***
Юнхо не стал задавать лишних вопросов. Бросив Джиуку напоследок что-то о том, что он сам ее заберет, молодой прокурор практически пулей вылетел на улицу и рванул к машине, припаркованной у прокуратуры. Добрался до дома Уёна он минут за двадцать — не больше. Вероятнее всего, Юнхо несколько раз превысил скорость и раза два проехал на красный, но парню на тот момент было все равно на правила дорожного движения — да и на любые другие тоже. Он думал лишь о том, чтобы быстрее увидеть Бёль и убедиться, что с ней все в порядке, потому что лицо Джиука, сообщившего Юнхо новость дня, выглядело совершенно не обнадеживающе. Ханбёль ждала на улице. Рядом с ней стоял ее небольшой чемодан, который она, все же, так и не разобрала за те пару дней, что гостила у Уёна. Кстати говоря, Уён тоже был здесь. Видно, помог спустить чемодан, иначе его присутствие Юнхо для себя объяснить не мог. Прокурор Чон затормозил прямо напротив Бёль и поспешил выйти из машины. Завидев брата, девушка выдавила из себя слабую улыбку, которая сразу сменилась задумчивым выражением лица. Уён тоже выглядел странно: он будто ушел в себя и даже не взглянул на подошедшего Юнхо. — Все в порядке? — спросил прокурор, старательно вглядываясь в лицо Ханбёль, будто в нем пытаясь найти ответы. — Выглядишь неважно. — А? — Бёль подняла на брата растерянный взгляд. Тот напряженно нахмурился. — Да, все нормально. Пошли? Не дождавшись ответа, девушка двинулась в сторону машины и уже через минуту устроилась на переднем сидении в ожидании Юнхо, который все это время внимательно наблюдал за ее действиями. Затем парень повернулся к Уёну. — Что, черт возьми, произошло? — процедил прокурор сквозь зубы. Уён посмотрел на него ленивым взглядом — отрешенно, будто ему с трудом удавалось понять, что происходит вокруг. — Что бы ни случилось, ты… — Давай без угроз? — как только Юнхо чуть повысил тон, Уён тут же пришел в себя и стал выглядеть более уверенным. — Мне совершенно не до этого, — больше ничего не сказав, парень развернулся и двинулся в сторону входа в здание, оставляя Юнхо задумчиво смотреть ему вслед. Какое-то время Юнхо и Ханбёль ехали в молчании. На самом деле Чон ждал, пока его сестра сама заговорит, но она все отмалчивалась. Погруженная в свои мысли, она наблюдала за пейзажами, проносящимися за окном, и даже не смотрела в сторону парня. В конце концов, Юнхо не выдержал. — Может, скажешь, что случилось? На тебе лица нет. Что сделал этот подонок? Только скажи, и я его… — Ничего, — Бёль, наконец, оторвавшись от окна, повернулась к брату. Они остановились на светофоре, и Юнхо, отвлекшись от дороги, взглянул на Ханбёль в ответ. Она все еще выглядела какой-то подавленной. — Он ничего не сделал. — Тогда почему ты такая? Почему выглядишь так, будто призрака увидела? Бёль усмехнулась словам брата, но тот не понял ее иронии. — Кажется, именно призрака я и видела. И тут до Юнхо дошло. Кажется, он постепенно начал понимать, что могло произойти. Но эти догадки вызывали в парне смешанные чувства — он не знал, радоваться ли ему за Бёль или, все же, опасаться. Чон хотел было что-то сказать, но загоревшийся зеленый свет и нетерпеливо сигналящие позади машины не позволили ему этого сделать. Юнхо нажал на газ, и они продолжили свой путь. Молчание продолжалось еще несколько минут. Юнхо дал сестре время, чтобы прийти в себя, хотя и понимал, что нужного ей количества времени он все равно ей дать не сможет. Времени, в принципе, оставалось слишком мало у всех них. Бёль нужно было собраться, а Юнхо не хотел на нее давить, ожидая, пока девушка заговорит сама. И, в конце концов, она заговорила. — Рассказывай, — Ханбёль обернулась к прокурору. Он мельком глянул в ее сторону и заметил, как изменилось ее лицо. Бёль старалась выглядеть непоколебимой, чтобы не волновать брата, но взгляд ее темных глаз выдавал девушку с головой. В них засела та самая глубокая печаль тысячелетней давности. И пусть Юнхо и не мог полностью проникнуться их с Саном историей, он, все же, понимал, насколько тяжело, должно быть, Ханбёль сейчас контролировать себя — насколько невозможно это сделать после всего того, что она пережила. Но, тем не менее, она пыталась. Пыталась изо всех сил, заставляя сердце Юнхо сжиматься, пока он наблюдал эти отчаянные попытки довести начатое до конца. — Говори, что мы должны сделать, — вновь сказала Бёль, так и не дождавшись от прокурора ответа. Он еще немного помолчал, сосредотачиваясь на дороге, затем вздохнул, собираясь с мыслями, и, все же, сказал: — План сырой, но другого у нас нет, поэтому действовать придется, импровизируя, — Бёль кивнула, стараясь слушать брата со всей внимательностью, на которую девушка была способна в данный момент. — Сегодня мы выкопаем нашему отцу могилу, — продолжил Юнхо, сильнее сжав руль. — А завтра мы бросим на нее первую горсть земли…***
