Легенда короля города

      Бёль силой затолкали в какой-то темный фургон, и тут же захлопнули за ней дверь. Последнее, что она успела увидеть прежде, чем ее выволокли из дома на улицу под проливной дождь, — это испуганное и взволнованное выражение на лице Юнхо. Из его рассеченной после удара губы по подбородку стекала струйка крови, а темные глаза, не отрываясь, смотрели на сестру, будто парень надеялся таким образом удержать ее.0 Но его взгляд, конечно, не помог, и за не менее испуганной и такой уязвимой Ханбёль тут же захлопнулась входная дверь. Ханбёль, конечно, пыталась сопротивляться, пиналась, кусалась, старалась вырваться, но, как бы ей ни хотелось, хрупкая девушка не могла совладать со взрослым подготовленным мужиком в придачу с Уёном, который шел следом и сел в свою машину прежде, чем Бёль успела покрыть его трехэтажными ругательствами. Когда двери фургона закрылись прямо перед ее носом, Бёль словила жесткое чувство дежавю. Она вдруг вспомнила, как несколько недель назад вот таким же образом прихвостни Сана похитили ее, шантажируя жизнью Луны. Кажется, будто она совершает всю ту же ошибку, просто с другими с людьми, и ничего не может с этим поделать. В целом, так оно и было: вот она — опять в безвыходном положении, цепляется за жизнь и надеется увидеть своих близких снова. Всех, кроме отца. Его она больше никогда не захочет видеть. Он окончательно доказал свои мерзкие намерения и обличил себя. Бёль видела его лицо. Это лицо совершенно не знакомого ей человека. Он не был ее отцом. Больше не был. И никогда вновь не станет. Теперь вместо отца и помимо Юнхо и Луны больше всего на свете Ханбёль грезила лишь об одном человеке. И все мы знаем, как его зовут. Девушка бы все отдала за то, чтобы увидеть лицо Чхве Сана еще хоть один раз. Хотя бы еще один раз посмотреть в его глаза прежде, чем ее отправят на другой конец мира, а ее дальнейшая судьба не будет известна уже никому. Теперь, когда Ханбёль вспомнила все, что должна была вспомнить, все чувства внутри перемешались. Злость, раздражение, отчаяние, надежда, грусть и тоска вихрем заметались в ее душе, стесняя все остальные переживания на второй план. Но главным среди этих чувств и ощущений было только одно — всепоглощающее, бессмертное и идеальное. Любовь. Ханбёль чувствовала ее почти на физическом уровне. Любовь словно светлый теплый шар распирала ее грудную клетку, грозясь обжечь легкие и сломать ребра, — настолько она была сильна. В какой-то момент Бёль вдруг стало плевать на все остальное. Возможно, эти мысли показались бы кому-то эгоистичными, но, боже, как же она хотела сейчас оказаться рядом с ним. Неужели она не может быть снова счастлива, они ведь через столько прошли вместе? Почему? Почему же они не могут быть вместе? За что Трезубец так жестоко поступил с ними? Неужто им не суждено разделить эту любовь? Бёль боялась. Она действительно боялась. И этот страх был почти таким же всеобъемлющим, как и любовь, только тяготил в сто раз сильнее. Но она боялась не за свою жизнь. Один раз она уже пожертвовала собой — ее уже не испугать подобным. Она боялась, что он не вспомнит. Боялась, что Сан так и не поймет, кто все это время был рядом с ним, что звезда, которую он зажег, так и погаснет в одиночестве среди миллиона других звезд. Что он забудет свою звездочку так, будто ее вовсе не существовало, даже и не вспомнит, что это он сотворил ее, сбросив на самое дно, а затем возродив из пепла. Вот, что ее действительно пугало. Бёль вспомнила их последнюю встречу. Как он отпустил ее, хотя она хотела остаться. Как смотрел на нее с сожалением, но так и не высказал ей всего. Как обнимал, желая продлить этот момент, но оборвал его, не успев прочувствовать. Столько недосказанности, которая мучила девушку сейчас сильнее, чем прежде. Ханбёль любила его. Всеми фибрами души. Она знала, каким он был. Знала, насколько отвратительным человеком она его встретила, и не находила ему оправдания. Помнила, как он опустил ее на самый низ, почти оборвав ее жизнь, помнила, как обращался с ней, как сказал, что никогда не пожалеет о том, что сделал. Она помнила каждое его слово, сказанное на «Иллюзии», каждый жест, каждый колкий взгляд, брошенный в ее сторону, каждое оскорбление и каждый удар. Бёль помнила Чхве Сана, который был жестоким и омерзительным пиратом, не знающим сострадания. Казалось, за что любить такое чудовище? Почему Бёль отдала за него свою жизнь, пожертвовала душой ради такого монстра? Неужели ей так нравилось быть униженной? Нет. Ханбёль полюбила его не тогда. Она полюбила его позже — когда поняла, что Сан сожалеет. Она полюбила его, когда увидела в его взгляде боль от потери родителей и предательства старшего брата, вонзившего меч прямо в его сердце. Она полюбила, когда узнала, что после всех страданий на корабле сумеречных Чхве Сан нашел в себе силы, чтобы сопротивляться и просить о помощи; полюбила, когда поняла, что всю жизнь он боролся со скверной в душе и больше всего на свете желал остаться человеком. Ханбёль полюбила Сана, когда сожаление свалилось на него тяжким грузом, отзываясь в нем муками совести, и он попросил ее хотя бы попытаться перестать ненавидеть его, но не ради себя, а потому что ОН любил ее в ответ. Ханбёль встретила Сана бесчувственным беспощадным монстром, сносящим все на своем пути, а полюбила смелым искренним способным к состраданию и нежности героем, до последнего вдоха верным своей команде и капитану. И пусть не она сделала из него чудовище, но она помогла ему понять, что в нем все еще есть душа, и в конце концов даже чудовище, одаренное любовью, может стать человеком со своим счастливым финалом. Бёль не знала всего