Обманщики

Приведя «‎Призрак»‎ к переменившемуся ветру и положив его на нужный курс, Джонсон отрывается от компаса и бросает ещё один взгляд на шканцы — туда, где капитан и Ван-Вейден вместе прогуливаются вдоль борта. Джонсон никогда за любопытного не считался, да и всякие сплетни терпеть не может. Он бы стоял себе дальше на посту рулевого и не обращал бы на этих двоих особого внимания, но сейчас капитан, таская Хэмпа за собой по всей палубе, взахлёб рассказывает едва ли не про каждый кофель-нагель на «‎Призраке»‎. И Джонсону очень интересно послушать, как получилось улучшить конструкцию киля, чтобы «‎Призрак»‎ не терял устойчивости даже с новыми усиленными, очень тяжёлыми мачтами. — Вот именно! — Волк Ларсен едва не кричит от восторга. — А никто не понимал, с чего я решил, что нужно укрепить фальшкиль и изменить его форму! По разумению Джонсона, Хэмп тоже ни черта не понимает — он просто таращится на Волка Ларсена с видом очарованного болвана. Это у Джонсона в голове роится множество вопросов — про увеличенную парусность, про осадку, про управление судном на мелководье. Но Джонсона в беседу никто не звал, а Хэмп ничего толкового не спрашивать не собирается. Впрочем, капитана это более чем устраивает. — Говорю тебе, не просто во всей Калифорнийской — во всей флотилии США — не найдётся шхуны быстроходней, чем моя красавица, — говорит он, любовно прохаживаясь пальцами по борту и по недавно подтянутым вантам. Джонсон бы с ним поспорил. При крутом ветре — ещё возможно, но найдётся пара юрких яхточек, которые запросто обойдут «Призрак» бакштаг. Хэмп молчит и недовольно хмурится, сверля Ларсену спину пристальным взглядом. Хэмп его ревнует, что ли? Или Джонсон это решил просто потому, что многовато знает про их отношения? Не знал бы ничего и был бы уверен, что наблюдает за обычной тёплой дружеской беседой. Джонсон ведь простой моряк — он куда лучше понимает фалы, леера и гитовы, чем всякие дела сердечные.        Хэмп наконец-то задаёт вопрос. Не самый интересный Джонсону, но хоть какой-то:        — А почему ты пошёл именно в котиковый промысел? Просто, ну, ты мог бы быть…        — Кем?        — Даже не знаю… — Хэмп смущённо пожимает плечами. — Пиратом?        Ларсен смеётся.        — Как в «‎Острове Сокровищ»‎? С попугаем и деревянной ногой? — и продолжает с неожиданной серьёзностью, даже грустью: — Увы, слишком поздно родился. Пиратам в наш цивилизованный век приходится совсем не так привольно, да и парусное дело скоро станет никому не нужно…        Он мелко трясёт головой, пытаясь отогнать неприятные мысли.        — А что же до котикового промысла, так причины были совсем не романтические. Я не могу кататься на шхуне впустую, она должна приносить прибыль. А дальше я действовал методом исключения. Торговля? «‎Призрак»‎ не такой большой, много товара в трюм не поместится. Да и ходить по загруженным торговым маршрутам — мало радости, я этого досыта в юности наелся. Рыбная ловля? «‎Призрак»‎ заслуживает лучшего, чем стать каботажной шхуной и болтаться год за годом возле берега, как на привязи. Оставались только морские котики.        — Но есть ещё киты, например…        — Опять ты, что ли, со своим «‎Моби Диком»‎? — Волк Ларсен почему-то закатывает глаза. — У китобойцев же совсем другие обводы! Китобойцы ведь в первую очередь рассчитаны не на быстроходность, а на то, чтобы сохранять управляемость и кое-какую маневренность даже с подвешенным над палубой для разделки китом — а бывает, что и с двумя. Киты же, особенно кашалоты, — тяжеленные. Ты хоть раз видел кита?        — Вообще-то нет… — разводит Хэмп руками.        — Ах да, ты же всю жизнь на суше просидел. Жаль, это вообще-то потрясающее зрелище — один хвостовой плавник размером с небольшую шлюпку!        