Следующие несколько часов Сан напрочь отказывался выходить из своего кабинета. Он заперся там словно затворник и не впускал никого, отказываясь даже от предложений горничной позавтракать или хотя бы выпить кофе. Спустя несколько провальных попыток заставить Сана поесть Суджин наконец поняла, что все ее старания бессмысленны и, как и весь остальной персонал, оставила хозяина дома в покое. Сан же будто бы не замечал никого и ничего вокруг себя. Он думал лишь о том, что видел прошлым вечером. Увиденное, естественно, тревожило и волновало его, ведь не каждый день приходится наблюдать собственную смерть, и что ещё хуже — практически ощущать то, как ее холодные щупальца сжимают твоё сердце, постепенно заставляя его остановиться. Уже наступило утро следующего дня, но голова все так же неприятно гудела, а виски будто сжимали невидимыми тисками. Сан попробовал заглушить боль алкоголем, но дорогой коньяк не помог ему даже расслабиться. Как ни странно, на мужчину не повлиял ни второй, ни даже третий бокал. Его разум будто бы нарочно отказывался поддаваться забвению, дабы Сан ни в коем случае не забыл о том, что видел и что чувствовал в тот момент. Лекарства тоже не помогли. Конечно, смешивать алкоголь с таблетками было не самой лучшей идеей, но когда часы показали полдень, Сан уже окончательно отчаялся и потерял надежду забыться долгожданным сном. Именно поэтому он решился обратиться к медицине. Но и она оказалась бессильна, отчего мужчина испытал ещё более глубокое разочарование. Затем пришла злость. Но Сан не понимал, на что именно он злился. Казалось, его гнев был направлен вовсе не на его бессилие или подавленное состояние. Скорее, Чхве злился из-за того, что видел. Да, он злился на себя. Он злился на себя, потому что заставил страдать любимого человека. Он позволил себе умереть на ее руках, молча наблюдая за ее нескончаемыми слезами. Он злился на себя, потому что вновь заставил ее страдать и теперь, отправив в стан к своему злейшему врагу и отказавшись быть с ней рядом. Но… что значит вновь? Почему у Сана складывалось такое ощущение, будто те события, что он видел, уже происходили с ним в далеком прошлом? Почему? Ведь это невозможно. Или просто он отказывался верить в столь ужасные видения? К вечеру следующего дня боль где-то в области груди стала почти привычной. Что-то сдавливало грудную клетку так, будто сама душа пыталась вырваться наружу и воссоединиться с той, кого так отчаянно любила. Возможно, так оно и было на самом деле. В любом случае все это время, в каком бы хаотичном состоянии он ни прибывал, Сан все не прекращал думать о Ханбёль. Ее лицо все время всплывало в его мыслях. Она улыбалась и смущалась, но через секунду плакала, и ее слёзы смешивались с кровью, текущей из свежих ран. И в первом, и во втором случаях эмоции и чувства были невероятно сильны, и в обоих случаях эти эмоции и чувства дарил ей именно Сан. Только он был способен довести ее до такого состояния и вывести ее из него. Только он имел над ней такую власть. Как и лишь она обладала такой же властью над ним. Когда за окном уже окончательно стемнело в дверь кабинета вновь постучали. Сан не отозвался, надеясь, что надоедливая горничная сама поймёт, что ей все ещё не стоит сюда соваться. Мужчина даже не встрепенулся, но стук не повторился. Вместо него дверь открылась, и в комнату заглянул Хонджун. Сан поднял на друга затуманенный взгляд и не сказал ни слова. Хонджун же принял его молчание за разрешение войти, что он и сделал, прикрыв за собой дверь. На самом деле Джун ожидал увидеть своего друга в лучшем состоянии, ведь то, каким он видел Сана сейчас, заставляло его сердце сжиматься от сожаления. Никогда он не видел на лице Чхве столько страдания. Разве что, когда умирали его родители. Но даже тогда он нашёл в себе силы двигаться дальше. Уцепился за их смерть и сделал ее поводом для мести и собственного возрождения. Теперь же в глазах Сана вместо привычного леденящего пламени Хонджун видел лишь пустоту и необъятное сожаление о настоящих и прошлых грехах. — Тебе стоит поесть, — посоветовал Хонджун, сунув руки в карманы брюк и внимательно наблюдая за другом. Тот вновь промолчал так, словно вовсе не видел Хонджуна. — Сан, самобичевание еще ни к чему хорошему не приводило… — Кажется, я просил оставить меня одного, — охрипшим от долгого молчания голосовом вдруг говорит Сан. — Вот только не надо играть в затворника, — Хонджун еле сдерживается, чтобы не закатить глаза. Сан смотрит на друга и в его взгляде читается непонимание. — Что? Я понимаю, что тебе наверняка тяжело, но нужно не просто сидеть, Сан-а. Нужно действовать. — Я бы посмотрел на то, как ты действуешь после такого, — усмехнулся Сан. Хонджун не узнавал друга. Видимо увиденное действительно потрясло его до глубины души. — Хотя ты наверняка теперь считаешь меня сумасшедшим. — Нет, — весьма однозначно отвечает Хонджун, вызывая у Сана искреннее удивление. — Ты не сумасшедший. Ты просто не можешь вспомнить. — Вспомнить что? — Сан нахмурился, поняв, что, очнувшись от видения, он услышал от Хонджуна то же самое. — Почему ты звучишь так, будто что-то знаешь? А если знаешь, прекращай держать меня за дурака и говори все как есть! Хонджун лишь качает головой, игнорируя вспыльчивые приказы Сана. — Боюсь, если я расскажу, ты все равно мне не поверишь, поэтому тебе придётся разбираться с этим самому, дружище. — Айщ, да что с тобой? — ворчит Сан, глотнув коньяка и с остервенением ставя бокал обратно на стол. — Что там слышно о ней? Как Ханбёль? — Сан резко решает перевести тему, понимая, что обсуждать свои видения с Хонджуном, кажется, бессмысленно. Только Хонджун хочет ответить, как телефон в его кармане начинает вибрировать, сообщая о входящем звонке. — Да, слушаю, — Хонджун без промедления ответил на звонок. Он внимательно выслушал говорящего, практически ничего не отвечая ему. Сан наблюдал за тем, как Хонджун хмурит брови, стараясь не упустить ни одну деталь разговора. В конце концов, Ким тяжело вздохнул и сказал: — Хорошо, я понял. Как скоро она вернётся домой? Сан тут же насторожился и отодвинул бокал с коньяком, сосредотачивая все внимание на друге. Как только Хонджун получил ответ на свой вопрос, он закончил разговор и сунул телефон обратно в карман. — Что