваться, и от этого я быстро устаю. Ещё когда я читаю, меня всё время отвлекают соседние слова.       — В моём классе был один ученик с такой же проблемой. Я посоветовал ему вырезать на листе бумаги окошко под слова и читать через него.       — Как хорошо, что какой-то гениальный человек придумал аудиокниги.       Я не удержался и рассмеялся. Чанёль засиял, довольный тем, что смог меня рассмешить. Он присел рядом, привалился спиной к дивану и положил на него голову. Электронные часы на тумбочке показывали начало двенадцатого. Я поймал себя на мысли, что не хочу его отпускать. Почему нельзя просто сидеть на полу, жевать остывший рамен и болтать обо всём на свете?       — Мне пора идти, — сказал Чанёль. Мне показалось, он тоже не хотел уходить. Как же хотелось предложить ему остаться!       — Конечно, — вместо этого сказал я. — Пойдём, провожу тебя до калитки.       Когда Чанёль ушёл, я долго не мог уснуть. Мне всё чудились шаги в саду. В комнате ещё пахло раменом. Провалявшись без сна до рассвета, я наконец вымотался и забылся сном. В утреннем телефонном разговоре мы с доктором Чхве пришли к тому, что поторопились снижать мне дозировку лекарств. С полной таблеткой я снова почувствовал себя человеком. Настроение поднялось, с лица сошла тень. Расправившись с завтраком, я отправился гулять. Небо над городом стояло чистое, без единого облачка. В воздухе пахло влажной землёй. Сам не знаю, почему, я спустился к морю и забрался на тот самый волнорез. Солёный бриз ударил в лицо. Море казалось таким ослепительным, что я невольно зажмурился. Ночной дождь словно очистил всё вокруг, и даже я чувствовал себя другим.       Ещё ранним утром Чанёль справился о моём самочувствии. Оказалось, так приятно проснуться и увидеть сообщение не только от брата. Я даже забыл, какого это — переписываться в kakaotalk. Чанёль пожаловался на недосып и ранних покупателей, а я отправил ему фотографию проплывавшего вдалеке круизного лайнера. В ответ он прислал голосовое сообщение. Слышать голос Чанёля, пусть и искажённый записью, было приятно. По коже невольно пробежали мурашки. Поймав себя на улыбке, я смутился, обругал последними словами и, раздосадованный, отправился домой.       Раньше, сколько себя помню, я терпеть не мог оставаться один. Возможно, это выросло из постоянного соседства с младшим братом. С самого рождения мы были не разлей вода. Даже учёба в разных классах не смогла нас развести. Лет до пятнадцати у нас была одна комната на двоих; когда мы переехали в новую квартиру, и каждому досталась отдельная спальня, мы с Бэкхо ещё долго ночевали друг у друга. Поступив в университет, мы делили одну комнату в общежитии. Правда, не долго — на втором курсе Бэкхо уже свалил жить к Инсо. Чтобы не оставаться одному, я вернулся домой. Потом познакомился с парнем и переехал жить к нему. Потом было ещё несколько парней, и всем я неосознанно пытался упасть на хвост. Я скитался по чужим квартирам, как неприкаянный, пока меня в конец не опрокинули (по моей же вине). В конечном итоге я остался один, без своего жилья, без отношений, без родителей и даже без работы, с депрессией и суицидальными мыслями в придачу. Тогда мне тоже не хотелось коротать дни в одиночестве, но общество людей сделалось невыносимым. Эта двойственность разрывала меня в клочья, и только настойчивость Бэкхо помогла мне уцелеть.       Там, в Самчхоке, я впервые остался по-настоящему один. Да, был Чанёль, но он казался миражом, моей непозволительной фантазией. С ним я перестал бояться одиночества. Где бы я ни находился, в какой бы уголок ни забрёл, я всегда находил дорогу обратно. Мне было, куда вернуться, и это место принадлежало только мне одному. Меня никто здесь не знал, и можно было запросто притвориться кем угодно. Или наоборот — быть самим собой. Да, было страшно, иной раз приходилось переступать через себя, но я справился. Начиная признанием в своей болезни, заканчивая тем, что я позволил себе окончательно и бесповоротно влюбиться в Чанёля. Но об этом позже.       