По лицу Ларсена пробегает задумчивая тень.        — Увы, мы не в тех широтах, да и сезон сейчас не подходит. Больше возможностей была бы в плавании через Атлантику, а у нас ведь… Может, получится в следующий…        Он так и не произносит «‎раз»‎, сбивается и замолкает.        Джонсону следовало бы заняться делом, а он всё не перестанет смотреть, как Ларсен тянется за куревом, отвернувшись от Хэмпа, но никак не зажжёт спичку — ломает уже третью по счёту и ругается сквозь стиснутые зубы.        — Я надеюсь, что у нас получится посмотреть на китов. — Хэмп, улыбаясь во весь рот, осторожно берёт его под локоть, и у Волка Ларсена тут же расслабляются плечи.        Джонсон не видит его лица, зато отлично видит, как его загорелая шея и уши заливаются густой краской. Он что-то смущённо воркует Хэмпу на ухо — его слов Джонсон уже не разбирает и разбирать не хочет — и они направляются вместе к носу.        Хэмп вдруг оборачивается — совсем ненадолго, ровно настолько, чтобы коротко встретиться с потрясённым Джонсоном глазами. Довольное выражение как ветром сдувает с длинного лица, и теперь на Джонсона смотрит испуганный и виноватый, пойманный с поличным воришка.        Но Ларсен уже уводит его прочь — и вот Хэмп снова любезничает с ним как ни в чём не бывало.        А Джонсон чешет ухо плечом, чтобы не отнимать руки от штурвала. И не знает, как объяснить самому себе увиденное.        Волк Ларсен — и вдруг краснеет и волнуется, как робкий юноша на свидании.        Тот же самый Волк Ларсен, из-за которого Джонсон пережил самые страшные секунды своей жизни. Он помнит, как Волк Ларсен с ножом в руке придавил его коленом, помнит, как сам пытался кричать во всю глотку — вовсе не от боли, а от животного ужаса.        Ведь человек, нависший над Джонсоном хищной чёрной тенью, надавивший коленом на рёбра так сильно, что ещё чуть-чуть и кость захрустит, — этот человек был способен сделать с Джонсном что угодно. Готов был сделать что угодно.        Даже самое жестокое избиение или самая страшная буря не сравнятся с тем кошмарным чувством полной беспомощности, которое Джонсон тогда испытал.        Ничего ни с чем не вяжется.        И ладно бы дело было просто в том, что Волк Ларсен вдруг до странности переменился. Ладно бы дело было в том, что он так расцвёл из-за мужчины — в конце концов, Джонсон уже устал чему-то удивляться на этом судне.        Да только Ван-Вейден вроде сговорился убить Волка Ларсена? А почему тогда?..        — Эй, — Джонсон вдруг чувствует прикосновение чужой руки к плечу. — Следи за курсом, приятель.        Джонсон поворачивает штурвал, благодарно кивнув. Задумался чёрте о чём и совсем не заметил, как Луис подошёл сменить его на посту рулевого. Разговаривать особо не хочется, но у Луиса, как обычно, совсем другое мнение на этот счёт. — Просто держись от них обоих подальше, — шепчет он Джонсону на ухо, кивая в сторону, куда ушёл Ларсен. — И от Ван-Вейдена тоже. Особенно от Ван-Вейдена. Не дожидаясь ответа Джонсона, Луис продолжает уже громче: — Даже у Уфти ума хватило это понять. Капитан на него разок зыркнул — и всё, к Ван-Вейдену Уфти больше близко без дела не подходит. А ты всё лезешь на рожон. Уже едва не убили, а всё никак не успокоишься. Ну ладно Лич или кок, им месть застилает глаза. Но ты же не дурак, Джонсон, ну что такое? — Я помогаю Личу, — тяжело вздыхает Джонсон, почёсывая ухо. — Он мой друг, а я друзей одних не оставляю. — Этот друг уже довёл тебя до беды и доведёт ещё раз, помяни мои слова. И в последнее время Лич куда больше кока слушает, чем тебя. Не находишь? — Нет, не нахожу, — сквозь зубы цедит