такое? — нетерпеливо поинтересовался Сан. — Это был Юнхо. Ханбёль удалось уломать Уёна отпустить ее домой. Сегодня вечером она возвращается к отцу. Сан усмехнулся. — Не зря я верил в свою звёздочку. Хонджун тоже еле заметно улыбнулся, но постарался не давать волю эмоциям, ведь радоваться было слишком рано. — Чон сказал, что они постараются как можно скорее найти документы, и сразу свяжутся с нами. Нам остаётся только ждать и быть наготове. Сан молчал, обдумывая что-то, известное только ему, затем вытащив из лежащей на столе пачки сигарет одну, закурил, задумчиво глядя на Хонджуна и будто бы сквозь него. — Мы почти у цели, хён, — наконец, сказал Сан, посмотрев другу прямо в глаза. — Все те годы моих мучений совсем скоро окупятся. — Главное, не облажайся в самом конце, — посоветовал Хонджун. Сан посмотрел на него с непониманием. — Ты думаешь, после всего того, что мы пережили, я позволю себе облажаться? Я поклялся отомстить за отца, и ты был свидетелем этой клятвы. И за все это время я вроде как не давал повода усомниться в том, что свои обещания я привык держать. — А я не об этом говорю, — с непринужденным видом Хонджун пожимает плечами. Введя Сана в ещё большее недоумение, он разворачивается и не спеша выходит из кабинета.***
Когда Юнхо с Ханбёль вошли в дом, прокурор Ким был в гостиной. Он сидел на диване явно в ожидании возвращения дочери. Как только девушка появилась на пороге комнаты, Джиук встал с места и поспешил к Бёль. Он остановился напротив дочери, оглядывая ее обеспокоенным взглядом. Вот только самой Ханбёль ничуть не верилось в то, что ее родной отец действительно о ней волнуется. — Что случилось, Ханбёль? — спросил Джиук, все еще не отрывая внимательного взгляда от девушки. — Что такого произошло, что сам Уён позвонил мне и сказал, что отправляет тебя обратно домой? Ханбёль язвительно усмехнулась. — Хоть кто-то понял, что мне нужно, как минимум, прийти в себя после всего случившегося. — Снова упреки? — хмурится Джиук, уловив сарказм в словах девушки. — По-моему, я объяснил тебе… — Отец, — вмешался Юнхо, чуя назревающий конфликт, — Бёль просто устала. Мы все на нервах в последнее время. Может, вместо того, чтобы ссориться, спокойно поговорим? Джиук с Ханбёль еще какое-то время помолчали, не отрываясь глядя друг на друга. Прокурор смотрел на дочь все тем же строгим взглядом, которым привык смотреть всегда, но сейчас в этом взгляде, все же, проскользнуло что-то новое. Если бы не знала всей ситуации, Бёль подумала бы, что это сожаление, которое испытывает отец за то, через что пришлось пройти его дочери, и, проникшись к нему, смягчилась бы. Но сейчас она слишком отстранена от него, чтобы испытывать к отцу хоть какие-то эмоции. Сейчас Ханбёль хотела лишь одного — поскорее покончить со всем и наказать виновных. Только после этого она сможет вздохнуть спокойно. По крайней мере, она хотела на это надеяться. Как ни странно, Джиук, все же, прислушался к Юнхо и вернулся к дивану, устроившись на нем. Бёль немного помедлила, но в итоге тоже сдалась перед присмиряющим взглядом брата и опустилась напротив отца. Юнхо же исчез на какое-то время из поля зрения. Пока его не было, Джиук молчал, внимательно глядя на дочь. Ей было некомфортно от этого взгляда, но она доблестно старалась держаться, чтобы не показать этого. — Ты выглядишь намного лучше, чем в день своего возвращения, — проницательно заметил Джиук. Естественно, она выглядела лучше, ведь весь маскарад, созданный Суджин в тот день, давно уже смылся. Но зато измучанный и усталый вид девушки никуда не делся, ведь морально да и физически тоже она все еще чувствовала себя отвратительно. Очень хотелось, чтобы это состояние испарилось так же быстро, как и тот дешевый грим, но Бёль была не настолько глупа, чтобы надеяться на что-то подобное. После недавних событий она еще яснее начала осознавать — ее душевным стенаниям не суждено было закончиться так просто. — Я бы выглядела еще лучше, если бы оставалась дома, а не ночевала бы в квартире моего мафиозного псевдо-жениха, — фыркнула девушка, вложив в эти слова все пренебрежение, на которое была способна в этот момент. Джиук тяжело вздохнул, с трудом сдерживая раздражение. — Снова ты за свое… Ханбёль, ты… — Не надо, папа, — отрезала Бёль. — Я не настроена слушать нравоучения. В этот момент вернулся Юнхо с уже откупоренной бутылкой вина и тремя бокалами. Юноша посмотрел сначала на сестру, затем на Джиука и аккуратно опустил стаканы на стол перед собой. — Но тебе придется послушать, потому что я хочу, чтобы ты, наконец, все поняла, Ханбёль, — будто не замечая подошедшего Юнхо, прокурор Ким все продолжал смотреть прямо на дочь, будто намереваясь высверлить в ней дыру своим пронзительным взглядом. Девушка не стала возражать. Она покосилась на Юнхо и заметила, как от напряжения вздулись вены на той руке, которой он держал бутылку. На секунду их с братом взгляды пересеклись — и Бёль будто бы поняла Чона без слов. Он явно хотел, чтобы она продолжила разговор, тем самым рассеяв внимание Джиука. Поэтому Бёль вновь обернулась к отцу, но говорить ничего не стала, давая ему возможность продолжить свою мысль. — Я начал работать в этой сфере очень давно, — Джиук отложил очки и с усталым видом потер переносицу. — Когда-то я был всего лишь мелким адвокатом, только вступившим в этот большой мир, полный коррупции и лжи. Затем я познакомился с отцом Чхве Сана. Он уже имел под собой некую опору, поэтому помог подняться и мне. Взамен я пообещал работать на него и выполнять всего его указания. Ему нужен был свой