Обманщики

Хэмп упускает одну возможность за другой. Ларсен на него не смотрит, Ларсен препирается с охотниками, которые никак не хотят закончить завтрак побыстрее. Ларсен не обращает никакого внимания на свою тарелку, у Хэмпа полно времени, чтобы раскрошить опиум прямо в густое варево. Магридж постарался на славу — его каша воняет не то чесноком, не то селёдкой. Никакой опиум там не почувствуется. Магридж постарался, зато Хэмп ничего не может. Хэмп боится вытащить руку из кармана, хотя шарик жевательного опиума противно липнет к потной ладони, а ногти до боли впиваются в кожу. Ему очень хочется проснуться. Ему не верится, что это всё происходит на самом деле. Да, Лич много говорил про бунт, Лич многое обещал. Но Лич решил до последнего момента не говорить Хэмпу никаких деталей, чтобы Хэмп ничего не выдал ненароком. И Хэмпу было легко приходить к Ларсену и ни о чём больше не думать. Ему легко было с Ларсеном — с Адамом — разрешить себе больше ни о чём не думать. В конце-то концов, да разве может на этом свете хоть кто-нибудь всерьёз навредить Волку Ларсену? Он умный, он опасный, он совершенно потрясающий и удивительней человека, чем он, Хэмп не знает и не узнает никогда. Разве по силам Личу, Джонсону и Магриджу с ним тягаться? Хэмп не верил и не вспоминал, что они вознамерились что-то всерьёз ему противопоставить. Но прямо сейчас Хэмп сидит с опиумом, зажатым в руке, и никак не решится. Все остальные уже сделали, что обещали: Лич и Джонсон отдали Хэмпу опиум и ждут на палубе сигнала, а Магридж приготовил своё варево и глядит на Хэмпа с ненавистью, делая нетерпеливые жесты. Один Хэмп не справляется. Лучше бы кок всё сделал. Так было бы правильней, и легче, и Хэмпу бы не было так стыдно. Магридж и сам требовал, но Лич настоял, что опиум должен подсыпать именно Хэмп. Только Хэмпа Ларсен подпускает к себе близко, только Хэмп не вызовет подозрений. Но Хэмп надежд Лича не оправдал. Ларсен заметил, что с Хэмпом что-то не так. Ларсен нетерпеливо дожидается возможности спровадить охотников, а пока осторожно трогает Хэмпа за плечо и хмурится, заглядывая ему в глаза. И в его голубых глазах Хэмп читает тревогу, желание помочь и просьбу чуть-чуть потерпеть, пока Ларсен разделывается с охотниками. Адам Хэмпа не подозревает, но Адам за него беспокоится — и Хэмпу тошно и горько. Потому что неважно, получится ли у него вытащить наконец руку из кармана и сделать дело, неважно, как именно эта кошмарная затея обернётся — но после Адам на Хэмпа больше с теплотой не взглянет. Больше к себе не подпустит, не обнимет, не… Ничего не будет как прежде. Хэмп чувствует себя предателем. Нет, не надо себя так чувствовать, это единственный выход. Единственный способ перестать наконец позориться. Хэмп надеялся, что будет по-другому, что Ларсен его всё-таки ценит и не хочет расставаться. Но стоило Хэмпу один раз заикнуться про возвращение в Сан-Франциско, что-то предложить насчёт будущего, насчёт университета — Ларсен его грубо оборвал. Ларсен сам сказал, что ему никакая дружба Хэмпа не нужна. Ларсен собирается прекратить развлекаться с Хэмпом сразу по окончании сезона. Хэмпу было горько это признавать, и он, наверно, и не смог бы сам — если бы не Лич и Джонсон. Им виднее, а у Хэмпа нет аргументов, чтобы им возразить. То, что они вместе собираются сделать — это единственное правильное решение. И Хэмпу тяжело это решение принять, но по-другому нельзя. Иногда правильное решение даётся очень больно, но такова цена. Таково покаяние. Хэмп сделает для Ларсена всё, что может. Он долго умолял Лича — и Лич нашёл в себе благородство внять его просьбам, согласился не убивать Волка Ларсена. От опиума Ларсен не умрёт, а крепко уснёт — и тогда они все вместе пристегнут его наручниками в трюме. А потом доберутся до Йокогамы и сдадут под суд американским властям — за убийства, за похищения людей, за браконьерство. За все его бесчисленные