Прощаясь, мы договорились о встрече следующим вечером. Ничего необычного, просто прогулка по набережной перед сном. Я должен был зайти за Чанёлем после работы. Уже с восьми часов я начал волноваться, никак не мог усидеть на месте. И что это на меня нашло? Руки снова не слушалось, но на этот раз мне всё-таки удалось закурить. Выпуская в воздух облака горького дыма, я обречённо смотрел на затухающий небосвод. Чанёль, конечно, видел во мне друга, человека, который его понимает. Что же видел в нём я? Такого же понимающего, пусть и столь юного человека, повидавшего больше моего? Или что-то другое… нечто более глубокое, в чём-то даже неправильное и предосудительное. Я бы соврал, если бы сказал, что Чанёль не волновал меня. Волновал в самом интимном смысле. Мне было стыдно за эти чувства. Стыдно за взгляды, которые не мог контролировать, за не случившиеся прикосновения. Даже думать о нём в таком ключе казалось неправильно. Ему семнадцать, чёрт возьми! А я… только тогда, утопая в сигаретном дыму, я осознал, что пропал.       И даже это меня не остановило. Я намеренно ступил на острие ножа, и шёл по нему, до самого конца, будто наказывая себя за что-то. В назначенное время я стоял у дверей магазина, нервно постукивая носком ботинка по пандусу. Чанёль ещё был внутри, отпускал припозднившегося покупателя. Был понедельник, удивительное затишье среди отдыхающих. Пока я стоял, мимо меня прошли всего пара человек и одна компания. Улица казалась до того пустынной, что мне даже стало не по себе.       Когда одинокое топтание под дверью меня почти измотало, покупатель наконец вышел из магазина, а спустя пятнадцать минут наружу показался и Чанёль.       — Ты не замерз? — спросил он вместо приветствия. Это новая привычка меня умиляла.       — Нет, — ответил я.       — Ты как будто дрожишь.       — Это нервы.       В глазах Чанёля промелькнуло беспокойство.       — Может тебе пойти домой?       — Неа, — покачал головой я. — Это пустяки, пройдёт.       Чанёль хотел со мной поспорить, но не стал. Смиренно кивнув, он закрыл дверь магазина на замок и включил сигнализацию. Пока он возился, я закурил новую сигарету. Стало легче, дрожь в руках и коленях унялась.       — Ты не голодный? — спросил парень, спустившись вниз по ступенькам.       — Нет, а ты?       — Тоже. Пошли?       — Угу.       До набережной мы дошли молча. Я убрал руки в карманы шорт и ёжился от ветра, а Чанёль пинал носком кроссовка попадавшие под ноги камешки. То и дело я косился на его сгорбленную спину и растрёпанные волосы. На плечах болтался уже знакомый мне нейлоновый рюкзак. Всё в Чанёле теперь казалось мне знакомым, но в то же время он таил в себе немало загадок. Мне хотелось разгадать каждую из них, и это желание заставляло стыдиться самого себя.       Чанёль выбрал скамейку прямо под фонарем. Яркий свет лился через наши плечи.       — Я попробовал то, что ты мне советовал, — сказал парень. — Ну, фигню с окошком из бумаги.       — И как?       — Ну, стало проще. Конечно, не с первого раза всё понимаю, но со второго уже легче идёт.       Он достал из рюкзака маленький томик в твёрдом переплёте. Я заинтересованно взглянул на обложку, и Чанёль сунул книгу прямо мне в руки.       — «Тысяча океанов», Пак Мёнсу. Никогда не слышал.       — Она вроде бы новая, — пояснил Чанёль. — Я не слишком разбираюсь в книжках, просто прочитал описание, и заинтересовала.       Книга приятной тяжестью лежала в ладони. На тканевом переплёте были выдавлены название и причудливая картинка, напоминавшая средневековую гравюру. Я влюбился в обложку с первого взгляда. Там был изображён юноша в костюме на манер древнегреческого хитона, сидящий на краю обрыва. Внизу завитки волн ударялись о скалы.       — Хочешь, чтобы я её прочитал?       — Да, — кивнул Чанёль, и тут же замялся. — Только… я сам ещё не читал.       Поднялся ветер, зашелестели листья деревьев. Чёлка упала Чанёлю на лоб. Он сидел так близко, что я мог рассмотреть золотистые лучики на его радужке. Нас разделял только рюкзак, который он водрузил на скамейку. Мне понадобилась почти минута, чтобы дойти до сути его слов.       — Ты хочешь, чтобы я почитал тебе?       — Угу.       Таким застенчивым и робким я не видел его ни до, ни после. Чанёль боялся, что я оттолкну: он весь подобрался, как дикий зверёк, готовый в любую секунду броситься на обидчика. В горле встал ком. Мне так сильно захотелось стиснуть его в объятиях, даже стало не по себе. Грудь наполнил болезненный, почти щенячий восторг.       — Хорошо, — прохрипел я, и тут же прокашлялся. — Где ты остановился?       — Там закладка есть.       На третьей странице нашлось ляссе. Что ж, не так далеко он продвинулся.       — Можешь читать с первого абзаца, я до него ещё не дошёл.       — Хорошо.       Было так странно сидеть рядом с ним, на скамейке под фонарём. Из темноты раздавался мерный плеск волн. Когда я, облизав пересохшие губы, начал читать, Чанёль заметно вздрогнул. Он, как и я, не мог поверить, что это всё взаправду. Сперва мой голос скрипел, как пружина, и спотыкался на каждом слове. Последний раз я читал вслух на углублённом курсе зарубежной литературы в своём третьем классе, когда давал им Маргарет Этвуд, её «Она же Грейс». Никто из моих учеников, даже самые старательные, не слушал так внимательно, как слушал Чанёль. Он сидел неподвижно (я уверен, даже затаил дыхание) и смотрел прямо на меня. Я чувствовал этот взгляд, и всякий раз одёргивал себя, чтобы не посмотреть в ответ.       К концу абзаца мой голос выровнялся, к нему вернулись привычные выразительные ноты. В тот миг я словно очутился в безвременье, где был одновременно Бэкхёном из прошлого — обычным школьным учителем, и Бэкхёном из недалекого будущего — открытым геем, смелым настолько, чтобы рискнуть побороться за свою любовь. Слова, произнесённые в прохладный вечерний воздух, обретали какую-то магическую силу. Они зачаровали не только меня, но и Чанёля. Я чувствовал, как нас обоих затягивает в водоворот, и уже не мог этому противиться.       Я сдался — оторвал глаза от книги, поднял взгляд поверх страниц и наткнулся на пристальный взгляд Чанёля. Расстояние между нашими лицами сократилось до преступно малого. Сам бы я ни за что не решился, но Чанёль — он всегда был смелее меня — решил всё за двоих.       Мои веки дрогнули. Я зажмурился и почувствовал на губах тёплое дыхание. Чанёль неуклюже ткнулся в уголок губ. В нос ударил запах его шампуня. Первый и неловкий, поцелуй пробудил во мне всю нежность, какую я только был способен испытывать. Когда Чанёль попытался ещё раз, я сам подался навстречу. Он вздрогнул и схватил меня за руку.       — Не бойся, — прошептал я. Не открывая глаз, я коснулся носом кончика его носа и прижался лбом ко лбу.       — Я не боюсь.       Не знаю, кто из нас храбрился больше, но мы оба дрожали от страха и предвкушения. Несмело, едва касаясь, я поцеловал Чанёля. Он потянулся следом, пытаясь поймать мои губы своими, но я не дал ему этого сделать. Слишком сильно хотелось растянуть удовольствие. Чанёль же, нетерпеливый и жадный, схватил меня за подбородок. Он целовался неумело, и от того так сладко и трепетно. Когда он лизнул мой язык, внутри меня будто взорвался фейерверк. Я оборвал поцелуй, обхватил ладонями его лицо и заставил взглянуть на меня.       — Тебе не понравилось?       Он почти задыхался, раскрасневшийся и взъерошенный, с блестящими покрасневшими губами.       — С ума сошёл? — выдохнул я. — Конечно понравилось.       Его лицо озарила знакомая мне игривая улыбка. Несмотря на свою неопытность, Чанёль оказался тем ещё искусителем. Он поцеловал меня прежде, чем я успел опомниться, но также быстро отстранился.       — Мне уже пора, — сказал Чанёль.       — Проводить тебя до дома?       — Не надо, — он покачал головой и закусил губу. Я невольно провёл пальцем по его подбородку, вынуждая разжать зубы. Чанёль улыбнулся и выскользнул из-под моей руки. Он поднялся со скамейки, а я остался сидеть, глядя на него снизу вверх. Свет от уличного фонаря окружал его волшебным золотистым ореолом.       — Книгу не забудь.       — Пусть пока останется у тебя.       Я усмехнулся и поймал Чанёля за руку. Он вдруг покраснел, но руки не отнял.       — Напиши, как доберёшься, хорошо?       — Угу, ты тоже.       Пальцы скользнули вдоль ладони и разжались. Чанёль забросил на плечо рюкзак, улыбнулся на прощание и зашагал в сторону города. Я смотрел ему вслед, зажав между коленей роковой томик. Сердце стучало так быстро, что я боялся дышать. Силуэт Чанёля уже растворился в темноте, когда я, наконец, поднялся с места и побрёл в противоположную сторону.