Джонсон, вцепляясь в штурвал покрепче. Джонсон надеялся, что про перемену в Личе это он сам себе выдумывает, но ведь Луис тоже заметил. Может, если бы Лич его послушал, всё было бы в порядке. Если бы они не устроили эту идиотскую расправу с ухом, а просто порвали бы сделку с Магриджем — как Джонсон и предлагал — в их дружбе не было бы разлада. Джонсон хоть и немного жалел бедолагу, но даже порадовался сперва, что Лич его так отделал. Думал, теперь кок от них отвяжется наконец-то. Но получилось ровно наоборот — он долго выпрашивал у Лича прощения, уверял, что всё понял. И теперь вертится возле Лича с утроенной силой. Совсем худо вышло ещё и от того, что капитан вышвырнул кока из его норы в кают-компании — видать, потому что подслушивал, чем они с Хэмпом заняты, и попался — и засунул его в матросский кубрик. И от Магриджа стало никуда не деться, он всё рассказывал Личу до глубокой ночи всякие бесконечные истории про бунты — то в тюрьмах, то на кораблях, то на фабриках. Истории эти были похожи одна на другую как близнецы — видать, у кока не хватало воображения выдумать чего поинтересней. Джонсон уныло молчал и терпел, но почему-то Лич его слушал. Но чему тут удивляться? Конечно, всё лучше вечно согласный с ним кок, чем Джонсон, который в последнее время больше ему перечил, чем поддерживал. Да и у кока откуда-то появилось потрясающее чутьё на то, чтобы заткнуться, прежде чем Лич даст ему пинка. Проклятый Магридж. Для него перестать подслушивать, доносить или подхалимить — это как перестать дышать. — Ну, тебя как мог предупредил, — Джонсон и забыл, что Луис здесь. — А теперь отдавай штурвал. Тебе бы отдохнуть, что ли. — На том свете отдохну, — огрызается Джонсон и уходит с юта. На пути в кубрик он останавливается на баке. Невольно засматривается, как шхуна гладко режет волны, словно нож податливое масло. Здорово — стоячий такелаж подтянут, рангоут закреплён на совесть. Каждая деталь на месте, каждая деталь выполняет свою работу. Всё в точности, как Джонсон любит. Везде бы так. Он ведь всегда старался жить просто. Делать свою работу исправно, данные обещания выполнять, а друзей не оставлять в беде. Но здесь, на «‎Призраке»‎, Джонсон никак не может отделаться от дрянного ощущения, что этого недостаточно. Просто делать, что должен — недостаточно. А что от него требуется ещё — он не знает и не понимает. Он не того ума человек, чтобы решать такие задачи. А решать их вдруг оказалось нужно. Причём срочно, но Джонсон совсем не знает, как ему быть. К счастью, Джонсону не приходится маяться слишком долго, ведь вскоре вахтенный видит на горизонте большое стадо. И когда шлюпки оказываются спущены, всё, что остаётся, — это грести изо всех сил. Джонсон не думает, он работает всем телом. И наконец-то чувствует себя хорошо. Охота получается очень удачной — благо, стадо больше и неповоротливое. Но происходит и кое-что поважнее. По крайней мере, поважнее для Джонсона. Лич сегодня спас всех людей у себя на шлюпке. Нилсон по глупости намотал на ладонь шкот, и внезапно налетевший шквал выкинул этого дурака за борт шлюпки. Шкот вывихнул ему руку, сам бы он ни за что не выбрался, если бы не Лич. Мало того — пока Смок сидел на носу, испуганно глядя на взбесившийся на ветру парус, Лич успел в одиночку убрать его и положить потерявшую управление шлюпку в дрейф. А сейчас, когда все собрались на верхней палубе — отпраздновать удачную охоту и насладиться тем, как медленно отгорает по-летнему длинный, в кои-то веки свободный от работы вечер, Лича чествуют как героя. Он довольно потягивает неразбавленный виски из кружки и принимает со всех сторон благодарности, поздравления и восторги, даже нестройные песни в свою честь — раскрасневшийся, заслуженно гордый собой, с блестящими от радости глазами. Джонсон очень давно не видел его таким счастливым. Ему и самому очень легко на душе — даже лучше, чем если бы это на него сыпалась похвала. Джонсону больше нравится радоваться за своего друга, чем самому быть в центре внимания. Краем глаза Джонсон с опаской поглядывает на край люка. Там, возвышаясь на комингсе, как на почётном месте — пока остальная команда расположилась снизу на палубном настиле на почтительном расстоянии от люка, — сидит и задумчиво курит Волк Ларсен. Он не торопится говорить с Личем, хотя все этого и ждут. Он помалкивает и слушает разговоры, изредка отпивая виски прямо из бутылки. Пусть он выглядит вполне мирно, а Лич веселится от души, но Джонсон не может расслабиться. Он научился ждать неладного от любого взгляда капитана, направленного в их с Личем сторону. У Джонсона точно не получится совладать с ним, если ему опять вздумается затеять какое-нибудь злодейство. Но это не значит, что Джонсон не попытается постоять за себя и за Лича. Даже если все козыри на стороне Волка Ларсена — Джонсон всё равно будет защищать друга. Впрочем, он всё больше оглядывается в сторону бака, нетерпеливо постукивая носком ботинка по доскам, — похоже, ему куда интересней не слушать матросскую болтовню, а дожидаться, когда же его милёночек уложит больного Нилсона спать и вернётся из кубрика. Джонсон чувствует прикосновение к плечу. Это Лич что-то хочет сказать, но замирает — он наконец-то тоже замечает капитана. Они встречаются глазами, и если капитан всего лишь слегка наклоняет голову с оценивающим любопытством, то Лич весь вытягивается, как струна, и вены выступают у него на напряжённой шее. Волк Ларсен сегодня, однако, будто бы настроен мирно. — Лич, поздравляю, — произносит он вполголоса. Все без исключения — кажется, даже снасти, корабельные доски и море — мгновенно стихают, чтобы его послушать. — Ты отлично сегодня держался, — Волк Ларсен одобрительно кивает. — Смелости тебе не занимать, повести людей за собой умеешь… У тебя есть все шансы далеко пойти. Но ты не знаешь, как выбирать себе помощников. Смерив Лича пристальным взглядом, он продолжает: — Ты сам может и неплохой заводила — обаятельный, упрямый, сильный. Но стратегически мыслить тебе не дано, поэтому тебе нужны хорошие советчики, со своим мнением и мозгами. А ты кого слушаешь? — Волк Ларсен коротко оборачивается. — Молчуна-тугодума, который везде за тобой ходит хвостом, и подпевалу-кока? Бросай это дело, Лич. Поищи себе кого поумнее. На лице у Лича злоба и готовность броситься в драку меняется на кривую гримасу, странную смесь недоумения и отвращения. Он делает глоток из кружки, как будто хочет запить гадкую похвалу Волка Ларсена. Джонсон очень надеется, то обойдётся без стычки. Он больше не хочет бесплодной грызни, не хочет опять тратить силы впустую. Увы, это не от Джонсона зависит. — Не тебе меня учить выбирать друзей, капитан, — шипит Лич. — От мерзавца вроде тебя не нужно мне никаких советов. В ответ Волк Ларсен всего лишь миролюбиво пожимает плечами: — Раз не нужно, значит не нужно. Он уже отвернулся от Лича, похоже, вообще позабыл про него — ещё бы, ведь Ван-Вейден наконец-то пришёл. Зато Джонсон всё равно смотрит. Смотрит, как Волк Ларсен пододвигается, чтобы освободить рядом с собой место для своего — по искреннему убеждению Лича — пленника и беспомощной жертвы. Пока они тихо переговариваются о чём-то своём, Волк Ларсен передаёт Хэмпу виски. Он делает это не задумываясь, простым небрежным жестом. А Хэмп принимает её и отпивает пару глотков — тоже так, будто делить одну бутылку с капитаном на двоих считается чем-то самим собой разумеющимся. Лич