человек в суде, который бы прикрывал все, что он делает, — прокурор посмотрел на Ханбёль, и девушке на секунду показалось, что его взгляд изменился и стал более мягким. — Никто из нас не хотел быть таким, Бёль. Но жизнь и некие… обстоятельства заставили нас пересмотреть свои приоритеты. — Удобно же все сваливать на обстоятельства, — цинично подметила девушка. Джиук в ответ лишь горько усмехнулся. — Ты просто еще не столкнулась с чем-то настолько весомым, чтобы судить меня, — Ханбёль промолчала на эти слова, решив дать отцу волю высказаться. — Но не в этом суть. Какое-то время я работал с господином Чхве, — продолжил он свой рассказ. — Мы проворачивали не очень законные дела. Я повидал тогда много грязи и несправедливости, но отступать уже не хотелось. Отец Уёна был его другом, их дети росли вместе. Навряд ли Уён и Сан когда-то признают это, но они даже ходили в одну школу — настолько их отцы были близки. Все шло хорошо, с помощью господина Чхве я устроился в государственную прокуратуру, я узнал, что такое настоящие деньги, меня начали уважать и бояться. Меня все устраивало. До тех, пока Чон не сделал мне еще более выгодное предложение… — И здесь ты тоже будешь винить обстоятельства? — остановила отца Ханбёль. — Скажешь, что из-за них ты решил предать союзника своего «босса»? Или это все-таки из-за твоей алчности и маниакального желания получать все больше и больше? — Нет, Ханбёль, — покачал головой прокурор Ким. — Мое оправдание не в том, что обстоятельства заставили меня быть алчным или лживым. Нет, это было моим выбором. Но обстоятельства, при которых я стал таковым, заставили меня хотеть жить. Я знал, что умру, если не последую за Чоном. Если бы я отказался, он бы просто прикончил меня, ведь я знал слишком много для обычной пешки. И именно желание жить заставило меня сделать такой выбор в тот момент. Джиук не злился на дочь за подобные вопросы. Он понимал, что с ее стороны это выглядит так, как выглядит. Возможно, это действительно выглядит так, как выглядит, но все, что в этот момент хотелось прокурору, — это чтобы его дочь хоть на одну тысячную долю поняла, какой смысл был во всех его действиях. В конце концов, это самое чувство недосказанности в отношениях с дочерью, заставляло его хотеть разубедить Ханбёль в том, что он — не та самая последняя сволочь, какой она теперь его видит. Ханбёль внимательно слушала отца. Ей действительно было интересно все, что он говорил. Она все еще не оставляла отчаянных попыток его понять. Этот человек причинил ей много боли, но он все еще был ее отцом, и она не могла вот так просто отказаться от него, не выслушав. Даже несмотря на то, что уже дала обещание и себе, и Сану, даже несмотря на то, что она не собиралась отказываться от своего слова, Бёль все еще надеялась хотя бы понять Джиука. Ведь, возможно, это понимание когда-нибудь поможет ей простить его. Бёль снова глянула в сторону Юнхо, разливающего вино по бокалам. Он как раз взял в руки последний бокал. Красная струйка медленно полилась из горлышка бутылки, и Бёль вдруг заметила, как из рукава рубашки ее брата выскользнуло что-то совсем мелкое и белое, похожее на таблетку, которая тут же исчезла в бокале, растворяясь в алкоголе. Конечно, Ханбёль не подала виду, но в мыслях успела удивиться тому, насколько ловко ее брат провернул все это, будто делал подобное уже тысячу раз. Тем временем Джиук продолжал свой монолог: — Я предал отца Сана, — Джиук откинулся на спинку дивана и посмотрел куда-то за спину Бёль, будто именно там он видел все картины прошлого, проносящиеся в данный момент перед его взором. — Но поплатился за это. Я отнял у него власть, а он отнял у меня жену и хорошего друга, — прокурор посмотрел на поникшего Юнхо, вспомнившего о своем отце. Джиук понимающе кивнул и потянулся за бокалом вина, стоящим перед ним. — Но было поздно отступать, Ханбёль, — сказал он. Юнхо с Бёль, затаив дыхание, наблюдали, как Джиук сделал глоток вина из своего бокала. — Было слишком поздно отступать. Господин Чон, отец Уёна, выследил Чхве и убил его. Он должен был убить и Сана, но мальчишке удалось сбежать. Никто до сих пор не знает, как, ведь все было спланировано до мельчайших деталей, — еще один большой глоток, и Бёль заметила, как держащие бокал пальцы Юнхо сжались от напряжения. — Признаться, долгое время мы думали, что мальчик все-таки не сумел выжить. И потом началась эра Чонов. И это было действительно спокойное для меня время. Чон обещал, что моя семья будет в безопасности — ты и Юнхо. А мне большего и не нужно было… — Прекрати, — остановила отца Бёль. Тот с недоумением посмотрел на нее слегка затуманенным взглядом и сделал еще глоток. — Если бы тебе больше не нужно было ничего, кроме нашей безопасности, ты бы сейчас не стремился стать генеральным прокурором, отец. Никогда не поздно остановиться. Ты еще можешь отступить и прекратить подчиняться Чону. Ты можешь… — Я знал, что ты не поймешь, — покачал головой Джиук, делая еще один глоток вина. — Ты не поймешь, что я делаю это все для тебя. Но в твоей власти простить меня, Ханбёль. Он не заметил, насколько полными отчаяния были последние слова его дочери. Или не хотел замечать, будучи уверенным в том, что его идеология верна, ведь, быть может, в глубине души Джиук действительно был уверен, что поступает правильно и таким образом защищает свою семью. В таком случае он был прав: Бёль никогда не сможет понять его. Но попытается ли простить? — Что-то вино крепкое попалось, — заметил прокурор Ким, нахмурившись и потерев лоб. — Пожалуй, хватит с меня