преступления, а доказательств полно. Так будет лучше для всех. И для Адама тоже. Он получит справедливый суд, шанс искупить вину, возможно, начнёт новую жизнь. Долго, конечно, придётся искупать. Впрочем, Хэмп искупать свою вину и весь позор, в который его Ларсен втянул, тоже будет очень долго. Наверно, до конца своих дней. — Хэмфри, тебе плохо? Сильные руки берут его за плечи и с требовательной осторожностью поворачивают в бок. Хэмп заставляет себя смотреть Адаму прямо в лицо, в его большие и красивые, невыносимо искренние глаза. Адам наклоняется к нему ближе, щупает виски, прикасается мягкими губами ко лбу. — Не пойму, что с тобой… Жара вроде бы нет, — бормочет он себе под нос. — Нам, пожалуй, лучше обратно в каюту. Хэмп больше всего на свете хотел бы сейчас опустить лицо Адаму в шершавые тёплые ладони — охотники ушли, некого стыдиться. Раньше он бы так и сделал — но сейчас, когда на него неотрывно и злобно смотрит Магридж, готовый дать сигнал Личу с Джонсоном, когда в руке зажат липкий шарик опиума… Но прямо сейчас Хэмпу дышать больно от его ласки. Кажется, будто сердце вот-вот разорвётся — от стыда, от боли, от беспросветного отчаяния. — Хэмфри, пойдём? Адам тянет его за руку — ту самую, что судорожно зажата в кармане. Хэмп дёргается, прижимает руку к себе. Он не может встать, он не может соврать, он не знает, что делать. — Нет, я так не могу… — шепчет Хэмп и раскрывает ладонь. Хэмп задерживает дыхание — перед тем, как упасть безвозвратно в пропасть. Слышно тихую ругань и быстрый топот ног вверх по трапу — должно быть, Магридж убежал. Адаму нет до него никакого дела. Он не отрывает озадаченного взгляда от комка в руке Хэмпа. — Опиум? Так это ты его, что ли, у Смока стащил? Тебе из-за опиума плохо? — беспокоится он. — Тут же на полгода хватит, сколько ты уже… Хэмп — несмотря на всё своё отчаяние, не может не возмутиться: — Да нет же! Не думай про меня такое! Мне его Лич с Джонсоном отдали, чтобы… — Лич с Джонсоном?... Причём здесь Лич с Джонсоном? — переспрашивает Ларсен, но Хэмп его почти не слышит. — Я ничего не воровал и не принимал! — выкрикивает он и швыряет комок в сторону. Ларсен ему не отвечает. Он смотрит куда-то мимо Хэмпа, а задумчиво-обеспокоенное выражение прилипло к его обычно подвижному и живому лицу, будто гипсовая маска. — Это ведь не для тебя опиум, верно? — тихо шепчет он. Хэмп отворачивается, не находя в себе сил ничего ответить. Он мотает головой, сам не зная, соглашается ли или отрицает. Но Ларсен уже сам всё понял. — Это для меня… — Хэмп слышит, как дрогнул его голос. Хэмп втягивает голову в плечи. Сердце стучит в ушах, разгоняя по телу жгучий, удушающий стыд. — Мы не хотели отравить! Только чтобы ты уснул… Лучше замолчать. Хэмп ждёт, что Ларсен швырнёт его на пол и переломает все кости. Боится его гнева, но ждёт с нетерпением. Пусть уже хоть что-нибудь случится, кроме невыносимой тишины. С огромным трудом перебарывая страх, Хэмп решается поднять глаза и взглянуть Ларсену в лицо. Он не видит гнева. — Но почему… — начинает говорить Адам, но обрывается, рвано вздохнув. Его губы дрожат, он часто и растерянно моргает. На его лице — выражение горячей боли и горькой, почти детской, обиды. — Но, Хэмфри… Я не понимаю… Мы же… — Адам ищет слова и запинается, но Хэмфри и так всё слышит. Слышит отчаянную просьбу объяснить, рассказать, сделать так, чтобы всё стало хорошо и не было больно. Но Хэмпу тоже больно, и Хэмп ничего не может сделать. Хэмп очень хочет отвернуться прочь, но не может. Нельзя отворачиваться. — Я не понимаю, — Адам хватается руками за голову, бормоча про себя: — Я ничего не понимаю… — Адам, послушай… — Хэмфри тянется к нему, чтобы дотронуться до плеча. Ларсен реагирует мгновенно. — Не смей ко мне лезть! — рычит он. Он перехватывает руку Хэмпа и сжимает её — очень больно, так больно он не делал уже очень давно. Хэмпу почему-то не страшно, даже не больно. Хэмп