этого, когда они встретились с Саном в этой жизни, но любовь, что они пронесли через тысячелетие, невозможно было не почувствовать даже в самую первую их встречу. Сначала это было всего лишь смутное чувство дежавю, позже переросшее в ощущение необъяснимой связи между ними, которое в последствии вновь воскресило чувства в их сердцах. Ханбёль влюбилась в Сана снова, потому что иначе и быть не могло. Не было никаких сомнений — они должны быть вместе. Они должны быть счастливы и любимы друг другом. Это было их общее желание. Желание ВСЕХ их, озвученное Хьянсу для Трезубца. Только вот желание все еще не исполнено, а значит это не конец. Поэтому Ким Ханбёль не была бы той, кем является, если бы сдалась сейчас. Бёль чувствует, как слезы стекают по щекам, и понимает, что слишком много прошла для того, чтобы отпустить его вот так. Кровь в венах начинает закипать от злости, когда девушка вспоминает, что ее держит в заложниках тот, кто, по словам Юнхо, тысячу лет назад отдал приказ казнить ее любимого. Неужели она сдастся такому, как он? Она должна бороться! Ради их счастливого будущего да хотя бы ради еще одной встречи! Даже если Сан и не вспомнит ее, даже если не захочет быть с ней, она должна увидеть его хотя бы в последний раз! В последний раз посмотреть в эти родные глаза, в последний раз сказать, как она сильно любит его и как гордится тем человеком, которым он стал, несмотря на все ошибки, которые он совершил. Она должна сделать это. И она будет бороться до последнего. Как и он боролся когда-то. Фургон ехал долго. Если воспринимать слова Джиука о том, что дочь стоит отправить на другой конец мира, буквально, Бёль предположила, что они направляются в аэропорт Инчхона. Девушка не стала пытаться выбить дверь или выбраться — она знала, что это бесполезно. Вместо этого Бёль пошарила по карманам, но единственное, что она там нашла, был тот самый телефон, что дал ей Сан. Она продолжала постоянно носить его с собой по привычке. И тут же Бёль принялась мысленно ругать себя за то, что не подумала о нем раньше, вместо этого потратив все отведенное время на размышления о прошлом. Смахнув слезы, девушка собиралась было разблокировать телефон, но фургон вдруг начал замедляться, а затем и вовсе остановился. Руки затряслись от нервов, Ханбёль услышала шаги и, едва она успела сунуть телефон обратно в карман, двери фургона распахнулись. Девушка сощурилась. Хоть на улице и было пасмурно, из-за долгого пребывания в темном фургоне, Бёль теперь сложно было привыкнуть к дневному свету. Дождь все не переставал лить. Уён, стоящий перед ней, уже успел промокнуть, но это его, видимо, ничуть не смущало. Он кивнул своим помощникам, и Ханбёль тут же вытащили из фургона. Не успела Бёль прийти в себя, как увидела в нескольких десятках метрах перед собой самолет. Он не был огромных размеров — всего лишь небольшой частный транспорт, на каких обычно путешествуют богачи, но все равно выглядящий внушительно. К самолету уже был приставлен трап, и явно все было подготовлено к отбытию — видимо, Джиук с Уёном уже успели все организовать. Бёль поворачивается было к Уёну, но не успевает она хоть что-то сказать, как парень кивает мужчине, который держит девушку, и говорит: — В самолет ее. Тот тут же повинуется и толкает Ханбёль к трапу, но девушка не поддается. — Что? — она одновременно удивленно и возмущенно смотрит на Чона. — Ты действительно собираешься увезти меня из страны? — Я не буду с тобой разговаривать, — тон Уёна холоден как никогда, но и Бёль не собирается отступать. Ее снова толкают вперед на этот раз уже активнее, так что устоять на месте становится все сложнее. — Хватит! — Ханбёль вырывается из хватки мужчины и делает пару шагов к Уёну. Она убирает мокрые волосы, прилипшие к лицу, назад и смотрит на парня грозным взглядом. — Хватит, Уён, ты проиграл. То, что ты делаешь сейчас, — бессмысленно, и я говорю это не потому, что поддерживаю Сана. Это просто очевидно, — она раскидывает руки в стороны, будто в подтверждение своих слов. — Прекращай! Этим ты ничего не добьешься. Ты не в том положении… — Да что ты знаешь? Уён вдруг неожиданно повышает голос. Взгляд его меняется, становясь каким-то безумным. Он подходит к девушке, останавливаясь в двух шагах от нее. — Что ты знаешь о моем положении?! Это все твой отец! Это он довел до такого, из-за него мне сейчас приходится нянчится с тобой! — Так тебя никто не просит! Вы только и можете, что перекидывать вину друг на друга. Это неумение разговаривать и доверять вас и погубило, а сейчас тебе приходится все это расхлебывать, но кто сказал, что будет легко? Ханбёль смотрела на Уёна и видела в нем ребенка. Жестокий император, отнявший жизни у тысяч людей, теперь выглядел как самый настоящий потерянный ребенок, никогда не знавший любви и понимания. В прошлой жизни у него была почти безграничная власть, а в этой же он терпит неминуемое поражение. Но такова его карма. Слишком многих он убил, слишком многим пожертвовал ради своей короны в прошлом, и теперь расплачивается за свои ошибки. Понимая все это, Ханбёль даже отчего-то перестала вдруг злиться на него. По крайней мере, ее злость на Уёна была гораздо слабее злости на ее собственного отца. — Не надо меня учить, — выдает Уён, понизив тон. — Отец пытался поучать меня всю жизнь, но это не помогло. Я все равно проиграл и оказался там, где должен был… — Так, может, ты остановишься? — с надеждой спрашивает Бёль, пытаясь достучаться до остатков его благоразумия. — Остановись, Уён. Ты еще можешь начать жизнь с нуля. Тебе не надо отправлять меня на другой конец земли, чтобы насолить Сану, ты же понимаешь — его это не остановит. Тебе придется