на сегодня… Только он собирался поставить бокал на стол, как тот выпал у него из руки и, упав на пол, вдребезги разбился. Зазвенело стекло, разлетевшееся на осколки. Юнхо невольно подскочил с места, а Бёль все не отрывала пристального взгляда от отца. Казалось, она даже не моргала, пока наблюдала, как глаза Джиука медленно закрываются, а сам прокурор откидывается обратно на диван. В комнате повисла тишина. Слышно было только, как размеренно тикают настенные часы. Минута, две, но Юнхо с Ханбёль все еще не решались двинуться с места до тех пор, пока в этой гнетущей тишине не раздался голос Чона: — Отец? Но Джиук не ответил. Тогда Юнхо осторожно подошел к Киму и помахал перед его лицом, а затем дал ему легкую пощечину. — Прокурор Ким? — но снова никакой реакции. Юнхо медленно повернулся к сестре. — Он уснул. Ханбёль будто окатили ледяной водой. Она вскочила с места и посмотрела на Юнхо. Создавалось такое впечатление, будто все, что происходило до этого, было какой-то иллюзией реальности, будто не она только что сидела напротив отца и слушала его речи. В голове крутились сотни мыслей, но девушка не могла зацепиться ни за одну из них. В любом случае, времени на раздумья не было — нужно было приступать к делу. Поэтому Ханбёль, отбросив последние отголоски сомнений, все еще таящихся где-то внутри нее, посмотрела на брата и сказала: — Бери ключ и пошли. Юнхо долго уговаривать не было надобности. Он тут же ринулся к Джиуку и стал рыскать по карманам его пиджака, пока в конце концов во внутреннем (кармане) не нашел заветный ключ. Юнхо сорвался с места и рванул на второй этаж. Бёль последовала за ним, напоследок взглянув на уснувшего отца, опрокинувшегося на спинку дивана. Он не двигался и, казалось, даже не дышал, так что девушке на долю секунды показалось, будто он не без сознания, а мертв. От этой мысли Ханбёль передернуло. Она едва не потеряла равновесие, пока поднималась по лестнице, но вовремя схватилась за перила. Все происходящее казалось чем-то сумасшедшим, отчего у Бёль голова шла кругом. В какой-то момент девушке захотелось вернуться назад и сесть рядом с отцом, но она не могла себе этого позволить, ведь уже приняла решение. Она переступила ту самую черту и больше не имела права на ошибку. Если, конечно, хотела стать свободной. Навсегда. Бёль нашла Юнхо на втором этаже нервно перебирающим связку ключей возле кабинета Джиука. Парень чертыхнулся, когда очередной ключ не подошел, но еще несколько секунд усилий — и дверь открылась. Ханбёль зашла следом за братом в просторную комнату. Юнхо включил свет, и перед их взором предстал кабинет, в котором Джиук проводил большую часть времени, когда бывал дома. Бёль бывала здесь от силы пару раз, ведь отец не любил, когда его тревожили за работой, а кроме него сюда больше никто входить не осмеливался. Кабинет был так же дорого обставлен, как и все комнаты в этом доме. Длинные книжные полки вдоль стен, картины, мягкая зона с кожаным диваном и креслами перед массивным столом из темного дерева — окружной прокурор любил роскошь. А ведь эта самая любовь к роскоши в последствии переросла в алчность и желание иметь все больше власти. По крайней мере, такая мысль родилась в этот момент в затуманенном рассудке Ханбёль. — Давай начнем с полок, — голос Юнхо вернул Бёль в реальность. Она кивнула и принялась за дело. Ханбёль понятия не имела, чего ожидать. Когда-то она думала, что знает своего отца, а теперь навряд ли удивилась, если бы одна из книг на полках оказалась замком, открывающем проход в потайную комнату. Кто знает, сколько еще секретов скрывает за собой Джиук. Времени было мало, а кабинет в данных обстоятельствах казался необъятным, бесконечным, и спустя минут пятнадцать безрезультатных поисков Бёль с Юнхо уже начали терять терпение, а вместе с ним и надежду. — Айщ, где же этот чертов сейф? — возмущается Юнхо, осматривая очередную полку. Парень останавливается и раздраженным жестом взъерошивает волосы, в затем смотрит на наручные часы. — Что ж, думаю, он проспит до утра. Доза снотворного была слишком мала — я не стал рисковать, но с алкоголем наверняка дала двойной эффект… Бёль тяжело вздыхает и кусает губу. — О чем ты думаешь? — взволнованно спрашивает у сестры Юнхо, заметив ее обреченный вид. — Бёль? — Иногда мне хочется быть уверенной в том, что у него действительно не было выбора, — вдруг говорит Ханбёль, присаживаясь на ближайшее кресло. — Но это ведь не так, да? — она смотрит на Юнхо, и глаза ее полны боли. У молодого прокурора сердце сжимается в груди, когда он видит сестру в таком состоянии. Сколько она пережила? А главное — сколько еще ей предстоит пережить, чтобы обрести, наконец, мир и покой в своей душе. Сколько ей еще страдать? Кажется, даже Ёсан не знает ответ на этот вопрос. А, может, и знает, он ведь Всевидящее око. Но, как успел понять Юнхо, знание это мало чем помогает израненным душам. Юнхо искренне желает помочь Ханбёль. И, каким бы придурком ни был Сан, искренне желает, чтобы они с Бёль, наконец, воссоединились, ведь только так они могут быть счастливы. Но в то же время прокурор понимает, насколько сложно сейчас Бёль предавать собственного отца. Он не раз думал об этом и каждый раз задается вопросом: смог бы он решиться на такое? Одна лишь любовь двигает Ханбёль? Нет, конечно, нет. Бёль всю жизнь была свободолюбивым человеком и никогда бы не смирилась с тем, что ее хотят навсегда запереть в клетке — пусть и золотой. Юнхо подходит к Ханбёль и присаживается перед ней так, чтобы взглянуть сестре в глаза. — Послушай меня, сестренка, — этими