послушно молчит и терпит. Ему ясно, что самое страшное ещё впереди. — Проклятый Магридж, где он? — Волк Ларсен дёргает Хэмпа, чуть не вырывая ему руку из сустава. — Он ведь тоже с вами заодно, верно? Не дожидаясь ответа, Ларсен выпускает Хэмпа и встаёт из-за стола. — Убежал, чтобы предупредить дружков. Ничего, сейчас я ими всеми займусь. В два шага оказавшись возле выхода из кают-компании, Ларсен заносит было ногу на трап, но оборачивается в последний момент на окоченевшего Хэмпа. — А ты… — говорит Ларсен, тяжело дыша. — С тобой, Хэмп, я разберусь потом. Он уходит, а Хэмп не шевелится. Он не чувствует боли в руке, он ничего не чувствует. Он знает только одно — ему нужно срочно на палубу. Хэмп хватает со стены ружьё. Рассыпав полпачки патронов по полу, — но пальцы сами собой заряжают магазин. Хэмп со всех ног мчится наверх. На палубе яркое солнце — слепит глаза, заставляет Хэмпа зажмуриться. Он ничего не видит, но чувствует — рядом драка. Очень хочется убежать обратно, но слишком поздно. Всё, что Хэмп сейчас может — это ещё сильнее вцепиться в приклад и выставить перед собой ружьё, в любой момент ожидая нападения. Но никто на него не нападает. Короткий и звонкий металлический щелчок совсем рядом — Хэмп не понимает, что это за звук. Неизвестность страшнее смерти, страшнее даже гнева Волка Ларсена — а потому Хэмп не выдерживает и открывает глаза. Чуть в стороне от кают-компании — Волк Ларсен. Он угрюмо и сосредоточенно рычит, очень хочет скинуть с себя наседающего на него Джонсона, вертится и мотает головой, как взбешённый бык. Хэмп в ужасе никак не может понять, почему у Ларсена не получается выпрямить ноги и встать с колен — он рвётся вперёд, странно изогнувшись, с громким металлическим лязгом. Долгую половину секунды Хэмп смотрит на него во все глаза и наконец-то понимает. Наручники. Джонсон ухитрился приковать Ларсену ладони за спиной наручниками к ввинченной в пол такелажной скобе. Скоба толстая и держит крепко, но Ларсен ни за что не сдастся. У Джонсона нет ни малейшего шанса его победить. Всё, что Джонсон может делать — это цепляться Ларсену за спину и хватать его за лицо, мешая ориентироваться. Ларсен схватку тоже не выиграет. Хэмпу срочно что-то сделать. Но у него хватает сил только на то, чтобы бороться с постыдным желанием убежать обратно вниз. Отчаянным волевым усилием Хэмп заставляет себя стоять на месте. Джонсон странно меняется. На его напряжённом до предела лице вдруг появляется радость и надежда, он тянет голову из-за плеча Ларсена и что-то кричит. Хэмп не понимает, что он кричит. Хэмп понимает, что Джонсон кричит кому-то ещё. Хэмп следит за его взглядом и видит Лича. Лич идёт от кубрика — уверенной и хищной походкой — с лёгкостью расталкивает любопытную толпу. Моряки послушно расступаются, никто не хочет ему мешать. Хэмп не тратит время, чтобы высматривать у Лича в руках нож. Хэмп и так знает, что Лич идёт убивать. Иначе не объяснишь эту жуткую торжествующую решимость, которая неприятно искажает его юное открытое лицо. — Лич! — кричит ему Хэмп. Но Лич его не слышит. Всё ещё зажимая Волку Ларсену глаза, Джонсон ухитрился задрать ему голову — и Лич смотрит, не отрываясь, на голую шею и дёргающийся кадык. Хэмп знает, какая у Адама там чувствительная кожа, на шее. На шее и ещё на ушах. Ларсен не выпутается. У Лича все шансы. Джонсон и Лич радуются, а Хэмп холодеет от ужаса. — Лич, пожалуйста! — кричит Хэмп во второй раз. Лич бросает ему короткий презрительный взгляд, но шага не сбавляет. Джонсон и Лич перережут Ларсену красивую сильную шею. Джонсон и Лич, не колеблясь, убьют его, и никто их останавливать не будет. На третий раз Хэмп больше не кричит. Ни о чём не думая, Хэмп отработанным движением вскидывает ружьё, упирает приклад в плечо и стреляет Личу в грудь. Подействовало? Джонсон, кажется, что-то кричит, но это неважно. У Лича на рубашке дыра от пули, вокруг неё расползается