отступить в любом случае, и я тут ничего не решаю… — А, может, тогда ты и вовсе не нужна? — снова этот безумный взгляд, пробирающий до костей. Ханбёль непонимающе хмурится. Уён протягивает руку и ему в ладонь вкладывают ствол, который он в следующую секунду направляет прямо на девушку. — Ты что творишь? — Бёль пытается сохранять спокойствие, но сердце уже готово выпрыгнуть из груди. Нет, она не может вот так умереть. Это бред. — Ты не нужна своему отцу, — продолжает Уён игнорируя Ханбёль. — Все началось с тебя, но в конце он все равно выбрал власть и деньги. Ему просто не хватает смелости сказать, что твоя жизнь ничего для него не стоит. Мне ты лишь обуза. А вот Сан, может, хоть он расстроится, когда найдет тебя с пулей во лбу? — Нет… — качает головой Бёль, инстинктивно вскидывая руки. — Ты не сделаешь этого. Ты не убийца, Уён, — девушка чувствует, как дрожит голос, а вместе с ним — и колени. Она еле держит себя на ногах. — Кто угодно, но не убийца. Тебе это не нужно… — Хватит! Заткнись! — взревел Уён, скалясь, словно хищник. — Почему вы все думаете, будто знаете, что мне нужно, а что — нет?! Почему пытаетесь командовать мной? — Да потому что ты сам боишься признаться, что рад проиграть! — не выдерживает Бёль и, пересилив себя, тоже повышает голос. — Если не хочешь слушать себя, послушай хотя бы тех, кто тебя окружает! Даже Сунхи сказала тебе это… — Отец всю жизнь пытался командовать мной! — прерывает девушку Уён, будто не слыша ее. — Растил меня наследником своего дела, но из-за одной ошибки, из-за того, что я сделал то, что посчитал нужным, все пропало. И Чхве Сан остался жив. Бёль нахмурилась, смотря на то, как капли стекают по бледному лицу парня. — Я… я не понимаю. О чем ты? — Чхве Сан жив из-за меня, — чуть тише повторил Уён. Бёль пришлось напрячься, чтоб расслышать его слова сквозь шум дождя. — Мы были детьми, учились в одной школе. Я узнал, что мой отец убил его отца, подслушал, что собирается убить и Сана. Я подумал, что это неправильно, что нельзя так поступать, поэтому пошел к его охране и рассказал все, что слышал. Его успели увезти. Сан жив, потому что я предал своего отца, и он до сих пор не простил мне этого. Бёль не верила своим ушам. Неужели Уён говорит правду или специально придумал эту историю, но для чего? Чон был не из тех, кто будет выдумывать подобное ради жалости. По крайней мере, Ханбёль предполагала именно так. Но если это правда, значит, то самое отчаянное желание Уёна быть первее Сана — это всего лишь попытка искупить свою вину перед отцом. Это многое объясняет и доказывает, что слова Бёль и Сунхи оказались чистой правдой — Уёну не нужна эта власть. Он лишь внушил себе мысль о необходимости надеть корону после отца, на самом же деле ему это было не нужно. Бёль не могла утверждать, но единственное, в чем она убедилась наверняка — Чон Уён явно носит маску. Так долго, что она уже успела прирасти к его лицу. — Это… правда? — спросила Бёль. Уён не ответил. Лишь вновь посмотрел на нее исподлобья. — Если это так, то… зачем тебе все это? Ты ведь изначально понимал, что твой отец поступает неправильно. Так, зачем ты продолжаешь идти против самого себя? — Да потому что у меня нет выбора! — воскликнул Уён. — Никогда не было… — Выбор есть всегда. Я не устану это повторять, — стояла на своем Ханбёль. — Выбор был у меня, у Сана, у моего отца, мы все выбрали. Он есть и у тебя. Ты можешь убить меня, можешь увезти из страны, но все равно проиграть, а можешь бросить все это и начать с начала, все заново, понимаешь? — Бёль делает было шаг к Уёну, но тот снова наставляет на нее пистолет, так что девушке приходится остановиться. — Уён… — Я достаточно унижался. С меня хватит. Я, правда, могу начать все сначала. Но если я не убью тебя, я проиграю. Проиграю самому себе… — Уён… — Бёль чувствует, как слезы катятся по ее щекам, смешиваясь с каплями дождя. — Не надо… Девушка понимает, что не может достучаться до Чона. Она не знает, о чем он думает, не может до конца разобраться в его мотивации, как бы она ни старалась. Кажется, будто в нем борются две личности — та, что не желает быть жестокой, не хочет насилия и едва сдерживается, чтобы не выплеснуть все свою боль в крике отчаяния; и вторая — та, что затаила обиду на весь мир, на своего отца и на саму себя, та, что пылает от злости и хочет возмездия. Эти личности несовместимы, как и эмоции, что они испытывают, и, кажется, будто первая бесповоротно проигрывает второй. Но неужели Ханбёль умрет вот так? Неужели больше не увидит Сана, не поговорит с ним? Не увидит Юнхо и Хьянсу с Луной? Ради этого она жила? В прошлом Уён оборвал жизнь ее любимого и друзей, а теперь заберет ее жизнь? Это, правда… конец? — Я не хотел этого, Ханбёль, — она слышит голос Уёна будто издалека и не отвечает ничего. А что ей ответить? Это его выбор. Она сделала все, что могла. Бёль зажмуривается, не желая видеть его лица. Слезы градом скатываются по ее щекам, а рыдания застряли в горле. Перед глазами проносятся картины из прошлой жизни, да и из этой тоже. Она вспоминает все и разом. И это невыносимо больно. Время будто застывает, даже капли дождя, кажется, зависают в воздухе — девушка уже не чувствует, как они бьются о ее лицо. Ханбёль вдруг открывает глаза и смотрит вверх — в небо, затянутое серыми тучами. Все вокруг будто потеряло цвета и стало черно-белым. — Прости, Хьянсу, — шепчет девушка, словно обращаясь к небу. — Я не смогла стать счастливой. Она снова закрывает глаза, потому что чувствует: вот-вот — и она покинет этот мир. Но секунды тянутся словно часы. Уён все не стреляет. Почему? Почему он медлит? Специально, чтобы помучить ее еще больше? Куда уж больше — эта