***
Салаты с новогоднего стола исчезают уже через пару дней. Гости на пару с парнями съедают всё под чистую. И кажется, что еды было не так уж и много. Антон понимает, что по Арсению скучал. И с каждым днём, проведённым вместе, всё чётче шепчет ему на ухо такое необходимое «Прости». Попов в ответ лишь улыбается молча, говорит, что простил давно, но географ не унимается: целует щёки, нос, виски, макушку, губы, обнимает крепче, чем когда-либо, позабыв о сокрытии истинных чувств. Словно ещё больше извиниться пытается. Он наконец делает как чувствует. Показывает, что чувствует. И старается заботиться о том, что чувствует Попов. А у Арсения спектр эмоций на полную. У него бабочки в животе и чувство лёгкости. Он, в свою очередь, не перестаёт думать о номере психолога, записанного в телефон. И не перестаёт думать о Паше. Антон, кстати, тоже. — Он крутой мужик. — Круче, чем я? - возмущается Арсений в шутку. — Круче тебя вряд ли кто есть, - его лицо не выражает никаких эмоций, словно это аксиома, которую ему пришлось повторить непонятливому ученику. Словно он вновь объяснял маленькому мальчику тему про циклон и антициклон. А Арсению не верится. Всё-таки бывают в жизни чудеса?***
— Я тоже тебя люблю, - однажды шепчет Арсений, лёжа на груди Шастуна, пока тот перебирает тёмные пряди его волос. Подтверждением Шастуновского «Я люблю тебя, Арс» был его приезд. Через несколько часов после курантов, он заявился, весь в снегу, зато с такими, — неприсущими ему, — звёздочками в глазах. А Арсений до этого молчал. — Что? - Антон останавливается, оставляя запутанные в волосах пальцы, и пытается заглянуть в голубо-серые. — Я тоже люблю тебя, - повторяет Арсений и продолжает наблюдать недоумение на лице Антона. — Люблю, понимаешь? - настаивает он. — Понимаю, - нервный смешок против его воли вырывается из груди. Приходится отвести взгляд, закусить губу, чтобы сдержать всё то, непонятное и странное, что внезапно захотело выйти наружу. — Я обещал себе не влюбляться, Шастун. Звучит, как предъява. Попов изворачивается в объятиях и полностью располагается на его груди, смотря прямо в серо-зелёные. Немой вопрос в воздухе — «Всё в порядке?» — и во взгляде Антона не читается ничего. — Не молчи, пожалуйста, - с лёгким нажимом просит. — Я тогда был пьян, - выпаливает Антон. В душе Попова словно ваза покачивается на краю стола и вот-вот разобъётся. Как же он ненавидит эти паузы. Ну же, давай. Либо разбей к чертям уже, либо спаси наконец. — Под действием..веществ, - сознаётся до конца Шастун. — Я не хочу сказать, что те слова были неправдой, - спешит успокоить он бегающий взгляд любимых глаз. — Я люблю тебя, Арс. Очень. Мне просто жаль, что после всего, что я на тебя вывалил, ты услышал правду вот так, - пауза. — От пьяного меня. — От трезвого звучит приятнее, - про вещества он решает не спрашивать. — Мне всё ещё жаль, что я причинил тебе боль, - снова кусает губы, отводит взгляд, закрывает глаза. Сдерживает слёзы. Арсений не выдерживает такого Антона. Он, честно, просто не выдерживает. Потому что у самого эмоционально-энергетическая батарейка почти села. Потому что себя уже не тянет. Потому что синдром спасателя — это не только пожизненный статус "хорошего мальчика". Это, блять, силы, что вечно на исходе. Это дрожащие руки, которые всё равно печатают человеку, который нуждается в помощи, слова поддержки. Это моменты, когда плюёшь на себя и спасаешь всех. А тебе потом никто помочь не может. Никто потом не спасает. Потому что на лице вечно улыбка, а это что значит? Правильно! Это значит, что всё в порядке! А тем, у кого всё в порядке, помощь не нужна. Но всё равно. Всё равно Арсений ведёт ласково ладонью по щеке, поворачивает его лицо к себе, утирает слёзы, скатившиеся в итоге по щекам и целует, опираясь на локти. Он своей грудью чувствует, как колотится чужое сердце и жмётся ближе. Антон сдаётся: обнимает, целует в ответ, успокаивается. Между ними сильнейшая, мощнейшая связь. Они чувствуют друг друга на высоком уровне. Любой эмпат бы позавидовал. Но это больно. Больно чувствовать чужую боль, когда своей навалом.***