красное пятно, но Лич не останавливается. Он смотрит на Хэмпа распахнутыми от удивления глазами, кривит губы в недоумённом упрёке — и всё же делает шаг вперёд к Ларсену. И ещё шаг. И ещё. И Хэмп опять стреляет. Потом щёлкает скобой затвора, перезаряжает и снова стреляет. Он высаживает патрон за патроном, высаживает, кажется, весь магазин. Наконец-то Лич останавливается. А потом спотыкается, роняет нож и падает. Он лежит на животе, и Хэмп видит, как у Лича под животом растекается кровавая лужа. Странно. На груди раны были совсем маленькие, а так много крови. Лич не отворачивал головы от Хэмпа. Когда падал — тоже не отвернулся. Он странно вывернул голову, его нижняя губа оттянулась в сторону, обнажив десну, и на палубные доски потекла кровавая слюна. Но Лич всё ещё смотрит прямо на Хэмпа — неживым кукольным взглядом вытаращенных глаз, в которых навсегда застекленели удивление и упрёк. — Господи!.. Господи, Джордж! Джонсон склоняется над Личем. Джонсон подтягивает его тело к себе, берёт его голову в руки — наконец-то на Хэмпа больше не смотрят эти жуткие глаза. Джонсон что-то бормочет — не на английском, а на своём родном языке — но что-то отчаянно умоляющее. Щупает пульс пальцами, которые с каждым мгновением дрожат всё сильнее. Луис подходит к нему, треплет по плечу и говорит три простых слова: — Джонсон, это бесполезно. Луис говорит тихо, но Хэмп отлично слышит, и Хэмпа берёт оторопь. Хэмп бросает винтовку на пол и отскакивает от неё в сторону, как от ядовитой змеи. Хэмфри Ван-Вейден только что человека убил. Убил собственными руками. Убил и даже не понял, что делает. Он хочет подойти к скорбящему Джонсону, всё ещё растерянно баюкающему на руках тело. Но Хэмпу стыдно. Он знает, что ему скажет Джонсон. Это нужно услышать, но у Хэмп скорее за борт прыгнет, чем сделает ещё хоть шаг к Джонсону. Что-то заставляет его повернуться к Волку Ларсену. Хэмп не может не почувствовать облегчение, когда видит его целым и невредимым — ни Лич, ни Джонсон не успели с ним ничего сделать. Его широкие плечи поднимаются и опускаются вслед за тяжёлым, частым дыханием, но Ларсен не может распрямиться в полный рост — на его запястьях всё ещё наручники. Никто не помогает ему освободиться — все, кроме Хэмпа, обступили Джонсона. Но и сам Ларсен никого не зовёт. Он тоже смотрит на тело Лича и сосредоточенно молчит. Его молчание длится непривычно долго, но его Хэмпу гораздо легче перенести, чем горькую скорбь Джонсона. Волк Ларсен поднимает глаза на Хэмпа — и в его серых глазах нет ни презрения, ни дьявольской усмешки. А что в его глазах — Хэмп описать не способен. Возможно, это удивление, возможно — беспокойство, возможно — по крайней мере, Хэмфри хочется так думать — облегчение и благодарность. По крайней мере, от его взгляда, от того, как едва заметно дёргаются уголки его губ, пока Ларсен ищет слова, Хэмфри сам вдруг чувствует облегчение и даже робкую надежду. Он невольно подаётся вперёд. И вздрагивает от звука выстрела. В стенку кают-компании — в паре дюймов у Ларсена над головой — врезается пуля. Только сейчас Хэмп замечает Магриджа. Этот мерзавец, пока в общей суматохе его никто не видел, подобрал винтовку. Он неумело держит её тощими руками и целится с перекошенным от злобы лицом. Магридж целится в Ларсена — всё ещё стоящего на коленях и беззащитного. Хэмп кидается ему наперерез. Нужно вырвать у Магриджа из рук ружьё. Не подумав, Хэмп хватает ствол и вскрикивает от боли — горячий после выстрела металл жжёт пальцы. Но отпускать нельзя ни в коем случае, и Хэмп сильнее сжимает обожжённые ладони, дёргает ружьё на себя. Но Магридж не хочет расцеплять свои костлявые пальцы. Он тяжело дышит и по-всякому норовит вырваться, направить винтовку мимо Хэмпа. У Хэмпа не хватает силы отнять её, но он не бросает попыток, толкается и делает всё, чтобы загородить Магриджу обзор. Хэмп знает, что его худое тело — это