словами Юнхо обращает внимание Бёль на себя. — Ты заслуживаешь счастья, как никто другой из нас. Но вот, что я тебе скажу: если ты мучаешься из-за чувства вины перед кем-то — то не стоит. Подумай о себе. Да, он твой отец, и ты любишь его, он дал тебе жизнь вырастил тебя, как и меня тоже, и ты чувствуешь себя должной перед ним, но ты не должна так себя чувствовать, понимаешь? Он дал тебе жизнь, но отнял свободу. И если ты согласна на такие условия, то мы отступим прямо сейчас. Прямо сейчас мы выйдем из кабинета, и я закрою эту дверь навсегда. Мы смиримся со всем этим и будем жить дальше. Ты хочешь этого? Ответ Бёль не заставляет себя долго ждать. Она качает головой. Конечно, она ответит «нет» — Юнхо слишком хорошо знает свою сестру. — Оппа, — тихо произносит Бёль, сжимая руку Юнхо в своей. — Ты знаешь, как погибли твои родители и моя мать? Они… — Их убили, Бёль, — прерывает сестру Юнхо, стискивая зубы. — Я знаю это. Всегда знал, и мне даже не нужно этому подтверждения. — Их убил его отец. Отец Сана отдал приказ, понимаешь? — слова Ханбёль полны безысходностью, но, несмотря на всю боль, она продолжает говорить. Ей нужно кому-то выговориться. — Но я… Я не знаю, что мне делать с этим. Моя мать умерла по вине его отца и моего тоже. Но ведь она не была ни в чем виновата. И твои родители. Они были хорошими людьми. Такими я их помню. Честными и достойными. А теперь… их всех нет, потому что какие-то богатые выскочки затеяли игру за выдуманный титул короля этого города. Я… думаешь, я когда-нибудь смогу смириться с этим? Под конец ее тон чуть повышается, и Юнхо слышит, как голос Ханбёль едва ли не срывается от подступившего к горлу кома. Чон молчит какое-то время, затем тяжело вздыхает и говорит: — Да, они все были честными и достойными людьми, такими они будут для меня всегда. И я горжусь своими родителями, всегда буду. Как и ты будешь любить и гордиться своей матерью. Но иногда случается так, что честные и достойные люди проигрывают в грязных играх именно потому, что они были слишком честными для этого мира, понимаешь? — Какая разница, если я сейчас помогаю человеку, чей отец отнял жизнь у моей матери? — восклицает Бёль. — Ни за что! Просто так! — Не только мы потеря родных людей, Ханбёль, — качает головой Юнхо. — Поверь мне, будь отец Сана жив, я прямо сейчас задушил бы его голыми руками без всяких сожалений. Но он уже получил по заслугам, сначала потеряв жену, а затем лишившись и собственной жизни. Но, самое главное, — перед смертью он лишился власти и достоинства и умирал униженным. И это, я уверен, было для него самым страшным наказанием. И тут в мыслях Бёль промелькнула недавно сказанная Саном фраза. «А твой отец наказал меня… Это война, Ханбёль. А на войне, как ты знаешь, все средства хороши». Юнхо заметил, как во взгляде Бёль что-то поменялось, и понял, что двигается в правильном направлении. — Эта мысль успокаивает меня, — продолжает Юнхо. — Да, я навряд ли когда-то смогу забыть то, что произошло с моими родителями, но простить… Думаю, я способен на это. На мертвых не держат обиду. Виноват здесь именно тот, кого уже нет в живых. А мертвые не возвращаются, Ханбёль. Эта фраза ударила по Ханбёль будто молния. Она распахнутыми от удивления глазами посмотрела на брата. Тот в свою очередь понял, что нашел нужные слова. Озвучил закон, который еще тысячу лет назад оказался непреложным и, словно клеймо, был выжжен на их жизнях. И только один человек смог нарушить этот закон аж два раза. И они все знают его имя. — Я… — Ханбёль с трудом собралась с мыслями. — Почему у меня такое чувство, будто я где-то слышала это… Юнхо, — взгляд девушки вдруг стал испуганным. — В последнее время… я вижу странные вещи. Может, я схожу с ума? Я видела его, но в другом обличии. Как будто… это была моя прошлая жизнь или что-то вроде того, — Бёль нервно усмехнулась. — Я действительно схожу с ума, да? Юнхо улыбнулся со всей теплотой, на которую был способен. — Возможно. Любовь иногда сводит с ума, правда ведь? — Любовь, — Бёль будто пробовала это слово на вкус. — Я не знаю, любовь ли это… Она, правда, не знала. Несмотря на то, что почти признавалась Чхве Сану в лицо, что любит его, теперь она была не уверена, что те чувства, что она имела в виду тогда, правдивы. Быть может, тогда это была страсть? Одержимость? Влюблённость? Тогда — возможно, но теперь… Что это теперь? — Ты не должна винить себя за свои чувства. К кому бы они ни были, они — часть тебя, — говорит Юнхо невероятно мудрым тоном. В этот момент он напоминает Ханбёль Ёсана с его глубокими темными глазами и невероятно загадочным взглядом. Такой взгляд не может быть у людей, проживших только одну жизнь. — И чем быстрее ты примешь их, тем легче тебе будет двигаться дальше. А там уже не волнуйся: судьба расставит все на свои места. Судьба? Не похоже на Юнхо. Он будто изменился, что-то внутри него безвозвратно поменялось — то, чего Ханбёль не дано увидеть. Но, что бы это ни было, девушка не могла отрицать его слов. Как бы она ни хотела, она не могла противиться этому чувству, распирающему ее изнутри. Физически и морально не могла. Ведь это чувство было частью ее всегда, оно лишь пробудилось в один момент. Оно всегда было с ней. И кто такая Ханбёль, чтобы расторгать эти судьбоносные узы? — Наверно, ты прав, — по щеке Ханбёль скатилась одинокая слеза. — Я не могу больше противиться. Я по-настоящему и безразмерно люблю его… Я люблю Чхве Сана. Вот оно. Вновь. Голову пронзила острая боль вместе с осознанием происходящего, вместе с принятием этих чувств. Сердце