Арсений перегорает. Он утром открывает глаза и закрывает обратно. И снова видеть этот мир не хочет. Всё, села батарейка. Отдых. Нужен отдых. Ненавязчиво, солнце пробивается сквозь шторы, наровя осветить всю квартиру, но комнату по-прежнему освещает лишь широкий золотистый луч. Он ныряет в комнату с улицы, идёт по полу, приломляется в месте, где угол переходит в стену, поднимается выше, по потолку. Оставляет целое пространство для театра теней. Там появляются и птицы, и крупные хлопья снега. Как говорится: мороз и солнце — день чудесный. Но Арсению словно отключили краски. День совершенно не чудесный. Мир серый. Всё вокруг какое-то скучное такое, тусклое, словно он забыл протереть запачканные мраком стёкла жёлтых очков. Февраль выдаётся холодным. Лучшая романтика, которую Арсений не хочет признавать, но в глубине души обожает — греться морозными вечерами со своей второй половинкой в обнимку. И он греется. Редко, но греется. Антон после новогодних каникул устроился работать в школу. На переменах он звонит Попову, рассказывает о своих впечатлениях. Тот шутит, интересуется всем, слушает внимательно, потому что интересно. Всегда было интересно, как выглядит школьная жизнь со стороны тех, кто сидит за учительским столом и бурчит «Я здесь уже сорок лет отработала, имейте уважение!». Шастун рад. Эта радость сквозит в голосе. А Арсений рад за него. Честно. С недавних пор они стали потихоньку сближаться заново. Корка на ранах затягивается, оба стараются не делать лишних резких движений. Пока получается. Вот только видеться они стали реже. Потому что, оказывается, ворчуны за учительским столом обязаны проверять тучу домашней работы. И составлять план урока на ближайшие недели две. А в неделе шесть рабочих дней. Каждый день по семь, повезёт, если пять, уроков. Разные классы, разный уровень знаний, подход, ученики. Да и вообще: место новое, коллектив новый. Само наличие коллектива — уже в новинку. В репетиторстве всё один на один, а тут: орущие дети, каждый со своими тараканами и все под Шастуновской ответственностью в течение сорока пяти минут. В общем, в первый день паника была колоссальная. Потом Антон привык, конечно. Бумажная работа ему даже нравится. Иногда полезно заняться чем-то подобным, монотонным, дабы унять тревожность. Вот только волновать другая вещь стала — совместного времяпровождения с Поповым становится меньше. С каждым днём. Дом -> Школа -> Магазин -> Дом В промежутке между школой и магазином или магазином и домом, возможно, находится иногда время, чтобы просто поваляться с Арсом в кровати и ни черта не делать. Выходные обычно так и проходят. Особенно суббота. Географию последним не ставят, так что он спокойно уходит после четвёртого, заранее заканчивая проверять всё, или берёт на дом, чтобы в спокойной обстановке, чувствуя любимые руки на плечах, заполнять журнал, параллельно бубня себе что-то под нос. Вот оно, субботнее утро. Палец сам уже нетерпеливо тянется к звонку. Трелль раздаётся по ту сторону двери, но шагов не слышно. И не открывает никто. Антон настораживается, звонит снова. Ничего. На телефон приходит новое сообщение.(Б)Арсик Я сегодня дома 11:53