единственная, последняя преграда между пулей и прикованным к палубе Ларсеном. Никто больше не поможет. Сальная ладонь вцепляется ему в запястье, больно выворачивает. Хэмп вздрагивает и на миг выпускает руку — но тут же вцепляется обратно за скобу. И ему, и Магриджу тяжело ухватиться за скользкий спусковой механизм, но хвататься больше не за что. Магридж неловко дёргает рукой, но Хэмп успевает направить ствол вертикально вверх — и выстрел уходит в небо, никому не навредив. Злым рывком Магридж с утроенной силой опять хватается за ружьё, упирает его Хэмпу в грудь. Хэмп не успевает помешать ему нажать на спуск. Ничего не происходит. Магазин пустой. — Проклятье! — рычит Магридж, — Из-за тебя все патроны потратил, шлюха капитанья! Хэмп не испугался только потому, что его мозг слишком занят схваткой. Магридж совершенно безумен, Хэмп его никогда таким не видел: глаза налились кровью, вены вздулись от напряжения на уродливой голове. Обрубок на месте уха — он так и не зажил как следует — снова кровоточит. Хэмп дожидается удобного момента и бьёт со всей силы в больное ухо. Магридж жалобно визжит и оседает на пол. Ружьё падает на палубу — Хэмп хватает его как можно быстрее и в этот раз прижимает к себе покрепче, на всякий случай. Хэмп смотрит по сторонам, но не замечает ошеломлённой толпы, не слышит её возгласов, его взгляд скользит мимо мёртвого Лича и сидящего рядом с ним несчастного Джонсона. Хэмфри ищет глазами только Волка Ларсена. Запыхавшийся и всё еще немного ошалевший от первой своей победы в драке, Хэмфри поворачивается к нему, не пряча глупой улыбки. Хэмфри знает, что получит похвалу. Но Ларсен смотрит на него огромными от ужаса глазами. Он кричит что-то Хэмпу во всё горло и изо всех сил рвётся к нему вперёд, натягивая цепь наручников до предела. Хэмп его не понимает — его крик не разобрать сквозь железный лязг и свежий ветер. А потом ему вдруг становится горячо и очень больно. Повернувшись, он видит, как нож вспарывает ему бок. Очень хорошо знакомый Хэмпу нож. Толчок — и внезапная бешеная, злая сила валит его с ног. Над ним нависает Магридж с окровавленным тесаком в руке. Хэмп таращится на него, соображая с неестественным спокойствием: это его собственный тесак, который он носит на бедре. Пока Хэмп отвлёкся и радовался победе, Магридж изловчился, вытащил его из ножен и воткнул Хэмпу в бок. Хэмп забыл, что нужно защищаться — и Магридж режет тесаком его ещё и ещё, быстрыми ударами. На руках, на груди, на животе — широкие, красные, жгучие полосы. Ружьё, у Хэмпа всё ещё есть ружьё. Он хочет ударить Магриджа прикладом по больному уху — но тот ловко уворачивается, и во второй раз трюк уже не проходит. Хэмп хочет выставить ружьё перед собой, чтобы защититься, но ничего не получается — Магридж каждый раз оказывается быстрее. Кажется, Хэмп слышит отчаянный крик Ларсена, что-то требовательное, чтобы дали ключ. И ещё другие голоса — Луис, Уфти, охотники. Все они дают Хэмпу советы — как увернуться, куда ударить, как не умереть. Их советы бесполезны. Хэмп плохо соображает — у него слишком шумит в ушах и кружится голова. И во рту противный железный солёный привкус, и очень тошнит. Прямо над ним — омерзительная перекошенная рожа Магриджа. Он наклоняется к Хэмпу поближе и шепчет ему на ухо, выделяя каждое слово — нарочно так, чтобы Хэмп точно понял: — Что, потаскуха, личико у тебя совсем не такое свеженькое, как раньше? У него изо рта ужасно пахнет — вонючей жареной треской и чем-то гнилым. Хэмпа невыносимо тянет отвернуться, но Хэмп не хочет подставлять Магриджу шею под тесак. А Магридж ликует. Одуревший от крови и безнаказанности он смачно, с удовольствием, собирает слюну и плюёт Хэмпу прямо в лицо. — Тебе бы этот нож ещё куда засунуть, но я и так славно тебя отделал, куда лучше твоего трахаля. — Ты своё получил и он своё получит. Давно пора, — Магридж встаёт и отряхивается, как грязная дворняга. Хэмп хочет за