боль и так невыносима. Но как только Бёль собирается сдаться и хочет уже сама крикнуть Уёну, чтобы он стрелял, она вдруг слышит какой-то шум. Шум приближается, и через какое-то время девушка различает в нем звук едущей по мокрому асфальту машины. Она оборачивается, пытаясь понять, откуда доносится этот шум, совсем позабыв о направленном на нее дуле пистолета. Охранники Уёна тоже в непонимании озираются, как и сам Уён. И тут она видит. Бёль видит, как к ним на скорости едет черная иномарка. В считанные секунды она оказывается рядом и резко тормозит, издав при этом характерный звук трущейся об асфальт резины. Затем тишина. Только дождь, барабанящий о железную крышу автомобиля. Охранники тут же выхватывают оружие, направляя на машину. Из-за тонированных стекол они не могут увидеть, кто за рулем, но, тем не менее, стараются держать его на мушке. Секунда. Пять. Десять. Ничего. Кто-то уже собирается подойти ближе, но вдруг шум снова повторяется. И с другой стороны подъезжает еще одна такая же машина, но уже с открытыми окнами. Бёль не узнает человека, сидящего за рулем, не узнает и тех, кто сидят сзади, девушка особо и не вглядывается в их лица, видя перед собой лишь оружие, которое они держат в руках. Затем, будто почувствовав что-то, Бёль оборачивается на первую машину. Стекло опускается, и прежде, чем девушка успевает дать волю эмоциям, она слышит знакомый голос. — Ханбёль, ложись! — кричит ей Сан, выскакивая из машины. Раздается ряд выстрелов. Бёль падает на мокрый асфальт, прикрывая голову руками. Над головой летят пули, пока девушка пытается отползти за фургон, на котором она приехала, — единственное укрытие поблизости. Где-то прямо рядом с ней пуля пробивает асфальт, и Бёль вскрикивает, но не слышит даже свой голос, оглушенная выстрелами. Она едва разбирает куда ползти, но внезапно чувствует чьи-то руки на своих плечах. Она вцепляется в них, пока Сан дергает ее вперед и в сторону — за фургон. Мужчина усаживает Бёль спиной к фургону, сам опускаясь напротив, но Ханбёль не видит его лица: глаза застелила пелена слез, а рыдания уже не сдержать. Она захлебывается собственными слезами, совершенно позабыв о том, что в нескольких метрах от нее происходит перестрелка. Девушка цепляется за его промокшую рубашку мертвой хваткой, будто боится, что он может исчезнуть в любой момент, и продолжает давать волю слезам. — Тише, девочка моя, тише. Все хорошо, я рядом, — слышит она его голос над ухом, когда Сан сжимает Бёль в крепких объятиях. — Я здесь, не плачь. Прошу тебя, не плачь… — он нежно касается ее волос, поглаживая и пытаясь успокоить, отгородить от этих ужасных звуков и криков, раздающихся позади фургона. — Это… это, правда, ты? Сан… это не сон? — Бёль почти захлебывается в своих слезах, но все равно выдавливает из себя эти слова, дабы убедиться в реальности происходящего. Сан осторожно отодвигает ее от себя и нежным движением смахивает слезы на щеках девушки так, чтобы она смогла разглядеть его лицо. И Бёль видит его. Снова видит эти темные блестящие глаза, видит его улыбку, эти ямочки на щеках. Сан берет ее ладонь и кладет себе на лицо. Девушка чувствует неровность его кожи под своими пальцами. Он реален. Реален как никогда. — Мы… Неужели мы смогли? Мы снова встретились спустя столько времени… — с трудом выговаривает Ханбёль. Сан лишь кивает на ее слова все с той же спокойной улыбкой. Она знает — он все помнит, он помнит ее. Это читается в его взгляде. — Столько лет прошло, а я все еще люблю тебя, как в свой последний день, — говорит он, и эти слова действуют на Бёль словно успокаивающий бальзам. Как же она хотела это услышать. Неважно, помнила она его или нет, Ханбёль всегда хотела услышать эти слова. — Сан… Бёль все никак не могла унять слезы. Они так и лились из глаз. Ей было все равно на то, что происходит вокруг: на бойню, на выстрелы, на дождь. Сейчас для нее существовал только он. Она, наконец, чувствовала себя в безопасности. Рядом с ним. Это неописуемое чувство. Ханбёль будто все это время жила с неполноценной душой — будто одной части ее души всегда не хватало, а теперь эта часть вернулась, и все встало на свои места. — Ну вот опять я заставляю тебя плакать, — Сан снова вытер ее слезы. — Обещай, что больше не будешь плакать из-за меня. Я больше не вынесу твоих слез. Бёль судорожно закивала, улыбаясь сквозь слезы. Улыбаясь ему. — Я люблю тебя, слышишь? Не смей больше оставлять меня, не смей, — Ханбёль вдруг стала серьезной, но с лица Сана все еще не сходила прекрасная улыбка. — У нас еще будет время поговорить, — сказал мужчина, поднимаясь с асфальта. Бёль с непониманием посмотрела на Сана. Из-за нахлынувших эмоций она и не заметила, что выстрелы вдруг прекратились и наступила тишина. Даже дождь уже заканчивался. Сан закатал рукава на мокрой рубашке и, достав из-за пояса пистолет, направился назад — к машинам. Ханбёль не стала отсиживаться на месте и, встав, осторожно последовала за мужчиной. На земле лежало несколько мертвых тел. Во всех из них Бёль узнала охранников Уёна. Девушку замутило от вида крови, растекающейся из-под них по асфальту и смешивающейся с водой, но Ким сразу взяла себя в руки, стараясь не разглядывать мертвецов. Сам же Уён сидел на асфальте, привалившись к одной из машин. Левой рукой он зажимал окровавленный бок, а правой держал пистолет, направленный в одного из окруживших его мужчин. Пятно крови на футболке Чона с каждой секундой становилось все больше, и ситуация для него, казалось, складывалась весьма плачевная. Уён попал в западню, в которую сам же себя и загнал. Но Бёль отчего-то было жаль видеть его таким — беспомощным, но все еще пытающимся бороться за свою