Антоша А обычно ты где? 11:55(Б)Арсик Блять, Антон Я просто побуду один сегодня, хорошо? Мне надо 11:56
Антоша Мне казалось, ты боишься одиночества 11:56(Б)Арсик Возможно Но мне надо Серьёзно Не трогай меня до завтра Так будет лучше 11:57
Антоша Открой, пожалуйста 11:57(Б)Арсик Пожалуйста Нет 11:57
Антоша Пожалуйста Да 11:58(Б)Арсик Займись своими делами, отдохни. Наверняка есть, что поделать 11:58
Антоша Конечно есть. Я с тобой пришёл время провести, а в итоге стою под дверью, как дурак 11:59(Б)Арсик Ну так не стой Я уже всё сказал, Тош Отвали, прошу 12:00
Антоша Арс 12:00 — Не отвалю, - Шастун делает огромный шаг вперёд, чуть не подскальзывается непонятно на чём и перекрывает собой Арсению путь. — Ты всё это время был рядом, пытался вытащить меня из ямы, держал на плаву, — держишь до сих пор, — все силы свои на меня тратишь, не оставляя на себя почти; да что там, ты до сих пор рядом, - он всплёскивает руками. — Я хочу сказать тебе вот что: ты вечно помогаешь мне с глубокими проблемами, но, пожалуйста, позволь мне помочь тебе с твоей. Антоша Ты здесь? Пожалуйста, открой Я не хочу давить или надоедать тебе. Просто я знаю, каково это. Мне хочется помочь Пожалуйста Дай мне быть с тобой рядом, когда тебе плохо 12:00 Арсений жмурится от намёка на головную боль. Откладывает телефон в сторону, смотрит в потолок и шмыгает носом. Ладно. Он босыми ногами ступает по полу и всё-таки открывает. Антон поднимает на него взгляд, убирает телефон в карман и приободряюще улыбается. Честно, он не знает, как поддерживать людей. Он не умеет говорить правильных слов. Разве что выпалит что-то, что слышал где-то в фильмах или подобное тому, что может сказать сам Арс. Может, в порыве чувств что-то и скажет. Но не в обычной жизни, нет. Думает, что сделает лишь хуже. Но всё равно идёт на это. Потому что хочет помочь. Потому что любит. Потому что искренние чувства толкают на это. Раньше он бы никогда такого не сделал. Попросили — оставил бы человека в покое. Но тут другое. Тут человек другой. Тут Арс. — Проходи, - севшим голосом говорит брюнет, опустив глаза в пол. Снова впускает. Ну а как иначе? Через несколько минут на кухне уже бурчит кофемашина, а Антон, укутав Арсения в одеяло, словно бабочку в кокон, гладит его по волосам, касается затылка, шеи, плеч. Гладит, целует, обнимает. А напротив него на лице улыбка. Усталая, слабая, но в ней вся благодарность и любовь. Антон снова понимает, что действительно любит. Что делает всё правильно. Что надо прекратить бояться. Прекратить думать. У Арсения уютно. Как всегда пахнет кофе, чисто. Но ощущение чего-то тяжёлого в квартире всё равно висит. Обычно тут будто бы светлее. А сейчас шторы почти до конца задёрнуты, и стены, — белые, — будто темнее. — Расскажи что-нибудь, - просит Арсений, прикрывая глаза, – готов слушать. Шастун раздумывает пару мгновений, а потом вспоминает легенду, о которой рассказал один из его учеников на недавнем уроке. Во время сдачи проекта. — Я задал своим ученикам творческое на дом. Подготовили проекты про легенды разных городов России. Есть одна интересная легенда. Скорее предание даже, - он говорит тихо, смотря куда-то перед собой, вспоминая фрагменты рассказов учеников. — В общем, проезжал как-то Пётр Первый по Воронежской губернии в поисках места для постройки своих кораблей. Дело было осенью, и на дорогах было много грязи. Возле одного села карета Петра застряла в этой грязи. Тогда решили позвать из этой деревни мужиков — карету вытащить. Собрались мужики, долго кряхтели-сопели, но ничего у них не вышло. Тут из кареты выходит сам Пётр и говорит: «Хреновые