ним, напрягает все силы — но тело не слушается, предательское тело отвечает слабостью и тошнотой. И Хэмп остаётся лежать. — Хэмфри, вставай! Хэмфри! — это Ларсен ему кричит. Ларсен выкрикивает что-то ещё, дёргает цепь что есть сил, до треска палубных досок. Он хочет вырвать скобу — безуспешно. Волк Ларсен силён, но такелажные скобы крепятся с расчётом на шквалы и ураганы — у него ничего не получится. Волк Ларсен рвётся к Хэмпу, совсем не смотрит по сторонам. Разъярённый, почувствовавший вкус победы Магридж всё ближе — а Ларсену будто бы всё равно. Хэмпу нужно его предупредить. Хэмп очень хочет крикнуть, но из груди вырывается только глухой хрип, а лёгкие раздирает от боли. А что, если Ларсен заметит кока слишком поздно? Что если Магридж успеет его ранить — и ранит смертельно? Никто за Ларсена не вступится. У Хэмпа нет выбора. Собравшись с духом, он вытирает ладонью с лица плевок Магриджа и пачкается собственной липкой кровью. Проклятье. Только бы хватило сил. Только бы успеть и не умереть слишком быстро. Хэмп сосредотачивается и вкладывает, не замечая боли, всю оставшуюся в себе жизнь в один рывок. Что есть сил, он хватает Магриджа за ботинок. Получилось! — Магридж падает прямо на Хэмпа, выпуская из рук тесак. Хэмп хватается за скользкую рукоятку и бестолково машет ножом. Рука плохо слушается, и Хэмп не понимает, куда он бьёт, задел ли он… Истошный вопль у него над ухом. Кажется, задел. А потом костлявая рука хватает его за запястье, выкручивает ему руку. Хэмп ранен, устал, в глазах плывёт — но пальцы он не разжимает. Пусть Хэмп совсем не силач — однако рука у Магриджа слишком хилая, чтобы заставить его уронить тесак. — Чего тебе неймётся, защитничек? — хрипит, тяжело дыша от напряжения, Магридж. — Угодить капитану хочешь? Думаешь, он тогда забудет, что ты против него сговорился? Он не забудет, ты это знаешь. — Хочу, чтобы ты заткнулся, — давит из себя Хэмп, пытаясь скинуть с себя Магриджа. Хэмп хватает его за лицо рукой, чтобы заставить замолчать, но пальцы соскальзывают, оставляя за собой густой кровавый след. В нескольких дюймах от Хэмпа — жуткая, измазанная красным рожа и безумные вытаращенные глаза. Радужка такая бледная, что её нет почти, зрачки сузились до двух крохотных чёрных точек. Наверно, перед смертью Хэмп ничего другого не увидит. Только красное лицо и белые — будто не человека, а слепой бешеной псины — глаза. — Да сдохни ты наконец! — орёт Магридж и тянет тесак на себя. — Просто сдохни! Его крик обрывается протяжным деревянным треском и металлическим грохотом. Хэмп не может повернуть головы, всё, что ему остаётся — это следить за тем, как Магридж смотрит в сторону и как с него в мгновение сползает вся ярость, сменившись трусливым ужасом. Он вскакивает и с истошным воплем бежит куда-то в сторону. Хэмп не видит куда — слабость наваливается на него свинцовой плитой, и даже сфокусировать зрение становится непосильной задачей. Хэмп вроде бы слышит ругань и громкий плеск воды от падающего тела. А может быть, это галлюцинации его гаснущего мозга. — Смотри на меня, — вдруг вспарывает забытьё знакомый голос, — Давай, Хэмфри, открой глаза, ну же… Хэмфри слушается, его сознание опять вспыхивает, тянется к обладателю этого голоса. В глазах плывёт, и всё, что Хэмфри видит — это знакомый, склонившийся над ним силуэт. Но он чувствует — руку, приподнимающую его за плечи, ласковую шершавую ладонь у себя на щеке. А ещё холодный, царапающийся металл — наверно, это порванные наручники. А голос всё не останавливается. Зовёт кого-то из команды принести аптечку, приказывает что-то про Джонсона и трюм. И повторяет раз за разом, что Хэмфри идиот и натворил что-то кошмарное. Но Хэмфри уже почти не слушает. Он прижимается щекой к знакомой любимой ладони, вздыхает настолько глубоко, насколько ему позволяет раненая грудь. И позволяет себе провалиться в забытьё. Главное, что Адам жив, Адам цел. Всё хорошо.