жизнь. Когда Сан подошел, мужчины расступились, давая ему дорогу. Ханбёль осталась стоять чуть поодаль, наблюдая за происходящим. Чхве встал прямо перед Уёном, так что дуло его пистолета теперь было направлено на Сана. — Господин, это опасно, — остерег Сана один из его помощников, но тот проигнорировал его слова, бесстрастно смотря на Чона. Уён с трудом поднял взгляд на Сана, смотрел на него несколько секунд, а затем, будто вдруг решив что-то для себя, медленно опустил пистолет. Рука с оружием безвольно упала на асфальт. Кто-то из стоящих ближе всего мужчин одним движением ноги тут же отшвырнул пистолет подальше от Чона. — Что, пришел позлорадствовать? — усмехнулся Уён, но тут же поморщился от боли в боку. — Я не настолько низок, — отвечает Сан холодным тоном. Сан смотрит на скорчившегося от боли Уёна сверху вниз и невольно вспоминает события тысячелетней давности. Только тогда все было наоборот — это Уён восседал на троне и смотрел на Сана и его друзей с высоты своего пьедестала. Именно тогда Чон вынес им смертельный приговор. Теперь же все иначе. Теперь Сан — тот, кто решает, сохранить бывшему правителю жизнь или нет. Какая ирония! Император, который ни разу не убивал сам, но чьи руки были по локоть в крови умерших по его прихоти невинных людей, сейчас сам истекает кровью и с трудом цепляется за жизнь. Униженный, оскорбленный, проигравший. Все-таки карма знает свое дело, ведь невозможно совершить столько зла в прошлом и жить спокойно дальше, продолжая совершать его в настоящем. Уёну потребуется еще очень много времени, чтобы смыть с себя эту невидимую для глаз человеческих кровь. Если он выживет, конечно. Сан тяжело вздыхает, стараясь сохранять хладнокровие и не думать о лишнем. Немного помолчав, он говорит: — Твой отец мертв. Бёль, услышав это, прикусывает губу, чтобы сдержать возглас удивления, но Уён, кажется, совсем не удивлен, в отличие от девушки. Он смотрит на Сана исподлобья, но вовсе не выглядит злым или ошарашенным. Создается такое впечатление, будто у парня в целом не осталось сил на какие-либо эмоции. — Это было вполне ожидаемо, — наконец, выдает он. — Что ж, надеюсь, его душа упокоится с миром. — Ты не выглядишь расстроенным, — Сан вопросительно выгибает бровь. — Отец убил твоего отца, а ты убил моего, — Уён кашляет и снова кривит лицо от боли. — Порочный круг замкнулся. Снова наступило молчание. Дождь уже окончательно прекратился, но тучи не рассеялись, будто специально нагнетая атмосферу. — Джиук скоро окажется за решеткой, ваши союзники — теперь мои союзники. Ты проиграл, Уён. Что собираешься делать? — спрашивает Сан совершенно серьезно. Уён лишь вновь усмехается на его слова и пожимает одним плечом, продолжая держаться за бок. — Странные вопросы ты задаешь, Сан-а. Если планируешь убить меня, кончай с этим быстрее. Не очень-то и хочется долго мучиться. Эти его слова, казалось, разозлили Сана. Он вскинул пистолет, направляя его на Чона, и оскалился. — Может, мне действительно стоит тебя убить? Хотя бы за то, что ты тыкал пистолетом в Ханбёль. Или за то, что спалил дом Луны и выкрал ее. Или потому, что ты чуть не застрелил меня в «Фейерверке»… — Сан хотел добавить что-то еще, но Чон прервал его. — Айгу, только не надо строить из себя героя, — закатывает глаза Уён, морщась от боли. — Сам-то чем лучше? Или забыл, кто ты? Ты такой же, как я, — Уён сплюнул кровью в сторону. — А я просто пытался исправить то, что натворил… — Ты… — Сан наклонился к Чону и схватил его за шиворот, притягивая к себе. Уён прикусил губу, стараясь сохранить лицо и не показывать, насколько ему больно. — Хочешь отбелить свое имя, пытаясь запудрить мне мозги тем, чего я не помню и о чем не знаю? Это тебе не поможет… За этими словами последовал удар по лицу от Сана. Уён повалился на асфальт не в силах дать сдачи. Ханбёль ахнула от неожиданности, прикрыв рот рукой. Теперь ей действительно было жаль Уёна. Он пристал перед своим врагом безоружным и совершенно не готовым дать сдачи, и теперь, казалось, его судьба решена, но Бёль, несмотря на всю ее ненависть к Уёну почему не хотела видеть, как он умирает. — Ты пришел на мою территорию со своей семьей и уставом. Промышлял здесь своими грязными делами. Пытался сделать мою женщину своей, — за каждым предложением следовал удар, но Уён не мог сопротивляться. Ему даже дышать было тяжело. А Сан все не останавливался. Он бил и бил, видимо, пытаясь забить Уёна до смерти. Но тот, хоть и не противился, все равно боролся, не собираясь сдаваться в этой неравной борьбе. — Ты вынес приговор… — прошипел Сан, остановившись, но Уён, естественно, не понял, о чем говорил мужчина. Зато поняла Ханбёль. — Ты вынес приговор и убил нас тогда. Это был ты… Сан выглядел устрашающе: мокрые волосы спадали на лоб, прикрывая горящие яростью глаза, рубашка и руки испачканы в чужой крови, ладони сжаты в кулаки, так что вены вздуваются от напряжения. Бёль вдруг поняла, что Чхве может потерять контроль. Раз он вспомнил про прошлую жизнь, наверняка понимая, что Уён не помнит ее, дело плохо. Ханбёль не хотела, чтобы Сан становился убийцей. Да, он убивал и раньше, но она не могла допустить, чтобы он убил вновь. Он не должен был уподобиться такому, как Уён. К тому же, даже такой, как Уён, заслуживает второго шанса. Как только Сан вновь заносит руку над ничего не понимающим Уёном, Бёль становится перед ним и хватается за его руку, задерживая удар. Мужчина с искренним недоумением смотрит на девушку. — Не надо, Сан, — качает головой Бёль, сама с трудом сохраняя самообладание. — Он того не стоит… — Почему ты защищаешь его? — спрашивает мужчина, не спеша опускать руку. — Ханбёль, он… — Я понимаю, что ты