застучало как бешеное. А перед глазами замелькали картины. Картины ее прошлой жизни. Старая полутемная каюта предстала перед глазами Бёль. Единственное, что она услышала, превозмогая головную боль, — это шум моря, бушующего снаружи, а единственное, что увидела, — Сан в пиратском обличии, стоящий опершись о столешницу позади себя. Тусклый огонь догорающей свечи едва ли мог осветить его точеное лицо, но Ханбёль не потребовалось и мгновения, чтобы узнать любовь всей своей жизни, — это точно был он. Сан напрягся, сжимая пальцами край столешницы. Они будто вели словесную битву. Каждый из них пытался ранить другого, задеть хоть немного. Видимо, Сан ошибался, и они не смогут нормально поговорить. Им просто не суждено наладить отношения. Такие разные, но такие похожие, они будто не желали идти навстречу друг другу, упершись и стоя на своем до самого конца. Только вот к чему приведет это упрямство? — Ханбёль, — Бёль вздрогнула при звуке своего имени, ведь он так редко называл его, и из его уст оно звучало так непривычно, — ты специально бросилась под нож, защищая меня? — девушка нахмурилась, не совсем поняв вопрос. — Ты знала, что беременна, и специально сделала это, чтобы убить его? — сердце Ханбёль пропустило удар, а затем забилось в бешенном ритме. По телу прошлась дрожь. — Ты… настолько ненавидишь меня? «Что?»… — пронеслось в мыслях у Бёль. — «О чем он говорит?»… Бёль не успевает моргнуть, как время будто проматывается чуть вперед, и теперь Сан уже присел перед девушкой на колени и с надеждой во взгляде потянулся, чтобы заправить прядь выбившихся волос. — Будь я мертв, я бы не прыгнул за тобой в воду целых два раза. Будь я мертв, я бы не пошел спасать твою сестру и будь я мертв, я бы не сожалел о том, что судьба предрешила жизнь того, кто мог бы прожить ее достойнее, чем я. «Я не понимаю… Неужели?»… — вновь мысли Ханбёль, но сцена опять меняется. Бёль вдруг оказывается в той же каюте, но перед зеркалом, а в зеркале она видит вовсе не свое отражение, а Луну, которая, словно в какой-то сказке, разговаривает с ней с той стороны. — Бёль, не думаю, что у меня много времени. И, скорее всего, у меня больше не будет возможности связаться с тобой. Поэтому внимательно послушай то, что я тебе скажу… «Луна? Что она здесь делает?» — пытается разобраться про себя Бёль, но все тщетно. — Помнишь, что было написано в дневнике, когда моя кровь попала на него? — Бёль коротко кивнула. — «Звезда 1117». Это та звезда, которая укажет путь к сокровищу. И эта звезда ты, Бёль! Слова Луны эхом отдаются в ушах, но изображение перед глазами постепенно меркнет, и не успевает Ханбёль сообразить, что к чему, как ее снова выбрасывает в реальный мир. Несколько долгих секунд потребовалось девушке, чтобы вернуться к реальности и с трудом собрать все мысли воедино. — Ханбёль! Ханбёль, ты слышишь меня? Голос Юнхо будто доносился издалека. Помутненный взгляд Ханбёль падает на большой висящий над столом на стене между окнами их семейный портрет. Как всегда строгий Джиук и покойная госпожа Ким, в между ними — маленькая Бёль, еще не почувствовавшая боль от утраты матери. И тут Ханбёль осенило. — Хочешь что-то спрятать — спрячь это у всех на виду. Ханбёль вскочила с места и, минуя недоумевающего Юнхо, бросилась к портрету. — Что происходит? — Юнхо поднялся и посмотрел на сестру непонимающим взглядом. — Ханбёль? — Помоги мне! — воскликнула девушка, пытающаяся в это время снять портрет, но рост не позволял ей этого. Юнхо тут же понял, чего добиваются сестра, и подоспел ей на помощь, с легкостью дотянувшись до рамки с фотографией. Как только портрет оказался снятым со стены, перед Ханбёль с Юнхо предстал небольшой вмонтированный в стену сейф с кодовым замком. — Вот и он, — констатировал Юнхо, переводя взгляд на сестру. — Молодец, сестренка, — прокурор подошёл ближе, вглядываясь в цифры на замке. — Осталось только найти нужную комбинацию из миллиона существующих. — Попробуй «1117», — не подумав, выпалила Бёль. Она не знала, почему сказала это, но видение и вдруг проснувшаяся в ней интуиция диктовали ей именно это число. Юнхо нахмурился. — Один, один, один, семь? Стоп, нет! — тут же исправил сам себя парень. — Одиннадцать семнадцать! Семнадцатое ноября. Это ведь твой день рождения! — Давай же! — поторопила Ханбёль. Юнхо тут же бросился вводить комбинацию, параллельно молясь всем богам, чтобы она сработала. И боги услышали его: замок на сейфе издал соответствующий звук, и, когда Юнхо дернул за ручку, дверь сейфа слегка приоткрылась. — Ханбёль-а, ты гений! — воскликнул на радостях парень. — Не буду даже спрашивать, откуда ты узнала код, но, видимо, прокурор Ким явно не заморачивался над комбинацией… После этих слов Юнхо вытащил из сейфа стопку бумаг и принялся рыскать в них в поисках нужного. Через минут пять тщательного досмотра он вынес свой вердикт: — Все здесь, — он указал на один из документов. — Имя твоего отца, подпись главы Чона и даже отпечатки пальцев. Все юридически заверено. Представляю, сколько впаяют юристу, составлявшему этот договор, когда все всплывет наружу! — Подумаем об этом потом, — говорит Ханбёль, поглядывая на дверь. — Да-да, ты права, нужно отнести эти документы Хьянсу, — прокурор берет бумаги и закрывает сейф, а затем взволнованно смотрит на сестру. — Но… Ханбёль, ты в порядке? Ты побледнела… — Все хорошо, — заверяет Бёль. — Иди уже! Юнхо догадывается, что могло произойти, ему не нравится состояние сестры, но времени действительно остаётся мало, поэтому в этот раз он решает довериться ей. Прокурор кивает, вешает обратно портрет, и они с Бёль выходят из кабинета, выключив свет. Юнхо закрывает дверь и протягивает ключи сестре. — Вот, положи отцу в карман. Я отнесу документы Хьянсу и тут же вернусь обратно, хорошо? Если прокурор Ким очнется раньше времени, скажи, что я отъехал по делам. И… — Юнхо сделал небольшую паузу, убеждаясь, что все внимание сестры сосредоточено на нем, — все будет хорошо, Ханбёль. Я обещаю. Бёль кивает, скорее, машинально, и Юнхо срывается с места, сбегая вниз по лестнице.***