у вас в селе мужики!». И сам один вытащил карету. После этого село стало называться Хреновым. Антон слышит тихое хихиканье Попова, уткнувшегося куда-то ему в шею. И улыбается сам. В комнате темно. Горит лишь слабый ночник на тумбочке рядом с кроватью. Они не смотрят друг другу в глаза пристально, иногда замолкают надолго. Просто лежат в обнимку, не двигаясь. Найти человека, с которым комфортно молчать — сложно. Но если вдруг получилось — это невероятно. — А про Питер что-то есть? - поднимает он взгляд, словно ребёнок, слушающий сказки на ночь. Улыбается наивно, всё ещё устало, но в зрачках, хоть и в темноте, но видны те самые искорки. Они подают Антону надежду на то, что батарейка Арсения заряжается. — Ооо, про него много чего было, - отвечает географ. — Там фигурирует, в принципе, всё тот же Пётр Первый. Весёлый дядька был, своими восклицаниями, получается, половину сёл и маленьких городов угарно назвал. Он так назвал Охту, потому что провалился по пояс в грязи и выпалил «Ох, ты, какая грязь!», или что-то в этом духе. Легенды — вещь интересная, как оказалось. Антон лежит молча ещё минуты три. Просто слушает мирное дыхание Арсения, а тот, словно притаившийся хищник, ждёт новую интересную историю. — Вспомнил, - нарушает тишину он. — Парень, который ходит ко мне на репетиторство, Илья, рассказал сегодня легенду о часах. - Арсений кивает, ожидая продолжения, жмётся ближе, обнимает Шастуна поперёк живота. А тот пробирается рукой ему под футболку, поглаживая мужчину по оголённой спине. Мурашки под пальцами. — Так вот. Существует легенда о загадочных часах, которые привез в Петербург один офицер, и которые стоят, якобы, - он изображает свободной рукой в воздухе кавычки, — в одном из залов Кунсткамеры. Часы добротные: из красного дерева, с красивой резьбой и циферблатом. Но механизм не рабочий. Cотрудники музея заметили одну странную вещь: стрелки часов периодически начинают двигаться в обратном направлении и, дойдя до отметки «9:45», часы останавливаются. Говорят, что это дурной знак, и если такое случилось, то одного из сотрудников музея в скором времени ждет смерть. — Ты веришь в легенды? - подаёт голос Попов, переварив информацию. Его всегда затягивали какие-то небылицы, предания, сказания о прошлом и просто интересные факты. Всё это когда-то в жизни пригодится. — В те, что больше похожи на реальность – может быть и да. Типа, может, Пётр Алексеевич реально провалился по пояс в грязь, а может напиздел кто, и назвали Охту Охтой с нихуя, - пожимает плечами он. — А вот часы...звучит менее реально, но слушать всё равно прикольно. Ещё и такая тишина в классе была, ты бы слышал. Всех затянуло буквально в эти предания. После звонка даже сидели, дослушивали мальчика. — Вот ты вроде так красиво рассказываешь, а потом изо рта мата роняешь столько, сколько Пётр Первый на Хреновое село не выронил. Шастун посмеивается лишь, целует Арса в нос, а потом всё-таки касается его губ. — А я вот, наверное, верю, - пожимает плечами брюнет, отстраняясь. — В легенды эти. Я много подобных слышал. Вновь повисает тишина. У Антона на языке вопрос крутится, и он всё не решается его задать. — Ты слишком громко думаешь, - подмечает Арсений. — Ты лучше себя чувствуешь? - словно игнорируя высказывание старшего, выпаливает географ. — Гораздо, - кивает. — Спасибо, - и зевает, улыбаясь. — Уже поздно, - и смотрит на экран мобильного. Часы показывают первый час ночи. — Да, пора бы спать. — Люблю тебя, - шепчет он сквозь тишину, уткнувшись лбом ему в затылок. И правильнее, кажется, уже некуда.Плакали, плакали батареи и трубы Я целую, целую Целую, целую