злишься и жаждешь мести. Я все понимаю, — говорит девушка, заглядывая в темные глаза Сана. — Но не надо опускаться до его уровня. Пользуясь своей властью, он убил миллионы, но ты окажешься не лучше, лишив его жизни. — Ты ничего не понимаешь, Ханбёль, — Сан отбрасывает руку девушки, все еще недоумевая, почему она вдруг приняла сторону его врага. Он понизил тон, покосившись на своих охранников, а затем снова вернул раздраженный взгляд на Бёль. — Я был там, когда он отдавал приказ. Он смотрел мне в глаза, приказывая отрубить мою голову и головы Хонджуна с Хьянсу, — Бёль посмотрела в сторону Уёна, но он, кажется, даже не слышал, о чем говорил Сан. — Он убил меня тысячу лет назад и пытался уничтожить сейчас, так почему я должен сохранить ему жизнь? Скажи мне, почему?! Бёль тяжело вздыхает, стараясь оставаться хладнокровной под пристальным взглядом любимого. Это оказалось тяжелее, чем она ожидала. — Хьянсу сумела возродить нас снова, но о нем она и словом не обмолвилась, — заговорила Бёль спокойным тоном. — Он сам возник из неоткуда. Так что не мне и не тебе решать, что с ним будет дальше. Лучше дай ему возможность искупить свою вину. Не только перед нами, но и перед всеми теми, кого он погубил тысячу лет назад, — Ханбёль пытается разглядеть во взгляде Сана понимание, но, кажется, у нее все еще не получается до него достучаться. Тогда она приводит последний аргумент: — Возможно, он отобрал у тебя жизнь в прошлом, но, когда в этом мире тебе грозила опасность, он спас тебя. Я не знаю, правда это или нет, но, как бы то ни было, я не хочу видеть, как ты снова убиваешь, — во взгляде девушки проступила мольба. — Прошу, Сан, хватит этих кровопролитий. Твой отец отмщен, и ты вернул себе власть. Теперь уже никто не стоит у тебя на пути, так к чему эти лишние жертвы? Сан не отрывает взгляда от девушки. Он смотрит ей в глаза, пытаясь понять намерения Бёль, но взгляд ее чист и прозрачен. Как же давно он не смотрел в эти родные глаза. Ему столько хочется ей рассказать, о многом поговорить и за многое попросить прощение. Но сейчас не время и не место. Ведь он еще не закончил начатое, а Уён все еще мешается у него под ногами. Сан переводит взгляд на парня, валяющегося в собственной крови. Он не шевелится, но глаза его все еще открыты, а взгляд устремлен на Сана. Он ждет. Ждет своей участи, но не боится ее. По крайней мере, Чхве не видит в его глазах страха, что не может не удивлять. Сан все продолжает смотреть на Уёна, будто пытаясь разглядеть что-то еще в его глазах. Взгляд Чона был таким же тяжелым, как и тысячу лет назад. Сан хорошо помнил этот взгляд, ведь это последнее, что он видел перед смертью. Но сейчас что-то, кажется, поменялось в том, как смотрел Уён. Не было уже той спеси и самоуверенности. Он уже не смотрел так, словно бы весь мир подчинялся только ему. Чон Уён был повержен и понимал это. Сан не знал, правда ли Уён спас его много лет назад, или нет, но отчего-то ему хотелось верить в эти слова, хотелось верить в то, что в Чоне еще не умерли такие качества, как человечность и сострадание, и что он действительно может исправиться. Чхве переводит взгляд на Бёль и тяжело вздыхает. — Хорошо, — говорит он, чуть успокоившись. — Ты можешь жить, — обращается он уже к Уёну, но тот, естественно, не отвечает. Сан садится на корточки рядом с Чоном, чтобы тот лучше его слышал. — У тебя есть сорок восемь часов, чтобы исчезнуть из страны, иначе я за себя не ручаюсь. Если ты действительно спас меня тогда, то можешь считать эту возможность благодарностью, но больше таких шансов я давать не собираюсь. С этими словами он поднимается и, взяв Бёль за руку, уводит ее к машине.

***

      Ханбёль ослепляют вспышки фотоаппаратов. Она прикрывается рукой, с трудом стараясь пробиться через назойливых корреспондентов, тыкающих ей в глаза объективами камер и громко выкрикивающих неуместные вопросы. Но девушка не отвечает на них не только потому, что не хочет. Мыслями Бёль находится совершенно в другом месте, поэтому голоса людей доносятся до нее будто издалека. Десять минут назад она вышла из машины Сана, хотя так хотела остаться рядом с ним. Всю дорогу от аэропорта до пункта назначения они ехали в молчании. Слова, казалось, были и не нужны, но так много всего хотелось сказать, что голова шла кругом и невозможно было сформулировать хоть одно предложение. Видимо, Сан чувствовал себя точно так же, раз так и не начал разговор, сосредоточившись на дороге. Он довез Бёль до прокуратуры и обещал вернуться, как только закончит с делами. Сказал, чтобы она ждала от него вестей, и ничего не предпринимала, но разве Ханбёль смогла бы сидеть на месте? На его слова девушка нашла силы ответить лишь коротким кивком. Ей сложно было отпускать Сана снова, но она понимала, что скоро это все закончится и они обязательно увидятся вновь. Сан даже не сказал, куда он ее везет. Просто привез к зданию прокуратуры, а затем попросил, чтобы она нашла Юнхо и оставалась рядом с ним. Когда Бёль увидела собравшуюся возле здания толпу журналистов, желание заходить внутрь мгновенно отпало. Она несколько раз попыталась позвонить брату, но голос в трубке настойчиво сообщал о том, что его телефон вне зоны доступа. Хьянсу тоже не отвечала, да и, в целом, вокруг творилась какая-то вакханалия. Но, в конце концов, Ханбёль поняла, что нельзя вот так стоять посреди улицы, в недоумении оглядываясь по сторонам и привлекая внимание прохожих. Поэтому она направилась к зданию Центральной прокуратуры, где ее и настигли толпы кричащих журналистов, пытающихся урвать для себя самый свежий контент. Выслушав кучу нелестных комментариев об ее отце и неудобных вопросов, с большим