тоже не сводит с них обоих взгляда. Его уголок рта немного дёргается вверх — Джонсон понимает, что это значит. У Лича опять появилась идея. И если раньше Джонсон бы обрадовался, сейчас у него на сердце тяжело от смутной, гадкой тоски. Ведь он прекрасно знает: что бы Лич там ни высмотрел, ничто не своротит его с упрямой веры, что Хэмпа обязательно нужно спасать. И Джонсон, как бы ни старался, тоже не своротит. Лич-то точно слова капитана давно из головы выкинул. Зато Джонсон их отлично помнит. Мало того, что помнит — его ещё и очень тянет согласиться. Из Джонсона ведь и правда друг и советчик получился никудышный. Наверно, у человека поумнее хватило бы мозгов убедить Лича, получилось бы не подпустить к нему кока. Должно быть, прав Волк Ларсен, и Джонсон действительно тугодум.        Или всё-таки нет? Пусть он никогда в начальники не рвался, но он сам на кое-что тоже способен.        Джонсон покажет это. Не Волку Ларсену, не Личу и не команде — но самому себе. Как только будет возможность, он сам, без Лича, разберётся.        Такая возможность ему предоставляется, когда все расходятся спать.        Джонсон уличает момент, когда Хэмп, проведав ещё раз Нилсона, направляется в кают-компанию — с мечтательным выражением лица, не замечая ничего вокруг.        Дождавшись, когда он оказывается подальше от вахтенных, Джонсон идёт ему наперерез.        — Мистер Ван-Вейден! Сэр, можно поговорить с вами с глазу на глаз? Всего на минуту! — окликивает он.        Ван-Вейден подпрыгивает на месте. Он оборачивается, растерянно моргая.        — Джонсон, что ты увидел с утра… — бормочет он, виновато кривя рот. — Я не горжусь собой, но осуждения я точно не заслуживаю. Я просто не мог по-другому, пойми…        — Да нет, — Джонсон отмахивается от его оправданий, — я здесь не за тем, чтобы вас осуждать.        Чтобы собраться с мыслями, Джонсон смотрит себе под ноги, почёсывая ухо. Он всей кожей ощущает требовательное нетерпение Хэмпа, словно рубаху из дешёвой колючей шерсти.        — Сэр, Лич вас очень защитить хочет. Он всем рискнуть готов, — всё-таки находит слова Джонсон.        — Да, я очень ему благодарен… — бормочет Хэмп, пряча глаза. Джонсон надеется, что он скажет что-то ещё — напрасно. Хэмп вовсе не торопится облегчать ему задачу, и Джонсон почти что готов махнуть на свою затею рукой. Теперь Джонсон припоминает, что они ещё ни разу не оставались наедине, без Лича или Магриджа. Должно быть, неспроста — ему ужасно неуютно с Хэмпом наедине. Хэмп явно чувствует то же самое. Он переминается с ноги на ногу, коротко поглядывает на Джонсона, но полуоборачивается в сторону кают-компании. Он ничуть не меньше Джонсона хочет поскорее закончить этот разговор. Только не высказывает своё желание вслух из джентльменской вежливости, и ждёт, когда же Джонсон первый с ним распрощается. Но Джонсон не может так просто отступиться. Дело ещё не сделано. — А вы… — начинает было он, но ничего не получается.        Господи, Джонсон и вообразить себе не мог, как это будет тяжело.        Он даже с приятелями-то старался не лезть в разговоры про слишком личное, про женщин. Джонсон советы давать не умел, а спрашивать ему было неинтересно.        Да только сейчас спросить прямо-таки необходимо. Про личное. У второго человека на судне. Хуже того, в случае с Хэмпом личное — это каждую ночь спать с мужчиной.        Проходит ещё одна невыносимая тихая минута, пока Джонсон наконец-то собирается с духом.        — Мистер Ван-Вейден, вам точно нужна наша с Личем помощь?        — Да, я знаю, как это всё для тебя выглядит! — Хэмп отскакивает от него, как ошпаренный. — Но я не в том положении, чтобы устанавливать правила. Я ничего не могу с собою сделать… И с ним тоже.        