Хьянсу распахивает дверь перед запыхавшимся Юнхо и вопросительно смотрит на него: — Получилось? — без всяких приветствий спрашивает девушка. Вместо ответа прокурор демонстрирует Ли папку с документами. — Тут все, можете убедиться сами, сонбэ. Хьянсу принимает документы из рук Юнхо и бегло просматривает напечатанные на бумаге строки. Убедившись в подлинности бумаг, девушка поднимает на коллегу полный воодушевления взгляд. — Не знаю, как вы это достали, но явно не без божьей помощи, — усмехается она. — Если под Богом ты подразумеваешь Ханбёль, то — да. Это все благодаря ей, — говорит Юнхо, кивая на документы, и смотрит на часы. — Мне нужно вернуться к Бёль. Мы не знаем, когда очнется Джиук… — Да-да, иди, — кивает Хьянсу. — Я уже связалась с репортером с новостного канала. У меня с ним встреча в восемь, я отнесу эти документы ему, и они расскажут обо всем в утренних новостях. Хонджуну я тоже обо всем сообщу, так что можешь не волноваться. Юнхо лишь коротко кивнул. — Удачи, сонбэ. Если что, сразу звоните мне. — Ты тоже. Не спускай с Бёль глаз. Уён еще может нанести удар. Попрощавшись, Юнхо поспешил обратно к машине, а Хьянсу, оглянувшись вокруг и убедившись, что вблизи никого не было, наглухо захлопнула дверь. После ухода Юнхо прокурор сразу же позвонила Хонджуну и сообщила о продвижении их плана. Мужчина молча выслушал Хьянсу, еще немного помолчал, переваривая информацию, а затем вдруг выдал: — Сан начал вспоминать, Хьянсу. Наверно, и Бёль тоже. — Это ведь хорошо! — воодушевилась прокурор. — Значит, мы двигаемся в правильном направлении. — Это так, но боюсь, что Сан слишком горд, чтобы признать, что он любит Ханбёль. А ведь Ёсан сказал, что именно их признание нужно для того, чтобы они все вспомнили. Хьянсу вздыхает. — Не переживай. Все получится, — Хьянсу чуть помолчала, а потом добавила: — Ведь иначе шанс был дан зря. Следующие несколько часов до встречи с репортером Хьянсу не сомкнула глаз. А как тут уснешь, если решается не только ваша судьба, но и судьба всего города, а, может, и всей страны? Как же Хьянсу это знакомо. Когда-то давно она была той, кто вершила судьбы, и теперь без Трезубца она уже не чувствовала себя такой могущественной. Девушке и не нужно было это могущество. Она лишь хотела, чтобы ее последнее желание сбылось. Чтобы они все, наконец, зажили спокойной и счастливой жизнью. Ведь только после этого Хьянсу сможет завершить начатое. Только после этого она сможет вернуться к Трезубцу и навсегда уничтожить его без всяких сожалений. Именно этого желала Хьянсу тысячу лет назад. Этого желает и теперь. Такому могущественному сокровищу, как Трезубец, не место в этом мире. Все они прекрасно это понимали. И Хьянсу не могла дождаться, чтобы поставить жирную точку после слов «Happy end» в их общей истории. Как только часы показали семь пятнадцать, уже полностью собранная и готовая Хьянсу, вскочила с дивана, на котором просидела практически всю ночь, взяла папку с жизненно важными документами и, напоследок заглянув в соседнюю комнату, где дремала уставшая Луна, наконец, вышла из дома. Всю дорогу до офиса новостного канала Хьянсу одолевало странное чувство. Все шло слишком гладко и напоминало девушке затишье перед большой бурей. Юнхо больше не писал и не звонил, значит, наверняка, у него с Бёль все в порядке, Уён не объявлялся по ее душу, да и вообще — казалось, буквально еще один шаг, и они выйдут из этой игры победителями. Но так ведь не бывает! Хьянсу казалось, что что-то здесь явно не так, они точно что-то упустили, и, к несчастью, прокурорское чутье девушки и в этот раз ее не подвело. Хьянсу уже подходила ко входу в офис, когда перед девушкой, преградив ей дорогу, будто из неоткуда возникли двое мужчин в строгих костюмах. Прокурор остановилась, оглядев внушающего вида незнакомцев сверху вниз и нервно сжала папку в руке. — Кто вы такие и что вам нужно? — без лишних церемоний в лоб спросила Хьянсу. Но они ей не ответили. Вместо мужчин ответил другой хорошо знакомый девушке голос. — Прокурор Ли, — мужчины отступили, и за их спинами Хьянсу увидела ненавистное ей лицо Мин Хёнки, который довольно ухмылялся, наблюдая взволнованный вид девушки, — вы задержаны за самоуправство, ведение расследования во время отстранения и нарушение деловой репутации юридического лица — в частности, окружного прокурора Ким Джиука. — Что за… — Хьянсу не успевает договорить, как те самые охранники обступают ее с обеих сторон. — Какого хрена ты творишь, Мин Хёнки? — Я лишь исполняю указания, — хмыкает прокурор. — Ты же этих указаний ослушалась. Тебе был дал шанс держаться в стороне, но ты продолжила лезть не в свое дело, пороча при этом честь господина Кима. — О чем ты, черт возьми, говоришь?! — не выдержала Хьянсу и повысила голос. — Уйди с дороги, иначе… — Иначе что? — Хёнки подходит ближе и резким движением вырывает документы у Хьянсу из рук. Та едва ли успевает среагировать, и девушку тут же хватают за руки, чуть ли не скручивая их у нее за спиной. — Смирись. Твоя игра закончена, Ли Хьянсу. И ты проиграла.