трудом Ханбёль, все же, удалось прорваться внутрь. Девушка сама не понимала, как, ведь все вокруг было как в тумане. Но ее старания оказались не напрасными. Здесь она и нашла Юнхо. Брат встретил ее в фойе здания, куда журналистам пройти не позволялось, ведь возле входа усилили охрану чуть ли не в два раза. Как только Юнхо увидел Бёль, он тут же подбежал к ней и обнял, ничего не говоря. Ханбёль сжала его в ответных объятиях. Так они простояли минут пять, пока оба не пришли в себя. Отстранившись первым, Юнхо взволнованно оглядел девушку и спросил: — Как ты? Все хорошо? Ты не ранена? Бёль покачала головой. — Все в порядке. Все обошлось. Люди Уёна мертвы, а Сан… — она подняла на брата заблестевшие от подступающих слез глаза, — он все вспомнил. Он помнит меня… — Омо, Бёль… — Юнхо вымученно улыбнулся, но тут же поморщился. Видимо, рассеченная недавно скула доставляла ему дискомфорт в проявлении эмоций. — Что происходит? — тут же засуетилась девушка. — Как ты себя чувствуешь? Где Хьянсу? Как Луна? Что… что с отцом? — Со мной все хорошо. А Джиука арестовали, — Юнхо тут же принял серьезный вид. — Сейчас он под охраной. Хьянсу и Луна с Хонджуном в безопасности. Услышав это, Бёль смогла, наконец, выдохнуть с облегчением. Ей так нужны были эти слова. Так нужно было услышать, что все, наконец, кончено. Юнхо хотел было сказать что-то еще, но его позвал один из мужчин в форме. Прокурор попросил Бёль подождать и нехотя отошел, давая девушке время привести свои мысли в порядок. Юнхо вернулся через пару минут. Лицо его было хмурым — парень явно был чем-то недоволен. — Они собирают пресс-конференцию по делу Джиука через час, — сообщил Чон, отвечая на немой вопрос Бёль. — Людям нужны объяснения, прокурор О лично даст свои комментарии. Они сказали, что раз уж и ты здесь, ты могла бы тоже прокомментировать, но я отказался. Сказал, что ты не в состоянии… — Нет, — прервала брата Ханбёль, говоря на удивление уверенным тоном, — я скажу, — Юнхо вопросительно вскинул брови. — Пусть знают, что я не на его стороне. Я не собираюсь защищать его только потому, что он мой отец. Люди должны знать правду. Юнхо тяжело вздохнул, обреченно покачал головой, но спорить с сестрой не стал, заведомо зная, что это бесполезно. Целый час Ханбёль с Юнхо просидели в фойе, ожидая начала конференции. Все это время Бёль задумчиво пялилась в пол, пытаясь собраться и придумать, что же она скажет перед лицом народа. Сейчас она была не в лучшем состоянии как внешне, так и внутренне, но девушке казалось, что если она не найдет в себе силы сделать это сегодня, то не сделает этого уже никогда. В конце концов, обвинять своего собственного отца и ставить решающую «подпись» на его приговоре было для Бёль все еще не самым приятным занятием. Юнхо не отходил от сестры ни на шаг, зато постоянно был на телефоне. Пару раз ему звонил Хонджун сообщить насчет Луны и Хьянсу и спросить, все ли в порядке с Бёль. Затем звонили из полиции и прокуратуры. Звонили журналисты, которых Чон благополучно послал подальше. Юнхо еще долго ругался на них, во всех красках описывая, какие они нетактичные и наглые. Парень ворчал бы и дальше, если бы не последний звонок, на который прокурор не ответить не мог. Звонил Сан. Чхве спросил, встретил ли Юнхо Ханбёль и, получив положительный ответ, попросил передать ей, что скоро они обязательно встретятся вновь. Коротко сообщив о том, что у него остались еще нерешенные дела, с которыми ему нужно немедленно разобраться, Сан закончил разговор. Бёль одновременно и понимала, и не понимала, почему Сан снова сбегает от нее. Они ведь только воссоединились, он вспомнил все, что должен был вспомнить, так почему он вновь ускользает от нее, оставляя наедине с не самыми приятными мыслями? Ханбёль так много пережила, неужели она не заслуживает хотя бы каплю его внимания? Что еще ей нужно сделать для того, чтобы быть счастливой рядом с ним? На какие еще жертвы пойти? Девушка была ужасно истощена. Морально и физически. Она устала от всей этой беготни и разборок между ее отцом, Уёном и Саном. Бёль очень устала. Она осознавала, что все не может закончиться в мгновение ока. Им еще многое предстоит сделать для того, чтобы обрести спокойствие и счастье, но изможденная и истерзанная душа требовала незамедлительного отдыха и воссоединения с любимым, ведь их разлука затянулась, а испытания оказались чересчур выматывающими. Эти размышления не давали Ханбёль покоя до самого начала конференции. Перед тем, как пройти в конференц-зал, девушка зашла в уборную поправить волосы и одежду. Все-таки ее увидит вся страна. Отражение в зеркале выглядело ужасно уставшим: кожа бледная, глаза с темными кругами под ними — потухшие, одежда мятая. Да уж, не такой она хотела бы предстать перед публикой. В данный момент Бёль не могла поверить, что когда-то мечтала выступать на сцене перед миллионной аудиторией. Теперь эта перспектива не казалась ей такой уж привлекательной. Кто знает, может, это все обстоятельства, в которых она оказалась, или она просто выросла за это время и ее взгляды на жизнь теперь совсем иные. В любом случае, думать об этом не было времени. В зале уже собирались репортеры и прокуроры, готовящиеся выступить перед людьми. Бёль наблюдала за тем, как наполняется зал, с замирающим сердцем. Она до сих пор не знала, что скажет им всем. Не будет ли она выглядеть в их глазах предательницей? Дочь, порицающая собственного отца, — разве это нормально? Не должна ли она защищать его? Оправдывать? Хотя какая разница? Она уже сделала свой окончательный выбор. Она выбрала семью. Свою настоящую семью, которую она знает уже тысячу лет. Ханбёль не заметила, как все началось. Она