Значит помощь всё-таки нужна? Джонсон ужасно жалеет, что вообще полез к Хэмпу, но делает ещё одну попытку:        — Вы желаете капитану смерти?        — Нет… — мелко и обречённо трясёт головой Хэмп.        И тут же подскакивает, будто его кто-то дёрнул за шиворот:        — Признаться, я вообще никому не желаю смерти, ведь это противоречит всем моим взглядам. Но я считаю, что высшим благом для нас всех был бы акт справедливости. Для вас с Личем, для меня и даже для… — он запинается и нервно сглатывает, — …для него. Однако в одиночку мне тяжело найти в себе силы для справедливых поступков. Меня ведь тянет на сомнения, а буду ли я достаточно милосердным. Тем не менее, умом я понимаю, что нет ничего милосердней, чем справедливость. Иначе это не милосердие, а мягкосердечность.        После глубокого вдоха Ван-Вейден заканчивает:        — А потому мне очень нужна ваша помощь.        Кроме последнего, Джонсон не понял ни черта. Боже правый, и как только капитан разбирает его словесное тенето?        Ладно, чёрт с ним. Главное, что ему нужна помощь, а разговор давным-давно пора заканчивать.        — Спасибо, — кивает Джонсон. — Простите, что задержал вас, сэр.        Хэмп, кажется, хочет что-то ещё сказать, но вместо просто коротко кивает и быстро уходит, не оборачиваясь.        А Джонсон смотрит ему вслед, чувствуя себя кромешным болваном.        Ван-Вейден рассказал, моргая своими грустными большими глазами, как ему нужна помощь. А теперь идёт как ни в чём не бывало прямо к капитану на ручки. А капитан — в этом Джонсон не сомневается — его очень ждёт.        Хэмп, однако, очень удобно устроился.        Волк Ларсен вообще догадывается, что Хэмп с Личем затеял? Что бы он сказал на этот счёт?        Быть может, Джонсону стоит пойти к нему и всё рассказать? Всяко честнее будет.        Нет. Если бы не Лич — он бы может и сознался. Но подставлять друга под удар Джонсон не будет никогда.        К тому же, он ведь ничего не знает, что там у капитана и Ван-Вейдена за отношения за закрытыми дверями. Ван-Вейден будто бы не врёт, что хочет помощи. Так стоит ли лезть туда, куда Джонсона никто не звал, и рисковать сделать только хуже?        Он лучше за Личем последует, когда будет нужно.        Глаза слипаются, ведь даже после долгих парусных авралов Джонсон не уставал настолько, как за короткий разговор с Хэмпом. Зато у Лича сна ни в одном глазу. Он опять что-то придумал, а Джонсон то ли слушает его, то ли дремлет, прислонившись к стенке. Его выдёргивает крик Магриджа:        — Как ловко вы придумали, сэр! Грубой силой мы его никогда не свалим, нужно действовать умнее! Котелок у вас ва…        Лич отвешивает ему небрежный подзатыльник:        — Да тише ты, всех перебудишь.        Пусть на длинной волне скрип корабельных досок с лёгкостью перекрывает любой негромкий голос, но кричать всё-таки не стоит.        — Я Ван-Вейдена пока не просил, но он точно согласится. Поговорю потом, — добавляет Лич.        Джонсон даже сквозь темноту ночного кубрика чувствует, как на него смотрит Лич — точно ждёт от Джонсона возражений. Но их не следует.        Джонсон понял, что Хэмпу и правда нужна помощь. А значит, он согласится. И ничего тут больше раздумывать.        — Но всему своё время, — заговорщицки продолжает Лич. — А пока нам надо подготовиться.        Превозмогая сонливость, Джонсон внимательно его слушает. Слушает и запоминает, что ему по плану положено. Хорошо, что есть Лич. Джонсон поступит в точности, как он скажет. Его дело всю жизнь было малое: просто выполнить на совесть то, что он выполнить должен. Джонсон и на этот раз сделает, что должен. И будь что будет.