видела, как прокурор О вышел на трибуну и встал перед микрофоном. Он говорил что-то про предстоящие выборы и то, каким ужасным были преступления Ким Джиука, что прокуратура обязательно выведет всех соучастников на чистую воду и восстановит справедливость. Затем говорили еще пару человек при погонах, которых Бёль не знала и после их речи к микрофону пригласили Юнхо. Чон, все это время стоящий рядом с Ханбёль, сжал ее руку и, бросив на сестру мимолетный взгляд, прошел на трибуну. Прочистив горло, он поздоровался с репортерами и начал свою речь: — Меня зовут Чон Юнхо. Я являюсь действующим прокурором Центральной прокуратуры, а также приемным сыном обвиняемого Ким Джиука, — он сделал короткую паузу, наблюдая, как репортеры записывают каждое его слово, а затем продолжил: — Прокурор Ким усыновил меня после смерти моих родителей, когда я был еще подростком, дал мне все необходимое для жизни и достойное образование, благодаря которому я получил хорошую работу. Обвиняемый прокурор Ким Джиук сделал меня тем, кто я есть, но это ничуть не оправдывает его ужасных поступков, — снова пауза. Юнхо тоже было тяжело собраться с мыслями и подобрать нужные слова, но он не сдавался. — Он всегда являлся для меня примером для подражания, самым честными и справедливым человеком, которого я знал. Но я понятия не имел, что он находится в сговоре с Чонами и промышляет незаконными делами за стенами прокуратуры. Мне тяжело принять этот факт, но несмотря на все, что он сделал для меня, я, как прокурор и как его названный сын, считаю, что все его преступления должны караться законом. Мы не заслуживаем жить в стране, в которой блюститель порядка этот самый порядок не уважает и ни во что не ставит законы своей страны… После того, как Юнхо закончил свою речь, репортеры тут же бросились задавать ему вопросы. Молодой прокурор держался спокойно и бесстрастно, давая короткие, но четкие ответы. Ответив на несколько вопросов, он посмотрел в сторону Бёль. Она коротко кивнула, давая понять, что готова. Когда Бёль поднялась на трибуну, Юнхо остановил ее и тихо сказал: — Ты не обязана отвечать на их вопросы. — Все в порядке, — заверила брата Ханбёль и подошла к микрофону. Девушку тут же ослепили вспышки фотоаппаратов. Бёль прикрыла глаза, привыкая к всеобщему вниманию, направленному только на нее, сделала глубокий вдох и начала говорить: — Меня зовут Ким Ханбёль, и я родная дочь прокурора Ким Джиука, которого обвиняют в проведении множества нелегальных операций и сговоре с господином Чон Сучолем. Единственное, что я могу сказать на этот счет… — Бёль вздохнула, собираясь с силами и стараясь не обращать внимания на вспышки и пронизывающие взгляды репортеров, — все это — правда. Я была той, кто предоставила доказательства о его причастности в редакцию новостного канала, — в этот момент по залу прошелся встревоженный шепот. — Ким Луна — моя близкая подруга, — продолжила Ханбёль. — Чон Уён похитил ее и многих других девушек, считавшихся пропавшими без вести или мертвыми, а мой отец прикрывал его, поэтому я не могла оставаться в стороне… Один из репортеров поднял руку, намереваясь задать вопрос. Бёль кивнула ему. — Господин Чон Уён являлся вашим женихом. Знали ли вы о том, что он причастен к похищениям, до вашей помолвки? — Понятия не имела, — твердо сказала Бёль. — Если бы я знала, чем они промышляют с моим отцом, я бы никогда не согласилась на эту помолвку. — Вы знаете, где сейчас Чон Уён? — Нет. Не имею ни малейшего представления, — Бёль говорила правду. — Отец Чон Уёна господин Чон Сучоль погиб сегодня утром. Его вертолет подорвался. Как думаете, это могло случиться в результате спланированного покушения? — спросил другой журналист. — Я ничего не знаю об этом, — сказала Ханбёль, стараясь сохранять уверенный тон. — Наверняка у господина Чона было много врагов, раз он пользовался профессиональной помощью моего отца. — Вы долгое время не появлялись на публике, — раздался голос с другого конца зала. — Ходят слухи, что вас похитили и ваш отец собственнолично вел скрытое расследование, запрещая распространяться о нем на телевидении, это правда? Бёль помолчала, закусила губу и посмотрела в сторону брата. Тот еле заметно качнул головой. Девушка вновь повернулась к зрителям. — Меня не похищали, — уверенно сказала она. — Отец заставил меня выйти за Уёна, хотя я отказывалась. Я узнала о том, чем занимается мой жених и что прокурор Ким прикрывает его. Поэтому мой собственный отец запер меня и не выпускал никуда, боясь, что я могу проговориться. Потом я узнала о том, что Луна не умерла, ее похитили, затем раскрылось все остальное. Я отказывалась принимать то, чем занимался мой отец и Чоны, поэтому они заперли меня в доме Уёна. Даже Юнхо не знал, где я. Я не могла поверить в то, что мой отец способен на такое, но он лишь продолжал доказывать обратное. Снова и снова я наблюдала, как он руками Чонов рушит чужие жизни. Я не смогла этого принять. И теперь, стоя здесь, я не буду защищать отца. Как и сказал мой брат, он виновен и заслуживает наказания. Да, он мой отец. Но он нарушил закон, будучи прокурором, что делает его преступления еще более тяжкими по сравнению с тем, что делали Чон Сучоль и его сын. Я пыталась вразумить отца, надеялась, что он прекратит, но все было тщетно. Поэтому сейчас, выбирая между отцом и законом, я выбираю справедливость… С этими словами Бёль поблагодарила репортеров и, развернувшись, удалилась с трибуны. — Госпожа Ким! Госпожа Ким, еще один вопрос! Ответьте еще не один вопрос, госпожа Ким! — раздавалось вслед девушке, но она даже не обернулась, дабы вспышки фотоаппаратов не смогли запечатлеть подступающие к глазам слезы.